Шульгин об "опыте Ленина". Часть I
Из книги Василия Витальевича Шульгина "Опыт Ленина".
Мне не пришлось лично встретиться с Лениным, о чем сожалею. Но мы встречались иначе.
Вернувшись в Россию в апреле 1917 года, он, Ленин, поселился в ставшем вследствие этого знаменитым так называемом "особняке Кшесинской"…
С балкона второго этажа беспрерывно говорились речи. …требовали немедленного мира "без аннексий и контрибуций". Последнее, то есть "без аннексий и контрибуций", слушатели пропускали мимо ушей. Но слово "мир" действовало как атомно-водородная бомба, хотя их, таких бомб, тогда, еще не было. Слово "мир" сыпало радиоактивные частицы на тысячи километров от особняка Кшесинской и отравляло солдатские души, маня их бросить фронт и вернуться по домам. Никому не хотелось воевать…
Я обвинил людей из особняка Кшесинской в государственной измене, в измене родине.
И это была моя первая "встреча" с Лениным. Насколько я знаю, В. И. никак не реагировал на мое обвинение в измене, брошенное ему перед лицом всей России.
[Читать далее]Но сейчас, сорок лет спустя, наедине со своей совестью, я раздумываю над тем, что он мог бы мне тогда ответить. И прихожу к выводу, что он мог бы сказать:
- Царскую Россию я не считаю своей родиной. Моя родина целый мир!
И к этому мысленно я прибавляю:
- А ведь ты, милый друг, В. В. Шульгин, прожив сорок лет со времени заседания четырех государственных дум в апреле 1917 года, и сам думаешь приблизительно так.
Я не могу сбросить с себя цепей, наложенных на меня рождением. Я еще ощущаю Россию как свою Родину. Но я сознаю, что это цепи. Я желал бы освободиться от них и быть гражданином вселенной. Другими словами, я понял и исповедую внутреннюю правду Интернационала; того самого Интернационала, который я так страстно ненавидел в 1917 году…
Старик, который на склоне лет думает так же, как и в начале своей жизни, или большой мудрец, или нечто совсем противоположное.
Он мудрец, если уже в молодости он знал такие истины, которые за его жизнь не состарились, остались незыблемыми. Это бывает редко. Гораздо чаще бывает, что человек остается при своих мнениях и тогда, когда их неправильность ему самому стала ясной; такой человек не мудрец, а упрямец…
Я был ярым националистом. Сейчас я думаю об этом предмете в двух словах нижеследующее:
Национализм имеет перед человечеством великие заслуги. Огромные дела, подвиги самоотвержения, открытия науки, творения искусства, грандиозные предприятия совершились и еще совершаются во имя нации. Но все же с началом этого века национализм является силой более разрушительной, чем созидательной. Ужасные войны XX века имеют своей основной причиной именно национализм…
…
Обращаясь к социалистическому лагерю вообще от лица тех, кого называли и называют еще буржуазией, а если выражаться точнее, от лица имущего класса, я сказал примерно следующее:
- Я знаю, что вы нас разденете. Но если этой ценой вы спасете Родину, раздевайте! Плакать не будем.
На эту мою речь отозвался Ленин в газете "Правда". Статья эта озаглавлена так: "На зубок новорожденному… "Новому" правительству". В этой статье на мой счет сказано:
"Из речи Шульгина на заседании организующейся контрреволюции (заседание членов Гос. Думы 17.V):
"Мы предпочитаем быть нищими, но нищими в своей стране. Если вы можете нам сохранить эту страну и спасти ее, раздевайте нас, мы об этом плакать не будем". Не запугивайте, г. Шульгин! Даже когда мы будем у власти, мы вас не "разденем", а обеспечим вам хорошую одежду и хорошую пищу, на условии работы, вполне вам подсильной и привычной…"
Случилось так, что эту статью я не прочел тогда же, то есть когда она появилась в "Правде".
Я узнал о ней много позже и прочел ее примерно в 1948 году в "Полном собрании сочинений Ленина". Я находился тогда в заключении, во Владимирской тюрьме.
Обещание Ленина, что большевики нас не только не разденут, а дадут нам хорошее платье и хорошую пищу, прозвучало едкой насмешкой в тюрьме, где то и другое было соответствующим нашему арестантскому положению. Но я не поставил и не ставлю Ленину этого в вину. Когда он пришел к власти, произошла гражданская война.
Еще определеннее и много выразительнее прозвучало на одном митинге (в мае 1917-го) восклицание бывшего председателя Государственной Думы Михаила Владимировича Родзянко. Он имел внушительную внешность, был головою выше среднего роста и имел могучий голос. На этом митинге один матрос, сильно разъяренный призывами Родзянко защищать родину, закричал в неистовстве:
- Тебе-то есть что защищать! А что я буду защищать, когда у меня ничего нет?!
Родзянко ответил голосом таким, как нынче рычат мегафоны, поставленные на полный ход:
- Рубашку снимите, Россию спасите!!!
Но гражданская война произошла... Шульгины и Родзянки не легли ковриком под ноги большевикам, а боролись с ними всеми доступными им средствами. Это был их долг перед Россией и собственной совестью. Но это снимает с Ленина обязательство, данное им со страниц "Правды". Оно было произнесено в предположении, что мы согласимся работать с большевиками. Те, кто это сделал, не могут жаловаться. Граф А. Н. Толстой получил от советской власти все, что нужно человеку. Если он при этом сохранил чистую совесть, то это такое его счастье, он, значит, искренне принял большевизм. Но мы не могли этого сделать. Мы могли сделаться большевиками только спасая свои головы или ради благ мирских. Ибо душа наша большевизма не вмещала. Можно, конечно, думать, что мелкие эти наши душонки были - не поняли, что в мир пришло Великое.
…
Еще в апреле 1917 года из особняка Кшесинской Ленин провозгласил независимость Украины...
/От себя: как Ленин мог провозгласить независимость Украины, не будучи членом ни российского, ни украинского правительства?/
Прошло менее года (февраль 1918 года), в Бресте подписывали "похабный мир". И вот за столом, где обсуждались его условия, сидели рядом как представители трех держав немецкие генералы, послы России и Украины. Именно Брестский мир, создавая и санкционируя нарождение нового государства, Украины, одновременно зачеркнул дело Богдана Хмельницкого, воссоединившего северное и южное племя единого русского народа.
На Брестской бумаге писалось "независимая" Украина. На самом деле никакой независимости Украина не получила, а просто была отдана немцам, которые немедленно ее и оккупировали…
Поняли ли мы большевиков?
В этом смысле, быть может, интересна одна страница из моей же собственной книги "1920 год". В главе "У Котовского" я описываю, как мы шли по улице города Тирасполя в качестве пленных, но свободно. Никто нас не трогал. Но могли все же задержать.
"Действительно, к нам подошел патруль или что-то в этом роде. Во главе был молодой офицер не офицер, словом, человек весь в кожаном. Но лицо у него было симпатичное. Я почувствовал, что надо взять инициативу, и предупредил его вопрос.
- Товарищ, не хотите ли меняться на мою бекешу?
Бекеша была у меня очень недурна. Он окинул меня взглядом и ответил:
- А вам, наверное, надо штатское пальто… У меня есть, вам подойдет… черное… Идите со мной.
Мы пошли по улицам. День был теплый, и солнце ласково грело. Не помню, как начался разговор. Он сказал:
- Как мы все довольны, что товарищ Котовский прекратил это безобразие…
- Какое безобразие? Расстрелы?
- Да, мы все этому рады. В бою это дело другое. Вот мы несколько дней тому с вами дрались… еще вы адъютанта Котовского убили. Ну бой, так бой. Ну, кончили. А расстреливать пленных - это безобразие…
- Котовский хороший человек?
- Очень хороший… И строго приказал. И грубость не разрешает… Меняться - это можно… У меня хорошее пальто - приличное.
Не знаю почему, разговор скользнул на Петлюру. Он был очень против него восстановлен.
- Отчего вы так против Петлюры?
- Да ведь он самостийник.
- А Вы?
- Мы… Мы за Единую Неделимую.
Я должен сказать, что у меня, выражаясь деликатно, глаза полезли на лоб. Три дня тому назад я с двумя сыновьями с правой и левой руки, с друзьями и родственниками, скифски-эпически дрался за Единую Неделимую именно с этой дивизией Котовского. И вот, оказывается, произошло легкое недоразумение: они тоже за Единую Неделимую"…
Однако с внешней стороны в 1918 году все было, в наших глазах, против Ленина. Он как будто точно выполнял предначертания немцев. Разложив русскую армию и по Брестскому миру создав независимую Украину, он отдал ее Германии, то есть сделал то, чего немцы добивались, что было целью их похода на Россию. Мудрено ли, что, наши союзники, англичане и французы, приняли Ленина просто за немецкого агента. И это тем более, что план расчленения России на республики был немецкой выдумкой. По крайней мере у меня в руках была географическая карта, изданная в Вене, где эти республики, числом десять, были обозначены. Эта карта появилась до революции, она была отпечатана примерно в 1916 году. Таково же было содержание листовок, которыми немецкое командование забрасывало наши окопы. Все эти летучки были впоследствии напечатаны отдельной книгой, вышедшей в Киеве. Там говорилось:
- Без отделения Украины от России никогда не удастся нанести такого сокрушительного удара, чтобы эта азиатская держава перестала угрожать Европе.
Существует юридическая формула: Qui prodest? Смотри, кому выгодно. Кому было выгодно все, что делал Ленин? Вся видимость вопияла всеми голосами: немцам!
Отсюда вывод был ясен. Мы этот вывод сделали и расценивали Ленина соответственно. Могло ли быть иначе?
Могло. Видимость может вводить в заблуждение. История показала, что Ленин не был тем, чем мы его считали, то есть исполнителем немецких предначертаний. Он имел правильное предчувствие, что "похабный мир" не удержится, так как французы, англичане и американцы разобьют немцев и без помощи России. Обязательств же перед нашими союзниками Ленин не имел. В этом была существенная разница. Для нас сепаратный мир был бы изменой своему слову. Для Ленина - нет. Он слова не давал.
Теперь, более спокойно вглядываясь в прошлое, я начинаю думать, что все произошло, как надо.
Белые спасали "имя русское" по завету XVII века. И старались уберечь это русское имя от порухи его чести перед лицом XX века. Поэтому они и назывались Белыми.
Красные смотрели более реалистически. Не связанные никакими понятиями о национальной чести, они занялись другим. Они прекратили международную бойню на русском фронте.
Русское имя вследствие этого временно пострадало, но много русских жизней было спасено…
Красные в награду за свои труды получили в свое распоряжение одну шестую часть суши, на которой они на свой манер прославили имя русское, и, пожалуй, так, как никогда раньше.
Лорд Керзон, в общем не любивший русских, писал о них, примерно, следующее:
- Русские превосходные колонизаторы, добродушнее победителей обезоруживают побежденных, и потому между теми и другими устанавливаются отношения, которые нам, англичанам, не удавались.
Лорд Керзон говорил о Царской России. Мне трудно судить, продолжает ли Советская власть царскую традицию в смысле добродушия. Если это так, то все же рассчитывать на благодарность народов слишком оптимистично. Может быть и обратное. Положение Советской власти будет затруднительное, если, в минуту какого-нибудь ослабления центра, всякие народности, вошедшие в союз Российской империи, а затем унаследованные СССР, будут подхвачены смерчем запоздалого национализма. Все они тогда начнут вопиять, призывая небеса во свидетели, что они требуют только того, что поощряла Советская власть, когда дело не касалось ее самой.
- Колонизаторы, вон из Украины! Вон из Крыма! Вон из Грузии! Вон с Кавказа! Вон из Казахстана! Узбекистана! Татарии! Сибири! Вон, колонизаторы, из всех четырнадцати республик. Мы оставим вам только пятнадцатую республику, Российскую, и то в пределах Московии, набегами из которой вы захватили полсвета!..
…
По мановению вождя появлялись озера, каналы, моря и вырастали как грибы после дождя миллионные города. Пирамиды фараонов, в свое время бывшие чудом единовластия, повторились при Сталине в ином виде, но в более грандиозных размерах. Была создана колоссальная военная промышленность, благодаря которой была отбита грозная атака Гитлера. В этой войне самодержавие Сталина достигло своего апогея, высшей точки. Разумеется, превосходные планы русских генералов и природное боевое могущество русского народа для меня вне сомнения. Но без исконной способности обожать своего монарха и повиноваться ему беспрекословно, каковую способность Сталин сумел воскресить в русском народе, Россия не выдержала бы удара Германии.
Это обожание Сталина и каменную веру в него я ясно мог ощутить, когда страна, где я жил (Югославия), была оккупирована, и я три месяца провел в ближайшем соприкосновении с советскими войсками. Да простят меня, но это воинство по внешнему виду мало походило на дисциплинированную армию вроде немецкой. Оно скорее напоминало некую восточную орду, стихийно заливающую страну. Но эта орда была оснащена тщательно подготовленной техникой, и вел ее вождь, в которого эти люди безоглядно, свято верили и готовы были за него лечь костьми.
…
Я обращаюсь к тем… кто горделиво почитали себя христианами. Из них многие читали книгу, озаглавленную "Деяния Апостольские". В ней среди другого повествуется, как община первых христиан хотела устроить жизнь согласно учению Христа. И состоялось решение, что у верующих в него будет все общее. И вот каждый, приходя к апостолам, заявил обо всем, что у него есть. И среди других пришел некто Анания со своей женой. И они не показали всего, что у них было. Они утаили часть своего имущества. И когда ложные показания были произнесены, апостол Петр сказал:
- Анания, ты солгал не людям, а Богу!
И тотчас же Анания со своей женой пали мертвыми к ногам апостола.
Таким образом первая же попытка устроения коммунизма омрачилась смертной казнью. И апостол Петр, лично знавший Иисуса Христа и кротость его; тот самый Петр-Симон, к которому были сказаны слова "взявший меч от меча и погибнет", когда Петр хотел оружием защищать своего учителя, этот самый Петр заблудился еще раз. Он признал казнь Анания оправданной, приписав ее Духу Святому.
Это заблуждение, эта ошибка апостола Петра имела роковые последствия. Вдохновляясь этим примером, позднейшие христиане, не дожидаясь вмешательства св. Духа, сами, своими человеческими руками сжигали на кострах святой инквизиции и казнили другими способами множество людей, которых они так или иначе признавали виновными против Бога. "Для вящей славы Божьей" это делалось и этим оправдывалось.
Если так заблудились святой апостол Петр и тысячи и миллионы людей после него, истребляя друг друга с именем Христа на устах, то при свете этих страшных факелов истории иную оценку должны получить деяния Ленина. Мы должны взглянуть на них спокойными глазами людей помнящих: помнящих печальное прошлое всех времен и народов.
Эта кровь и эти слезы, что положены на чашу обвинения, вопиют к небу. Но если положить на чашу защиты все, что было до Ленина, то деяния его покажутся легкими в сравнении с той кровью и теми слезами, которые пролили наши предки и наши современники во имя сомнительной односторонней правды, которую они, однако, считали непререкаемой истиной…
Из того, что другие лили кровь, не следует, конечно, что кровь, пролитая Лениным или во имя опыта Ленина, праведна. Но из этого следует, что мы, все мы, что забрызганы кровью, пролитой нами или нашими духовными предками, не можем, не должны, не смеем судить Ленина так, как будто мы сами безгрешны и руки у нас белоснежные.
Не я ли в Государственной Думе защищал необходимость применения смертной казни против революционеров, которые присвоили себе право убивать неугодных им лиц, вынося им свои приговоры в подпольных своих судилищах?
Да, я. И потому я не имею права, рассуждая по справедливости, бросить камень в Ленина. Я помню, как Христос остановил евреев, желавших казнить грешницу, словами:
- Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень.
Безгрешного не нашлось, и обвинители, убедившись, отступили.
Так должен отступать каждый, кто применял смертную казнь или, как я, ее одобрял.
И в особенности надо помнить, что произошло, когда христиане пытались ввести коммунизм, то есть случай с Ананием. Соблазн вводить коммунизм путем террора так, видно, силен, что заставляет людей во имя Христа отрекаться от Христа.
В Христовом учении содержится коммунизм и любовь к людям. Кто отказывается от коммунизма, отрекается от Христа. Но также отрекается от Христа тот, кто во имя коммунизма оправдывает смертную казнь. Христос там, где коммунизм соединяется с любовью, кроткой любовью.
Но Ленин не был христианином, не веровал в Христово учение, а потому он от Христа не отрекался. С этой точки зрения кровь, пролитая им, приравнивается к крови, проливаемой язычниками. Язычники, любящие кровь человеческую, менее виновны, чем христиане, когда они поступают так же. Ибо кроме жестокости они виновны в лицемерии. О таких Христос, говорил:
- О род лицемерный, порождение ехидны!.. Вы подобны гробам. Сверху они раскрашены пышно, а внутри мерзость.
Обо всем этом надо вспомнить нам, когда мы безоговорочно, закусив удила и закрыв уши, осуждаем Ленина за кровь. Лучше ли мы сами?..
Обвинитель очень сильно говорил о Бресте, о Брестском мире. Сорок лет тому назад я думал, говорил и писал то же самое. Теперь я признаю, что можно рассудить и иначе.
Представим себе, что Ленин стал бы на нашу точку зрения:
- Война до победного конца!
Примем во внимание, что Февральская революция имела своей главной причиной утомление от войны. На этой почве Государственная Дума поссорилась с Короной. Монархия пала. В то мгновение, когда это случилось, сломалась ось, вокруг которой крутилось русское колесо. И все развалилось. Колесница безнадежно стала, мало того - увязла в болоте анархии. Как я теперь понимаю, продолжать войну было безумием. Пусть это безумие продиктовано было высокими чувствами, но все же это было безумие. Фактически войну уже нельзя было продолжать. Февральская революция была военным мятежом в столице, который передался на фронт. Известно, что для подавления этого мятежа с фронта была снята одна из лучших дивизий и послана на Петроград. Но она взбунтовалась по дороге. Взбунтовался также и личный конвой Государя, два батальона, состоявших исключительно из георгиевских кавалеров. Он тоже был отправлен на усмирение под командой популярного генерала Иванова.
Временное правительство пыталось овладеть фронтом. Но наше наступление 18 июня 1917 года, вдохновляемое лично Керенским, кончилось позорным бегством наших войск. Россия ужаснулась, узнав о безобразиях, учиненных бежавшими солдатами под Калишем.
Утомление войной сказалось уже раньше. В 1916 году нам было доложено в Особом Совещании по обороне цифры наших потерь и потерь противников. Наши потери, по немецким подсчетам, исчислялись в восемь миллионов убитых, раненых и пленных. Цифра сдавшихся в плен была очень велика. Потери противника были четыре миллиона. Немцев-германцев было у нас в плену 300 тысяч, но австрийцев неизмеримо больше. Это были главным образом славяне, не желавшие воевать с Россией. Но и русских солдат было в плену у противника чрезвычайно много. Это был серьезный показатель.
Война была ошибкой. Нельзя было посылать русских пахарей на смерть ради суверенитета Сербии и за наш престиж на Балканах. Для безграмотных людей суверенитет и престиж были понятия совершенно непонятные. И это сказалось.
Надо сказать, что посылать разложившуюся русскую армию против армии немецкой, не потерявшей дисциплины, - это уже нельзя было назвать войной. Если бы наши пошли, это означало бы их истребление.
Сохранился (он был в немецких газетах) рассказ одного немецкого офицера. Он говорил:
- Русские иногда предпринимали разрозненные, беспорядочные, а потому безнадежные попытки идти на нас. Однажды мне пришлось видеть в бинокль то, что я сначала не понял. Несмотря на наш сильный огонь, они приближались, делая перебежки согласно правилам наступления. Перебежав, они ложились, как полагается. Но мы заметили, что перед каждой новой перебежкой, лежа, они подымали одну руку. Сделав это, вскакивали и делали новую перебежку. И, наконец, мы поняли. Несчастные голосовали! Поднимая руки, они решали, делать ли новую перебежку. Если было большинство, они ее делали.
Немецкий офицер добавляет, что эти голосующие под огнем пулеметов и находившие до известного времени большинство, были несомненные и даже удивительные герои. Но каждый понимает, что голосующая армия воевать не может.
Поэтому найдем в себе мужество признать, что после Февральской революции воевать "до победного конца" было утопией. Можно было только добиваться "похабного конца".
Ленин взял на себя этот позор. И он не скрывал ни от самого себя, ни от своих союзников, что такое Брестский мир. Ведь выражение "похабный мир" ему и принадлежит.
Но под этой "похабностью", рассуждая спокойно, можно разглядеть нечто, что могло оправдывать потерю Россией своего Юга. И это нечто - это кровь человеческая. Каков бы ни был этот мир, но он прекратил бойню на русском фронте, сохранив много жизней. Это как будто бесспорно.
- Нет! - говорят. - Бойня не прекратилась. Ленин перевел внешнюю войну в войну гражданскую. Он сделал это сознательно, и это его вина.
Но и наша также. Ведь мы также могли взять на себя позор Бреста…
Кто знает, что испытало сердце Ленина, когда он подписывал Брестский мир? Это по форме был мир "без аннексий и контрибуций", а по существу отторжение от России всего ее Юга, вместе с Киевом - "матерью городов русских", откуда "пошла стала есть Русская земля".
Но благодаря этой ампутации сберегалось много крови человеческой. Не об этом ли думала "думающая гильотина"?
Но началась гражданская война. Однако в ней повинны и мы, Белые.
Через 40 лет я думаю, что мы сделали ошибку. Мы не поняли неизбежного. Чего именно?
Я знаю, что меня понять не очень легко. Тем не менее я попытаюсь объяснить то, что для меня уже ясно.
Коммунизм можно считать светлой мечтой человечества или называть его дьявольским наваждением. Быть может, в нем есть и то и другое. Для того, что я хочу установить, это не так важно. А важно то, что эти две точки зрения, лучше сказать две веры, нельзя примирить рассуждениями. Все доказательства разбиваются о каменность веры.
Нужен был опыт, эксперимент. Если в точных науках, как физика, химия, теоретические положения проверяются опытом, то в области наук социальных все теории - только мнения разных мыслителей. Эти мнения иногда стараются обосновать на фактах. Но когда устанавливаются эти факты и в особенности когда их толкуют, то это установление и толкование опять только мнения, убедительные для одних и совершенно бездоказательные для других. Факты всегда двулики или многолики.
Точная наука основывается на аксиомах, то есть истинах, всеми людьми признаваемых. Исходя из этих аксиом, шаг за шагом строится точная наука. Социальные науки аксиом не имеют, а потому их только с натяжкой можно назвать науками. Теоретические положения этих наук, всегда спорные, не могут принести мир людям.
Кроме того, все относительно в непрерывно развивающемся процессе жизни. Всякая эпоха есть достижение сравнительно с прошлым. Но настоящее есть ничто в сравнении с будущим. Такова природа самого времени. Время всегда называли Двуликий Янус. На самом деле время имеет три лица. Прошлое, настоящее, будущее. Настоящее снисходительно смотрит на прошлое и с тревожной надеждой всматривается в будущее.
Противники коммунистов говорят, указывая на существующее:
- Глядите! Вот чего мы достигли, опираясь на индивидуализм.
А коммунисты отвечают:
- Опираясь на коллективизм, мы сделаем гораздо больше!
Убедите их! Тех и других…
Поэтому нужен опыт.
В течение истории человечества этот опыт коммунистического устройства, вероятно, был проделан не раз.
Бог (судьба для неверующих в Бога) избрал для опыта Россию. Почему? Не знаю. Пути Господни неисповедимы. Но для того, чтобы человечество могло жить, опыт должен был быть сделан.
Мы, Белые, этого не поняли. Если бы поняли, то не противились бы ему, то есть опыту Ленина. И не противились бы тому, что коммунизм вводится насилием. Ведь те, кто за него взялись, других путей не знали кроме насилия сверху, кроме принуждения власти. Ленин был русский. И история России была у него перед глазами.
…Большевики называют Петра Великого "первым большевиком". Не от него ли они восприняли методы насаждения коммунизма?
Русскому по крови трудно мыслить великое, совершенное без насилия. Поэтому когда Ленин взялся за свой опыт, он не представлял его себе без насилия. Если бы он был индусом, то, может быть, думал бы иначе: вроде как Ганди.
Мы, Белые, тоже не были индусы. По паспорту, правда, мы числились христианами. Но только по паспорту. Забыв слова Христа "взявший меч от меча и погибнет", мы обнажили оружие. Так возгорелась гражданская война в России.
Итак, теперь, с запозданием в 40 лет, я думаю, что для блага всего человечества и самой России надо, чтобы опыт Ленина продолжался и был доведен до своего логического конца… Идея коммунизма переживет нынешних коммунистов. Она воскреснет в среде победителей. Найдутся среди них пламенные мстители, которые будут сильнее Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Они скажут:
- Рай на земле был близок к осуществлению. Но враги рода человеческого сожгли светлое будущее в дьявольском пламени своей злобы. Смерть им!
Они будут иметь успех…
Мне не пришлось лично встретиться с Лениным, о чем сожалею. Но мы встречались иначе.
Вернувшись в Россию в апреле 1917 года, он, Ленин, поселился в ставшем вследствие этого знаменитым так называемом "особняке Кшесинской"…
С балкона второго этажа беспрерывно говорились речи. …требовали немедленного мира "без аннексий и контрибуций". Последнее, то есть "без аннексий и контрибуций", слушатели пропускали мимо ушей. Но слово "мир" действовало как атомно-водородная бомба, хотя их, таких бомб, тогда, еще не было. Слово "мир" сыпало радиоактивные частицы на тысячи километров от особняка Кшесинской и отравляло солдатские души, маня их бросить фронт и вернуться по домам. Никому не хотелось воевать…
Я обвинил людей из особняка Кшесинской в государственной измене, в измене родине.
И это была моя первая "встреча" с Лениным. Насколько я знаю, В. И. никак не реагировал на мое обвинение в измене, брошенное ему перед лицом всей России.
[Читать далее]Но сейчас, сорок лет спустя, наедине со своей совестью, я раздумываю над тем, что он мог бы мне тогда ответить. И прихожу к выводу, что он мог бы сказать:
- Царскую Россию я не считаю своей родиной. Моя родина целый мир!
И к этому мысленно я прибавляю:
- А ведь ты, милый друг, В. В. Шульгин, прожив сорок лет со времени заседания четырех государственных дум в апреле 1917 года, и сам думаешь приблизительно так.
Я не могу сбросить с себя цепей, наложенных на меня рождением. Я еще ощущаю Россию как свою Родину. Но я сознаю, что это цепи. Я желал бы освободиться от них и быть гражданином вселенной. Другими словами, я понял и исповедую внутреннюю правду Интернационала; того самого Интернационала, который я так страстно ненавидел в 1917 году…
Старик, который на склоне лет думает так же, как и в начале своей жизни, или большой мудрец, или нечто совсем противоположное.
Он мудрец, если уже в молодости он знал такие истины, которые за его жизнь не состарились, остались незыблемыми. Это бывает редко. Гораздо чаще бывает, что человек остается при своих мнениях и тогда, когда их неправильность ему самому стала ясной; такой человек не мудрец, а упрямец…
Я был ярым националистом. Сейчас я думаю об этом предмете в двух словах нижеследующее:
Национализм имеет перед человечеством великие заслуги. Огромные дела, подвиги самоотвержения, открытия науки, творения искусства, грандиозные предприятия совершились и еще совершаются во имя нации. Но все же с началом этого века национализм является силой более разрушительной, чем созидательной. Ужасные войны XX века имеют своей основной причиной именно национализм…
…
Обращаясь к социалистическому лагерю вообще от лица тех, кого называли и называют еще буржуазией, а если выражаться точнее, от лица имущего класса, я сказал примерно следующее:
- Я знаю, что вы нас разденете. Но если этой ценой вы спасете Родину, раздевайте! Плакать не будем.
На эту мою речь отозвался Ленин в газете "Правда". Статья эта озаглавлена так: "На зубок новорожденному… "Новому" правительству". В этой статье на мой счет сказано:
"Из речи Шульгина на заседании организующейся контрреволюции (заседание членов Гос. Думы 17.V):
"Мы предпочитаем быть нищими, но нищими в своей стране. Если вы можете нам сохранить эту страну и спасти ее, раздевайте нас, мы об этом плакать не будем". Не запугивайте, г. Шульгин! Даже когда мы будем у власти, мы вас не "разденем", а обеспечим вам хорошую одежду и хорошую пищу, на условии работы, вполне вам подсильной и привычной…"
Случилось так, что эту статью я не прочел тогда же, то есть когда она появилась в "Правде".
Я узнал о ней много позже и прочел ее примерно в 1948 году в "Полном собрании сочинений Ленина". Я находился тогда в заключении, во Владимирской тюрьме.
Обещание Ленина, что большевики нас не только не разденут, а дадут нам хорошее платье и хорошую пищу, прозвучало едкой насмешкой в тюрьме, где то и другое было соответствующим нашему арестантскому положению. Но я не поставил и не ставлю Ленину этого в вину. Когда он пришел к власти, произошла гражданская война.
Еще определеннее и много выразительнее прозвучало на одном митинге (в мае 1917-го) восклицание бывшего председателя Государственной Думы Михаила Владимировича Родзянко. Он имел внушительную внешность, был головою выше среднего роста и имел могучий голос. На этом митинге один матрос, сильно разъяренный призывами Родзянко защищать родину, закричал в неистовстве:
- Тебе-то есть что защищать! А что я буду защищать, когда у меня ничего нет?!
Родзянко ответил голосом таким, как нынче рычат мегафоны, поставленные на полный ход:
- Рубашку снимите, Россию спасите!!!
Но гражданская война произошла... Шульгины и Родзянки не легли ковриком под ноги большевикам, а боролись с ними всеми доступными им средствами. Это был их долг перед Россией и собственной совестью. Но это снимает с Ленина обязательство, данное им со страниц "Правды". Оно было произнесено в предположении, что мы согласимся работать с большевиками. Те, кто это сделал, не могут жаловаться. Граф А. Н. Толстой получил от советской власти все, что нужно человеку. Если он при этом сохранил чистую совесть, то это такое его счастье, он, значит, искренне принял большевизм. Но мы не могли этого сделать. Мы могли сделаться большевиками только спасая свои головы или ради благ мирских. Ибо душа наша большевизма не вмещала. Можно, конечно, думать, что мелкие эти наши душонки были - не поняли, что в мир пришло Великое.
…
Еще в апреле 1917 года из особняка Кшесинской Ленин провозгласил независимость Украины...
/От себя: как Ленин мог провозгласить независимость Украины, не будучи членом ни российского, ни украинского правительства?/
Прошло менее года (февраль 1918 года), в Бресте подписывали "похабный мир". И вот за столом, где обсуждались его условия, сидели рядом как представители трех держав немецкие генералы, послы России и Украины. Именно Брестский мир, создавая и санкционируя нарождение нового государства, Украины, одновременно зачеркнул дело Богдана Хмельницкого, воссоединившего северное и южное племя единого русского народа.
На Брестской бумаге писалось "независимая" Украина. На самом деле никакой независимости Украина не получила, а просто была отдана немцам, которые немедленно ее и оккупировали…
Поняли ли мы большевиков?
В этом смысле, быть может, интересна одна страница из моей же собственной книги "1920 год". В главе "У Котовского" я описываю, как мы шли по улице города Тирасполя в качестве пленных, но свободно. Никто нас не трогал. Но могли все же задержать.
"Действительно, к нам подошел патруль или что-то в этом роде. Во главе был молодой офицер не офицер, словом, человек весь в кожаном. Но лицо у него было симпатичное. Я почувствовал, что надо взять инициативу, и предупредил его вопрос.
- Товарищ, не хотите ли меняться на мою бекешу?
Бекеша была у меня очень недурна. Он окинул меня взглядом и ответил:
- А вам, наверное, надо штатское пальто… У меня есть, вам подойдет… черное… Идите со мной.
Мы пошли по улицам. День был теплый, и солнце ласково грело. Не помню, как начался разговор. Он сказал:
- Как мы все довольны, что товарищ Котовский прекратил это безобразие…
- Какое безобразие? Расстрелы?
- Да, мы все этому рады. В бою это дело другое. Вот мы несколько дней тому с вами дрались… еще вы адъютанта Котовского убили. Ну бой, так бой. Ну, кончили. А расстреливать пленных - это безобразие…
- Котовский хороший человек?
- Очень хороший… И строго приказал. И грубость не разрешает… Меняться - это можно… У меня хорошее пальто - приличное.
Не знаю почему, разговор скользнул на Петлюру. Он был очень против него восстановлен.
- Отчего вы так против Петлюры?
- Да ведь он самостийник.
- А Вы?
- Мы… Мы за Единую Неделимую.
Я должен сказать, что у меня, выражаясь деликатно, глаза полезли на лоб. Три дня тому назад я с двумя сыновьями с правой и левой руки, с друзьями и родственниками, скифски-эпически дрался за Единую Неделимую именно с этой дивизией Котовского. И вот, оказывается, произошло легкое недоразумение: они тоже за Единую Неделимую"…
Однако с внешней стороны в 1918 году все было, в наших глазах, против Ленина. Он как будто точно выполнял предначертания немцев. Разложив русскую армию и по Брестскому миру создав независимую Украину, он отдал ее Германии, то есть сделал то, чего немцы добивались, что было целью их похода на Россию. Мудрено ли, что, наши союзники, англичане и французы, приняли Ленина просто за немецкого агента. И это тем более, что план расчленения России на республики был немецкой выдумкой. По крайней мере у меня в руках была географическая карта, изданная в Вене, где эти республики, числом десять, были обозначены. Эта карта появилась до революции, она была отпечатана примерно в 1916 году. Таково же было содержание листовок, которыми немецкое командование забрасывало наши окопы. Все эти летучки были впоследствии напечатаны отдельной книгой, вышедшей в Киеве. Там говорилось:
- Без отделения Украины от России никогда не удастся нанести такого сокрушительного удара, чтобы эта азиатская держава перестала угрожать Европе.
Существует юридическая формула: Qui prodest? Смотри, кому выгодно. Кому было выгодно все, что делал Ленин? Вся видимость вопияла всеми голосами: немцам!
Отсюда вывод был ясен. Мы этот вывод сделали и расценивали Ленина соответственно. Могло ли быть иначе?
Могло. Видимость может вводить в заблуждение. История показала, что Ленин не был тем, чем мы его считали, то есть исполнителем немецких предначертаний. Он имел правильное предчувствие, что "похабный мир" не удержится, так как французы, англичане и американцы разобьют немцев и без помощи России. Обязательств же перед нашими союзниками Ленин не имел. В этом была существенная разница. Для нас сепаратный мир был бы изменой своему слову. Для Ленина - нет. Он слова не давал.
Теперь, более спокойно вглядываясь в прошлое, я начинаю думать, что все произошло, как надо.
Белые спасали "имя русское" по завету XVII века. И старались уберечь это русское имя от порухи его чести перед лицом XX века. Поэтому они и назывались Белыми.
Красные смотрели более реалистически. Не связанные никакими понятиями о национальной чести, они занялись другим. Они прекратили международную бойню на русском фронте.
Русское имя вследствие этого временно пострадало, но много русских жизней было спасено…
Красные в награду за свои труды получили в свое распоряжение одну шестую часть суши, на которой они на свой манер прославили имя русское, и, пожалуй, так, как никогда раньше.
Лорд Керзон, в общем не любивший русских, писал о них, примерно, следующее:
- Русские превосходные колонизаторы, добродушнее победителей обезоруживают побежденных, и потому между теми и другими устанавливаются отношения, которые нам, англичанам, не удавались.
Лорд Керзон говорил о Царской России. Мне трудно судить, продолжает ли Советская власть царскую традицию в смысле добродушия. Если это так, то все же рассчитывать на благодарность народов слишком оптимистично. Может быть и обратное. Положение Советской власти будет затруднительное, если, в минуту какого-нибудь ослабления центра, всякие народности, вошедшие в союз Российской империи, а затем унаследованные СССР, будут подхвачены смерчем запоздалого национализма. Все они тогда начнут вопиять, призывая небеса во свидетели, что они требуют только того, что поощряла Советская власть, когда дело не касалось ее самой.
- Колонизаторы, вон из Украины! Вон из Крыма! Вон из Грузии! Вон с Кавказа! Вон из Казахстана! Узбекистана! Татарии! Сибири! Вон, колонизаторы, из всех четырнадцати республик. Мы оставим вам только пятнадцатую республику, Российскую, и то в пределах Московии, набегами из которой вы захватили полсвета!..
…
По мановению вождя появлялись озера, каналы, моря и вырастали как грибы после дождя миллионные города. Пирамиды фараонов, в свое время бывшие чудом единовластия, повторились при Сталине в ином виде, но в более грандиозных размерах. Была создана колоссальная военная промышленность, благодаря которой была отбита грозная атака Гитлера. В этой войне самодержавие Сталина достигло своего апогея, высшей точки. Разумеется, превосходные планы русских генералов и природное боевое могущество русского народа для меня вне сомнения. Но без исконной способности обожать своего монарха и повиноваться ему беспрекословно, каковую способность Сталин сумел воскресить в русском народе, Россия не выдержала бы удара Германии.
Это обожание Сталина и каменную веру в него я ясно мог ощутить, когда страна, где я жил (Югославия), была оккупирована, и я три месяца провел в ближайшем соприкосновении с советскими войсками. Да простят меня, но это воинство по внешнему виду мало походило на дисциплинированную армию вроде немецкой. Оно скорее напоминало некую восточную орду, стихийно заливающую страну. Но эта орда была оснащена тщательно подготовленной техникой, и вел ее вождь, в которого эти люди безоглядно, свято верили и готовы были за него лечь костьми.
…
Я обращаюсь к тем… кто горделиво почитали себя христианами. Из них многие читали книгу, озаглавленную "Деяния Апостольские". В ней среди другого повествуется, как община первых христиан хотела устроить жизнь согласно учению Христа. И состоялось решение, что у верующих в него будет все общее. И вот каждый, приходя к апостолам, заявил обо всем, что у него есть. И среди других пришел некто Анания со своей женой. И они не показали всего, что у них было. Они утаили часть своего имущества. И когда ложные показания были произнесены, апостол Петр сказал:
- Анания, ты солгал не людям, а Богу!
И тотчас же Анания со своей женой пали мертвыми к ногам апостола.
Таким образом первая же попытка устроения коммунизма омрачилась смертной казнью. И апостол Петр, лично знавший Иисуса Христа и кротость его; тот самый Петр-Симон, к которому были сказаны слова "взявший меч от меча и погибнет", когда Петр хотел оружием защищать своего учителя, этот самый Петр заблудился еще раз. Он признал казнь Анания оправданной, приписав ее Духу Святому.
Это заблуждение, эта ошибка апостола Петра имела роковые последствия. Вдохновляясь этим примером, позднейшие христиане, не дожидаясь вмешательства св. Духа, сами, своими человеческими руками сжигали на кострах святой инквизиции и казнили другими способами множество людей, которых они так или иначе признавали виновными против Бога. "Для вящей славы Божьей" это делалось и этим оправдывалось.
Если так заблудились святой апостол Петр и тысячи и миллионы людей после него, истребляя друг друга с именем Христа на устах, то при свете этих страшных факелов истории иную оценку должны получить деяния Ленина. Мы должны взглянуть на них спокойными глазами людей помнящих: помнящих печальное прошлое всех времен и народов.
Эта кровь и эти слезы, что положены на чашу обвинения, вопиют к небу. Но если положить на чашу защиты все, что было до Ленина, то деяния его покажутся легкими в сравнении с той кровью и теми слезами, которые пролили наши предки и наши современники во имя сомнительной односторонней правды, которую они, однако, считали непререкаемой истиной…
Из того, что другие лили кровь, не следует, конечно, что кровь, пролитая Лениным или во имя опыта Ленина, праведна. Но из этого следует, что мы, все мы, что забрызганы кровью, пролитой нами или нашими духовными предками, не можем, не должны, не смеем судить Ленина так, как будто мы сами безгрешны и руки у нас белоснежные.
Не я ли в Государственной Думе защищал необходимость применения смертной казни против революционеров, которые присвоили себе право убивать неугодных им лиц, вынося им свои приговоры в подпольных своих судилищах?
Да, я. И потому я не имею права, рассуждая по справедливости, бросить камень в Ленина. Я помню, как Христос остановил евреев, желавших казнить грешницу, словами:
- Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень.
Безгрешного не нашлось, и обвинители, убедившись, отступили.
Так должен отступать каждый, кто применял смертную казнь или, как я, ее одобрял.
И в особенности надо помнить, что произошло, когда христиане пытались ввести коммунизм, то есть случай с Ананием. Соблазн вводить коммунизм путем террора так, видно, силен, что заставляет людей во имя Христа отрекаться от Христа.
В Христовом учении содержится коммунизм и любовь к людям. Кто отказывается от коммунизма, отрекается от Христа. Но также отрекается от Христа тот, кто во имя коммунизма оправдывает смертную казнь. Христос там, где коммунизм соединяется с любовью, кроткой любовью.
Но Ленин не был христианином, не веровал в Христово учение, а потому он от Христа не отрекался. С этой точки зрения кровь, пролитая им, приравнивается к крови, проливаемой язычниками. Язычники, любящие кровь человеческую, менее виновны, чем христиане, когда они поступают так же. Ибо кроме жестокости они виновны в лицемерии. О таких Христос, говорил:
- О род лицемерный, порождение ехидны!.. Вы подобны гробам. Сверху они раскрашены пышно, а внутри мерзость.
Обо всем этом надо вспомнить нам, когда мы безоговорочно, закусив удила и закрыв уши, осуждаем Ленина за кровь. Лучше ли мы сами?..
Обвинитель очень сильно говорил о Бресте, о Брестском мире. Сорок лет тому назад я думал, говорил и писал то же самое. Теперь я признаю, что можно рассудить и иначе.
Представим себе, что Ленин стал бы на нашу точку зрения:
- Война до победного конца!
Примем во внимание, что Февральская революция имела своей главной причиной утомление от войны. На этой почве Государственная Дума поссорилась с Короной. Монархия пала. В то мгновение, когда это случилось, сломалась ось, вокруг которой крутилось русское колесо. И все развалилось. Колесница безнадежно стала, мало того - увязла в болоте анархии. Как я теперь понимаю, продолжать войну было безумием. Пусть это безумие продиктовано было высокими чувствами, но все же это было безумие. Фактически войну уже нельзя было продолжать. Февральская революция была военным мятежом в столице, который передался на фронт. Известно, что для подавления этого мятежа с фронта была снята одна из лучших дивизий и послана на Петроград. Но она взбунтовалась по дороге. Взбунтовался также и личный конвой Государя, два батальона, состоявших исключительно из георгиевских кавалеров. Он тоже был отправлен на усмирение под командой популярного генерала Иванова.
Временное правительство пыталось овладеть фронтом. Но наше наступление 18 июня 1917 года, вдохновляемое лично Керенским, кончилось позорным бегством наших войск. Россия ужаснулась, узнав о безобразиях, учиненных бежавшими солдатами под Калишем.
Утомление войной сказалось уже раньше. В 1916 году нам было доложено в Особом Совещании по обороне цифры наших потерь и потерь противников. Наши потери, по немецким подсчетам, исчислялись в восемь миллионов убитых, раненых и пленных. Цифра сдавшихся в плен была очень велика. Потери противника были четыре миллиона. Немцев-германцев было у нас в плену 300 тысяч, но австрийцев неизмеримо больше. Это были главным образом славяне, не желавшие воевать с Россией. Но и русских солдат было в плену у противника чрезвычайно много. Это был серьезный показатель.
Война была ошибкой. Нельзя было посылать русских пахарей на смерть ради суверенитета Сербии и за наш престиж на Балканах. Для безграмотных людей суверенитет и престиж были понятия совершенно непонятные. И это сказалось.
Надо сказать, что посылать разложившуюся русскую армию против армии немецкой, не потерявшей дисциплины, - это уже нельзя было назвать войной. Если бы наши пошли, это означало бы их истребление.
Сохранился (он был в немецких газетах) рассказ одного немецкого офицера. Он говорил:
- Русские иногда предпринимали разрозненные, беспорядочные, а потому безнадежные попытки идти на нас. Однажды мне пришлось видеть в бинокль то, что я сначала не понял. Несмотря на наш сильный огонь, они приближались, делая перебежки согласно правилам наступления. Перебежав, они ложились, как полагается. Но мы заметили, что перед каждой новой перебежкой, лежа, они подымали одну руку. Сделав это, вскакивали и делали новую перебежку. И, наконец, мы поняли. Несчастные голосовали! Поднимая руки, они решали, делать ли новую перебежку. Если было большинство, они ее делали.
Немецкий офицер добавляет, что эти голосующие под огнем пулеметов и находившие до известного времени большинство, были несомненные и даже удивительные герои. Но каждый понимает, что голосующая армия воевать не может.
Поэтому найдем в себе мужество признать, что после Февральской революции воевать "до победного конца" было утопией. Можно было только добиваться "похабного конца".
Ленин взял на себя этот позор. И он не скрывал ни от самого себя, ни от своих союзников, что такое Брестский мир. Ведь выражение "похабный мир" ему и принадлежит.
Но под этой "похабностью", рассуждая спокойно, можно разглядеть нечто, что могло оправдывать потерю Россией своего Юга. И это нечто - это кровь человеческая. Каков бы ни был этот мир, но он прекратил бойню на русском фронте, сохранив много жизней. Это как будто бесспорно.
- Нет! - говорят. - Бойня не прекратилась. Ленин перевел внешнюю войну в войну гражданскую. Он сделал это сознательно, и это его вина.
Но и наша также. Ведь мы также могли взять на себя позор Бреста…
Кто знает, что испытало сердце Ленина, когда он подписывал Брестский мир? Это по форме был мир "без аннексий и контрибуций", а по существу отторжение от России всего ее Юга, вместе с Киевом - "матерью городов русских", откуда "пошла стала есть Русская земля".
Но благодаря этой ампутации сберегалось много крови человеческой. Не об этом ли думала "думающая гильотина"?
Но началась гражданская война. Однако в ней повинны и мы, Белые.
Через 40 лет я думаю, что мы сделали ошибку. Мы не поняли неизбежного. Чего именно?
Я знаю, что меня понять не очень легко. Тем не менее я попытаюсь объяснить то, что для меня уже ясно.
Коммунизм можно считать светлой мечтой человечества или называть его дьявольским наваждением. Быть может, в нем есть и то и другое. Для того, что я хочу установить, это не так важно. А важно то, что эти две точки зрения, лучше сказать две веры, нельзя примирить рассуждениями. Все доказательства разбиваются о каменность веры.
Нужен был опыт, эксперимент. Если в точных науках, как физика, химия, теоретические положения проверяются опытом, то в области наук социальных все теории - только мнения разных мыслителей. Эти мнения иногда стараются обосновать на фактах. Но когда устанавливаются эти факты и в особенности когда их толкуют, то это установление и толкование опять только мнения, убедительные для одних и совершенно бездоказательные для других. Факты всегда двулики или многолики.
Точная наука основывается на аксиомах, то есть истинах, всеми людьми признаваемых. Исходя из этих аксиом, шаг за шагом строится точная наука. Социальные науки аксиом не имеют, а потому их только с натяжкой можно назвать науками. Теоретические положения этих наук, всегда спорные, не могут принести мир людям.
Кроме того, все относительно в непрерывно развивающемся процессе жизни. Всякая эпоха есть достижение сравнительно с прошлым. Но настоящее есть ничто в сравнении с будущим. Такова природа самого времени. Время всегда называли Двуликий Янус. На самом деле время имеет три лица. Прошлое, настоящее, будущее. Настоящее снисходительно смотрит на прошлое и с тревожной надеждой всматривается в будущее.
Противники коммунистов говорят, указывая на существующее:
- Глядите! Вот чего мы достигли, опираясь на индивидуализм.
А коммунисты отвечают:
- Опираясь на коллективизм, мы сделаем гораздо больше!
Убедите их! Тех и других…
Поэтому нужен опыт.
В течение истории человечества этот опыт коммунистического устройства, вероятно, был проделан не раз.
Бог (судьба для неверующих в Бога) избрал для опыта Россию. Почему? Не знаю. Пути Господни неисповедимы. Но для того, чтобы человечество могло жить, опыт должен был быть сделан.
Мы, Белые, этого не поняли. Если бы поняли, то не противились бы ему, то есть опыту Ленина. И не противились бы тому, что коммунизм вводится насилием. Ведь те, кто за него взялись, других путей не знали кроме насилия сверху, кроме принуждения власти. Ленин был русский. И история России была у него перед глазами.
…Большевики называют Петра Великого "первым большевиком". Не от него ли они восприняли методы насаждения коммунизма?
Русскому по крови трудно мыслить великое, совершенное без насилия. Поэтому когда Ленин взялся за свой опыт, он не представлял его себе без насилия. Если бы он был индусом, то, может быть, думал бы иначе: вроде как Ганди.
Мы, Белые, тоже не были индусы. По паспорту, правда, мы числились христианами. Но только по паспорту. Забыв слова Христа "взявший меч от меча и погибнет", мы обнажили оружие. Так возгорелась гражданская война в России.
Итак, теперь, с запозданием в 40 лет, я думаю, что для блага всего человечества и самой России надо, чтобы опыт Ленина продолжался и был доведен до своего логического конца… Идея коммунизма переживет нынешних коммунистов. Она воскреснет в среде победителей. Найдутся среди них пламенные мстители, которые будут сильнее Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Они скажут:
- Рай на земле был близок к осуществлению. Но враги рода человеческого сожгли светлое будущее в дьявольском пламени своей злобы. Смерть им!
Они будут иметь успех…