Николай Львов о «ледяном походе». Часть I
Из книги Николая Николаевича Львова «Свет во тьме. Очерки Ледяного похода».
…на хуторе Романовском, под самыми окнами гостиницы, был убит человек на глазах у всех, и труп его валялся на улице. Никто его не убирал. Я видел этот валявшийся труп человека, как труп какой-нибудь собаки. …никто доподлинно не знал, кого и за что убили, и никто не остановил и не задержал убийц. Никому не было дела до другого. Каждый только и думал, как бы самому уберечься, и старался держаться в стороне. Страх за самого себя был господствующим настроением. /От себя: заметьте, описываются реалии не беззаконной «совдепии», а царства белых/.
[Читать далее]В станице Кавказской я застал всех в напряженной тревоге. На той стороне реки стояли части 39-й пехотной дивизии, самовольно бросившей фронт по вызову кого-то для захвата Екатеринодара. Солдаты заняли сахарный завод и поселок Гулькевичи и угрожали разнести станицу из орудий. Все жили под страхом нападения...
В Кавказской я остановился в заезжем доме у вдовы-генеральши Архиповны. Это была дюжая баба-казачка. Она умела угостить своих постояльцев, но при случае не прочь была и расправиться с ними. На кухне всегда был слышен ее зычный голос и покрикивания на дочь и на слугу.
В том же заезжем доме стояли офицеры-артиллеристы, присланные с батареей из Екатеринодара для защиты станицы.
Как то ночью их предупредили, что казаки постановили покончить с ними и должны сейчас прийти их арестовать...
Оказалось, среди артиллеристов был пущен слух, что вышел приказ всем казакам расходиться по домам. Офицеры, будто, приказ этот скрыли и насильно заставляют людей оставаться на службе.
И достаточно было такого слуха, чтобы самые надежные люди пришли в дикое озлобление и постановили убить своих офицеров, и не только постановили, но и могли бы в действительности убить…
«Вы не должны забывать, что вы имеете дело с помешанными» - говорил командир своим офицерам - «и действовать так, как если бы вы были в сумасшедшем доме».
Так оно и было - какое-то поголовное помешательство, вдруг охватившее людей...
Старый полковник атаман жил под постоянной угрозой расправы со стороны буйной толпы.
Между православными и старообрядцами, жившими в той же станице, разгорелась вражда. Старообрядческий начетчик подбивал казаков, своих единоверцев, против православного священника. С другой стороны, какой-то псаломщик выступал с яростными речами против капиталистов, требуя, чтобы священника выгнали из его дома.
В Кавказской поселилось несколько московских семей, рассчитывавших найти себе безопасный приют в богатой кубанской станице. Среди них была семья Гагариных и Трубецких. Между казаками о приезжих стали ходить разные слухи. Одни говорили, что они царского рода; старики конвойцы отдавали честь детям Трубецких и собирались охранять их. Другие кричали, что они буржуи. Слово это повсеместно было распространено в самих глухих захолустьях; смысла его никто не понимал, и тем яростнее была ненависть.
Против Трубецких поднялась травля. Пошли слухи, что они прячут золото и камни, говорили, что их, буржуев проклятых, нужно убить. И кто же кричал больше всех о буржуях? Тот хозяин, у которого двор был полон скота и всякого добра и стояли скирды немолоченного хлеба от прошлого урожая!
Разнесся слух - на хуторе Романовском громят винный склад. Вся станица - кто на подводе, кто верхом, кто пеший - бросились на хутор, и обратно потянулась целая вереница повозок, нагруженных посудой и вином. Привезли, кто сколько успел забрать.
Наша вдова-генеральша - на двух подводах. И началось: крики, гам, гульба по всей станице и днем, и ночью. Из хозяйской комнаты доносились песни, слышны были топанье ног и дикое гоготанье, и среди всего этого шума звучал зычный голос пьяной Архиповны.
Все било забыто - и революция, и буржуи, и раздоры. Все предались одной бесшабашной гульбе.
Когда я, возвращаясь, проезжал хутор Романовский, я видел обгорелое здание винного склада. Говорили, что в пожаре погибло несколько человек.
На улице стояли лужи от пролитого вина и люди черпали грязную жижу; кто тут же пил, кто вливал в посуду и уносил домой - взрослые, дети, женщины.
На станции все было пьяно. Валялись на полу вповалку - другие лезли в драку, горланили, обнимались и пили...
В Кисловодске текла непрерывным потоком… светская жизнь. Ничто не могло ее остановить - ни мировая война, ни ужасы революции, никакие потрясения и катастрофы. …тут были даже дуэли - был убит полковник Д. Весь этот карнавал катился над самой пропастью клокочущего вулкана.
И среди этого беспечного праздника какие-то спекулянты обделывали свои дела, заключали договоры на лесные разработки и нефтяные земли с горским правительством. Каждый спешил что-то сорвать для себя из тонущего корабля.
В зале ресторана я видел Караулова, нашего члена Государственной Думы, теперь терского атамана после революции. Как всегда приподнято-веселый за стаканом вина, речистый и беззаботный, он все еще находился в праздничном угаре своего атаманства... На станции Минеральные Воды я узнал, что Караулов убит в своем вагоне толпою солдат...
Между иногородними и казаками разгорелась вражда... Все жили в напряженном состоянии среди насилий, грабежей и поджогов...
Молодежь, возвращавшаяся с фронта с награбленным добром, с присвоенным казенным имуществом и деньгами, вносила моральное разложение в патриархальный уклад станиц.
Фронтовики, как их звали на Дону, являлись к себе домой с навыками буйства и неповиновения.
Фронтовики наносили побои, выгоняли из дома стариков. Были случаи отцеубийства. Слышал я и рассказ, как отец зарубил шашкою родного сына-фронтовика.
Между станичниками и фронтовиками шла напряженная борьба...
…напрасны все уговоры, раздача подарков и денег казачьим полкам. Казаки брали подарки, а идти сражаться с большевиками отказывались и расходились по домам.
Разложение в казачьих частях принимало все большие и большие размеры. …были случаи продажи своих офицеров за деньги большевикам...
Первым выборным атаманом на Дону был Каледин...
Воля его была парализована. Приказ недействителен. Повиновения никакого. Он… видел… бессилие своей власти…
«Большевизм для нас отвратителен, а для них это - сладкий яд» - говорил Каледин...
Он выходил говорить с казаками, а они ему, донскому атаману, отвечали грубостью и неповиновеньем. «Знаем, чего еще, надоел». До боли чувствовал он эту подымающуюся против него злобу. Они готовы были убить его, как убили Духонина...
Казачество… было крепко своею службою Государю и русскому государству. Казак знал, что он должен служить...
Все держалось на духе повиновения.
Революция сразу одним ударом разрушила самую основу всего строя казачьей жизни... И люди не знали, кому они обязаны повиновением...
Авторитета, которому все подчинились бы, не стало. Приказ, имевший такое решающее значение, вдруг потерял свою силу. И прежде крепкое, связанное войско рухнуло. Идея целого была потеряна и каждый стал промышлять сам для себя...
Устоять среди такого развала могли люди с исключительной силой воли. Среди них прежде всего генерал Назаров.
…решимость проявил Назаров, когда выступил перед революционно настроенной ростовской думой и не поколебался взять на себя всю ответственность за стрельбу в рабочих на собрании в железнодорожных мастерских…
Другой был есаул Чернецов.
…Чернецов один с нагайкой в руке появлялся среди скопищ шахтеров и наводил страх на бушующую толпу. Отваге его не было пределов.
…между Корниловым и Алексеевым были предубеждения. Личные отношение их были натянутыми. Этим пользовались как с той, так и с другой стороны услужливые приближенные обоих генералов, стараясь раздуть их взаимную неприязнь…
Донское правительство решило пригласить генерала Алексеева, чтобы он лично мог дать исчерпывающий ответ для успокоения общественного мнения...
Генерал Алексеев объяснил, что… ему поручено дело спасения России, с каковой целью он и приехал на Дон...
Средства частью добываются путем пожертвований, частью от союзников. …председатель спросил:
«…даете ли вы какие-либо обязательства, получая эти средства?»
«При обыкновенных условиях - ответил Алексеев - я счел бы подобный вопрос за оскорбление, но сейчас, так и быть, я на этот вопрос отвечу. Добровольческая армия не принимает на себя никаких обязательств…»
«Существует ли какой-нибудь контроль над армией?» - продолжаются вопросы,
«Честь, совесть, сознание принятого на себя долга и величие идеи, преследуемой добровольческой армией и ее вождями, служат наилучшими показателями контроля с чьей бы то ни было стороны…»
Для масс честь, совесть, величие идеи били недоступны. Вот почему вожди добровольческий армии остались одиноки.
К ним примкнули отдельные люди, но ни общественные круги, ни политические партии, ни торгово-промышленный класс, ни казачество их не поддерживали…
Появлялись на Дону и искатели приключений. Появился и Савинков. Упоенный своею ролью в революции, как прежде ощущениями террора, этот проходимец, красовавшийся своим прошлым, ничего общего не имел ни с идеей, ни с духом добровольческой армии.
И хотя генералу Алексееву пришлось допустить его в состав совета, но сделано это было лишь с тем, чтобы его обезвредить… не допустить вредить своими интригами неокрепшей еще организации.
Савинков скоро отбыл в Москву, где использовал имя генерала Алексеева для выманивания денег у союзников и завлечения офицеров в свою организацию, кончившуюся, как известно, провалом и гибелью многих тысяч доверившихся ему людей.
Разные темные личности вертелись вокруг генерала Алексеева и генерала Корнилова... Появился и Керенский. Беззастенчивости не было пределов.
Помню некоего полковника Солодовникова… сосредоточенного на одном - как бы что сорвать для себя.
Шкурный инстинкт говорил всего сильнее в людях. У одних, более энергичных, он проявлялся в захватах, у других в боязливом уклонении, в спасаньи самих себя и своих пожитков...
Ростов продолжал жить шумной жизнью богатого торгового центра. Конторы, банки, склады, магазины - нажива и спекуляция (спекуляцией занимались все). В клубах, в игорных домах азартная игра на многие сотни тысяч. Сорились бешеные деньги. В роскошных залах гостиниц, ресторанах кутящие компании, разряженные женщины. Увеселения, как всегда. Кинематографы, театры, концерты, ночные притоны.
А борьба с большевиками? Это дело военных, генералов, кого-то другого, а для них это постороннее дело. Взять выгодный подряд на армию, всучить залежавшийся товар, обменять с барышом - вот чем была поглощена ростовская буржуазия...
На одном примере можно видеть отношение денежной буржуазии к армии. Я говорил о том, как нуждался в средствах генерал Алексеев, как он принужден был писать письма к ростовским благотворителям.
В этих трудных обстоятельствах кружок частных лиц решился обратиться к ростовским банкам.
…директора банков согласились выдать под векселя 350 тысяч. Вот сумма пожертвований на армию всех коммерческих банков в Ростове.
350 тысяч, а когда пришли большевики, те же управляющие банками выдали им 18 миллионов.
Мало того, по возвращении нашем из похода, когда наступил срок, банки не постеснялись принять меры для взыскания по просроченным векселям...
Страшный был день, когда Каледин кончил свою жизнь самоубийством. 28 января атаман Каледин обратился к Дону с последним своим призывом.
«Наши казачьи полки, расположенные в Донецком округе, подняли мятеж и в союзе с вторгнувшимися в Донецкий округ бандами красной гвардии и солдатами напали на отряд полковника Чернецова, направленный против красногвардейцев, и частью его уничтожили, после чего большинство полков - участников этого подлого и гнусного дела - рассеялись по хуторам...
В Усть-Медведицком округе вернувшиеся с фронта полки в союзе с бандой красноармейцев из Царицына произвели полный разгром на линии железной дороги Царицын-Себряково...
В слободе Михайловке… произвели избиение офицеров и администрации, причем погибло по слухам до 80 одних офицеров. Развал строевых частей достиг последнего предела и, например, в некоторых полках Донецкого округа удостоверены факты продажи казаками своих офицеров большевикам за денежное вознаграждение»...
В эти дни генерал Алексеев писал своим родным. «Горсточка наших людей, неподдержанная совершенно казаками, брошенная всеми… исчерпала до конца свои силы и возможность борьбы...
Нам нужно будет уйти с Дона…
Если мне Богом суждено погибнуть, то со мною погибнут и те, кто несет на себе тот же крест…»
Перед самым уходом из Ростова Алексеев написал несколько строк в письме.
«Мы уходим в степи. …нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы».
В этих словах заключается весь смысл Кубанского похода и больше того - всего белого движения. Ибо не в успехе… а вот в этом зажженном светоче и заключалось наше предназначенье. /От себя: негусто/…
Убит Ратьков-Рожнов... Он был любимец матери...
В Ольгинской, когда его хотели похоронить в ограде церкви, священник отказал. /От себя: а почему поп должен был похоронить его в ограде церкви? Только потому что «он был любимец матери»?/…
В каждой станице собирался сход. Генерал Корнилов держал перед станичниками речь. Казаки слушали, но к нам не присоединялись...
Никому не было охоты оставить жену, хозяйство и идти в поход...
«Наше дело сторона» - говорил мне на одной из стоянок бойкий малый лавочник. «Поглядим, чья возьмет».
Вот это «чья возьмет» и было решающим в поведении большинства...
Под вечер к нам на постоялый двор зашли два казачьих офицера. Они только что вырвались из Гуляй-Борисова, где их окружили мужики с вилами и дрекольями. Едва им удалось отбиться и ускакать. Один из них получил удар дубиной в спину.
Когда на другое утро мы выезжали из ворот постоялого двора, казачьи офицеры вышли на балкончик провожать нас. Они и не подумали пойти с нами, а остались в станице.
...
Какой-то человек низенького роста, испуганный, стал отворять перед нами ворота и звал остановиться у него.
…у нашего хозяина жили артиллеристы-офицеры. Незадолго до нашего прихода они были захвачены и отведены на суд...
Хозяин нашей квартиры суетливо доказывал нам, что офицеры старались удержать людей от боя...
Подумать было тяжело: молодые офицеры-артиллеристы 39 пехотной дивизии, быть может, участвовавшие во взятии Эрзерума, теперь руководили солдатами в бою против нас. Что могло их побудить примкнуть к большевикам?
По временам слышны были одиночные, сухие ружейные выстрелы.
И. А. Родионов вернулся из штаба с известием, что двое оправданы, а третий, кажется, осужден.
Он прибавил, что осужденных тут же расстреливали в садах.
«И представьте себе, кто принимал участие в расстреле», сказал он, «баронесса Боде».
Я хорошо помню ее. Молоденькая, красивая девушка с круглым лицом, с круглыми голубыми глазами...
…на хуторе Романовском, под самыми окнами гостиницы, был убит человек на глазах у всех, и труп его валялся на улице. Никто его не убирал. Я видел этот валявшийся труп человека, как труп какой-нибудь собаки. …никто доподлинно не знал, кого и за что убили, и никто не остановил и не задержал убийц. Никому не было дела до другого. Каждый только и думал, как бы самому уберечься, и старался держаться в стороне. Страх за самого себя был господствующим настроением. /От себя: заметьте, описываются реалии не беззаконной «совдепии», а царства белых/.
[Читать далее]В станице Кавказской я застал всех в напряженной тревоге. На той стороне реки стояли части 39-й пехотной дивизии, самовольно бросившей фронт по вызову кого-то для захвата Екатеринодара. Солдаты заняли сахарный завод и поселок Гулькевичи и угрожали разнести станицу из орудий. Все жили под страхом нападения...
В Кавказской я остановился в заезжем доме у вдовы-генеральши Архиповны. Это была дюжая баба-казачка. Она умела угостить своих постояльцев, но при случае не прочь была и расправиться с ними. На кухне всегда был слышен ее зычный голос и покрикивания на дочь и на слугу.
В том же заезжем доме стояли офицеры-артиллеристы, присланные с батареей из Екатеринодара для защиты станицы.
Как то ночью их предупредили, что казаки постановили покончить с ними и должны сейчас прийти их арестовать...
Оказалось, среди артиллеристов был пущен слух, что вышел приказ всем казакам расходиться по домам. Офицеры, будто, приказ этот скрыли и насильно заставляют людей оставаться на службе.
И достаточно было такого слуха, чтобы самые надежные люди пришли в дикое озлобление и постановили убить своих офицеров, и не только постановили, но и могли бы в действительности убить…
«Вы не должны забывать, что вы имеете дело с помешанными» - говорил командир своим офицерам - «и действовать так, как если бы вы были в сумасшедшем доме».
Так оно и было - какое-то поголовное помешательство, вдруг охватившее людей...
Старый полковник атаман жил под постоянной угрозой расправы со стороны буйной толпы.
Между православными и старообрядцами, жившими в той же станице, разгорелась вражда. Старообрядческий начетчик подбивал казаков, своих единоверцев, против православного священника. С другой стороны, какой-то псаломщик выступал с яростными речами против капиталистов, требуя, чтобы священника выгнали из его дома.
В Кавказской поселилось несколько московских семей, рассчитывавших найти себе безопасный приют в богатой кубанской станице. Среди них была семья Гагариных и Трубецких. Между казаками о приезжих стали ходить разные слухи. Одни говорили, что они царского рода; старики конвойцы отдавали честь детям Трубецких и собирались охранять их. Другие кричали, что они буржуи. Слово это повсеместно было распространено в самих глухих захолустьях; смысла его никто не понимал, и тем яростнее была ненависть.
Против Трубецких поднялась травля. Пошли слухи, что они прячут золото и камни, говорили, что их, буржуев проклятых, нужно убить. И кто же кричал больше всех о буржуях? Тот хозяин, у которого двор был полон скота и всякого добра и стояли скирды немолоченного хлеба от прошлого урожая!
Разнесся слух - на хуторе Романовском громят винный склад. Вся станица - кто на подводе, кто верхом, кто пеший - бросились на хутор, и обратно потянулась целая вереница повозок, нагруженных посудой и вином. Привезли, кто сколько успел забрать.
Наша вдова-генеральша - на двух подводах. И началось: крики, гам, гульба по всей станице и днем, и ночью. Из хозяйской комнаты доносились песни, слышны были топанье ног и дикое гоготанье, и среди всего этого шума звучал зычный голос пьяной Архиповны.
Все било забыто - и революция, и буржуи, и раздоры. Все предались одной бесшабашной гульбе.
Когда я, возвращаясь, проезжал хутор Романовский, я видел обгорелое здание винного склада. Говорили, что в пожаре погибло несколько человек.
На улице стояли лужи от пролитого вина и люди черпали грязную жижу; кто тут же пил, кто вливал в посуду и уносил домой - взрослые, дети, женщины.
На станции все было пьяно. Валялись на полу вповалку - другие лезли в драку, горланили, обнимались и пили...
В Кисловодске текла непрерывным потоком… светская жизнь. Ничто не могло ее остановить - ни мировая война, ни ужасы революции, никакие потрясения и катастрофы. …тут были даже дуэли - был убит полковник Д. Весь этот карнавал катился над самой пропастью клокочущего вулкана.
И среди этого беспечного праздника какие-то спекулянты обделывали свои дела, заключали договоры на лесные разработки и нефтяные земли с горским правительством. Каждый спешил что-то сорвать для себя из тонущего корабля.
В зале ресторана я видел Караулова, нашего члена Государственной Думы, теперь терского атамана после революции. Как всегда приподнято-веселый за стаканом вина, речистый и беззаботный, он все еще находился в праздничном угаре своего атаманства... На станции Минеральные Воды я узнал, что Караулов убит в своем вагоне толпою солдат...
Между иногородними и казаками разгорелась вражда... Все жили в напряженном состоянии среди насилий, грабежей и поджогов...
Молодежь, возвращавшаяся с фронта с награбленным добром, с присвоенным казенным имуществом и деньгами, вносила моральное разложение в патриархальный уклад станиц.
Фронтовики, как их звали на Дону, являлись к себе домой с навыками буйства и неповиновения.
Фронтовики наносили побои, выгоняли из дома стариков. Были случаи отцеубийства. Слышал я и рассказ, как отец зарубил шашкою родного сына-фронтовика.
Между станичниками и фронтовиками шла напряженная борьба...
…напрасны все уговоры, раздача подарков и денег казачьим полкам. Казаки брали подарки, а идти сражаться с большевиками отказывались и расходились по домам.
Разложение в казачьих частях принимало все большие и большие размеры. …были случаи продажи своих офицеров за деньги большевикам...
Первым выборным атаманом на Дону был Каледин...
Воля его была парализована. Приказ недействителен. Повиновения никакого. Он… видел… бессилие своей власти…
«Большевизм для нас отвратителен, а для них это - сладкий яд» - говорил Каледин...
Он выходил говорить с казаками, а они ему, донскому атаману, отвечали грубостью и неповиновеньем. «Знаем, чего еще, надоел». До боли чувствовал он эту подымающуюся против него злобу. Они готовы были убить его, как убили Духонина...
Казачество… было крепко своею службою Государю и русскому государству. Казак знал, что он должен служить...
Все держалось на духе повиновения.
Революция сразу одним ударом разрушила самую основу всего строя казачьей жизни... И люди не знали, кому они обязаны повиновением...
Авторитета, которому все подчинились бы, не стало. Приказ, имевший такое решающее значение, вдруг потерял свою силу. И прежде крепкое, связанное войско рухнуло. Идея целого была потеряна и каждый стал промышлять сам для себя...
Устоять среди такого развала могли люди с исключительной силой воли. Среди них прежде всего генерал Назаров.
…решимость проявил Назаров, когда выступил перед революционно настроенной ростовской думой и не поколебался взять на себя всю ответственность за стрельбу в рабочих на собрании в железнодорожных мастерских…
Другой был есаул Чернецов.
…Чернецов один с нагайкой в руке появлялся среди скопищ шахтеров и наводил страх на бушующую толпу. Отваге его не было пределов.
…между Корниловым и Алексеевым были предубеждения. Личные отношение их были натянутыми. Этим пользовались как с той, так и с другой стороны услужливые приближенные обоих генералов, стараясь раздуть их взаимную неприязнь…
Донское правительство решило пригласить генерала Алексеева, чтобы он лично мог дать исчерпывающий ответ для успокоения общественного мнения...
Генерал Алексеев объяснил, что… ему поручено дело спасения России, с каковой целью он и приехал на Дон...
Средства частью добываются путем пожертвований, частью от союзников. …председатель спросил:
«…даете ли вы какие-либо обязательства, получая эти средства?»
«При обыкновенных условиях - ответил Алексеев - я счел бы подобный вопрос за оскорбление, но сейчас, так и быть, я на этот вопрос отвечу. Добровольческая армия не принимает на себя никаких обязательств…»
«Существует ли какой-нибудь контроль над армией?» - продолжаются вопросы,
«Честь, совесть, сознание принятого на себя долга и величие идеи, преследуемой добровольческой армией и ее вождями, служат наилучшими показателями контроля с чьей бы то ни было стороны…»
Для масс честь, совесть, величие идеи били недоступны. Вот почему вожди добровольческий армии остались одиноки.
К ним примкнули отдельные люди, но ни общественные круги, ни политические партии, ни торгово-промышленный класс, ни казачество их не поддерживали…
Появлялись на Дону и искатели приключений. Появился и Савинков. Упоенный своею ролью в революции, как прежде ощущениями террора, этот проходимец, красовавшийся своим прошлым, ничего общего не имел ни с идеей, ни с духом добровольческой армии.
И хотя генералу Алексееву пришлось допустить его в состав совета, но сделано это было лишь с тем, чтобы его обезвредить… не допустить вредить своими интригами неокрепшей еще организации.
Савинков скоро отбыл в Москву, где использовал имя генерала Алексеева для выманивания денег у союзников и завлечения офицеров в свою организацию, кончившуюся, как известно, провалом и гибелью многих тысяч доверившихся ему людей.
Разные темные личности вертелись вокруг генерала Алексеева и генерала Корнилова... Появился и Керенский. Беззастенчивости не было пределов.
Помню некоего полковника Солодовникова… сосредоточенного на одном - как бы что сорвать для себя.
Шкурный инстинкт говорил всего сильнее в людях. У одних, более энергичных, он проявлялся в захватах, у других в боязливом уклонении, в спасаньи самих себя и своих пожитков...
Ростов продолжал жить шумной жизнью богатого торгового центра. Конторы, банки, склады, магазины - нажива и спекуляция (спекуляцией занимались все). В клубах, в игорных домах азартная игра на многие сотни тысяч. Сорились бешеные деньги. В роскошных залах гостиниц, ресторанах кутящие компании, разряженные женщины. Увеселения, как всегда. Кинематографы, театры, концерты, ночные притоны.
А борьба с большевиками? Это дело военных, генералов, кого-то другого, а для них это постороннее дело. Взять выгодный подряд на армию, всучить залежавшийся товар, обменять с барышом - вот чем была поглощена ростовская буржуазия...
На одном примере можно видеть отношение денежной буржуазии к армии. Я говорил о том, как нуждался в средствах генерал Алексеев, как он принужден был писать письма к ростовским благотворителям.
В этих трудных обстоятельствах кружок частных лиц решился обратиться к ростовским банкам.
…директора банков согласились выдать под векселя 350 тысяч. Вот сумма пожертвований на армию всех коммерческих банков в Ростове.
350 тысяч, а когда пришли большевики, те же управляющие банками выдали им 18 миллионов.
Мало того, по возвращении нашем из похода, когда наступил срок, банки не постеснялись принять меры для взыскания по просроченным векселям...
Страшный был день, когда Каледин кончил свою жизнь самоубийством. 28 января атаман Каледин обратился к Дону с последним своим призывом.
«Наши казачьи полки, расположенные в Донецком округе, подняли мятеж и в союзе с вторгнувшимися в Донецкий округ бандами красной гвардии и солдатами напали на отряд полковника Чернецова, направленный против красногвардейцев, и частью его уничтожили, после чего большинство полков - участников этого подлого и гнусного дела - рассеялись по хуторам...
В Усть-Медведицком округе вернувшиеся с фронта полки в союзе с бандой красноармейцев из Царицына произвели полный разгром на линии железной дороги Царицын-Себряково...
В слободе Михайловке… произвели избиение офицеров и администрации, причем погибло по слухам до 80 одних офицеров. Развал строевых частей достиг последнего предела и, например, в некоторых полках Донецкого округа удостоверены факты продажи казаками своих офицеров большевикам за денежное вознаграждение»...
В эти дни генерал Алексеев писал своим родным. «Горсточка наших людей, неподдержанная совершенно казаками, брошенная всеми… исчерпала до конца свои силы и возможность борьбы...
Нам нужно будет уйти с Дона…
Если мне Богом суждено погибнуть, то со мною погибнут и те, кто несет на себе тот же крест…»
Перед самым уходом из Ростова Алексеев написал несколько строк в письме.
«Мы уходим в степи. …нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы».
В этих словах заключается весь смысл Кубанского похода и больше того - всего белого движения. Ибо не в успехе… а вот в этом зажженном светоче и заключалось наше предназначенье. /От себя: негусто/…
Убит Ратьков-Рожнов... Он был любимец матери...
В Ольгинской, когда его хотели похоронить в ограде церкви, священник отказал. /От себя: а почему поп должен был похоронить его в ограде церкви? Только потому что «он был любимец матери»?/…
В каждой станице собирался сход. Генерал Корнилов держал перед станичниками речь. Казаки слушали, но к нам не присоединялись...
Никому не было охоты оставить жену, хозяйство и идти в поход...
«Наше дело сторона» - говорил мне на одной из стоянок бойкий малый лавочник. «Поглядим, чья возьмет».
Вот это «чья возьмет» и было решающим в поведении большинства...
Под вечер к нам на постоялый двор зашли два казачьих офицера. Они только что вырвались из Гуляй-Борисова, где их окружили мужики с вилами и дрекольями. Едва им удалось отбиться и ускакать. Один из них получил удар дубиной в спину.
Когда на другое утро мы выезжали из ворот постоялого двора, казачьи офицеры вышли на балкончик провожать нас. Они и не подумали пойти с нами, а остались в станице.
...
Какой-то человек низенького роста, испуганный, стал отворять перед нами ворота и звал остановиться у него.
…у нашего хозяина жили артиллеристы-офицеры. Незадолго до нашего прихода они были захвачены и отведены на суд...
Хозяин нашей квартиры суетливо доказывал нам, что офицеры старались удержать людей от боя...
Подумать было тяжело: молодые офицеры-артиллеристы 39 пехотной дивизии, быть может, участвовавшие во взятии Эрзерума, теперь руководили солдатами в бою против нас. Что могло их побудить примкнуть к большевикам?
По временам слышны были одиночные, сухие ружейные выстрелы.
И. А. Родионов вернулся из штаба с известием, что двое оправданы, а третий, кажется, осужден.
Он прибавил, что осужденных тут же расстреливали в садах.
«И представьте себе, кто принимал участие в расстреле», сказал он, «баронесса Боде».
Я хорошо помню ее. Молоденькая, красивая девушка с круглым лицом, с круглыми голубыми глазами...