Вадим Белов о белых в эмиграции. Часть V
Из книги Вадима Белова «Белое похмелье».
Белые тылы в самом широком смысле этого слова, т. е. охватывающем не только аппарат военного снабжения и штабы, а также аппарат гражданский, административный, являвшийся вместе с белой армией на смену свергаемых красных советов, сложный механизм финансового питания белой экспедиции, располагавший ряд своих преемников в европейских центрах и насчитывавший целую сеть учреждений и агентов, функционировавших вне русской территории, - вся эта сложнейшая и огромнейшая машина белых тылов работала на редкость скверно и недобросовестно, гораздо даже хуже и недобросовестнее, чем в период предыдущей войны.
[Читать далее]Не было прежде всего у всех этих тыловых деятелей веры в конечный успех; им, стоящим около органов белой власти, лучше, чем кому-нибудь, была очевидна рыхлость и нежизнеспособность материала, из которого был создан искусственно белый колосс. Достаточно было им быть беспристрастными и справедливыми в собственной оценке самих себя и окружающих им подобных (сделать это в глубине души и тайно от других способен самый ограниченный и опустившийся человек), чтобы не оставлять места иллюзиям по поводу конечного результата белой экспедиции... А раз не было такой уверенности, то и не было преграды страха будущего эгоистическим и низменным инстинктам деятелей белых тылов - оставалось одно: пока не поздно, пока еще все не рухнуло, ухватить пожирнее кусок, чтобы было с чем бежать, когда настанет время.
И ухватили...
Среди всех этих разнообразных индивидуумов, составлявших бесконечно глубокие и многочисленные белые тылы, не было сознания служебной дисциплины, служебного долга, опасения за дальнейшую карьеру и за собственную репутацию. Дисциплины вообще нельзя было ожидать в тылах армии, на фронте которой сражались командиры, «освобождавшие» родину лишь до параллели своих имений, предоставляя вести полки дальше лицам, располагающим поместьями в более северных широтах и обращавших свою профессиональную военную энергию на искоренение из своих крестьян большевистского духа. Если и был, быть может, призрак чисто внешней эпизодической дисциплины, витавшей в сумраке шомполов и виселиц, здоровой дисциплины… не было и не могло быть в атмосфере глухого непонимания, несочувствия и слишком обширного диапазона политических перспектив, рисовавшихся группам и отдельным лицам.
Отсутствие опасения за будущую свою карьеру вытекало, как уже говорилось, из неуверенности деятелей белых тылов в конечном успехе их дела. Более того - уверенности в неудачном его окончании.
Ведь сам Врангель в известной беседе с А. Масаиновым («Посл. Нов.») сказал, между прочим:
«…Уже в тот тяжелый момент, когда я находился здесь, в Константинополе, в изгнании и получил из ставки свое назначение, я, принимая власть, знал заранее, что дело наше проиграно».
Можно ли было ждать от людей, прошедших превосходную школу бюрократического эгоизма царской эпохи, сознания служебного долга и самопожертвования при условии заведомой безнадежности дела, которому они служили. Им далеко было до Леонида при Фермопилах, они не легли костьми, а предпочли, захватив жирный кусок, искать мирного пристанища за рубежом.
Кому, кому, как не этим дельцам, прошедшим, повторяем, в огромном большинстве случаев тыловую школу предыдущей войны, было знать доподлинно цену деньгам, власть богатства, простор всего мира, открытого для капитала, каким бы путем последний ни был приобретен?
И что были для них служебная репутация и человеческая репутация вообще? Они все это могли покрыть козырным тузом - темным золотом! И покрывали...
Говорить и убеждать в том, что в тылах белой армии были: огромные злоупотребления, было разграбление казенного имущества, расхищение имущества, доставлявшегося иностранцами, и, наконец, простой грабеж в занимаемых областях, считаем излишним. Сомневающихся отсылаем к многочисленным напечатанным уже показаниям свидетелей.
Но для образца характера тыловой работы гг. интендантов и штабных белых армий - этих позднейших представителей эмигрантской нео-буржуазии - считаем нелишним привести пару фактических примеров, заимствуя таковые из книги Г. Кирдецова «У ворот Петрограда» и из других источников:
«…получено было (для сев.-зап. армии) 28.800 шинелей, 39.124 френча, 39.055 брюк, 109.810 пар ботинок, 98.251 пар кальсон, 62.773 пары носков... и хотя по предположениям ген. Янова (главного интенданта) (точных сведений он, по его заявлению, получить не мог) бойцов в армии в начале октября 1919 г. было около 18.000 человек, оказалось, что 50% армии остались без обмундирования и даже без сапог, хотя количество последних в 6 раз превышало численность армии (стр. 296)».
Как было уже упомянуто, после ликвидации неудачного похода на Петроград и во время расформирования сев.-зап. армии английским правительством была отпущена ген. Юденичу некоторая, весьма крупная, сумма для выдачи чинам этой армии так называемого «путевого довольствия» (якобы для следования на другой белый театр военных действий).
Эти «ликвидационные фунты» явились поводом для множества злоупотреблений.
Начать с того, что:
«…все расчеты с чинами армии производились в эстонских марках. Между тем, Юденичу средства на ликвидацию были оставлены в чеках на иностранную валюту. Естественно, что... при размене и колебаниях курса могли быть скрыты крупные злоупотребления (стр. 310)».
Далее:
«Выдача путевых происходила, как общее правило, только в Ревеле - требовали и получали на семью многие, чьи семьи вовсе не находились на их иждивении (будучи в Сов. России или за границей)... (стр. 309).
Фактически в первую очередь получили прогонные служащие тыловых учреждений, ибо, находясь ближе к ликвидационной комиссии или же служа в ней, они легче могли о себе позаботиться, чем работавшие в лесу или лишенные права передвижения строевые офицеры или солдаты (стр. 310)».
Еще один случай:
«Ревизионно-контрольной комиссии были доставлены чистые листы с удостоверениями несуществующей на них собственноручной подписи-печати и подписями Командира Авиационной Базы Корнета Блау и делопроизводителя последней Силина, а также и ряд удостоверений и аттестатов с теми же подписями.
По собранным сведениям, и подпись Силина была подложна; аттестаты же и прочие документы фабриковались с целью получения расчета за лиц, ушедших еще в январе в Сов. Россию (стр. 308)».
Огромное большинство этих тыловых преступлений, обнаруженных на всех белых фронтах, осталось безнаказанным, но были и такие, которые - к национальному стыду нашему - сделались предметом рассмотрения иностранных судов.
В газ. «Эхо» (№ 20 - 1922, г. Ковно) мы находим описание подобного случая.
Английский суд и русское воровство.
Английский военный суд приговорил в каторжные работы: на 1½ года заведующего кассой финансовой части при ген. Врангеле штабс-капитана Лошакова и трех чинов охраны кассы, похитивших 24.000 лир и симулировавших ограбление; на 6 месяцев - барона Тимрота, похитившего в американском Красном Кресте 1.400 лир беженских денег, доверенных ему, как переводчику; на 1½ года - барона Мейендорфа, уже раз осужденного русским судом за кражу 5.000 лир из саквояжа соседей по комнате.
Перед уводом подсудимых английский судья обратился к растратчикам с длинной проповедью, указывая на то, что их преступления равносильны посягательствам против матери: русская казна находится ныне в ужасном положении. Ограбление ее составляет тягчайший грех. По отбытии наказания в каторжных тюрьмах Мальты, подсудимые должны искупить преступление и возвратить ограбленные у голодающих беженцев суммы.
Наконец, Г. Н. Раковский в своей книге «В лагере белых» дает безжалостную характеристику порядкам в тылу Добрармии:
«В тылу Деникина господствовала безудержная вакханалия наживы и карьеризма, справлялись оргии спекулянтов, расхищали и грабили все. Достаточно сказать, что англичане вынуждены были самолично доставлять обмундирование отдельным воинским частям, чтобы его не раскрали и не продали по дороге. Богатейший хлебный район сильно страдал от недостатка хлеба. Имея в своем распоряжении угольный район мирового значения, неистощимые запасы нефти из-за недостатка топлива не могли пустить в ход ни транспорта, ни промышленности.
Ужасающий подбор личного состава администрации превращал на местах в издевательство все высокие слова о законности и праве. Старые земские начальники, ожившие пристава, отбросы старого царского правительства, облеченные полномочиями, наезжали на места и кормились, пытаясь восстановить власть старых помещиков, которые при помощи местных властей и войск возмещали себе прежние убытки и мстили крестьянам. Шел систематический грабеж. В последнее время это никого не удивляло. Тащили солдаты, грабили офицеры, грабили многие генералы.
Из безбрежного мутного моря бесконечно глубокого белого тыла с его разветвлениями и соприкасающимися с ним кругами выловлено неводом правосудия сравнительно, конечно, ничтожное количество темных дельцов, подавляющее же большинство их после эвакуации просочилось через ближайшие границы, расползлось по всем странам света и осело в крупных центрах с целью «завоевывать жизнь».
«Завоевывание» это проявлялось различным образом: частью «завоеватели» пустились в шумную и веселую жизнь, создавая в специально для них открываемых предприимчивыми иностранцами ресторанах исключительный спрос на русскую водку и русскую икру, демонстрируя свое национальное лицо московскими кулебяками под небом Парижа, московскими скандалами с битьем берлинских зеркал и московской пьяной кичливостью, густо сдобренной пьяными слезами, пьяными угрозами и пьяной похвальбой о том, как «у нас в полку»...
Эти представители новоявленного темного капитала, удачливые конквистадоры белогвардейских золотых россыпей создали в свое время в Париже и Берлине русской эмиграции репутацию grand-senieur’oв. Они так же щедро и беззаботно сыпали легкими валютами на все стороны, что Париж на несколько месяцев полюбил вновь «этих славных русских» той нежной любовью, какой прежде вообще любили русских приезжих за границей, т. е. за деньги и за безалаберность.
Берлин же, еще быстрее и прочнее завоеванный русскими эмигрантами, в угоду вкусам и потребностям последних, умножил до такой степени число своих притонов, кабачков и кафе-концертов с русскими названиями, русскими водками, расстегаями и кулебяками, что совсем стал похож на старый довоенный Берлин, на некоторых улицах которого, как известно, русский приезжий чувствовал себя почти так же, как где-нибудь на Гороховой или на Тверской-Ямской...
Однако эта часть новорожденной эмигрантской буржуазии, начавшая свою деятельность бешеными завоеваниями европейских лупанариев, вскоре настолько облегчила свои карманы, что постепенно из разрядов «устроившихся» начала перемещаться в разряд «неустроившихся», на смену ей пришел другой слой недавних тыловых героев, столь же ловких в деле обогащения, не менее легкомысленных в деле растрачивания.
Это те, которые оказались в эмиграции с более или менее крупными капиталами, пустили их в ход, вошли пайщиками в предприятия или открыли собственные дела. Таких, правда, меньше, нежели первых, но последним уже не угрожает финансовая катастрофа подобно тем; они уже пустили корни в чужую почву, и плоды их деятельности начинают определяться.
Чтобы судить о характере деятельности этих нео-капиталистов и о ее результатах, следует безусловно выделить из их числа тех, которые, вложив свои капиталы в старые местные предприятия, правда, не наращивают франк на франк и марку на марку, но, не соприкасаясь с политикой, продолжают изо дня в день обычную коммерческую работу.
Напротив, другая группа нео-капиталистов бывших белых тыловиков и штабистов в погоне за верной и быстрой наживой нырнула в совершенно новую область коммерции, которую в то время причины политического свойства делали запретной для иностранных дельцов, иначе говоря, вступали в деловые коммерческие сношения с представителями Внешторга за границей в то время, когда подобные операции еще не совершались огромным большинством иностранных купцов.
Нас не интересует, конечно, деловая сторона этих сношений, значительно более заслуживает внимания сторона моральная, а также характер влияния, оказываемого подобного рода политико-экономической деятельностью на идеологическую сторону белого дела и на умы окружающих эмигрантских масс.
Итак, недавние активные борцы против советов в настоящее время стали вести дела с этими советами; по характеру этих дел они тем самым начали укреплять власть советов и из дел этих извлекать для себя материальную пользу.
Этим только подтверждается высказанное нами ниже утверждение о характере причин, двинувших большинство как в эмиграцию, так и на арену активной борьбы с большевиками. Мы говорим, что в большинстве эти причины «шкурные»... И точно: гг. белые борцы, рьяно орудовавшие в штабах и тылах белых армий, укрепляя и направляя острие последних в грудь сов. России, делали так до тех пор, пока такого рода деятельность сулила им чины, ордена, а главное - деньги, деньги и деньги... Когда же занавес опустился, о чинах смешно стало и говорить, ордена уподобились котильонным звездам и остались на руках только деньги, приток которых к тому времени прекратился; недавние белые борцы явились к представителям сов. власти с предложением начать коммерческие операции, могущие возобновить течение в их карманы золотого ручья, хотя бы и из другого источника.
О нравственной стороне деятельности этой категории «анти-большевиков» говорить не приходится, надо лишь констатировать, что они, в качестве недавних борцов, и в настоящее время сочувствующих белому движению, нанесли своей трансформацией жестокий удар идеологии последнего. Надо знать, что все эти бело-красные коммерсанты, особенное скопление которых наблюдается в окраинных государствах в самой гуще «неустроившейся» эмиграции, - независимо от своих операций с сов. властью, вне здания Внешторга ругают эту власть на чем свет стоит, пророчат ей скорую гибель и призывают на нее все несчастия.
Делается это, конечно, в наивном стремлении кому-то втереть очки, кого-то ввести в заблуждение, кому-то внушить доверие к своим противосоветским убеждениям. Это, несомненно, прием страуса, т. к. эмиграция слишком тесна, чтобы не знать друг друга вдоль и поперек - это та же русская провинция, перенесенная за родной рубеж, - ничто не тайна в этом уездном болоте под иностранным небом, и наивно прятать голову в песок детского вымысла, когда все туловище на виду.
Какое доверие может быть у рядового эмигранта к его бывшим руководителям, когда он на деле наблюдает характер их «убеждений», как легко и просто, ради собственных выгод, они, отказавшись от «общего идейного дела», перебежали в противоположный лагерь и притом еще стыдятся этого, скрывают и лгут?
Развитие процесса подобной шкурной «смены вех», усиление лагеря двуликих антибольшевиков не только ослабляет численно белые силы, но, что важнее, способствует разъеданию ржавчиной беспринципности, неверия и доминирующего эгоизма, ее идеологической сердцевины. Нарождение, выявление и затем разоблачение сперва отдельных лиц, а затем целых группировок, в свое время игравших роль в белом движении, а ныне потерявших политическую устойчивость и охотно, хотя и под прозрачным покрывалом тайны, склоняющихся в сторону красных, - не есть ли это лучшее и наглядное - для каждого отдельного эмигранта, пребывающего в ослеплении и оглушении блестящим фейерверком «патриотических» речей и статей - доказательство отсутствия под этой внешней мишурой здорового и мало-мальски ценного содержания, замененного в действительности выветрившимися остатками когда-то живой идеи, тесно переплетающимися между собою эгоизмом, лицемерием, глупой хвастливостью и стихийным человеконенавистничеством!..
Представителей этого рода капитала - как прожигающих жизнь, так и наживающих тем или иным способом свои средства - можно наблюдать немалое количество в столицах Европы. Биография каждого из них досконально известна эмиграции: полковник С. - командовал белым полком, теперь содержит шикарный кафе-шантан; полковник X. - был корпусным интендантом, сейчас оперный антрепренер; генерал-майор М. - начальник дивизии - купил дом и дачу; капитан Л. - бывш. ремонтер, содержит казино; полковник У. - заведовал хлебопекарнями, ныне владелец загородного лупанария; полковник Ф. - ничем не заведовал, но просто утащил хороший куш, что всем доподлинно известно; полковник Ц. - нажил при ликвидации армии, и еще, и еще, и еще...
Целая галерея портретов белых генералов, капитанов и бесчисленное множество полковников, присвоивших казенные деньги, продававших кому-то целые составы с продовольствием, обогатившихся на дровах, муке, снарядах, солдатских штанах и даже на лазаретных принадлежностях, поснимавших свои эполеты для скромных буржуазных котелков солидных собственников «шикарных и благоустроенных предприятий»...
А рядом - другие многочисленные чины штабов, когда-то победоносных армий, бывшие камер-юнкера царского двора, блестящие командиры гвардейских полков, титулованные дамы и почтенные промышленные посредники между Деникиным, Врангелем и союзниками - ныне терпеливо дожидающиеся очереди в приемной представителя Внешторга, храня на лицах выражение трогательного смирения, граничащего с почтительностью и самой неподдельной лояльностью «к существующей власти»...
Вся эта компания - клубок червей, незримо подтачивающих последние устои белой идеологии, раздувающие в глубинах сознания масс искру сомнения, толкающие к переоценке, самокритике и, наконец, разочарованию. Но все эти печальные результаты - печальные плоды деловой работы нео-капиталистов; что им за дело до этих моральных последствий их «борьбы за личное благополучие», что им за дело до широкой эмиграции, которая в свое время так доверчиво пошла за ними и которую они сами теперь толкнули на горький путь разочарований; что им за дело, наконец, до белого движения, как такового, которое они теперь своей работой разрушают...
Они играли в белой масти, пока та была козырной, теперь же переменили свои карты на красные.
В заключение печальной повести о героях белого тыла следует сказать, что эти слои русской эмиграции, конечно, забронированы своими капиталами и связями от всякого рода «общеэмигрантских неприятностей».
…положение неустроившегося большинства ухудшается беспрерывно под влиянием двух причин, находящихся в тесной зависимости с рядом факторов международной политики и социальной жизни народов. С одной стороны, ухудшению содействует все продолжающаяся перемена в отрицательную сторону отношений к эмигрантскому большинству правительств европейских стран, с другой стороны, «устроившаяся» эмиграция всех оттенков, по мере своего прочного обоснования и закрепления за собою позиций, повинуясь социальному неизменному закону борьбы за труд и хлеб; увеличивая и упрочивая свое благополучие, уменьшает и расшатывает остатки мизерного благополучия других, не сумевших войти в битву с жизнью достаточно вооруженными.
Белые тылы в самом широком смысле этого слова, т. е. охватывающем не только аппарат военного снабжения и штабы, а также аппарат гражданский, административный, являвшийся вместе с белой армией на смену свергаемых красных советов, сложный механизм финансового питания белой экспедиции, располагавший ряд своих преемников в европейских центрах и насчитывавший целую сеть учреждений и агентов, функционировавших вне русской территории, - вся эта сложнейшая и огромнейшая машина белых тылов работала на редкость скверно и недобросовестно, гораздо даже хуже и недобросовестнее, чем в период предыдущей войны.
[Читать далее]Не было прежде всего у всех этих тыловых деятелей веры в конечный успех; им, стоящим около органов белой власти, лучше, чем кому-нибудь, была очевидна рыхлость и нежизнеспособность материала, из которого был создан искусственно белый колосс. Достаточно было им быть беспристрастными и справедливыми в собственной оценке самих себя и окружающих им подобных (сделать это в глубине души и тайно от других способен самый ограниченный и опустившийся человек), чтобы не оставлять места иллюзиям по поводу конечного результата белой экспедиции... А раз не было такой уверенности, то и не было преграды страха будущего эгоистическим и низменным инстинктам деятелей белых тылов - оставалось одно: пока не поздно, пока еще все не рухнуло, ухватить пожирнее кусок, чтобы было с чем бежать, когда настанет время.
И ухватили...
Среди всех этих разнообразных индивидуумов, составлявших бесконечно глубокие и многочисленные белые тылы, не было сознания служебной дисциплины, служебного долга, опасения за дальнейшую карьеру и за собственную репутацию. Дисциплины вообще нельзя было ожидать в тылах армии, на фронте которой сражались командиры, «освобождавшие» родину лишь до параллели своих имений, предоставляя вести полки дальше лицам, располагающим поместьями в более северных широтах и обращавших свою профессиональную военную энергию на искоренение из своих крестьян большевистского духа. Если и был, быть может, призрак чисто внешней эпизодической дисциплины, витавшей в сумраке шомполов и виселиц, здоровой дисциплины… не было и не могло быть в атмосфере глухого непонимания, несочувствия и слишком обширного диапазона политических перспектив, рисовавшихся группам и отдельным лицам.
Отсутствие опасения за будущую свою карьеру вытекало, как уже говорилось, из неуверенности деятелей белых тылов в конечном успехе их дела. Более того - уверенности в неудачном его окончании.
Ведь сам Врангель в известной беседе с А. Масаиновым («Посл. Нов.») сказал, между прочим:
«…Уже в тот тяжелый момент, когда я находился здесь, в Константинополе, в изгнании и получил из ставки свое назначение, я, принимая власть, знал заранее, что дело наше проиграно».
Можно ли было ждать от людей, прошедших превосходную школу бюрократического эгоизма царской эпохи, сознания служебного долга и самопожертвования при условии заведомой безнадежности дела, которому они служили. Им далеко было до Леонида при Фермопилах, они не легли костьми, а предпочли, захватив жирный кусок, искать мирного пристанища за рубежом.
Кому, кому, как не этим дельцам, прошедшим, повторяем, в огромном большинстве случаев тыловую школу предыдущей войны, было знать доподлинно цену деньгам, власть богатства, простор всего мира, открытого для капитала, каким бы путем последний ни был приобретен?
И что были для них служебная репутация и человеческая репутация вообще? Они все это могли покрыть козырным тузом - темным золотом! И покрывали...
Говорить и убеждать в том, что в тылах белой армии были: огромные злоупотребления, было разграбление казенного имущества, расхищение имущества, доставлявшегося иностранцами, и, наконец, простой грабеж в занимаемых областях, считаем излишним. Сомневающихся отсылаем к многочисленным напечатанным уже показаниям свидетелей.
Но для образца характера тыловой работы гг. интендантов и штабных белых армий - этих позднейших представителей эмигрантской нео-буржуазии - считаем нелишним привести пару фактических примеров, заимствуя таковые из книги Г. Кирдецова «У ворот Петрограда» и из других источников:
«…получено было (для сев.-зап. армии) 28.800 шинелей, 39.124 френча, 39.055 брюк, 109.810 пар ботинок, 98.251 пар кальсон, 62.773 пары носков... и хотя по предположениям ген. Янова (главного интенданта) (точных сведений он, по его заявлению, получить не мог) бойцов в армии в начале октября 1919 г. было около 18.000 человек, оказалось, что 50% армии остались без обмундирования и даже без сапог, хотя количество последних в 6 раз превышало численность армии (стр. 296)».
Как было уже упомянуто, после ликвидации неудачного похода на Петроград и во время расформирования сев.-зап. армии английским правительством была отпущена ген. Юденичу некоторая, весьма крупная, сумма для выдачи чинам этой армии так называемого «путевого довольствия» (якобы для следования на другой белый театр военных действий).
Эти «ликвидационные фунты» явились поводом для множества злоупотреблений.
Начать с того, что:
«…все расчеты с чинами армии производились в эстонских марках. Между тем, Юденичу средства на ликвидацию были оставлены в чеках на иностранную валюту. Естественно, что... при размене и колебаниях курса могли быть скрыты крупные злоупотребления (стр. 310)».
Далее:
«Выдача путевых происходила, как общее правило, только в Ревеле - требовали и получали на семью многие, чьи семьи вовсе не находились на их иждивении (будучи в Сов. России или за границей)... (стр. 309).
Фактически в первую очередь получили прогонные служащие тыловых учреждений, ибо, находясь ближе к ликвидационной комиссии или же служа в ней, они легче могли о себе позаботиться, чем работавшие в лесу или лишенные права передвижения строевые офицеры или солдаты (стр. 310)».
Еще один случай:
«Ревизионно-контрольной комиссии были доставлены чистые листы с удостоверениями несуществующей на них собственноручной подписи-печати и подписями Командира Авиационной Базы Корнета Блау и делопроизводителя последней Силина, а также и ряд удостоверений и аттестатов с теми же подписями.
По собранным сведениям, и подпись Силина была подложна; аттестаты же и прочие документы фабриковались с целью получения расчета за лиц, ушедших еще в январе в Сов. Россию (стр. 308)».
Огромное большинство этих тыловых преступлений, обнаруженных на всех белых фронтах, осталось безнаказанным, но были и такие, которые - к национальному стыду нашему - сделались предметом рассмотрения иностранных судов.
В газ. «Эхо» (№ 20 - 1922, г. Ковно) мы находим описание подобного случая.
Английский суд и русское воровство.
Английский военный суд приговорил в каторжные работы: на 1½ года заведующего кассой финансовой части при ген. Врангеле штабс-капитана Лошакова и трех чинов охраны кассы, похитивших 24.000 лир и симулировавших ограбление; на 6 месяцев - барона Тимрота, похитившего в американском Красном Кресте 1.400 лир беженских денег, доверенных ему, как переводчику; на 1½ года - барона Мейендорфа, уже раз осужденного русским судом за кражу 5.000 лир из саквояжа соседей по комнате.
Перед уводом подсудимых английский судья обратился к растратчикам с длинной проповедью, указывая на то, что их преступления равносильны посягательствам против матери: русская казна находится ныне в ужасном положении. Ограбление ее составляет тягчайший грех. По отбытии наказания в каторжных тюрьмах Мальты, подсудимые должны искупить преступление и возвратить ограбленные у голодающих беженцев суммы.
Наконец, Г. Н. Раковский в своей книге «В лагере белых» дает безжалостную характеристику порядкам в тылу Добрармии:
«В тылу Деникина господствовала безудержная вакханалия наживы и карьеризма, справлялись оргии спекулянтов, расхищали и грабили все. Достаточно сказать, что англичане вынуждены были самолично доставлять обмундирование отдельным воинским частям, чтобы его не раскрали и не продали по дороге. Богатейший хлебный район сильно страдал от недостатка хлеба. Имея в своем распоряжении угольный район мирового значения, неистощимые запасы нефти из-за недостатка топлива не могли пустить в ход ни транспорта, ни промышленности.
Ужасающий подбор личного состава администрации превращал на местах в издевательство все высокие слова о законности и праве. Старые земские начальники, ожившие пристава, отбросы старого царского правительства, облеченные полномочиями, наезжали на места и кормились, пытаясь восстановить власть старых помещиков, которые при помощи местных властей и войск возмещали себе прежние убытки и мстили крестьянам. Шел систематический грабеж. В последнее время это никого не удивляло. Тащили солдаты, грабили офицеры, грабили многие генералы.
Из безбрежного мутного моря бесконечно глубокого белого тыла с его разветвлениями и соприкасающимися с ним кругами выловлено неводом правосудия сравнительно, конечно, ничтожное количество темных дельцов, подавляющее же большинство их после эвакуации просочилось через ближайшие границы, расползлось по всем странам света и осело в крупных центрах с целью «завоевывать жизнь».
«Завоевывание» это проявлялось различным образом: частью «завоеватели» пустились в шумную и веселую жизнь, создавая в специально для них открываемых предприимчивыми иностранцами ресторанах исключительный спрос на русскую водку и русскую икру, демонстрируя свое национальное лицо московскими кулебяками под небом Парижа, московскими скандалами с битьем берлинских зеркал и московской пьяной кичливостью, густо сдобренной пьяными слезами, пьяными угрозами и пьяной похвальбой о том, как «у нас в полку»...
Эти представители новоявленного темного капитала, удачливые конквистадоры белогвардейских золотых россыпей создали в свое время в Париже и Берлине русской эмиграции репутацию grand-senieur’oв. Они так же щедро и беззаботно сыпали легкими валютами на все стороны, что Париж на несколько месяцев полюбил вновь «этих славных русских» той нежной любовью, какой прежде вообще любили русских приезжих за границей, т. е. за деньги и за безалаберность.
Берлин же, еще быстрее и прочнее завоеванный русскими эмигрантами, в угоду вкусам и потребностям последних, умножил до такой степени число своих притонов, кабачков и кафе-концертов с русскими названиями, русскими водками, расстегаями и кулебяками, что совсем стал похож на старый довоенный Берлин, на некоторых улицах которого, как известно, русский приезжий чувствовал себя почти так же, как где-нибудь на Гороховой или на Тверской-Ямской...
Однако эта часть новорожденной эмигрантской буржуазии, начавшая свою деятельность бешеными завоеваниями европейских лупанариев, вскоре настолько облегчила свои карманы, что постепенно из разрядов «устроившихся» начала перемещаться в разряд «неустроившихся», на смену ей пришел другой слой недавних тыловых героев, столь же ловких в деле обогащения, не менее легкомысленных в деле растрачивания.
Это те, которые оказались в эмиграции с более или менее крупными капиталами, пустили их в ход, вошли пайщиками в предприятия или открыли собственные дела. Таких, правда, меньше, нежели первых, но последним уже не угрожает финансовая катастрофа подобно тем; они уже пустили корни в чужую почву, и плоды их деятельности начинают определяться.
Чтобы судить о характере деятельности этих нео-капиталистов и о ее результатах, следует безусловно выделить из их числа тех, которые, вложив свои капиталы в старые местные предприятия, правда, не наращивают франк на франк и марку на марку, но, не соприкасаясь с политикой, продолжают изо дня в день обычную коммерческую работу.
Напротив, другая группа нео-капиталистов бывших белых тыловиков и штабистов в погоне за верной и быстрой наживой нырнула в совершенно новую область коммерции, которую в то время причины политического свойства делали запретной для иностранных дельцов, иначе говоря, вступали в деловые коммерческие сношения с представителями Внешторга за границей в то время, когда подобные операции еще не совершались огромным большинством иностранных купцов.
Нас не интересует, конечно, деловая сторона этих сношений, значительно более заслуживает внимания сторона моральная, а также характер влияния, оказываемого подобного рода политико-экономической деятельностью на идеологическую сторону белого дела и на умы окружающих эмигрантских масс.
Итак, недавние активные борцы против советов в настоящее время стали вести дела с этими советами; по характеру этих дел они тем самым начали укреплять власть советов и из дел этих извлекать для себя материальную пользу.
Этим только подтверждается высказанное нами ниже утверждение о характере причин, двинувших большинство как в эмиграцию, так и на арену активной борьбы с большевиками. Мы говорим, что в большинстве эти причины «шкурные»... И точно: гг. белые борцы, рьяно орудовавшие в штабах и тылах белых армий, укрепляя и направляя острие последних в грудь сов. России, делали так до тех пор, пока такого рода деятельность сулила им чины, ордена, а главное - деньги, деньги и деньги... Когда же занавес опустился, о чинах смешно стало и говорить, ордена уподобились котильонным звездам и остались на руках только деньги, приток которых к тому времени прекратился; недавние белые борцы явились к представителям сов. власти с предложением начать коммерческие операции, могущие возобновить течение в их карманы золотого ручья, хотя бы и из другого источника.
О нравственной стороне деятельности этой категории «анти-большевиков» говорить не приходится, надо лишь констатировать, что они, в качестве недавних борцов, и в настоящее время сочувствующих белому движению, нанесли своей трансформацией жестокий удар идеологии последнего. Надо знать, что все эти бело-красные коммерсанты, особенное скопление которых наблюдается в окраинных государствах в самой гуще «неустроившейся» эмиграции, - независимо от своих операций с сов. властью, вне здания Внешторга ругают эту власть на чем свет стоит, пророчат ей скорую гибель и призывают на нее все несчастия.
Делается это, конечно, в наивном стремлении кому-то втереть очки, кого-то ввести в заблуждение, кому-то внушить доверие к своим противосоветским убеждениям. Это, несомненно, прием страуса, т. к. эмиграция слишком тесна, чтобы не знать друг друга вдоль и поперек - это та же русская провинция, перенесенная за родной рубеж, - ничто не тайна в этом уездном болоте под иностранным небом, и наивно прятать голову в песок детского вымысла, когда все туловище на виду.
Какое доверие может быть у рядового эмигранта к его бывшим руководителям, когда он на деле наблюдает характер их «убеждений», как легко и просто, ради собственных выгод, они, отказавшись от «общего идейного дела», перебежали в противоположный лагерь и притом еще стыдятся этого, скрывают и лгут?
Развитие процесса подобной шкурной «смены вех», усиление лагеря двуликих антибольшевиков не только ослабляет численно белые силы, но, что важнее, способствует разъеданию ржавчиной беспринципности, неверия и доминирующего эгоизма, ее идеологической сердцевины. Нарождение, выявление и затем разоблачение сперва отдельных лиц, а затем целых группировок, в свое время игравших роль в белом движении, а ныне потерявших политическую устойчивость и охотно, хотя и под прозрачным покрывалом тайны, склоняющихся в сторону красных, - не есть ли это лучшее и наглядное - для каждого отдельного эмигранта, пребывающего в ослеплении и оглушении блестящим фейерверком «патриотических» речей и статей - доказательство отсутствия под этой внешней мишурой здорового и мало-мальски ценного содержания, замененного в действительности выветрившимися остатками когда-то живой идеи, тесно переплетающимися между собою эгоизмом, лицемерием, глупой хвастливостью и стихийным человеконенавистничеством!..
Представителей этого рода капитала - как прожигающих жизнь, так и наживающих тем или иным способом свои средства - можно наблюдать немалое количество в столицах Европы. Биография каждого из них досконально известна эмиграции: полковник С. - командовал белым полком, теперь содержит шикарный кафе-шантан; полковник X. - был корпусным интендантом, сейчас оперный антрепренер; генерал-майор М. - начальник дивизии - купил дом и дачу; капитан Л. - бывш. ремонтер, содержит казино; полковник У. - заведовал хлебопекарнями, ныне владелец загородного лупанария; полковник Ф. - ничем не заведовал, но просто утащил хороший куш, что всем доподлинно известно; полковник Ц. - нажил при ликвидации армии, и еще, и еще, и еще...
Целая галерея портретов белых генералов, капитанов и бесчисленное множество полковников, присвоивших казенные деньги, продававших кому-то целые составы с продовольствием, обогатившихся на дровах, муке, снарядах, солдатских штанах и даже на лазаретных принадлежностях, поснимавших свои эполеты для скромных буржуазных котелков солидных собственников «шикарных и благоустроенных предприятий»...
А рядом - другие многочисленные чины штабов, когда-то победоносных армий, бывшие камер-юнкера царского двора, блестящие командиры гвардейских полков, титулованные дамы и почтенные промышленные посредники между Деникиным, Врангелем и союзниками - ныне терпеливо дожидающиеся очереди в приемной представителя Внешторга, храня на лицах выражение трогательного смирения, граничащего с почтительностью и самой неподдельной лояльностью «к существующей власти»...
Вся эта компания - клубок червей, незримо подтачивающих последние устои белой идеологии, раздувающие в глубинах сознания масс искру сомнения, толкающие к переоценке, самокритике и, наконец, разочарованию. Но все эти печальные результаты - печальные плоды деловой работы нео-капиталистов; что им за дело до этих моральных последствий их «борьбы за личное благополучие», что им за дело до широкой эмиграции, которая в свое время так доверчиво пошла за ними и которую они сами теперь толкнули на горький путь разочарований; что им за дело, наконец, до белого движения, как такового, которое они теперь своей работой разрушают...
Они играли в белой масти, пока та была козырной, теперь же переменили свои карты на красные.
В заключение печальной повести о героях белого тыла следует сказать, что эти слои русской эмиграции, конечно, забронированы своими капиталами и связями от всякого рода «общеэмигрантских неприятностей».
…положение неустроившегося большинства ухудшается беспрерывно под влиянием двух причин, находящихся в тесной зависимости с рядом факторов международной политики и социальной жизни народов. С одной стороны, ухудшению содействует все продолжающаяся перемена в отрицательную сторону отношений к эмигрантскому большинству правительств европейских стран, с другой стороны, «устроившаяся» эмиграция всех оттенков, по мере своего прочного обоснования и закрепления за собою позиций, повинуясь социальному неизменному закону борьбы за труд и хлеб; увеличивая и упрочивая свое благополучие, уменьшает и расшатывает остатки мизерного благополучия других, не сумевших войти в битву с жизнью достаточно вооруженными.