Иван Поляков о белых. Часть V
Из книги белогвардейского начштаба Ивана Алексеевича Полякова «Донские казаки в борьбе с большевиками».
Первая встреча представителей донского и Добровольческого командования произошла в станице Манычской. …ничего положительного это совещание не дало и лишь поставило под знак вопроса взаимоотношения донского и Добровольческого командований…
[Читать далее]Здесь же на совещании в ст. Манычской выяснилась крайняя нетерпимость ген. А. Деникина к немцам, что, по мнению донского командования, не отвечало ни моменту, ни обстоятельствам. Генерал Деникин негодовал, например, даже на то, что мною для боя за селение Батайск в боевом приказании Задонскому отряду было, между прочим, сказано, что правее нашего отряда будут действовать германцы, а левее - отряд полк. Глазенапа Добровольческой армии. Генерал Деникин считал недопустимым и унизительным действия добровольцев рядом с немцами и требовал уничтожить это распоряжение. Выполнить его просьбу уже было невозможно, ибо бой фактически произошел три дня тому назад, закончившись полной победой над красными этих трех своеобразных «союзников». Правая колонна - германцы: с присущей им пунктуальностью и тщательностью выполнившие приказ начальства...
Средняя колонна - Донцы рассуждали просто: главный враг - большевики; соседи справа и слева наступают против красных, значит, они - союзники и друзья.
Наконец, левая колонна - были добровольцы. Я не знаю, как они были настроены, но полагаю, что едва ли они могли быть недовольны, отлично сознавая, что благодаря поддержки немцев… их задача была сильно облегчена и они достигли цели с наименьшими усилиями и жертвами.
Как тогда, так и сейчас я не мог ни понять, ни подыскать оправдание поведению верхов Добровольческой армии в отношении немцев. С одной стороны, генерал Деникин до мелочности отстаивал чистоту принципа верности союзникам, а с другой он настойчиво просил у Дона помощи оружием и снаряжением, причем принимая таковую, определенно знал, что все это донским правительством получено от германцев и Украины. Одновременно добровольческая пресса с согласия и одобрения Добровольческого командования, метала гром и молнии против Скоропадского и немцев, клеймила и называла всех изменниками, кто поддерживал контакт с немцами, а в то же время начальник штаба Добровольческой армии ген. Романовский, в тяжелые минуты напряженных боев и недостатка боевых припасов, звал меня к аппарату, слезно прося помочь им пушками, снарядами и патронами, обычно добавляя в разговоре, что если у нас нет запасов в складах, то все нужное для них мы можем получить от немцев. Ясно, что игра велась без проигрыша: пока главенствуют немцы, их можно использовать не непосредственно, а через Дон; окажутся победителями союзники - Добровольческая армия чиста перед ними.
Генерала Деникина... сильно раздражало наличие в донском штабе… компрометирующего документа, говорившего о совместных действиях добровольцев и немцев под Батайском, почему он и настаивал на его уничтожении.
Зародившаяся в кругах Добровольческой армии ненависть к германцам, вскоре заразила и донскую оппозицию, всегда имевшую теплую поддержку в лице Добровольческого командования. Я помню, как в августе месяце на одном из заседаний Войскового Круга раздались голоса оппозиции, обвинявшей атамана за его сношения с немцами и ставившие в пример кристальную чистоту Добровольческой армии и ее непоколебимую веру в союзников. Тогда П. Н. Краснов встал и сказал: «Да, да господа, Добровольческая армия чиста и непогрешима. Но ведь это я, донской атаман, своими руками беру грязные немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии. Весь позор этого дела лежит на мне». Меткая фраза атамана вызвала гром аплодисментов и нападки временно прекратились.
Надо еще сказать, что на Манычском совещании донской атаман обещал генералу Деникину взять на себя заботу о раненых и больных добровольцах, предоставить им широкие квартиры, обеспечить свободный приток пополнений, устроить на территории Дона вербовочные бюро и вообще быть источником снабжения для Добровольческой армии. А взамен всего этого добровольцы обещали охранять Дон со стороны Кубани. Казалось, принятые обязательства далеко не были равноценны, но несмотря на это, при всяком удобном случае командование Добровольческой армии подчеркивало лишь свою миссию и за это ставило в обязанность Дону во всем помогать им. …такая постановка вопроса, естественно, часто раздражала донское командование. Действительно: не отрицая необходимости обоюдной помощи уже по одному тому, что мы были соседи и у нас был один и тот же враг - большевики, никак нельзя было согласиться, чтобы нашу помощь добровольцы расценивали, как компенсацию за охрану ими юго-восточной границы Дона. Если Добровольческая армия прикрывала донскую землю со стороны Кубани, то же самое еще в большей степени выполняла донская армия, прикрывая добровольцев с севера, т. е. с главного направления. Здесь большевики силой в пять армий ежедневно пытались пробить казачий фронт, тогда как против Добровольческой армии находилась одна плохо организованная и оторванная от центра Кавказская красная армия... Замалчивали, не хотели слушать и учитывать тот факт, что ведь только под крылышком Дона и его защитой Добровольческая армия могла произвести реорганизацию и пополниться живой и материальной силой и вновь стать боеспособной...
В общем, никаких выгод Манычское совещание Дону не принесло. На главном направлении, ведущем к центру России, Дон оставался одиноким. Обнаружилась лишь разница во взглядах донского и Добровольческого командований в достижении главной цели - уничтожении большевизма... Наконец, поведение ген. Деникина на этом совещании, его манера, тон и форма разговора с донским атаманом служили дурным предзнаменованием...
Между тем, изолированность войска, его одиночество и безысходность положения побуждали донскую власть, не теряя времени, искать себе поддержку и союзников вне Дона. Но кто мог помочь тогда войску? Только немцы и Украина. Таково было общее мнение и донской власти и того фронтового казачества... Никто другой как казачья масса, в лице Круга Спасения Дона, заложила основу и дала тон будущим отношениям между Доном и немцами. Простые казаки, составлявшие названный Круг… видели и ясно сознавали, что… казачеству необходима помощь... Вот эти-то мотивы и заставили казачество смотреть на немцев не как на врагов, а как на союзников и стремиться приход германцев использовать в целях себе помощи. Вступив в управление краем, атаман Краснов в этом отношении, в сущности, только продолжил политику, начатую Крутом Спасения Дона...
Сближение донской власти с германцами имело следствием и то, что они охотно пропускали с Украины офицеров на Дон, зная, однако что значительное количество их уезжает на пополнение в Добровольческую армию. Не протестовали немцы и против того, что снаряды и патроны, получаемые для донской армии, частью переотправляются нами в Добровольческую армию...
Такое индифферентное отношение немцев к Добровольческой армии продолжалось до тех пор, пока в Екатеринодарских газетах не стали появляться статьи с открытыми призывами объявления войны Украине и необходимости изгнания немцев. В связи с этим майор фон-Кохенгаузен просил атамана путем личных переговоров воздействовать на Екатеринодарскую прессу. Генерал Краснов обратился с просьбой к генералу Деникину… но его обращение успеха не имело. Тогда немцы… стали чинить препятствия проезду офицеров в Добровольческую армию и потребовали от нас обещание, что получаемое нами снабжение не будет передаваться добровольцам. С целью контроля за выполнением этого они выставили у Батайска особые немецкие заставы. Однако… немцы в действительности закрывали глаза, что минуя их посты в Батайске, наши грузовые автомобили с патронами и снарядами шли на Кущевку или Кагальницкую, а оттуда, перегружаясь, отправлялись далее на Тихорецкую к добровольцам...
Регулярное получение с Украины военного имущества дало возможность донскому командованию наладить правильное снабжение действующих войск боевыми припасами...
Снабжение нас боевыми припасами шло беспрепятственно вплоть до июня месяца. В конце же этого месяца у немцев произошла какая-то заминка в снабжении нас боевыми припасами... Оказалось, кем-то были пущены невероятные слухи, будто бы чехословаки заняли Саратов, Царицын и Астрахань и таким образом образовался «восточный фронт» против немцев. …закрыв предварительно источник снабжения Дона, немецкая делегация… поставила генералу Краснову несколько прямых и весьма щекотливых вопросов. Делегация заявила, что Германия считает себя союзницей Дона в войне казаков с большевиками, что это она уже доказала всемерно помогая войску в этой борьбе вплоть до вооруженного вмешательства... Теперь, когда носятся слухи об образовании «восточного фронта», который союзники постараются использовать против Германии, последняя признает нужным знать, какую в этом случае позицию займет Дон, Кубань и вообще юго-восток.
…германцы были наши враги-победители. Правда, они никогда этого не подчеркивали и наоборот, в отношении донской власти держались с большим тактом... Командование донской армии их просило и справедливость требует отметить, что его просьбы они всегда исполняли. Иные чувства и побуждения питали мы к союзникам. Их в отношении России, той России, которая своевременными колоссальными жертвами на полях Пруссии, приостановила успех Германии, и тем самым оказав давлеющее значение на Западный фронт, быть может, спасла Францию от полного разгрома - их считали юридически и морально обязанными помочь тем, кто не признал позорного Брест-Литовского мира и кто боролся с властью красного интернационала. И что же?..
Сделав кой-какие жалкие подачки, наши союзники, прежде всего, бросились изыскивать способы наиболее прибыльной оккупации тех или иных местностей России и бесконтрольного расхищения богатств нашей Родины в минуту ее немощи. Так обычно у одинокой, оставленной всеми друзьями, безнадежной больной или умирающей ее алчные приживалки и челядь расхищают ее ценности. Какими же терминами следует охарактеризовать эту политику наших союзников, к каковым и ген. Деникин и его узкое окружение страдали переизбытком чувств верности.
Я хорошо помню озабоченность П. Н. Краснова, когда он рассказывал мне о своем разговоре с немецкой делегацией. Прямыми их вопросами он был прижат к стене... Какой ответ должен был дать атаман? Признаться немцам, что при приближении союзников Дон примкнет к ним и обратит свое оружие против германцев, значило бы бросить донское казачество снова в объятия красных.
…атаман, скрепя сердце, заявил немцам, что Дон в этом случае останется нейтральным...
Ответ удовлетворил немцев, но они настаивали на зафиксировании его в письменной форме в виде письма Императору Вильгельму. Пришлось согласиться и на это...
В начале письма атаман сообщал о геройстве и успешной борьбе донских казаков с большевиками... Далее, перечисляя нужды войска, атаман просил признать права Всевеликого войска донского на самостоятельное существование, а впоследствии и всей федерации под именем Доно-Кавказского союза; признать Дон в прежних границах и разрешить спор с Украиной в пользу присоединения к Дону ему принадлежащего Таганрогского округа; содействовать присоединению к Дону по стратегическим соображениям городов Камышин, Царицын, Воронеж и станций Лиски и Поворино; оказать давление на Советскую власть и принудить ее очистить территорию Дона и весь район, имеющий войти в Доно-Кавказский союз, помочь войску орудиями, ружьями, боевыми припасами, инженерным имуществом и устроить на Дону орудийный, ружейный, снарядный и патронный заводы.
За эти услуги Всевеликое войско донское обязывалось соблюдать полный нейтралитет во время мировой борьбы народов и не допускать на свою территорию враждебных Германскому народу вооруженных сил...
Вместе с этим германцам предоставлялись права преимущественного вывоза избытков продовольствия и сырья за удовлетворением местных потребностей, а взамен этого ставилось условием доставить на Дон сельскохозяйственные машины, химические продукты и оборудование потребных Дону разнообразных заводов и фабрик.
Наконец, Германии были обещаны особые льготы по помещению капиталов в донские предприятия промышленные и торговые, в частности по устройству и эксплуатации новых водных и иных путей...
Союзники были далеко. О них долетали смутные, разноречивые вести. Да и что сделали они для России в тяжелую минуту? А немцы были здесь, под боком. Они охотно обещали помочь донцам в их борьбе с большевиками, но, естественно, не даром, а под условием известных компенсаций. Поступи атаман иначе, двери складов снарядов, оружия и патронов были бы навсегда закрыты для Дона. Боевой успех на фронте всецело зависел от снабжения... Приходилось учитывать и то, что на войске донском лежала моральная обязанность помогать снабжением Добровольческой армии. Ее командование… не считаясь с условиями обстановки, не только не желало непосредственно сноситься с германскими властями, но и заняло явно враждебную к ним позицию. А наряду с этим оно настойчиво просило Дон получаемым снаряжением и боевыми припасами снабжать и ее армию. Так генерал Деникин и его окружение на всякий случай страховали себя на будущее, сохраняя чистоту «союзнической» ориентации и не пятная ее сношением с германцами. Любопытно то, что немцы об этом хорошо были осведомлены. …они были крайне поражены, когда узнали, что поведение Краснова осуждается кругами Добровольческой армии, что его реальная политика вызывает в Екатеринодаре негодование и дает повод к незаслуженным упрекам и обвинениям атамана, в «измене России», в «продаже Дона немцам», в «германофильстве».
…ни реальная политика донской власти, ни средства (временная самостоятельность Дона и принятие немецкой помощи для создания на Дону прочной базы для дальнейшей борьбы с Советской властью), применяемые атаманом для достижения главной, национальной цели - освобождения России от большевиков, не нашли ни сочувствия, ни поддержки в высших добровольческих кругах. Краснова не поняли. Даже больше: ему предъявили тягчайшие обвинения, его стали травить. Гнусной клеветой и сплетнями, пускаемыми Добровольческой прессой, стремились подорвать авторитет атамана среди казачества.
Трещина, образовавшаяся вначале между донским и Добровольческим командованием, расширилась, обратившись в пропасть, уничтожить или засыпать каковую уже оказалось невозможным.
Вопрос взаимоотношений Дона с Добровольческой армией, или иначе говоря рознь вождей Белого движения, представляет значительный интерес. Та уродливая форма, которую принял этот вопрос, не могла не оказать отрицательного влияния на общий ход борьбы на юге...
Первые соприкосновения Дона с Добровольческой армией зародились еще при атамане Каледине, когда в Новочеркасск прибыл ген. Алексеев и Быховские узники, приступившие к созданию противобольшевистской организации, именуя ее Добровольческой армией. В то время большевизм в сущности нигде не встречал серьезного сопротивления и быстро ширился по всей России, опережая чаяния даже наиболее оптимистически настроенных его вождей. Однако несмотря на такой ошеломляющий успех, совет народных Комиссаров далеко не считал свое положение прочным и потому весьма ревниво относился к тому, что могло поколебать его позицию. Вести с Дона уже давно беспокоили Красную Москву. Беспокойство усилилось, когда стало известно о начавшемся Формировании Добровольческой армии с целью свергнуть большевистскую власть...
При таких условиях формирование Добровольческой армии и, в связи с этим, присутствие на Дону видных русских генералов, расцениваемых революционной демократией и... фронтовым казачеством, ярыми «контрреволюционерами», дало повод фронтовикам говорить: «все зло на Дону - от добровольцев, офицеров, буржуев и помещиков, бежавших в Новочеркасск из России; не будь их, большевики не беспокоили бы нас»...
Когда обстановка ухудшилась и большевики стальным кольцом сжали Новочеркасск, взгляды фронтовиков стали находить отражение и в части общества... Я не раз слышал, как опасаясь за свою судьбу, горожане вторили фронтовикам, говоря: «без сомнения, присутствие здесь Добровольческой армии притягивает большевиков, не будь ее, красные не напирали бы на Дон и позволили бы нам «самоопределиться».
Чем обстановка становилась тревожнее, тем больше муссировалось подобное мнение, достигая Ростова и вызывая в рядах добровольцев естественное недовольство.
Калединский выстрел еще сильнее сгустил атмосферу. По городу ползли зловещие слухи и мрачные предположения, пугавшие обывателя. Соболезнуя Каледину, говорили: «В тяжелую минуту все оставили Алексея Максимовича и даже добровольцы, которых он любил и которым во всем помогал, заявили ему, что они оставят донскую землю и куда-то уйдут».
Действительно, через несколько дней после смерти Каледина… Добровольческая армия, спасая себя, ушла на Кубань, предоставив г. Новочеркасск и Ростов их собственным силам. Уход в критический момент добровольцев охладил среди обывателей донской столицы симпатии к ним и даже вызвал ропот и недовольство.
…наконец, пришла дорогая весть: Добровольческая армия вернулась в донскую землю и принесла донцам помощь. Но эта радость была непродолжительна. Добровольцы действительно пришли, но… Добровольческая армия без предварительной основательной реорганизации и пополнения живой и материальной силой, конечно, не была способна к серьезным боевым действиям. Это подтвердили и ее руководители, заявив нам, что не ранее, как только через 1-2 месяца армия сможет приступить к боевым действиям, а прежде этого, она должна отдохнуть, укомплектоваться, пополнить свою материальную часть и в этом ей «обязан» прийти на помощь Дон. Таким образом, расчеты донского командования на помощь Добровольческой армии не оправдались. Однако… рождалась уверенность, что совместными дружными усилиями казаков и добровольцев удастся быстро справиться с большевиками. Наличие этих данных, казалось, обеспечивало возможность установления самых тесных и дружеских взаимоотношений между Доном и Добровольческой армией. Но несмотря на такие благоприятные условия, достигнуть этого все же не удалось и мне думается, что причина этого лежала с одной стороны в личных качествах ген. Деникина и его ближайших помощников, а с другой - в характере командующего донской армией ген. С. Денисова. …когда Добровольческая армия вернулась на Дон, ее вожди гордились сознанием, что им удалось, несмотря на чрезвычайно трудные условия, сохранить остатки армии и вывести их из большевистского кольца... Но к сожалению, приходится засвидетельствовать и то, что первое наше общение с руководителями Добровольческой армии, показало нам, что эта, я бы сказал, законная гордость переходит у них в надменность. Уже при первой встрече с донским атаманом ген. Деникин проявил чрезвычайное высокомерие. Он говорил с ген. Красновым таким тоном, каковой можно было допустить еще в отношении командира полка ему подчиненного, но ни в коем случае не в отношении атамана войска донского. Ген. Деникин, видимо, не хотел считаться с тем, что генерал Краснов, прежде всего, не подчинен ему…
…у ген. Деникина не было никаких оснований относиться пренебрежительно к войску, а надменно к атаману и к донскому командованию... Однако с точки зрения ген. Деникина, все было плохо на Дону, все ему не нравилось, все критиковало его окружение...
Попытка ген. Деникина, когда Добровольческая армия только что вернулась на Дон), подчинить себе войско донское, вызвала горячий протест со стороны Денисова. Он сердился и резко осуждал такое намерение Добровольческого командования... Выходило будто бы нам хотели сказать: земля ваша велика и обильна, войско большое, а порядка в нем нет, поэтому мы пришли царствовать над вами. …беспочвенные притязания Добровольческого командования, не отвечавшие ни обстановке, ни психологии казачества того времени, не нашли сочувствия в донском правительстве, а в казачьих массах вызвали удивление, граничащее с протестом. Осталось недовольно и донское командование. Добровольцам было сказано, что о подчинении Дона разговора быть не может...
Такой ответ не удовлетворил генерала Деникина и дал лишь повод к накоплению у него неприязненных чувств к донской власти. Эти чувства нашли яркое отражение на совещании донского и Добровольческого командования в ст. Манычской 15 мая 1918 года.
…ни к какому положительному решению совещание не пришло. Участники разъехались раздраженными, каждый дав волю своим чувствам и каждый сетуя один на другого. Надменность, проявленная здесь ген. А. Деникиным, обидела донцов. Равняясь на него, тот же резкий тон усвоило и его окружение, что конечно, еще больше обострило и без того натянутые отношения.
Диаметрально противоположными оказались и взгляды на немцев, что опять лишь усилило охлаждение между Доном и Добровольческой армией.
Политика атамана в отношении германцев, раздражала круги Добровольческой армии и они в резкой форме осуждали генерала Краснова... Мероприятия донского атамана не нашли сочувствия и у генерала Алексеева, о чем свидетельствуют его письма к ген. Деникину от 26 и 30 июня 1918 года. В них ген. Алексеев дает отрицательную оценку деятельности ген. Краснова... …у добровольцев был кумир - союзники… …наше стремление присоединить к Дону, и, конечно, только временно, ближайшие пограничные города… и… несколько узловых станций… ген. Алексеев трактует так: «воспользоваться случаем и округлить границы будущего «государства» за счет Великороссии, присоединением пунктов на которые «Всевеликое» отнюдь претендовать не может»...
Национальные стремления ген. Краснова он с добавкой иронии окрашивает в «самостийный» цвет, что бесспорно лишь усилило взаимное непонимание и недоверие между генералами Красновым и Деникиным. Далее: вынужденное обстоятельствами заявление донской власти - держать вооруженный нейтралитет и не допускать никакой вражеской силы на территорию Дона, - весьма обеспокоило ген. Алексеева и сообщая об этом ген. Деникину, он советует Добровольческой армии обратить на это внимание. В конце же письма ген. Алексеев говорит: «Должен откровенно сказать, что обостренность отношений между генералами Красновым и командованием Добровольческой армией, достигшая крайних пределов и основанная меньше на сути дела, чем на характере сношений, на тонне бумаг и телеграмм, парализует совершенно всякую работу»...
Добровольческая армия… стремилась объединить осколки бывшей России в Единую, Неделимую. Все преследовавшие ту же цель, но другой дорогой, безжалостно отметались, расцениваясь добровольческими кругами если не врагами, то во всяком случае отщепенцами, делались предметом критики, травли и насмешек. Ни для кого не тайна, что вожди Добровольческой армии проявили крайнюю нетерпимость в отношении самостоятельных временных образований, как Украина, Дон, Грузия, Крым и т. д. И не только нетерпимость, но даже враждебность и особенно к тем образованиям, которые не хотели признать, что Добровольческая армия в лице ген. Деникина олицетворяет всю Россию. Мало того, в вопросах политических, обычно щекотливых и тонких, требовавших большой гибкости ума и дипломатической изворотливости, ген. Деникин проявлял резкую военную прямолинейность, похвальную, может быть, для честного солдата и отличного начальника, но несоответствующую для той роли, которой судьба его наделила.
С точки зрения обывательской, так сказать, житейской, прямолинейность, неоспоримо весьма почтенное и уважаемое качество. Но политика, особенно внешняя, имеет свою иную идеологию. В истории государств можно найти неоднократные подтверждения тому, что чем политика была вероломнее, лукавее, эгоистичнее и, быть может беспринципнее, тем чаще она давала государству максимум благополучия и благоденствия. Лица, проводившие ее с точки зрения национальной идеи своего государства, обычно расценивались большими патриотами и благодарное потомство воздвигало им памятники.
Первая встреча представителей донского и Добровольческого командования произошла в станице Манычской. …ничего положительного это совещание не дало и лишь поставило под знак вопроса взаимоотношения донского и Добровольческого командований…
[Читать далее]Здесь же на совещании в ст. Манычской выяснилась крайняя нетерпимость ген. А. Деникина к немцам, что, по мнению донского командования, не отвечало ни моменту, ни обстоятельствам. Генерал Деникин негодовал, например, даже на то, что мною для боя за селение Батайск в боевом приказании Задонскому отряду было, между прочим, сказано, что правее нашего отряда будут действовать германцы, а левее - отряд полк. Глазенапа Добровольческой армии. Генерал Деникин считал недопустимым и унизительным действия добровольцев рядом с немцами и требовал уничтожить это распоряжение. Выполнить его просьбу уже было невозможно, ибо бой фактически произошел три дня тому назад, закончившись полной победой над красными этих трех своеобразных «союзников». Правая колонна - германцы: с присущей им пунктуальностью и тщательностью выполнившие приказ начальства...
Средняя колонна - Донцы рассуждали просто: главный враг - большевики; соседи справа и слева наступают против красных, значит, они - союзники и друзья.
Наконец, левая колонна - были добровольцы. Я не знаю, как они были настроены, но полагаю, что едва ли они могли быть недовольны, отлично сознавая, что благодаря поддержки немцев… их задача была сильно облегчена и они достигли цели с наименьшими усилиями и жертвами.
Как тогда, так и сейчас я не мог ни понять, ни подыскать оправдание поведению верхов Добровольческой армии в отношении немцев. С одной стороны, генерал Деникин до мелочности отстаивал чистоту принципа верности союзникам, а с другой он настойчиво просил у Дона помощи оружием и снаряжением, причем принимая таковую, определенно знал, что все это донским правительством получено от германцев и Украины. Одновременно добровольческая пресса с согласия и одобрения Добровольческого командования, метала гром и молнии против Скоропадского и немцев, клеймила и называла всех изменниками, кто поддерживал контакт с немцами, а в то же время начальник штаба Добровольческой армии ген. Романовский, в тяжелые минуты напряженных боев и недостатка боевых припасов, звал меня к аппарату, слезно прося помочь им пушками, снарядами и патронами, обычно добавляя в разговоре, что если у нас нет запасов в складах, то все нужное для них мы можем получить от немцев. Ясно, что игра велась без проигрыша: пока главенствуют немцы, их можно использовать не непосредственно, а через Дон; окажутся победителями союзники - Добровольческая армия чиста перед ними.
Генерала Деникина... сильно раздражало наличие в донском штабе… компрометирующего документа, говорившего о совместных действиях добровольцев и немцев под Батайском, почему он и настаивал на его уничтожении.
Зародившаяся в кругах Добровольческой армии ненависть к германцам, вскоре заразила и донскую оппозицию, всегда имевшую теплую поддержку в лице Добровольческого командования. Я помню, как в августе месяце на одном из заседаний Войскового Круга раздались голоса оппозиции, обвинявшей атамана за его сношения с немцами и ставившие в пример кристальную чистоту Добровольческой армии и ее непоколебимую веру в союзников. Тогда П. Н. Краснов встал и сказал: «Да, да господа, Добровольческая армия чиста и непогрешима. Но ведь это я, донской атаман, своими руками беру грязные немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии. Весь позор этого дела лежит на мне». Меткая фраза атамана вызвала гром аплодисментов и нападки временно прекратились.
Надо еще сказать, что на Манычском совещании донской атаман обещал генералу Деникину взять на себя заботу о раненых и больных добровольцах, предоставить им широкие квартиры, обеспечить свободный приток пополнений, устроить на территории Дона вербовочные бюро и вообще быть источником снабжения для Добровольческой армии. А взамен всего этого добровольцы обещали охранять Дон со стороны Кубани. Казалось, принятые обязательства далеко не были равноценны, но несмотря на это, при всяком удобном случае командование Добровольческой армии подчеркивало лишь свою миссию и за это ставило в обязанность Дону во всем помогать им. …такая постановка вопроса, естественно, часто раздражала донское командование. Действительно: не отрицая необходимости обоюдной помощи уже по одному тому, что мы были соседи и у нас был один и тот же враг - большевики, никак нельзя было согласиться, чтобы нашу помощь добровольцы расценивали, как компенсацию за охрану ими юго-восточной границы Дона. Если Добровольческая армия прикрывала донскую землю со стороны Кубани, то же самое еще в большей степени выполняла донская армия, прикрывая добровольцев с севера, т. е. с главного направления. Здесь большевики силой в пять армий ежедневно пытались пробить казачий фронт, тогда как против Добровольческой армии находилась одна плохо организованная и оторванная от центра Кавказская красная армия... Замалчивали, не хотели слушать и учитывать тот факт, что ведь только под крылышком Дона и его защитой Добровольческая армия могла произвести реорганизацию и пополниться живой и материальной силой и вновь стать боеспособной...
В общем, никаких выгод Манычское совещание Дону не принесло. На главном направлении, ведущем к центру России, Дон оставался одиноким. Обнаружилась лишь разница во взглядах донского и Добровольческого командований в достижении главной цели - уничтожении большевизма... Наконец, поведение ген. Деникина на этом совещании, его манера, тон и форма разговора с донским атаманом служили дурным предзнаменованием...
Между тем, изолированность войска, его одиночество и безысходность положения побуждали донскую власть, не теряя времени, искать себе поддержку и союзников вне Дона. Но кто мог помочь тогда войску? Только немцы и Украина. Таково было общее мнение и донской власти и того фронтового казачества... Никто другой как казачья масса, в лице Круга Спасения Дона, заложила основу и дала тон будущим отношениям между Доном и немцами. Простые казаки, составлявшие названный Круг… видели и ясно сознавали, что… казачеству необходима помощь... Вот эти-то мотивы и заставили казачество смотреть на немцев не как на врагов, а как на союзников и стремиться приход германцев использовать в целях себе помощи. Вступив в управление краем, атаман Краснов в этом отношении, в сущности, только продолжил политику, начатую Крутом Спасения Дона...
Сближение донской власти с германцами имело следствием и то, что они охотно пропускали с Украины офицеров на Дон, зная, однако что значительное количество их уезжает на пополнение в Добровольческую армию. Не протестовали немцы и против того, что снаряды и патроны, получаемые для донской армии, частью переотправляются нами в Добровольческую армию...
Такое индифферентное отношение немцев к Добровольческой армии продолжалось до тех пор, пока в Екатеринодарских газетах не стали появляться статьи с открытыми призывами объявления войны Украине и необходимости изгнания немцев. В связи с этим майор фон-Кохенгаузен просил атамана путем личных переговоров воздействовать на Екатеринодарскую прессу. Генерал Краснов обратился с просьбой к генералу Деникину… но его обращение успеха не имело. Тогда немцы… стали чинить препятствия проезду офицеров в Добровольческую армию и потребовали от нас обещание, что получаемое нами снабжение не будет передаваться добровольцам. С целью контроля за выполнением этого они выставили у Батайска особые немецкие заставы. Однако… немцы в действительности закрывали глаза, что минуя их посты в Батайске, наши грузовые автомобили с патронами и снарядами шли на Кущевку или Кагальницкую, а оттуда, перегружаясь, отправлялись далее на Тихорецкую к добровольцам...
Регулярное получение с Украины военного имущества дало возможность донскому командованию наладить правильное снабжение действующих войск боевыми припасами...
Снабжение нас боевыми припасами шло беспрепятственно вплоть до июня месяца. В конце же этого месяца у немцев произошла какая-то заминка в снабжении нас боевыми припасами... Оказалось, кем-то были пущены невероятные слухи, будто бы чехословаки заняли Саратов, Царицын и Астрахань и таким образом образовался «восточный фронт» против немцев. …закрыв предварительно источник снабжения Дона, немецкая делегация… поставила генералу Краснову несколько прямых и весьма щекотливых вопросов. Делегация заявила, что Германия считает себя союзницей Дона в войне казаков с большевиками, что это она уже доказала всемерно помогая войску в этой борьбе вплоть до вооруженного вмешательства... Теперь, когда носятся слухи об образовании «восточного фронта», который союзники постараются использовать против Германии, последняя признает нужным знать, какую в этом случае позицию займет Дон, Кубань и вообще юго-восток.
…германцы были наши враги-победители. Правда, они никогда этого не подчеркивали и наоборот, в отношении донской власти держались с большим тактом... Командование донской армии их просило и справедливость требует отметить, что его просьбы они всегда исполняли. Иные чувства и побуждения питали мы к союзникам. Их в отношении России, той России, которая своевременными колоссальными жертвами на полях Пруссии, приостановила успех Германии, и тем самым оказав давлеющее значение на Западный фронт, быть может, спасла Францию от полного разгрома - их считали юридически и морально обязанными помочь тем, кто не признал позорного Брест-Литовского мира и кто боролся с властью красного интернационала. И что же?..
Сделав кой-какие жалкие подачки, наши союзники, прежде всего, бросились изыскивать способы наиболее прибыльной оккупации тех или иных местностей России и бесконтрольного расхищения богатств нашей Родины в минуту ее немощи. Так обычно у одинокой, оставленной всеми друзьями, безнадежной больной или умирающей ее алчные приживалки и челядь расхищают ее ценности. Какими же терминами следует охарактеризовать эту политику наших союзников, к каковым и ген. Деникин и его узкое окружение страдали переизбытком чувств верности.
Я хорошо помню озабоченность П. Н. Краснова, когда он рассказывал мне о своем разговоре с немецкой делегацией. Прямыми их вопросами он был прижат к стене... Какой ответ должен был дать атаман? Признаться немцам, что при приближении союзников Дон примкнет к ним и обратит свое оружие против германцев, значило бы бросить донское казачество снова в объятия красных.
…атаман, скрепя сердце, заявил немцам, что Дон в этом случае останется нейтральным...
Ответ удовлетворил немцев, но они настаивали на зафиксировании его в письменной форме в виде письма Императору Вильгельму. Пришлось согласиться и на это...
В начале письма атаман сообщал о геройстве и успешной борьбе донских казаков с большевиками... Далее, перечисляя нужды войска, атаман просил признать права Всевеликого войска донского на самостоятельное существование, а впоследствии и всей федерации под именем Доно-Кавказского союза; признать Дон в прежних границах и разрешить спор с Украиной в пользу присоединения к Дону ему принадлежащего Таганрогского округа; содействовать присоединению к Дону по стратегическим соображениям городов Камышин, Царицын, Воронеж и станций Лиски и Поворино; оказать давление на Советскую власть и принудить ее очистить территорию Дона и весь район, имеющий войти в Доно-Кавказский союз, помочь войску орудиями, ружьями, боевыми припасами, инженерным имуществом и устроить на Дону орудийный, ружейный, снарядный и патронный заводы.
За эти услуги Всевеликое войско донское обязывалось соблюдать полный нейтралитет во время мировой борьбы народов и не допускать на свою территорию враждебных Германскому народу вооруженных сил...
Вместе с этим германцам предоставлялись права преимущественного вывоза избытков продовольствия и сырья за удовлетворением местных потребностей, а взамен этого ставилось условием доставить на Дон сельскохозяйственные машины, химические продукты и оборудование потребных Дону разнообразных заводов и фабрик.
Наконец, Германии были обещаны особые льготы по помещению капиталов в донские предприятия промышленные и торговые, в частности по устройству и эксплуатации новых водных и иных путей...
Союзники были далеко. О них долетали смутные, разноречивые вести. Да и что сделали они для России в тяжелую минуту? А немцы были здесь, под боком. Они охотно обещали помочь донцам в их борьбе с большевиками, но, естественно, не даром, а под условием известных компенсаций. Поступи атаман иначе, двери складов снарядов, оружия и патронов были бы навсегда закрыты для Дона. Боевой успех на фронте всецело зависел от снабжения... Приходилось учитывать и то, что на войске донском лежала моральная обязанность помогать снабжением Добровольческой армии. Ее командование… не считаясь с условиями обстановки, не только не желало непосредственно сноситься с германскими властями, но и заняло явно враждебную к ним позицию. А наряду с этим оно настойчиво просило Дон получаемым снаряжением и боевыми припасами снабжать и ее армию. Так генерал Деникин и его окружение на всякий случай страховали себя на будущее, сохраняя чистоту «союзнической» ориентации и не пятная ее сношением с германцами. Любопытно то, что немцы об этом хорошо были осведомлены. …они были крайне поражены, когда узнали, что поведение Краснова осуждается кругами Добровольческой армии, что его реальная политика вызывает в Екатеринодаре негодование и дает повод к незаслуженным упрекам и обвинениям атамана, в «измене России», в «продаже Дона немцам», в «германофильстве».
…ни реальная политика донской власти, ни средства (временная самостоятельность Дона и принятие немецкой помощи для создания на Дону прочной базы для дальнейшей борьбы с Советской властью), применяемые атаманом для достижения главной, национальной цели - освобождения России от большевиков, не нашли ни сочувствия, ни поддержки в высших добровольческих кругах. Краснова не поняли. Даже больше: ему предъявили тягчайшие обвинения, его стали травить. Гнусной клеветой и сплетнями, пускаемыми Добровольческой прессой, стремились подорвать авторитет атамана среди казачества.
Трещина, образовавшаяся вначале между донским и Добровольческим командованием, расширилась, обратившись в пропасть, уничтожить или засыпать каковую уже оказалось невозможным.
Вопрос взаимоотношений Дона с Добровольческой армией, или иначе говоря рознь вождей Белого движения, представляет значительный интерес. Та уродливая форма, которую принял этот вопрос, не могла не оказать отрицательного влияния на общий ход борьбы на юге...
Первые соприкосновения Дона с Добровольческой армией зародились еще при атамане Каледине, когда в Новочеркасск прибыл ген. Алексеев и Быховские узники, приступившие к созданию противобольшевистской организации, именуя ее Добровольческой армией. В то время большевизм в сущности нигде не встречал серьезного сопротивления и быстро ширился по всей России, опережая чаяния даже наиболее оптимистически настроенных его вождей. Однако несмотря на такой ошеломляющий успех, совет народных Комиссаров далеко не считал свое положение прочным и потому весьма ревниво относился к тому, что могло поколебать его позицию. Вести с Дона уже давно беспокоили Красную Москву. Беспокойство усилилось, когда стало известно о начавшемся Формировании Добровольческой армии с целью свергнуть большевистскую власть...
При таких условиях формирование Добровольческой армии и, в связи с этим, присутствие на Дону видных русских генералов, расцениваемых революционной демократией и... фронтовым казачеством, ярыми «контрреволюционерами», дало повод фронтовикам говорить: «все зло на Дону - от добровольцев, офицеров, буржуев и помещиков, бежавших в Новочеркасск из России; не будь их, большевики не беспокоили бы нас»...
Когда обстановка ухудшилась и большевики стальным кольцом сжали Новочеркасск, взгляды фронтовиков стали находить отражение и в части общества... Я не раз слышал, как опасаясь за свою судьбу, горожане вторили фронтовикам, говоря: «без сомнения, присутствие здесь Добровольческой армии притягивает большевиков, не будь ее, красные не напирали бы на Дон и позволили бы нам «самоопределиться».
Чем обстановка становилась тревожнее, тем больше муссировалось подобное мнение, достигая Ростова и вызывая в рядах добровольцев естественное недовольство.
Калединский выстрел еще сильнее сгустил атмосферу. По городу ползли зловещие слухи и мрачные предположения, пугавшие обывателя. Соболезнуя Каледину, говорили: «В тяжелую минуту все оставили Алексея Максимовича и даже добровольцы, которых он любил и которым во всем помогал, заявили ему, что они оставят донскую землю и куда-то уйдут».
Действительно, через несколько дней после смерти Каледина… Добровольческая армия, спасая себя, ушла на Кубань, предоставив г. Новочеркасск и Ростов их собственным силам. Уход в критический момент добровольцев охладил среди обывателей донской столицы симпатии к ним и даже вызвал ропот и недовольство.
…наконец, пришла дорогая весть: Добровольческая армия вернулась в донскую землю и принесла донцам помощь. Но эта радость была непродолжительна. Добровольцы действительно пришли, но… Добровольческая армия без предварительной основательной реорганизации и пополнения живой и материальной силой, конечно, не была способна к серьезным боевым действиям. Это подтвердили и ее руководители, заявив нам, что не ранее, как только через 1-2 месяца армия сможет приступить к боевым действиям, а прежде этого, она должна отдохнуть, укомплектоваться, пополнить свою материальную часть и в этом ей «обязан» прийти на помощь Дон. Таким образом, расчеты донского командования на помощь Добровольческой армии не оправдались. Однако… рождалась уверенность, что совместными дружными усилиями казаков и добровольцев удастся быстро справиться с большевиками. Наличие этих данных, казалось, обеспечивало возможность установления самых тесных и дружеских взаимоотношений между Доном и Добровольческой армией. Но несмотря на такие благоприятные условия, достигнуть этого все же не удалось и мне думается, что причина этого лежала с одной стороны в личных качествах ген. Деникина и его ближайших помощников, а с другой - в характере командующего донской армией ген. С. Денисова. …когда Добровольческая армия вернулась на Дон, ее вожди гордились сознанием, что им удалось, несмотря на чрезвычайно трудные условия, сохранить остатки армии и вывести их из большевистского кольца... Но к сожалению, приходится засвидетельствовать и то, что первое наше общение с руководителями Добровольческой армии, показало нам, что эта, я бы сказал, законная гордость переходит у них в надменность. Уже при первой встрече с донским атаманом ген. Деникин проявил чрезвычайное высокомерие. Он говорил с ген. Красновым таким тоном, каковой можно было допустить еще в отношении командира полка ему подчиненного, но ни в коем случае не в отношении атамана войска донского. Ген. Деникин, видимо, не хотел считаться с тем, что генерал Краснов, прежде всего, не подчинен ему…
…у ген. Деникина не было никаких оснований относиться пренебрежительно к войску, а надменно к атаману и к донскому командованию... Однако с точки зрения ген. Деникина, все было плохо на Дону, все ему не нравилось, все критиковало его окружение...
Попытка ген. Деникина, когда Добровольческая армия только что вернулась на Дон), подчинить себе войско донское, вызвала горячий протест со стороны Денисова. Он сердился и резко осуждал такое намерение Добровольческого командования... Выходило будто бы нам хотели сказать: земля ваша велика и обильна, войско большое, а порядка в нем нет, поэтому мы пришли царствовать над вами. …беспочвенные притязания Добровольческого командования, не отвечавшие ни обстановке, ни психологии казачества того времени, не нашли сочувствия в донском правительстве, а в казачьих массах вызвали удивление, граничащее с протестом. Осталось недовольно и донское командование. Добровольцам было сказано, что о подчинении Дона разговора быть не может...
Такой ответ не удовлетворил генерала Деникина и дал лишь повод к накоплению у него неприязненных чувств к донской власти. Эти чувства нашли яркое отражение на совещании донского и Добровольческого командования в ст. Манычской 15 мая 1918 года.
…ни к какому положительному решению совещание не пришло. Участники разъехались раздраженными, каждый дав волю своим чувствам и каждый сетуя один на другого. Надменность, проявленная здесь ген. А. Деникиным, обидела донцов. Равняясь на него, тот же резкий тон усвоило и его окружение, что конечно, еще больше обострило и без того натянутые отношения.
Диаметрально противоположными оказались и взгляды на немцев, что опять лишь усилило охлаждение между Доном и Добровольческой армией.
Политика атамана в отношении германцев, раздражала круги Добровольческой армии и они в резкой форме осуждали генерала Краснова... Мероприятия донского атамана не нашли сочувствия и у генерала Алексеева, о чем свидетельствуют его письма к ген. Деникину от 26 и 30 июня 1918 года. В них ген. Алексеев дает отрицательную оценку деятельности ген. Краснова... …у добровольцев был кумир - союзники… …наше стремление присоединить к Дону, и, конечно, только временно, ближайшие пограничные города… и… несколько узловых станций… ген. Алексеев трактует так: «воспользоваться случаем и округлить границы будущего «государства» за счет Великороссии, присоединением пунктов на которые «Всевеликое» отнюдь претендовать не может»...
Национальные стремления ген. Краснова он с добавкой иронии окрашивает в «самостийный» цвет, что бесспорно лишь усилило взаимное непонимание и недоверие между генералами Красновым и Деникиным. Далее: вынужденное обстоятельствами заявление донской власти - держать вооруженный нейтралитет и не допускать никакой вражеской силы на территорию Дона, - весьма обеспокоило ген. Алексеева и сообщая об этом ген. Деникину, он советует Добровольческой армии обратить на это внимание. В конце же письма ген. Алексеев говорит: «Должен откровенно сказать, что обостренность отношений между генералами Красновым и командованием Добровольческой армией, достигшая крайних пределов и основанная меньше на сути дела, чем на характере сношений, на тонне бумаг и телеграмм, парализует совершенно всякую работу»...
Добровольческая армия… стремилась объединить осколки бывшей России в Единую, Неделимую. Все преследовавшие ту же цель, но другой дорогой, безжалостно отметались, расцениваясь добровольческими кругами если не врагами, то во всяком случае отщепенцами, делались предметом критики, травли и насмешек. Ни для кого не тайна, что вожди Добровольческой армии проявили крайнюю нетерпимость в отношении самостоятельных временных образований, как Украина, Дон, Грузия, Крым и т. д. И не только нетерпимость, но даже враждебность и особенно к тем образованиям, которые не хотели признать, что Добровольческая армия в лице ген. Деникина олицетворяет всю Россию. Мало того, в вопросах политических, обычно щекотливых и тонких, требовавших большой гибкости ума и дипломатической изворотливости, ген. Деникин проявлял резкую военную прямолинейность, похвальную, может быть, для честного солдата и отличного начальника, но несоответствующую для той роли, которой судьба его наделила.
С точки зрения обывательской, так сказать, житейской, прямолинейность, неоспоримо весьма почтенное и уважаемое качество. Но политика, особенно внешняя, имеет свою иную идеологию. В истории государств можно найти неоднократные подтверждения тому, что чем политика была вероломнее, лукавее, эгоистичнее и, быть может беспринципнее, тем чаще она давала государству максимум благополучия и благоденствия. Лица, проводившие ее с точки зрения национальной идеи своего государства, обычно расценивались большими патриотами и благодарное потомство воздвигало им памятники.