Даниил Скобцов о Гражданской войне на Кубани. Часть III
Из книги Даниила Ермолаевича Скобцова «Три года революции и гражданской войны на Кубани».
Военное дело, финансы, общехозяйственные нужды, область внешних сношений - все требовало создания объединенного, общепризнанного высшего распорядительного органа, это сознавалось всеми, но как прийти к этому, - думали по-разному. Генерал Краснов, избранный Донским Атаманом, для обоснования донской обособленности выкопал из тьмы веков название «всевеликости» Донского Войска и герб с казачьей «обнаженностью» в центре, флаг и пр. аксессуары донской самостоятельности, Павло Скоропадский, украинский гетман, самая прозаическая по времени креатура проникших на Украину немцев, - для Краснова - «брат». В Берлин к императору Вильгельму (который сам через несколько месяцев побежит искать убежища у голландской королевы) Краснов отправляет посольство - «Зимовую Станицу», как во времена былой «обыкновенности» посылались с Дона «Зимовые Станицы» в Москву. А в адрес Добровольческого командования - элиты русских генералов - брошено им сравнение: «бродячие музыканты»...
[Читать далее]Какую систему власти для себя и для всего объединения лелеяли и вынашивали добровольцы? Консервативный деятель и журналист Шульгин подал мысль ген. Драгомирову об организации «Особого Совещания» при Верховном Руководителе Добровольческой Армии... Дальнейшая разработка проекта… производилась под руководством и ответственностью ген. Драгомирова. Форма власти - диктатура, а по этому ее варианту - с любопытной подробностью: диктатура двуглавая и при этом с явным уклоном к особому типу генеральской олигархии...
Этот проект… пролежал в столе Драгомирова под замком - в виде секретного документа, чтобы «до времени не вызывать возбуждения в кубанской среде»... до дня смерти ген. Алексеева - 5 сентября 1918 года. В дальнейшем, так как потом «неписаная конституция Д. А. не знала иной власти, кроме ее Командующего», то никто не возбуждал после смерти Алексеева вопроса о преемственности, за санкцией новых писаных ее вариантов обращались теперь уже непосредственно к ген. Деникину.
Устанавливалась новая директива:
Временная власть командования Добровольческой Армии… должна быть неограниченной, в виде единоличной диктатуры…
Принималось, как бесспорное, что успешное противопоставление диктатуре Ленина и Троцкого возможно только лишь в виде власти столь же сконцентрированной и выделенной из среды Д. А., а почему так, - доказательства будто бы даже и не требовалось.
К нам, кубанцам, эти штатские проводники диктатуры пришли… в особом виде частных посредников, в виде как бы третьей стороны, предлагающей сговор двум другим спорящим сторонам.
У нас с этими посредниками - К. И. Соколовым и В. А. Степановым - состоялось два совещания...
Глубоким соблазном было и наличие «третьей стороны», этих, якобы, «посредников» Соколова, Степанова и других членов партии ка-де. Вся их «хитрая механика» была шита белыми нитками. Это были не посредники, а пособники генеральской олигархии. За ними главными фигурами являлись даже уже не Алексеев и Деникин, а Драгомиров и Лукомский, а там Шульгин с «Россией», а дальше «Осваг» с наружу выпирающей старорежимной пропагандой, а еще дальше - развернувшийся уже в очень неприглядных формах произвол во всех отраслях управления...
Горький опыт вооруженной борьбы на юге России показал, что Армия отказалась идти до конца за властью, организованной по рецептам Драгомирова, Шульгина, Соколова...
…с неудержимой настойчивостью вес правящие органы добровольчества от верхов до низов забивались реакционным элементом, людьми, которые в большинстве своем «ничего не забыли» и «ничему не научились». Кубань для них та же старая область-губерния, к которой они рвутся по-старому управлять и по-старому эксплуатировать.
Старый Шульгин, вконец проигравшийся при развале старой империи, появился тут же на Кубани со своей «Великой Россией»... с готовностью нами «идейно руководить»...
…
Несмотря на неотложность объединительного завершения, вопрос о нем сошел с повестки на неопределенное время, что у нас нередко тогда случалось. К нему Совет П-ва принужден был вернуться, когда от командования Д. А. последовало официальное приглашение принять участие в совещании по поводу образования объединенной власти. Добровольцы к этому периоду по-своему подготовились. Составленное Соколовым «Временное Положение» было в целом одобрено на совещаниях у Деникина. В смысле порядка проведения в жизнь «единоличной диктатуры» решено было не навязывать се насильно, не предписывать, ее кубанцам, а на ней «сговориться».
- Диктатура, покоящаяся на сговоре.
Практика диктатуры, между тем, уже о себе широко заявила на образцах управления очищенными от большевиков частями Ставропольской и Черноморской губерний. Они были отданы в руки молодых и решительных полковников: Глазенапа и Кутепова.
Об административной практике ген. Уварова уже говорилось выше. Сам ген. Деникин даст потом оценку этому образцу диктатуриального управления своих молодых помощников исключительно безотрадную.
- Военные губернаторы обрастали мало-помалу махровым цветом старого чиновничества. Издавались «оглушительные приказы»...
- Уездные административные должности становились этапом в арестантские роты.
...
16-го октября в Особом Совещании… был поставлен вопрос об общности взглядов, как проводить сговор с казаками, в частности, с кубанцами.
Совещание имело интимный характер. Только Степанов и Харламов будто бы высказались против единоличной диктатуры, но на какую-то коллегиальную диктатуру будто бы соглашались и они «по тактическим соображениям».
Штатские члены совещания проявили тут значительную дозу макиавеллизма. Ген. Деникин отметил следующее любопытное заявление Зеелера - «Если имеется власть и сила, то нечего спрашивать, а нужно делать то, что является необходимым. Ну, а если есть колебание и нет уверенности в том, что все пройдет гладко, тогда давайте разговаривать…»
...На заседании Совета Кубанского Правительства при рассмотрении предложения добровольцев для совместного обсуждения вопроса об объединении власти явился Н. Ст. Рябовол, видно, по специальному приглашению Быча. Суждения изобиловали взаимными упреками, что вот де мы, благодаря внутренним трениям, всегда несем ущерб в наших внешних выступлениях. Мне лично Н. С. Рябовол бросил упрек в моей, якобы, слишком большой податливости в общероссийскую сторону и в пренебрежении казачьим интересам. Я к долгу не остался и упрекнул его, что он, как председатель рады, вообще очень часто свободно обращается с мнением ее членов, что мы, благодаря его импульсивности, много теряем в нашем кубанском деле
Из-за столь острого оборота прений, к сожалению, ставшего у нас обычным, ни к какой системе объединенной власти снова не пришли...
…
Донской Атаман ген. Краснов, отнесясь поначалу с холодком к кубанской объединительной инициативе в мае месяце, уже в начале лета обнаружил горячее желание объединиться и выступил с предложением заключения Доно-Кавказского Союза... Сама идея Союза опорочивалась теперь тем, что попадала лад покровительство германского императора, как призванная служить немецким видам.
...
Известны теперь пометки Атамана Краснова на полях письма ген. Деникина. Не упуская случая уколоть самолюбие вождей Добр. Армии напоминанием таких старых прописных истин как вроде: «Армия вне политики» и проч., ген. Краснов не находил, однако, существенных возражений против замечаний ген. Деникина. Или, во всяком случае, возражения его были такого рода, что при наличии доброго желания обоих корреспондентов все их разногласия нетрудно было бы согласовать. Но было, очевидно, особое психологическое настроение действующих лиц, которое мешало делу гражданского мира, и другое: в сношениях генералов - атамана Краснова и главнокомандующего Деникина чувствовалась напряженная, хотя и скрытая борьба «белых генералов» за свое влияние...
...
Мы - линейцы - мыслили… обновленную Россию федеративной демократической республикой, а Кубань - ее частью, как отдельный штат...
Мы не пошли именно по пути экономической самостоятельности, ни по пути тесного соглашения и экономического объединения, попали в лужу и в ней все время барахтались. Или еще более показательно: наладили печатание кубанских бумажных полтиннок, когда их покупательная сила стала ниже себестоимости их изготовления...
Кубанское положение о Всероссийской федерации являлось антитезой единой и неделимой России добровольческого понимания. Принципы широкого народовластия - антитеза единой твердой власти, о которой где нужно и ненужно толковали добровольцы. Наконец, Союз равноправных единиц, в том числе и Добровольческой Армии, был противоположением деникинскому приглашению «сомкнуться вокруг нас для совместного государственного строительства». Примат, диктатура и вдруг... предложение равноправия.
…
Деникин поставил… вопрос ребром:
- Если вы скажете мне сейчас, что насильственные меры приведут к положительным результатам, то я завтра же корниловским полком разгромлю кубанское правительство...
...
В отношении Алексея Ивановича Калабухова случилось худшее, от чего удалось отстоять других членов Рады.
На другой день, 7-го ноября по Екатеринодару был расклеен следующий текст приговора военно-полевого суда над Калабуховым:
«…Военно-полевой Суд… рассматривал дело об Ал. Ив. Калабухове, казаке станицы Ново-Покровской Кубанской Области и признал его виновным в том, что в июле текущего года он, в сообществе с членами Кубанской делегации… подписали договор, явно клонящийся к отторжению Кубанских воинских частей в распоряжение Меджилиса… и приговорили его к смертной казни через повешение»...
На приговоре резолюция: «приговор военно-полевого суда утверждаю: Покровский».
Генерал Покровский не захотел выждать результатов ходатайства делегации Рады… перед ген. Деникиным об отмене приговора и вообще о недопущении жестокой расправы с членами Рады.
В ночь на 7-ое ноября на Крепостной площади А. И. Калабухов был повешен. На груди казненного прикреплена была дощечка с надписью: «За измену России и Кубанскому Казачеству». - В газетах ко всему при этом добавлялось: «весь день к месту казни стекались громадные толпы народа»...
Генерал Врангель особым приказом… извещал, что как арест Калабухова и других лиц, так и предание их военно-полевому суду, произведены генералом Покровским «во исполнение отданного им - Врангелем - приказания».
«Пусть помнят», - писалось в приказе, - «имена этих «десяти изменников» «те, кто попытался бы пойти по их стопам»...
Случаем казни Калабухова, произведенной с намеренной поспешностью, подчеркивалась еще одна особенность зыбкого правосознания добровольчества этого периода. Калабухов был не снявший сана священник. В отношении суда над ним, священником должны были поэтому выполняться особые канонические правила. Добровольчество, заявлявшее о своем призвании восстановить право и законность, в данном случае вопиющим образом нарушило и то и другое...
В эти дни Екатеринодар представлял из себя в правовом смысле и моральном особый вид омертвелого поля.
Войсковой Атаман в лице носителя этого звания А. П. Филимонова превратился в утерявший душу фетиш.
Краевое Правительство… бывшее недавно слепым орудием в руках большинства Рады, в эти дни ни в чем не проявляло себя. Оно как бы совсем отсутствовало.
И больше того в Раде как-то подходит ко мне одни из членов правительства - Иванис, - так многословно в предшествующие дни доказывавший экономическими выкладками возможность существования самостоятельной именно Кубани. Теперь этот «министр» Иванис малодушно просил у меня совета, как быть ему и безопасно ли для него будет временно спрятаться у другого министра, по его мнению, не скомпрометировавшего себя в глазах Покровского. Еще другой член Правительства Тимошенко, более «предприимчивый», тут же похвастался, что он успел уже побивать у Врангеля, сделал ему, как только тот прибыл в Екатеринодар, «доклад» о работе ведомства по снабжению армии, и что генерал Врангель выразил удовлетворение «работой его ведомства»...
В городе, в Крае производились чьим-то именем аресты, насилия, схватывались люди, сажались в тюрьму, среди семей схваченных царила паника, что те бессудно погибнут.
«В такие часы трудно писать», заявлялось в местной газете. Но «как бы ни были тяжелы условия работы Краевой Рады, она должна остаться на своем посту до окончательной ликвидации назревшего хирургическим путем вскрытого кризиса. Кризис должен быть разрешен и ликвидирован с сохранением максимума народных прав». А в заключение: «Да не будет больше казней и арестов».
Это была общая формула ближайшей задачи момента, - не допустить больше казней...
Только Рада, пусть униженная и оскорбленная, - только она и через нее можно было добиться восстановления нормального режима в Крае.
В Екатеринодар прибыл из Кисловодска 7-го ноября генерал Врангель, верховный руководитель всей «кубанской операции».
«Сегодня, наконец, мне удалось исполнить давнишнее свое желание: довести до сведения Краевой Рады голос моей армии, - так начал свою речь генерал Врангель, заняв трибуну Рады по прибытии в ее заседание. Подчеркнув в дальнейшем свою «полную уверенность», что Краевая Рада, истая представительница родной Кубани, истый хозяин кубанской земли, поймет нужды «армии» и «как заботливая мать сыну» поможет ей, - генерал Врангель риторически воскликнул: - к сожалению, не от меня зависело, что голос армии не мог дойти до вас (Рады) - были люди, которым было это не на руку.
Следовало затем обвинение Законодательной Рады в невнимании к нуждам армии и лично к нему, генералу Врангелю. Законодательная Рада «не удостоила его приглашением, чтобы выслушать его пожелания». «Сейчас тех, кто позорил Кубань, отрекся от общей матери-России, к счастью, здесь нет». Суровый приговор высказан тем, кто своими делами чернил великое дело воссоздания Великой России», «ценою великой крови» Кубани.
- Я глубоко преклоняюсь перед широкой областной автономней и правами казачества, - подчеркивалось дальше. «Никогда я не позволю себе посягнуть на эти права, но я обязан спасти армию... И я просил ген. Покровского изъять тех, кто губит великое дело спасения России...».
В заключение он счел своим долгом сказать не как политик, а как «командующий армией» и «честный человек», «в чем зло».
- Лишь тогда армия получит помощь, когда Атаман и Краевое Правительство будут иметь возможность пользоваться полнотой своей власти и будут ответствены лишь перед вами, гг. члены Краевой Рады, перед истинным хозяином земли «Кубанской»...
В последних словах заключалась особая «конституционная» программа Командования в отношении Кубани - Атаман и Правительство ответственны лишь перед Краевой Радой без наличия Рады Законодательной.
Рада избрала особую делегацию к генералу Врангелю, чтобы настаивать на исполнении просьбы. В то же время в президиум невыясненным путем попала особая записка на клочке бумажки, в коей была изложена просьба - прийти вечером к ген. Врангелю в вагон человекам 7-8 из членов Рады, - фамилии их указывались (между прочим и моя).
Избранной Радой делегации ген. Врангель заявил о твердом своем решении «не оказывать послабления в отношении захваченных членов Рады». Безнадежность, с какою возвращались от Врангеля члены делегации (мы их встретили по пути к Врангелю) была такая полная, что некоторые из нашей группы даже заколебались, стоит ли идти, рисковать своим именем...
Генерал Врангель в начале беседы, действительно, стоял на своем «Решение его твердо», на его душе «нет ни одной невинно пролитой капли крови». «Раз долг этого требует, он не может уступать слабости» и т. п.
Мы указали ген. Врангелю на ошибочность мнения, что твердость власти заключается в репрессиях...
Врангель тогда указал, что Главному Командованию важно иметь уверенность в обеспечении твердой и устойчивой власти на Кубани, что колебала эту власть Законодательная Рада, поэтому, необходимо уничтожить эту причину.
В заключение своих слов он взял со стола лежащий перед ним пакет... Оказалось, это был заранее заготовленный проект кубанской Конституции с изменениями в ней, сообразно желаниям Главного Командования. При этом Врангель дал понять, что согласие Рады на принятие этих изменений влечет за собой перемену в судьбе арестованных членов Рады...
Совершенно определилась при этом вся нагота «твердости» наших диктаторов:
- Или изменение конституции, или... жизнь одиннадцати захваченных членов Рады...
Пришлось раскрыть общую неудовлетворенность самих кубанцев своей конституцией, и что ее исправление является назревшей задачей...
Врангель… спросил… сколько времени нам могло бы потребоваться для естественного прохождения через Раду вопроса о конституционных изменениях.
Мы ответили, что около недели.
- Ого! - вмешался тут в разговор вошедший незадолго перед тем ген. Покровский. - Не думаю, что тем, о ком вы хлопочете, будет особенно приятно целую неделю выжидать ваших решений, зная приговор военно-полевого суда... - И указал при этом, что им уже отдано распоряжение изготовить одиннадцать виселиц.
Аргументация была сильная. Пришлось согласиться доложить Раде о требуемых конституционных изменениях в спешном порядке - «в течение суток».
Нам ставилось условие - уничтожение Законодательной Рады. Мы обязывались ознакомить ген. Врангеля с общими принципами изменения, на которые согласится Рада до его отъезда из Екатеринодара, назначенного на после полудня следующего дня.
Когда мы, уходя попросили разрешить двоим из нас посетить заключенных и успокоить относительно их дальнейшей судьбы, то ген. Врангель, отклонив просьбу, дал нам слово сделать то же своими средствами. Впоследствии говорили, что никакого суда до того момента над заключенными и не было. Генерал Покровский прибег к своей аргументации лишь для побуждения нас к большей сговорчивости. Генерал Врангель, по-видимому, знал это, но промолчал...
Мы получили на руки конституционный проект Главного Командования. Он был написан… почерком… проф. С-ва, «творца всяческой хитрой механики» при Главном Командовании.
Всю ночь у меня на квартире занимались мы составлением проекта изменений Краевой конституции… а в дневном заседании Рады изменения были приняты.
Кубанская Краевая Рада объявляла:
«Кубанский Край мыслит себя неразрывно связанным с Единой Великой и Свободной Россией».
«Население Края сохраняет непоколебимое решение вести борьбу до конца в твердом союзе с Добровольческой Армией и всеми силами, борющимися за возрождение России через Всероссийское Учредительное Собрание»...
Получив «пункты» с изменениями конституции в руки, генерал Врангель уехал из Екатеринодара.
Таким образом, Кубани было суждено испить до дна чашу унижения...
«Быстрыми, чрезвычайно решительными действиями генерал Покровский выполнил мои приказания», в таких словах подвел итог своей деятельности в ноябрьские дни на Кубани генерал Врангель...
…10-го ноября Войсковой Атаман А. П. Филомонов принес в Раду и положил на стол президиума Атаманскую булаву...
Непосредственно пострадавшие от «механического воздействия» на Кубань - арестованные члены Рады немало занимали внимание нового Атамана.
Главное Командование настояло на высылке арестованных в Новороссийск для дальнейшего следования за границу. Успенский добивался от Главного Командования, по крайней мере, достаточного обеспечения высылаемых средствами за границу. Генерал Деникин резко оборвал переписку.
Высылка за границу, как мера наказания (или политического обезврежения), не встречала, по-видимому, особых возражений и в среде самих арестованных членов Рады. /От себя: но мы-то знаем, что высылка за границу применялась только совеЦкими./
В это время со страниц органов печати, претендовавших на руководство добровольческим мнением не сходили такие имена, как князь Евг. Трубецкой, И. Н. Чебышев, В. Плетнев, П. Б. Струве - имена, от которых можно было бы ждать больше сдержанности и вдумчивости. Но ничуть не бывало... В особенности «распоясывался» В. Плетнев (в газ. «Жизнь»). Его обращение к казакам черноморцам было совершенно недопустимым... «Наследники Мазепы»... «Квартирьеры Троцкого»... «Братья Азефа» и т. д. Князь Трубецкой в газете «Великая Россия»… делал свои выводы из печальных кубанских событий: «Власть должна управлять, а не уговаривать»... «данный тотчас ошеломляющий удар, сбивающий с ног, вызывает покорность»... «Это есть то, что произошло в Екатеринодаре»... «Рада ответила дерзостью, а затем... когда один из изменников был повешен, они (кубанские казаки) покорно перешли к деловой работе»...
«Теперь события на Кубани положили между диктатурой и левыми еще новую окончательную грань... И слава Богу... Кубанские события раз навсегда вырыли пропасть между левыми и Добровольческой Армией... В этом положительная сторона этих событий, они создали грань, через которую анархия к нам не переползет. Отныне мы будем строить Великую Россию без левых... Только так и можно ее выстроить»...
Дальше князь Трубецкой заговорил уже без экивоков о хозяине...
«...Единственно чем мы можем победить «левых» - обещанием дать земле хозяина».
Князь Трубецкой выступал здесь в качестве смелого застрельщика. Однако о своих более высоких единомышленниках он записал:
«Представители мысли государственной хранят робкое молчание».
По поводу происшедшего в Екатеринодаре в ноябре 1919 г. - казни Калабухова, члена Кубанской Краевой Рады (не снявшего сана священника) генерал Деникин в свое время издал приказ, указав, что он долго ждал, что Кубанская Рада сама осудит вожаков, увлекших казаков к гибели, но этого, к сожалению, не случилось и потому он сам, не посягая на существование выборных казачьих установлений и на казачьи вольности… применил власть главнокомандующего к преступникам. Явное противоречие било в глаза...
Военное дело, финансы, общехозяйственные нужды, область внешних сношений - все требовало создания объединенного, общепризнанного высшего распорядительного органа, это сознавалось всеми, но как прийти к этому, - думали по-разному. Генерал Краснов, избранный Донским Атаманом, для обоснования донской обособленности выкопал из тьмы веков название «всевеликости» Донского Войска и герб с казачьей «обнаженностью» в центре, флаг и пр. аксессуары донской самостоятельности, Павло Скоропадский, украинский гетман, самая прозаическая по времени креатура проникших на Украину немцев, - для Краснова - «брат». В Берлин к императору Вильгельму (который сам через несколько месяцев побежит искать убежища у голландской королевы) Краснов отправляет посольство - «Зимовую Станицу», как во времена былой «обыкновенности» посылались с Дона «Зимовые Станицы» в Москву. А в адрес Добровольческого командования - элиты русских генералов - брошено им сравнение: «бродячие музыканты»...
[Читать далее]Какую систему власти для себя и для всего объединения лелеяли и вынашивали добровольцы? Консервативный деятель и журналист Шульгин подал мысль ген. Драгомирову об организации «Особого Совещания» при Верховном Руководителе Добровольческой Армии... Дальнейшая разработка проекта… производилась под руководством и ответственностью ген. Драгомирова. Форма власти - диктатура, а по этому ее варианту - с любопытной подробностью: диктатура двуглавая и при этом с явным уклоном к особому типу генеральской олигархии...
Этот проект… пролежал в столе Драгомирова под замком - в виде секретного документа, чтобы «до времени не вызывать возбуждения в кубанской среде»... до дня смерти ген. Алексеева - 5 сентября 1918 года. В дальнейшем, так как потом «неписаная конституция Д. А. не знала иной власти, кроме ее Командующего», то никто не возбуждал после смерти Алексеева вопроса о преемственности, за санкцией новых писаных ее вариантов обращались теперь уже непосредственно к ген. Деникину.
Устанавливалась новая директива:
Временная власть командования Добровольческой Армии… должна быть неограниченной, в виде единоличной диктатуры…
Принималось, как бесспорное, что успешное противопоставление диктатуре Ленина и Троцкого возможно только лишь в виде власти столь же сконцентрированной и выделенной из среды Д. А., а почему так, - доказательства будто бы даже и не требовалось.
К нам, кубанцам, эти штатские проводники диктатуры пришли… в особом виде частных посредников, в виде как бы третьей стороны, предлагающей сговор двум другим спорящим сторонам.
У нас с этими посредниками - К. И. Соколовым и В. А. Степановым - состоялось два совещания...
Глубоким соблазном было и наличие «третьей стороны», этих, якобы, «посредников» Соколова, Степанова и других членов партии ка-де. Вся их «хитрая механика» была шита белыми нитками. Это были не посредники, а пособники генеральской олигархии. За ними главными фигурами являлись даже уже не Алексеев и Деникин, а Драгомиров и Лукомский, а там Шульгин с «Россией», а дальше «Осваг» с наружу выпирающей старорежимной пропагандой, а еще дальше - развернувшийся уже в очень неприглядных формах произвол во всех отраслях управления...
Горький опыт вооруженной борьбы на юге России показал, что Армия отказалась идти до конца за властью, организованной по рецептам Драгомирова, Шульгина, Соколова...
…с неудержимой настойчивостью вес правящие органы добровольчества от верхов до низов забивались реакционным элементом, людьми, которые в большинстве своем «ничего не забыли» и «ничему не научились». Кубань для них та же старая область-губерния, к которой они рвутся по-старому управлять и по-старому эксплуатировать.
Старый Шульгин, вконец проигравшийся при развале старой империи, появился тут же на Кубани со своей «Великой Россией»... с готовностью нами «идейно руководить»...
…
Несмотря на неотложность объединительного завершения, вопрос о нем сошел с повестки на неопределенное время, что у нас нередко тогда случалось. К нему Совет П-ва принужден был вернуться, когда от командования Д. А. последовало официальное приглашение принять участие в совещании по поводу образования объединенной власти. Добровольцы к этому периоду по-своему подготовились. Составленное Соколовым «Временное Положение» было в целом одобрено на совещаниях у Деникина. В смысле порядка проведения в жизнь «единоличной диктатуры» решено было не навязывать се насильно, не предписывать, ее кубанцам, а на ней «сговориться».
- Диктатура, покоящаяся на сговоре.
Практика диктатуры, между тем, уже о себе широко заявила на образцах управления очищенными от большевиков частями Ставропольской и Черноморской губерний. Они были отданы в руки молодых и решительных полковников: Глазенапа и Кутепова.
Об административной практике ген. Уварова уже говорилось выше. Сам ген. Деникин даст потом оценку этому образцу диктатуриального управления своих молодых помощников исключительно безотрадную.
- Военные губернаторы обрастали мало-помалу махровым цветом старого чиновничества. Издавались «оглушительные приказы»...
- Уездные административные должности становились этапом в арестантские роты.
...
16-го октября в Особом Совещании… был поставлен вопрос об общности взглядов, как проводить сговор с казаками, в частности, с кубанцами.
Совещание имело интимный характер. Только Степанов и Харламов будто бы высказались против единоличной диктатуры, но на какую-то коллегиальную диктатуру будто бы соглашались и они «по тактическим соображениям».
Штатские члены совещания проявили тут значительную дозу макиавеллизма. Ген. Деникин отметил следующее любопытное заявление Зеелера - «Если имеется власть и сила, то нечего спрашивать, а нужно делать то, что является необходимым. Ну, а если есть колебание и нет уверенности в том, что все пройдет гладко, тогда давайте разговаривать…»
...На заседании Совета Кубанского Правительства при рассмотрении предложения добровольцев для совместного обсуждения вопроса об объединении власти явился Н. Ст. Рябовол, видно, по специальному приглашению Быча. Суждения изобиловали взаимными упреками, что вот де мы, благодаря внутренним трениям, всегда несем ущерб в наших внешних выступлениях. Мне лично Н. С. Рябовол бросил упрек в моей, якобы, слишком большой податливости в общероссийскую сторону и в пренебрежении казачьим интересам. Я к долгу не остался и упрекнул его, что он, как председатель рады, вообще очень часто свободно обращается с мнением ее членов, что мы, благодаря его импульсивности, много теряем в нашем кубанском деле
Из-за столь острого оборота прений, к сожалению, ставшего у нас обычным, ни к какой системе объединенной власти снова не пришли...
…
Донской Атаман ген. Краснов, отнесясь поначалу с холодком к кубанской объединительной инициативе в мае месяце, уже в начале лета обнаружил горячее желание объединиться и выступил с предложением заключения Доно-Кавказского Союза... Сама идея Союза опорочивалась теперь тем, что попадала лад покровительство германского императора, как призванная служить немецким видам.
...
Известны теперь пометки Атамана Краснова на полях письма ген. Деникина. Не упуская случая уколоть самолюбие вождей Добр. Армии напоминанием таких старых прописных истин как вроде: «Армия вне политики» и проч., ген. Краснов не находил, однако, существенных возражений против замечаний ген. Деникина. Или, во всяком случае, возражения его были такого рода, что при наличии доброго желания обоих корреспондентов все их разногласия нетрудно было бы согласовать. Но было, очевидно, особое психологическое настроение действующих лиц, которое мешало делу гражданского мира, и другое: в сношениях генералов - атамана Краснова и главнокомандующего Деникина чувствовалась напряженная, хотя и скрытая борьба «белых генералов» за свое влияние...
...
Мы - линейцы - мыслили… обновленную Россию федеративной демократической республикой, а Кубань - ее частью, как отдельный штат...
Мы не пошли именно по пути экономической самостоятельности, ни по пути тесного соглашения и экономического объединения, попали в лужу и в ней все время барахтались. Или еще более показательно: наладили печатание кубанских бумажных полтиннок, когда их покупательная сила стала ниже себестоимости их изготовления...
Кубанское положение о Всероссийской федерации являлось антитезой единой и неделимой России добровольческого понимания. Принципы широкого народовластия - антитеза единой твердой власти, о которой где нужно и ненужно толковали добровольцы. Наконец, Союз равноправных единиц, в том числе и Добровольческой Армии, был противоположением деникинскому приглашению «сомкнуться вокруг нас для совместного государственного строительства». Примат, диктатура и вдруг... предложение равноправия.
…
Деникин поставил… вопрос ребром:
- Если вы скажете мне сейчас, что насильственные меры приведут к положительным результатам, то я завтра же корниловским полком разгромлю кубанское правительство...
...
В отношении Алексея Ивановича Калабухова случилось худшее, от чего удалось отстоять других членов Рады.
На другой день, 7-го ноября по Екатеринодару был расклеен следующий текст приговора военно-полевого суда над Калабуховым:
«…Военно-полевой Суд… рассматривал дело об Ал. Ив. Калабухове, казаке станицы Ново-Покровской Кубанской Области и признал его виновным в том, что в июле текущего года он, в сообществе с членами Кубанской делегации… подписали договор, явно клонящийся к отторжению Кубанских воинских частей в распоряжение Меджилиса… и приговорили его к смертной казни через повешение»...
На приговоре резолюция: «приговор военно-полевого суда утверждаю: Покровский».
Генерал Покровский не захотел выждать результатов ходатайства делегации Рады… перед ген. Деникиным об отмене приговора и вообще о недопущении жестокой расправы с членами Рады.
В ночь на 7-ое ноября на Крепостной площади А. И. Калабухов был повешен. На груди казненного прикреплена была дощечка с надписью: «За измену России и Кубанскому Казачеству». - В газетах ко всему при этом добавлялось: «весь день к месту казни стекались громадные толпы народа»...
Генерал Врангель особым приказом… извещал, что как арест Калабухова и других лиц, так и предание их военно-полевому суду, произведены генералом Покровским «во исполнение отданного им - Врангелем - приказания».
«Пусть помнят», - писалось в приказе, - «имена этих «десяти изменников» «те, кто попытался бы пойти по их стопам»...
Случаем казни Калабухова, произведенной с намеренной поспешностью, подчеркивалась еще одна особенность зыбкого правосознания добровольчества этого периода. Калабухов был не снявший сана священник. В отношении суда над ним, священником должны были поэтому выполняться особые канонические правила. Добровольчество, заявлявшее о своем призвании восстановить право и законность, в данном случае вопиющим образом нарушило и то и другое...
В эти дни Екатеринодар представлял из себя в правовом смысле и моральном особый вид омертвелого поля.
Войсковой Атаман в лице носителя этого звания А. П. Филимонова превратился в утерявший душу фетиш.
Краевое Правительство… бывшее недавно слепым орудием в руках большинства Рады, в эти дни ни в чем не проявляло себя. Оно как бы совсем отсутствовало.
И больше того в Раде как-то подходит ко мне одни из членов правительства - Иванис, - так многословно в предшествующие дни доказывавший экономическими выкладками возможность существования самостоятельной именно Кубани. Теперь этот «министр» Иванис малодушно просил у меня совета, как быть ему и безопасно ли для него будет временно спрятаться у другого министра, по его мнению, не скомпрометировавшего себя в глазах Покровского. Еще другой член Правительства Тимошенко, более «предприимчивый», тут же похвастался, что он успел уже побивать у Врангеля, сделал ему, как только тот прибыл в Екатеринодар, «доклад» о работе ведомства по снабжению армии, и что генерал Врангель выразил удовлетворение «работой его ведомства»...
В городе, в Крае производились чьим-то именем аресты, насилия, схватывались люди, сажались в тюрьму, среди семей схваченных царила паника, что те бессудно погибнут.
«В такие часы трудно писать», заявлялось в местной газете. Но «как бы ни были тяжелы условия работы Краевой Рады, она должна остаться на своем посту до окончательной ликвидации назревшего хирургическим путем вскрытого кризиса. Кризис должен быть разрешен и ликвидирован с сохранением максимума народных прав». А в заключение: «Да не будет больше казней и арестов».
Это была общая формула ближайшей задачи момента, - не допустить больше казней...
Только Рада, пусть униженная и оскорбленная, - только она и через нее можно было добиться восстановления нормального режима в Крае.
В Екатеринодар прибыл из Кисловодска 7-го ноября генерал Врангель, верховный руководитель всей «кубанской операции».
«Сегодня, наконец, мне удалось исполнить давнишнее свое желание: довести до сведения Краевой Рады голос моей армии, - так начал свою речь генерал Врангель, заняв трибуну Рады по прибытии в ее заседание. Подчеркнув в дальнейшем свою «полную уверенность», что Краевая Рада, истая представительница родной Кубани, истый хозяин кубанской земли, поймет нужды «армии» и «как заботливая мать сыну» поможет ей, - генерал Врангель риторически воскликнул: - к сожалению, не от меня зависело, что голос армии не мог дойти до вас (Рады) - были люди, которым было это не на руку.
Следовало затем обвинение Законодательной Рады в невнимании к нуждам армии и лично к нему, генералу Врангелю. Законодательная Рада «не удостоила его приглашением, чтобы выслушать его пожелания». «Сейчас тех, кто позорил Кубань, отрекся от общей матери-России, к счастью, здесь нет». Суровый приговор высказан тем, кто своими делами чернил великое дело воссоздания Великой России», «ценою великой крови» Кубани.
- Я глубоко преклоняюсь перед широкой областной автономней и правами казачества, - подчеркивалось дальше. «Никогда я не позволю себе посягнуть на эти права, но я обязан спасти армию... И я просил ген. Покровского изъять тех, кто губит великое дело спасения России...».
В заключение он счел своим долгом сказать не как политик, а как «командующий армией» и «честный человек», «в чем зло».
- Лишь тогда армия получит помощь, когда Атаман и Краевое Правительство будут иметь возможность пользоваться полнотой своей власти и будут ответствены лишь перед вами, гг. члены Краевой Рады, перед истинным хозяином земли «Кубанской»...
В последних словах заключалась особая «конституционная» программа Командования в отношении Кубани - Атаман и Правительство ответственны лишь перед Краевой Радой без наличия Рады Законодательной.
Рада избрала особую делегацию к генералу Врангелю, чтобы настаивать на исполнении просьбы. В то же время в президиум невыясненным путем попала особая записка на клочке бумажки, в коей была изложена просьба - прийти вечером к ген. Врангелю в вагон человекам 7-8 из членов Рады, - фамилии их указывались (между прочим и моя).
Избранной Радой делегации ген. Врангель заявил о твердом своем решении «не оказывать послабления в отношении захваченных членов Рады». Безнадежность, с какою возвращались от Врангеля члены делегации (мы их встретили по пути к Врангелю) была такая полная, что некоторые из нашей группы даже заколебались, стоит ли идти, рисковать своим именем...
Генерал Врангель в начале беседы, действительно, стоял на своем «Решение его твердо», на его душе «нет ни одной невинно пролитой капли крови». «Раз долг этого требует, он не может уступать слабости» и т. п.
Мы указали ген. Врангелю на ошибочность мнения, что твердость власти заключается в репрессиях...
Врангель тогда указал, что Главному Командованию важно иметь уверенность в обеспечении твердой и устойчивой власти на Кубани, что колебала эту власть Законодательная Рада, поэтому, необходимо уничтожить эту причину.
В заключение своих слов он взял со стола лежащий перед ним пакет... Оказалось, это был заранее заготовленный проект кубанской Конституции с изменениями в ней, сообразно желаниям Главного Командования. При этом Врангель дал понять, что согласие Рады на принятие этих изменений влечет за собой перемену в судьбе арестованных членов Рады...
Совершенно определилась при этом вся нагота «твердости» наших диктаторов:
- Или изменение конституции, или... жизнь одиннадцати захваченных членов Рады...
Пришлось раскрыть общую неудовлетворенность самих кубанцев своей конституцией, и что ее исправление является назревшей задачей...
Врангель… спросил… сколько времени нам могло бы потребоваться для естественного прохождения через Раду вопроса о конституционных изменениях.
Мы ответили, что около недели.
- Ого! - вмешался тут в разговор вошедший незадолго перед тем ген. Покровский. - Не думаю, что тем, о ком вы хлопочете, будет особенно приятно целую неделю выжидать ваших решений, зная приговор военно-полевого суда... - И указал при этом, что им уже отдано распоряжение изготовить одиннадцать виселиц.
Аргументация была сильная. Пришлось согласиться доложить Раде о требуемых конституционных изменениях в спешном порядке - «в течение суток».
Нам ставилось условие - уничтожение Законодательной Рады. Мы обязывались ознакомить ген. Врангеля с общими принципами изменения, на которые согласится Рада до его отъезда из Екатеринодара, назначенного на после полудня следующего дня.
Когда мы, уходя попросили разрешить двоим из нас посетить заключенных и успокоить относительно их дальнейшей судьбы, то ген. Врангель, отклонив просьбу, дал нам слово сделать то же своими средствами. Впоследствии говорили, что никакого суда до того момента над заключенными и не было. Генерал Покровский прибег к своей аргументации лишь для побуждения нас к большей сговорчивости. Генерал Врангель, по-видимому, знал это, но промолчал...
Мы получили на руки конституционный проект Главного Командования. Он был написан… почерком… проф. С-ва, «творца всяческой хитрой механики» при Главном Командовании.
Всю ночь у меня на квартире занимались мы составлением проекта изменений Краевой конституции… а в дневном заседании Рады изменения были приняты.
Кубанская Краевая Рада объявляла:
«Кубанский Край мыслит себя неразрывно связанным с Единой Великой и Свободной Россией».
«Население Края сохраняет непоколебимое решение вести борьбу до конца в твердом союзе с Добровольческой Армией и всеми силами, борющимися за возрождение России через Всероссийское Учредительное Собрание»...
Получив «пункты» с изменениями конституции в руки, генерал Врангель уехал из Екатеринодара.
Таким образом, Кубани было суждено испить до дна чашу унижения...
«Быстрыми, чрезвычайно решительными действиями генерал Покровский выполнил мои приказания», в таких словах подвел итог своей деятельности в ноябрьские дни на Кубани генерал Врангель...
…10-го ноября Войсковой Атаман А. П. Филомонов принес в Раду и положил на стол президиума Атаманскую булаву...
Непосредственно пострадавшие от «механического воздействия» на Кубань - арестованные члены Рады немало занимали внимание нового Атамана.
Главное Командование настояло на высылке арестованных в Новороссийск для дальнейшего следования за границу. Успенский добивался от Главного Командования, по крайней мере, достаточного обеспечения высылаемых средствами за границу. Генерал Деникин резко оборвал переписку.
Высылка за границу, как мера наказания (или политического обезврежения), не встречала, по-видимому, особых возражений и в среде самих арестованных членов Рады. /От себя: но мы-то знаем, что высылка за границу применялась только совеЦкими./
В это время со страниц органов печати, претендовавших на руководство добровольческим мнением не сходили такие имена, как князь Евг. Трубецкой, И. Н. Чебышев, В. Плетнев, П. Б. Струве - имена, от которых можно было бы ждать больше сдержанности и вдумчивости. Но ничуть не бывало... В особенности «распоясывался» В. Плетнев (в газ. «Жизнь»). Его обращение к казакам черноморцам было совершенно недопустимым... «Наследники Мазепы»... «Квартирьеры Троцкого»... «Братья Азефа» и т. д. Князь Трубецкой в газете «Великая Россия»… делал свои выводы из печальных кубанских событий: «Власть должна управлять, а не уговаривать»... «данный тотчас ошеломляющий удар, сбивающий с ног, вызывает покорность»... «Это есть то, что произошло в Екатеринодаре»... «Рада ответила дерзостью, а затем... когда один из изменников был повешен, они (кубанские казаки) покорно перешли к деловой работе»...
«Теперь события на Кубани положили между диктатурой и левыми еще новую окончательную грань... И слава Богу... Кубанские события раз навсегда вырыли пропасть между левыми и Добровольческой Армией... В этом положительная сторона этих событий, они создали грань, через которую анархия к нам не переползет. Отныне мы будем строить Великую Россию без левых... Только так и можно ее выстроить»...
Дальше князь Трубецкой заговорил уже без экивоков о хозяине...
«...Единственно чем мы можем победить «левых» - обещанием дать земле хозяина».
Князь Трубецкой выступал здесь в качестве смелого застрельщика. Однако о своих более высоких единомышленниках он записал:
«Представители мысли государственной хранят робкое молчание».
По поводу происшедшего в Екатеринодаре в ноябре 1919 г. - казни Калабухова, члена Кубанской Краевой Рады (не снявшего сана священника) генерал Деникин в свое время издал приказ, указав, что он долго ждал, что Кубанская Рада сама осудит вожаков, увлекших казаков к гибели, но этого, к сожалению, не случилось и потому он сам, не посягая на существование выборных казачьих установлений и на казачьи вольности… применил власть главнокомандующего к преступникам. Явное противоречие било в глаза...