Вадим Белов о белых в эмиграции. Часть IV
Из книги Вадима Белова «Белое похмелье».
…белые армии… в свое время увлекли за собой огромное количество беженцев, разница между которыми и солдатами белых армий заключается в том, что в то время как большинство вторых шло в армии поневоле, часто без сочувствия делу - по мобилизации, очутилось на чужбине не добровольно и, как насильственно привлеченные, уже приобрело право возврата на родину, первые - беженцы - уходили добровольно, оказались в эмиграции по собственному желанию, верили в белое дело и ждали от него чего-то…
Здесь, рядом с пушечным мясом белых генералов, покинутым за ненадобностью в колючих клетках концентрационных лагерей или в чащах окраинных лесов, например, студенты в качестве носильщиков, капитаны-официанты, инженеры-газетчики, адвокаты-скупщики, доктора-дровосеки, чиновники-рассыльные, журналисты-чистильщики сапог и огромное, безбрежное море спекулянтов всех профессий, возрастов и положений, спекулянтов мелких, полуголодных, полуоборванных и трясущихся на холоду уличных тротуаров в ожидании насущной деловой встречи...
[Читать далее]Несомненно, что бытовые условия этого слоя русской эмиграции весьма тяжелы, и они все ухудшаются по мере того, как другая часть эмиграции, либо ловкая, либо более сильная в борьбе с жизнью, устраивается, занимая места, оседает и отъедается. «Неустроившаяся» эмиграция постепенно отделяется от «устроившейся» все более глубоким оврагом, и по мере того, как вторая, оседая и пуская корни в почву чуждой страны, успокаивается, примиряется со своим положением и устраивается на более или» менее продолжительный срок, первая волнуется, колеблется, ищет выхода и вступает на опасный путь ретроспективной критики и переоценки. Вследствие этого, для правительств стран Европы эта «неустроившаяся» эмиграция, помимо всего прочего, в политическом отношении является элементом наиболее неприятным.
Отсюда и вытекает тот репрессивный метод, который применяется в отношении русских беженцев главным образом в окраинных республиках.
В то же время, когда в отношении явно неустроившейся эмиграции, гранящей панели городов, способствующей развитию спекуляции и обременяющей благотворительные учреждения, правительства этих республик применяют без стеснения и объяснения принцип полицейской экзекуции, они - правительства эти - вероятно, под давлением неперебродившего еще молодого шовинизма масс, создали ряд профилактических административных мер против возможности внедрения в различные области государственной жизни специалистов из эмиграции.
Как примеры, относящиеся к окраинным государствам, укажем на запрещение адвокатской практики русским адвокатам. на принуждение русских врачей-эмигрантов вновь сдавать экзамены при местных университетах для получения права на врачебную практику, и, наконец… на запрещение, например, в Ревеле включать в программы концертов и кабаре более 50% номеров, исполняемых русскими артистами.
Группа перечисленных мероприятий, направленных против русских специалистов, осуществлена правительством, в данном случае Эстонии, несомненно в угоду неумеренно шовинистическим кругам, которые в окраинных республиках вообще достаточно сильны...
Ревельская газета «Таllіnа Teataja» от 3 января 22 г. помещает статью «Обрусевший Ревель».
«Если местные русские и немцы горюют о том, что в Эстонии господствует определенная национальная нетерпимость, то им можно прямо поставить на вид, что у нас национальное самосознание находится в самом младенческом возрасте и, стало быть, не может быть и речи о какой-нибудь нетерпимости в этой области... Ревель кишит русскими артистами, ежедневно выступающими в ресторанах и кабаре, точно мы живем по-прежнему в «могучей» России. Во всех этих кабаре только и слышны русские номера, русское паясннчание. Даже в «Эстонии» (Государственный эстонский театр. В. Б.) приглашают русских артистов для выступлений на русском языке. В нашу армию принимаются офицеры, считающие как бы делом чести повсюду говорить по-русски. Комнату правления общества «Эстония» украшают портреты Льва Толстого и Максима Горького во весь рост. Залы театра во время эстонских концертов пустуют, между тем как посещение русских концертов считается делом чести...
Разве что-либо подобное было бы допустимо в Финляндии или в Германии?
Мы же преспокойно допускаем обрусение Ревеля. Необходимо больше национального самосознания и самостоятельности».
В своей ссылке на Финляндию и на Германию автор цитируемой статьи совершенно неправ: ни в Финляндии, ни в Германии, ни дальше на запад подобных точек зрения и реального проведения их в жизнь, как это делается в Эстонии, не наблюдается. Объяснение этому надо искать, как нам кажется, в том, что нации, имеющие и имевшие раньше свою собственную культуру, не опасаются вытеснения последней приходом чужой и не борются, как это делает Эстония, с «опасным нашествием иностранцев» изгнанием из национальных театров портретов «чужих» Толстого и Горького, тем более, что для некоторых пока нет возможности заменить их собственными.
Газетная агитация шовинизма, естественно, приносит свои плоды.
В Ревеле, например, в начале 22 г. был возбужден, раздуваем и отчасти проведен в жизнь проект срытья православного собора Александра Невского, двух православных часовен и памятника Петру Великому.
Правда, несмотря на весь поднятый вокруг этого «гениального плана» эстонских националистов шум, приведена была в исполнение только меньшая его часть, а именно - срыта была одна часовня, из второй же убраны были русские иконы, и какие-то незнакомцы проявляли свое «национальное самосознание», вымазывая еженощно стены часовни дегтем, памятник же Петру и собор пока уцелели.
«Waba Маа», местная газета, пишет по этому поводу:
«Срытье памятника Петру городская управа тоже считает желательным. Препятствия к осуществлению этого последнего проекта по-прежнему коренятся в недостатке средств, равно как и в вопросе, что водворить на пьедестале памятника, к срытью и уничтожению которого нет причин.
Признано возможным временно украсить пьедестал какой-либо каменной вазой, вокруг которой летом могли бы быть посажены цветы…
Как только явится возможность срыть памятник Петру Великому, городская управа сразу же приступит к работам.
Редакция газеты со своей стороны добавляет, что, судя по письмам, десятками поступающим в редакцию, проведение в жизнь проекта срытья не может представить особые трудности, раз срытье в принципе решено, так как многие заявили редакции о своем желании безвозмездно содействовать этому.
Многими выражаются пожелания, чтобы памятник был убран еще до праздника самостоятельности Эстонии, т. е. до 24 февраля».
Однако срытье памятника не состоялось к высокоторжественному дню - предполагаем, по причине отсутствия соответствующей «каменной вазы», долженствующей заменить фигуру русского преобразователя, впредь до нарождения преобразователя эстонского происхождения; однако, нашлись нетерпеливые люди, пожелавшие ускорить события:
Газета «Peawaleht» сообщает, что
«...около полуночи 23 февраля полицейский, стоявший на Петровской площади, обнаружил пьяного, лежавшего на земле и не желавшего вставать. Пока полицейский занимался с пьяным, к памятнику Петра подъехали 7 подвод, нагруженных веревками и различными приспособлениями для снятия монумента с пьедестала.
Все явившиеся были задержаны и препровождены в участок вместе с подводами для составления протокола».
Та же газета жалуется, что
«...в нашей военной школе господствует чужой дух, так как учебные силы там составляют прежние русские генералы; устав офицерского союза уже вторично возвращается обратно, не получая утверждения, ибо он представляет собою копию устава офицерских союзов царского времени; даже наименование войсковых частей, равно как и порядок офицерского ранга и т. д., оставлены по-прежнему русскими. В свое время, когда создавалась эстонская армия, организация по русскому образцу была естественной и понятной, теперь же это надлежит изменить, обратив наше внимание на демократические, старые культурой, государства Европы».
Тот же шовинизм наблюдается в Латвии и Литве, где гонения на все русское дошли до запрещения печатания театральных афиш на русском языке и русских вывесок.
В Польше русофобство достигло чрезвычайных размеров.
Профессор Р. (псевдоним) в IV томе «Архива Русской Революции» рассказывает о своих мытарствах в Польше после его бегства из России.
В Минске... (стр. 224).
«...Накупив всякой всячины, мы пошли домой. У самой гостиницы нас нагнал патруль польских солдат. Одни из них размахнулся и с криком «жид» ударил меня по шее. Бабка попробовала его устыдить, но он подошел к ней вплотную и, осыпая ее площадной бранью, начал на нее замахиваться кулаком.
Так приветствовала свободная Польша русского ученого, всю жизнь не устававшего возмущаться порабощением польского народа».
Это, конечно, только мелкий штрих общей картины.
И советская и зарубежная пресса много и справедливо писали о той политике беззастенчивого империализма, на путь которой вступила «свободная Польша» с первых же дней своей независимости.
Система национальных и религиозных притеснений, практикуемых в «свободной Польше», едва ли не превышает своей интенсивностью религиозную и национальную нетерпимость эпохи русского самодержавия.
А. Ф. Керенский справедливо замечает по этому поводу в «Воле России»:
«Долгие десятилетия рабства мечтала Польша о свободе.
И сбылось заветное обетование - Польша свободна.
Но не одни поляки стремились воскресить распятую Польшу. Вместе с ними была Россия, тоже в цепях царизма задыхавшаяся, народная освобождающаяся Россия.
Вся традиция русской революции проникнута волей к освобождению Польши.
И ничего не осталось от возвышенных вдохновенных мечтаний провозвестников польской свободы. Плач и стоны доносятся до нас со всех концов Холмской Руси, Подляшья, Полесья, Галиции, Волыни, Белоруссии. Задыхаются и изнемогают от произвола, насилия и издевательства русские крестьянские массы, повинные только в том, что они не поляки, не католики.
Как будто лишь для того и понадобилась свобода Польше, чтобы воскресить в южно-русских областях всю жуть средневековья».
Румыния тоже не отстает от своих соседей.
Ф. Штейнам рассказывает во II Томе «Архива Русской Революции» в статье «Отступление от Одессы» о том, как гостеприимно встречали румыны русских беженцев, искавших убежища за Дунаем.
«...Стреляли румыны (3 бат. 32 рум. пехотного полка) отнюдь не в воздух, а целясь весьма метко в людей. Сперва все попрятались, но вскоре стали выбегать на улицу отдельные люди, направляясь на гать, где была дорога, по которой вчера вошли в Румынию.
Примеру этих людей стали следовать другие, и вскоре по гати двинулась громадная обезумевшая от ужаса толпа людей - мужчин, женщин и детей - желая спастись от огня румын, которым, очевидно, доставляло удовольствие обстреливать несчастных, беззащитных, травимых то в одну, то в другую сторону людей.
...Трескотня румынских пулеметов, стоны раненых и умирающих, отдельные выкрики людей, желающих навести в толпе порядок, истерики женщин и плач детей - все это слилось в какую-то дикую и кошмарную симфонию, которая у всех, кто ее слышал и кому было суждено пережить это ужасное утро, навсегда останется в ушах...» (стр. 95).
При желании можно было бы привести еще множество подобных этим примеров враждебного к русским беженцам отношения иностранцев, отношения, доходящего, как видно, до ничем не оправдываемой жестокости, но даже наиболее мягкие формы этой общей современной враждебности к русскому эмигранту ставят часто непреодолимые препятствия на пути наиболее приспособленных и снабженных знаниями, и, вместе с другими причинами, о которых будет упомянуто, создают для них, а тем более для широких беженских масс, исключительно тяжелые условия быта и труда.
В вопросе о приискании труда в области своей профессии ограничения властей ведут к тому, что, во-первых, выбивают беженца из его профессионального русла, а во-вторых очень часто вообще принуждают его, отказавшись от профессий интеллигентных, в которых он мог бы с большой пользой приложить свои силы, искать средств к существованию в труде физическом.
Вследствие этого кадры эксплуатируемых русских беженцев, образовавшиеся из остатков белых армий, умножаются эмигрантами интеллигентных профессий, не находящих в местных условиях применения своему труду по специальности.
В то же время это принудительное выбивание из профессионального русла умножило кадры мелких спекулянтов, аферистов и просто попрошаек, понизило нравственный уровень эмигрантской массы, точно так же, как и ухудшило условия ее быта.
Наконец, следует указать на целый ряд фактов чисто бытового порядка, обрушивающихся на всю русскую эмиграцию вообще, но с исключительной болезненностью отражающихся именно на «неустроившихся» ее слоях, насчитывающих наибольшее количество представителей в окраинных государствах.
Одно из первых мест в этом ряду занимает система жилищных утеснений.
Эти утеснения, выражающиеся в умышленной несдаче квартир русским гражданам, в выселении из квартир русских эмигрантов, заподозренных в сочувствии большевикам, во всякого рода ограничениях, чинимых русским беженцам, которых почему-либо невозможно выселить вовсе, наблюдается не только в окраинных государствах.
Так, например, в Германии, где вообще русским живется сравнительно легко, совсем недавно последовало распоряжение властей о невыдаче разрешений русским эмигрантам на въезд в Берлин, если они не смогут представить доказательств, что имеют в Берлине квартиру или же родственников, обязывающихся дать им кров.
Затем идет вопрос о налогах.
В этом направлении выработаны специальные нормы, распространяющиеся исключительно на русских эмигрантов.
Все виды государственных обложений для русских повышены, этим путем достигается известная фильтрация: отделяются состоятельные лица - «устроившиеся» - выгодные плательщики налогов - от несостоятельных - «неустроившихся». И, таким образом, тотчас же определяется, кто может быть рассматриваем как «дорогой гость» и кто - как «нежелательный иностранец».
Коснувшись вопроса о податях, уплачиваемых русской эмиграцией в увеличенном размере, правительствам гостеприимно их приютивших стран, уместно будет отметить одну весьма характерную особенность эмигрантской психологии, а именно: стремление многих эмигрантов, покинувших родину, порвать с ней окончательно и переменить русское подданство на какое угодно другое.
По этому поводу П. Лавров пишет в «П. Правде» в марте с. г. в «Письме из Эстонии».
«В качестве одной из доходных статей своего потрясенного и грозно шатающегося бюджета эстонское правительство решило воспользоваться русскими эмигрантами, которых судьба навязала ему на шею, выкидывать же которых за восточную или западную границу теперь не представляется удобным.
Поход выжимания из русских эмигрантов последних грошей правительство «демократической» республики повело в двух направлениях: принудительном и добровольном. Принудительный способ заключается в том, что в отношении русских граждан приведена была в действие специальная статья паспортного закона, а именно: в то время как эстонцы получают постоянные паспорта бесплатно, русским эмигрантам выдаются виды на жительство по полугодиям, при уплате за каждое полугодие 520 эстонских марок.
(О значительности этой суммы для небогатого эмигранта можно судить по тому, что местный эмигрантский комитет выдает пособия нуждающимся не свыше 500 марок в полугодие. Как раз на паспорт!)
Неуплата в срок этой суммы за право жительства влечет за собою штраф до 3.000 марок, заявление же о несостоятельности эмигранта - либо взыскание всей суммы принудительным порядком, либо высылку... До сих пор эта сумма взыскивалась только с главы семьи, совсем же недавно последовало разъяснение министерства внутренних дел о взыскании 520 марок в полугодие не только с главы семьи, но и с каждого ее члена.
Что касается второго способа выжимания грошей из эмигрантского кармана в государственную кассу, то в этом случае дело обстоит тоньше и хитрее со стороны психологической, но еще циничнее и бессовестнее в смысле деловом.
Надо указать на одну весьма некрасивую, но характерную для русской эмиграции черту, это стремление, если только возможно и как можно скорее, отвязаться, несмотря на свои патриотизм, от своего гражданства, отвязаться от своей страны, от своего народа, своей национальной истории и перейти в какое угодно иностранное подданство.
В Эстонии это стремление определилось весьма ярко, и эстонское правительство не замедлило его использовать. Был объявлен порядок подачи прошений о переходе русских в эстонское подданство, и были указаны кассы, в которые следовало вносить одновременно с подачей прошения 2.000 эстонских марок с каждого лица. Главная же пружина всей этой махинации заключалась в примечании, предупреждающем, что деньги эти ни в коем случае возврату не подлежат, даже если подавший прошение в подданство принят не будет.
В эту явно и нагло расставленную мышеловку налезло множество русских мышей. В подданство Эстонской республики попало, правда, всего десятка два, но по 2.000 марок внесли все…
Был даже случай, когда с эмигранта, словчившегося подать прошение, внеся «в рассрочку» всего 1.000 марок, требовали через полицию вторую тысячу, хотя в ходатайстве ему уже было отказано».
Что же касается лиц, которые по той или иной причине (обычно - без всякого объяснения причин) признавались местными властями «нежелательными иностранцами», то в отношении их применялось и применяется средство, несложностью своей и наивной грацией напоминающее живо «незабвенные» дни отечественного полицейского произвола.
До конца 21 года правительствами новорожденных республик практиковался до наглости простой способ расправы, а именно - арестовывание эмигрантов ночью на квартирах, заключение их в тюрьмы и затем немедленные высылки их этапом на русскую территорию, иначе говоря, «за проволоку», без заботы о дальнейшей их судьбе.
Только в конце 21 года «республиканские правительства», не без давления общественного мнения Запада, оставили этот средневековый прием и перешли к другому, а именно - к административной высылке «нежелательных иностранцев» - по-прежнему без предъявления обвинений - за пределы республики в двухнедельный срок, с предупреждением, что в случае невыезда добровольно эмигрант будет арестован и интернирован в концентрационном лагере, впредь до исхлопотания им себе визы для выезда в другое государство.
Эта последняя лазейка, оставляемая для «нежелательного иностранца», в сущности говоря, почти что и не лазейка вовсе, до того затруднительно обстоит для русских дело с визами.
Виза, существовавшая и прежде, но почти не игравшая никакой осязаемой роли, превратилась не только в величину осязаемую, но самодеятельную и по характеру своей деятельности способную причинить множество затруднений и неприятностей - под влиянием сперва войны, а позже русской революции.
Создавая во время войны затруднения в передвижениях через границы, державы остерегались враждебной для них разведочной деятельности противника, теперь же им пришлось усугубить эти строгости из опасения коммунистической пропаганды, что для них страшнее всякого военного шпионажа. И естественно, что в деле получения визы русским эмигрантом выдвинутыми оказались исключительные затруднения, потому что в ком, как не в русском гражданине, нынче видеть агента сов. власти и тайного коммунистического агитатора?..
Как общее же правило, следует принять, что в деле получения права передвижения из государства в государство для русских граждан существуют совершенно специальные ограничения, не распространяющиеся на граждан прочих национальностей, таким образом русские эмигранты, по счастию избежавшие изоляции, интернированы в широком смысле этого слова в границах той или другой страны. Если же вспомнить о тех репрессивных мерах, к которым весьма часто прибегают правительственные власти в отношении «нежелательных иностранцев» русского происхождения, то станет ясным, насколько тесно охватывает кольцо административных преследований и специальных ограничительных мероприятий русского беженца и насколько стеснен он в смысле использования предоставляющихся ему, как каждому человеку, возможностей.
…белые армии… в свое время увлекли за собой огромное количество беженцев, разница между которыми и солдатами белых армий заключается в том, что в то время как большинство вторых шло в армии поневоле, часто без сочувствия делу - по мобилизации, очутилось на чужбине не добровольно и, как насильственно привлеченные, уже приобрело право возврата на родину, первые - беженцы - уходили добровольно, оказались в эмиграции по собственному желанию, верили в белое дело и ждали от него чего-то…
Здесь, рядом с пушечным мясом белых генералов, покинутым за ненадобностью в колючих клетках концентрационных лагерей или в чащах окраинных лесов, например, студенты в качестве носильщиков, капитаны-официанты, инженеры-газетчики, адвокаты-скупщики, доктора-дровосеки, чиновники-рассыльные, журналисты-чистильщики сапог и огромное, безбрежное море спекулянтов всех профессий, возрастов и положений, спекулянтов мелких, полуголодных, полуоборванных и трясущихся на холоду уличных тротуаров в ожидании насущной деловой встречи...
[Читать далее]Несомненно, что бытовые условия этого слоя русской эмиграции весьма тяжелы, и они все ухудшаются по мере того, как другая часть эмиграции, либо ловкая, либо более сильная в борьбе с жизнью, устраивается, занимая места, оседает и отъедается. «Неустроившаяся» эмиграция постепенно отделяется от «устроившейся» все более глубоким оврагом, и по мере того, как вторая, оседая и пуская корни в почву чуждой страны, успокаивается, примиряется со своим положением и устраивается на более или» менее продолжительный срок, первая волнуется, колеблется, ищет выхода и вступает на опасный путь ретроспективной критики и переоценки. Вследствие этого, для правительств стран Европы эта «неустроившаяся» эмиграция, помимо всего прочего, в политическом отношении является элементом наиболее неприятным.
Отсюда и вытекает тот репрессивный метод, который применяется в отношении русских беженцев главным образом в окраинных республиках.
В то же время, когда в отношении явно неустроившейся эмиграции, гранящей панели городов, способствующей развитию спекуляции и обременяющей благотворительные учреждения, правительства этих республик применяют без стеснения и объяснения принцип полицейской экзекуции, они - правительства эти - вероятно, под давлением неперебродившего еще молодого шовинизма масс, создали ряд профилактических административных мер против возможности внедрения в различные области государственной жизни специалистов из эмиграции.
Как примеры, относящиеся к окраинным государствам, укажем на запрещение адвокатской практики русским адвокатам. на принуждение русских врачей-эмигрантов вновь сдавать экзамены при местных университетах для получения права на врачебную практику, и, наконец… на запрещение, например, в Ревеле включать в программы концертов и кабаре более 50% номеров, исполняемых русскими артистами.
Группа перечисленных мероприятий, направленных против русских специалистов, осуществлена правительством, в данном случае Эстонии, несомненно в угоду неумеренно шовинистическим кругам, которые в окраинных республиках вообще достаточно сильны...
Ревельская газета «Таllіnа Teataja» от 3 января 22 г. помещает статью «Обрусевший Ревель».
«Если местные русские и немцы горюют о том, что в Эстонии господствует определенная национальная нетерпимость, то им можно прямо поставить на вид, что у нас национальное самосознание находится в самом младенческом возрасте и, стало быть, не может быть и речи о какой-нибудь нетерпимости в этой области... Ревель кишит русскими артистами, ежедневно выступающими в ресторанах и кабаре, точно мы живем по-прежнему в «могучей» России. Во всех этих кабаре только и слышны русские номера, русское паясннчание. Даже в «Эстонии» (Государственный эстонский театр. В. Б.) приглашают русских артистов для выступлений на русском языке. В нашу армию принимаются офицеры, считающие как бы делом чести повсюду говорить по-русски. Комнату правления общества «Эстония» украшают портреты Льва Толстого и Максима Горького во весь рост. Залы театра во время эстонских концертов пустуют, между тем как посещение русских концертов считается делом чести...
Разве что-либо подобное было бы допустимо в Финляндии или в Германии?
Мы же преспокойно допускаем обрусение Ревеля. Необходимо больше национального самосознания и самостоятельности».
В своей ссылке на Финляндию и на Германию автор цитируемой статьи совершенно неправ: ни в Финляндии, ни в Германии, ни дальше на запад подобных точек зрения и реального проведения их в жизнь, как это делается в Эстонии, не наблюдается. Объяснение этому надо искать, как нам кажется, в том, что нации, имеющие и имевшие раньше свою собственную культуру, не опасаются вытеснения последней приходом чужой и не борются, как это делает Эстония, с «опасным нашествием иностранцев» изгнанием из национальных театров портретов «чужих» Толстого и Горького, тем более, что для некоторых пока нет возможности заменить их собственными.
Газетная агитация шовинизма, естественно, приносит свои плоды.
В Ревеле, например, в начале 22 г. был возбужден, раздуваем и отчасти проведен в жизнь проект срытья православного собора Александра Невского, двух православных часовен и памятника Петру Великому.
Правда, несмотря на весь поднятый вокруг этого «гениального плана» эстонских националистов шум, приведена была в исполнение только меньшая его часть, а именно - срыта была одна часовня, из второй же убраны были русские иконы, и какие-то незнакомцы проявляли свое «национальное самосознание», вымазывая еженощно стены часовни дегтем, памятник же Петру и собор пока уцелели.
«Waba Маа», местная газета, пишет по этому поводу:
«Срытье памятника Петру городская управа тоже считает желательным. Препятствия к осуществлению этого последнего проекта по-прежнему коренятся в недостатке средств, равно как и в вопросе, что водворить на пьедестале памятника, к срытью и уничтожению которого нет причин.
Признано возможным временно украсить пьедестал какой-либо каменной вазой, вокруг которой летом могли бы быть посажены цветы…
Как только явится возможность срыть памятник Петру Великому, городская управа сразу же приступит к работам.
Редакция газеты со своей стороны добавляет, что, судя по письмам, десятками поступающим в редакцию, проведение в жизнь проекта срытья не может представить особые трудности, раз срытье в принципе решено, так как многие заявили редакции о своем желании безвозмездно содействовать этому.
Многими выражаются пожелания, чтобы памятник был убран еще до праздника самостоятельности Эстонии, т. е. до 24 февраля».
Однако срытье памятника не состоялось к высокоторжественному дню - предполагаем, по причине отсутствия соответствующей «каменной вазы», долженствующей заменить фигуру русского преобразователя, впредь до нарождения преобразователя эстонского происхождения; однако, нашлись нетерпеливые люди, пожелавшие ускорить события:
Газета «Peawaleht» сообщает, что
«...около полуночи 23 февраля полицейский, стоявший на Петровской площади, обнаружил пьяного, лежавшего на земле и не желавшего вставать. Пока полицейский занимался с пьяным, к памятнику Петра подъехали 7 подвод, нагруженных веревками и различными приспособлениями для снятия монумента с пьедестала.
Все явившиеся были задержаны и препровождены в участок вместе с подводами для составления протокола».
Та же газета жалуется, что
«...в нашей военной школе господствует чужой дух, так как учебные силы там составляют прежние русские генералы; устав офицерского союза уже вторично возвращается обратно, не получая утверждения, ибо он представляет собою копию устава офицерских союзов царского времени; даже наименование войсковых частей, равно как и порядок офицерского ранга и т. д., оставлены по-прежнему русскими. В свое время, когда создавалась эстонская армия, организация по русскому образцу была естественной и понятной, теперь же это надлежит изменить, обратив наше внимание на демократические, старые культурой, государства Европы».
Тот же шовинизм наблюдается в Латвии и Литве, где гонения на все русское дошли до запрещения печатания театральных афиш на русском языке и русских вывесок.
В Польше русофобство достигло чрезвычайных размеров.
Профессор Р. (псевдоним) в IV томе «Архива Русской Революции» рассказывает о своих мытарствах в Польше после его бегства из России.
В Минске... (стр. 224).
«...Накупив всякой всячины, мы пошли домой. У самой гостиницы нас нагнал патруль польских солдат. Одни из них размахнулся и с криком «жид» ударил меня по шее. Бабка попробовала его устыдить, но он подошел к ней вплотную и, осыпая ее площадной бранью, начал на нее замахиваться кулаком.
Так приветствовала свободная Польша русского ученого, всю жизнь не устававшего возмущаться порабощением польского народа».
Это, конечно, только мелкий штрих общей картины.
И советская и зарубежная пресса много и справедливо писали о той политике беззастенчивого империализма, на путь которой вступила «свободная Польша» с первых же дней своей независимости.
Система национальных и религиозных притеснений, практикуемых в «свободной Польше», едва ли не превышает своей интенсивностью религиозную и национальную нетерпимость эпохи русского самодержавия.
А. Ф. Керенский справедливо замечает по этому поводу в «Воле России»:
«Долгие десятилетия рабства мечтала Польша о свободе.
И сбылось заветное обетование - Польша свободна.
Но не одни поляки стремились воскресить распятую Польшу. Вместе с ними была Россия, тоже в цепях царизма задыхавшаяся, народная освобождающаяся Россия.
Вся традиция русской революции проникнута волей к освобождению Польши.
И ничего не осталось от возвышенных вдохновенных мечтаний провозвестников польской свободы. Плач и стоны доносятся до нас со всех концов Холмской Руси, Подляшья, Полесья, Галиции, Волыни, Белоруссии. Задыхаются и изнемогают от произвола, насилия и издевательства русские крестьянские массы, повинные только в том, что они не поляки, не католики.
Как будто лишь для того и понадобилась свобода Польше, чтобы воскресить в южно-русских областях всю жуть средневековья».
Румыния тоже не отстает от своих соседей.
Ф. Штейнам рассказывает во II Томе «Архива Русской Революции» в статье «Отступление от Одессы» о том, как гостеприимно встречали румыны русских беженцев, искавших убежища за Дунаем.
«...Стреляли румыны (3 бат. 32 рум. пехотного полка) отнюдь не в воздух, а целясь весьма метко в людей. Сперва все попрятались, но вскоре стали выбегать на улицу отдельные люди, направляясь на гать, где была дорога, по которой вчера вошли в Румынию.
Примеру этих людей стали следовать другие, и вскоре по гати двинулась громадная обезумевшая от ужаса толпа людей - мужчин, женщин и детей - желая спастись от огня румын, которым, очевидно, доставляло удовольствие обстреливать несчастных, беззащитных, травимых то в одну, то в другую сторону людей.
...Трескотня румынских пулеметов, стоны раненых и умирающих, отдельные выкрики людей, желающих навести в толпе порядок, истерики женщин и плач детей - все это слилось в какую-то дикую и кошмарную симфонию, которая у всех, кто ее слышал и кому было суждено пережить это ужасное утро, навсегда останется в ушах...» (стр. 95).
При желании можно было бы привести еще множество подобных этим примеров враждебного к русским беженцам отношения иностранцев, отношения, доходящего, как видно, до ничем не оправдываемой жестокости, но даже наиболее мягкие формы этой общей современной враждебности к русскому эмигранту ставят часто непреодолимые препятствия на пути наиболее приспособленных и снабженных знаниями, и, вместе с другими причинами, о которых будет упомянуто, создают для них, а тем более для широких беженских масс, исключительно тяжелые условия быта и труда.
В вопросе о приискании труда в области своей профессии ограничения властей ведут к тому, что, во-первых, выбивают беженца из его профессионального русла, а во-вторых очень часто вообще принуждают его, отказавшись от профессий интеллигентных, в которых он мог бы с большой пользой приложить свои силы, искать средств к существованию в труде физическом.
Вследствие этого кадры эксплуатируемых русских беженцев, образовавшиеся из остатков белых армий, умножаются эмигрантами интеллигентных профессий, не находящих в местных условиях применения своему труду по специальности.
В то же время это принудительное выбивание из профессионального русла умножило кадры мелких спекулянтов, аферистов и просто попрошаек, понизило нравственный уровень эмигрантской массы, точно так же, как и ухудшило условия ее быта.
Наконец, следует указать на целый ряд фактов чисто бытового порядка, обрушивающихся на всю русскую эмиграцию вообще, но с исключительной болезненностью отражающихся именно на «неустроившихся» ее слоях, насчитывающих наибольшее количество представителей в окраинных государствах.
Одно из первых мест в этом ряду занимает система жилищных утеснений.
Эти утеснения, выражающиеся в умышленной несдаче квартир русским гражданам, в выселении из квартир русских эмигрантов, заподозренных в сочувствии большевикам, во всякого рода ограничениях, чинимых русским беженцам, которых почему-либо невозможно выселить вовсе, наблюдается не только в окраинных государствах.
Так, например, в Германии, где вообще русским живется сравнительно легко, совсем недавно последовало распоряжение властей о невыдаче разрешений русским эмигрантам на въезд в Берлин, если они не смогут представить доказательств, что имеют в Берлине квартиру или же родственников, обязывающихся дать им кров.
Затем идет вопрос о налогах.
В этом направлении выработаны специальные нормы, распространяющиеся исключительно на русских эмигрантов.
Все виды государственных обложений для русских повышены, этим путем достигается известная фильтрация: отделяются состоятельные лица - «устроившиеся» - выгодные плательщики налогов - от несостоятельных - «неустроившихся». И, таким образом, тотчас же определяется, кто может быть рассматриваем как «дорогой гость» и кто - как «нежелательный иностранец».
Коснувшись вопроса о податях, уплачиваемых русской эмиграцией в увеличенном размере, правительствам гостеприимно их приютивших стран, уместно будет отметить одну весьма характерную особенность эмигрантской психологии, а именно: стремление многих эмигрантов, покинувших родину, порвать с ней окончательно и переменить русское подданство на какое угодно другое.
По этому поводу П. Лавров пишет в «П. Правде» в марте с. г. в «Письме из Эстонии».
«В качестве одной из доходных статей своего потрясенного и грозно шатающегося бюджета эстонское правительство решило воспользоваться русскими эмигрантами, которых судьба навязала ему на шею, выкидывать же которых за восточную или западную границу теперь не представляется удобным.
Поход выжимания из русских эмигрантов последних грошей правительство «демократической» республики повело в двух направлениях: принудительном и добровольном. Принудительный способ заключается в том, что в отношении русских граждан приведена была в действие специальная статья паспортного закона, а именно: в то время как эстонцы получают постоянные паспорта бесплатно, русским эмигрантам выдаются виды на жительство по полугодиям, при уплате за каждое полугодие 520 эстонских марок.
(О значительности этой суммы для небогатого эмигранта можно судить по тому, что местный эмигрантский комитет выдает пособия нуждающимся не свыше 500 марок в полугодие. Как раз на паспорт!)
Неуплата в срок этой суммы за право жительства влечет за собою штраф до 3.000 марок, заявление же о несостоятельности эмигранта - либо взыскание всей суммы принудительным порядком, либо высылку... До сих пор эта сумма взыскивалась только с главы семьи, совсем же недавно последовало разъяснение министерства внутренних дел о взыскании 520 марок в полугодие не только с главы семьи, но и с каждого ее члена.
Что касается второго способа выжимания грошей из эмигрантского кармана в государственную кассу, то в этом случае дело обстоит тоньше и хитрее со стороны психологической, но еще циничнее и бессовестнее в смысле деловом.
Надо указать на одну весьма некрасивую, но характерную для русской эмиграции черту, это стремление, если только возможно и как можно скорее, отвязаться, несмотря на свои патриотизм, от своего гражданства, отвязаться от своей страны, от своего народа, своей национальной истории и перейти в какое угодно иностранное подданство.
В Эстонии это стремление определилось весьма ярко, и эстонское правительство не замедлило его использовать. Был объявлен порядок подачи прошений о переходе русских в эстонское подданство, и были указаны кассы, в которые следовало вносить одновременно с подачей прошения 2.000 эстонских марок с каждого лица. Главная же пружина всей этой махинации заключалась в примечании, предупреждающем, что деньги эти ни в коем случае возврату не подлежат, даже если подавший прошение в подданство принят не будет.
В эту явно и нагло расставленную мышеловку налезло множество русских мышей. В подданство Эстонской республики попало, правда, всего десятка два, но по 2.000 марок внесли все…
Был даже случай, когда с эмигранта, словчившегося подать прошение, внеся «в рассрочку» всего 1.000 марок, требовали через полицию вторую тысячу, хотя в ходатайстве ему уже было отказано».
Что же касается лиц, которые по той или иной причине (обычно - без всякого объяснения причин) признавались местными властями «нежелательными иностранцами», то в отношении их применялось и применяется средство, несложностью своей и наивной грацией напоминающее живо «незабвенные» дни отечественного полицейского произвола.
До конца 21 года правительствами новорожденных республик практиковался до наглости простой способ расправы, а именно - арестовывание эмигрантов ночью на квартирах, заключение их в тюрьмы и затем немедленные высылки их этапом на русскую территорию, иначе говоря, «за проволоку», без заботы о дальнейшей их судьбе.
Только в конце 21 года «республиканские правительства», не без давления общественного мнения Запада, оставили этот средневековый прием и перешли к другому, а именно - к административной высылке «нежелательных иностранцев» - по-прежнему без предъявления обвинений - за пределы республики в двухнедельный срок, с предупреждением, что в случае невыезда добровольно эмигрант будет арестован и интернирован в концентрационном лагере, впредь до исхлопотания им себе визы для выезда в другое государство.
Эта последняя лазейка, оставляемая для «нежелательного иностранца», в сущности говоря, почти что и не лазейка вовсе, до того затруднительно обстоит для русских дело с визами.
Виза, существовавшая и прежде, но почти не игравшая никакой осязаемой роли, превратилась не только в величину осязаемую, но самодеятельную и по характеру своей деятельности способную причинить множество затруднений и неприятностей - под влиянием сперва войны, а позже русской революции.
Создавая во время войны затруднения в передвижениях через границы, державы остерегались враждебной для них разведочной деятельности противника, теперь же им пришлось усугубить эти строгости из опасения коммунистической пропаганды, что для них страшнее всякого военного шпионажа. И естественно, что в деле получения визы русским эмигрантом выдвинутыми оказались исключительные затруднения, потому что в ком, как не в русском гражданине, нынче видеть агента сов. власти и тайного коммунистического агитатора?..
Как общее же правило, следует принять, что в деле получения права передвижения из государства в государство для русских граждан существуют совершенно специальные ограничения, не распространяющиеся на граждан прочих национальностей, таким образом русские эмигранты, по счастию избежавшие изоляции, интернированы в широком смысле этого слова в границах той или другой страны. Если же вспомнить о тех репрессивных мерах, к которым весьма часто прибегают правительственные власти в отношении «нежелательных иностранцев» русского происхождения, то станет ясным, насколько тесно охватывает кольцо административных преследований и специальных ограничительных мероприятий русского беженца и насколько стеснен он в смысле использования предоставляющихся ему, как каждому человеку, возможностей.