Свидетельства о еврейских погромах на Украине. Часть VI
Из «Книги о еврейских погромах на Украине в 1919 году» Сергея Ивановича Гусева-Оренбургского.
«Я живу, - рассказывает раввин Герцулин, - в слободке Никольской предместьи Киева... В воскресенье, 31-го августа, пришли добровольцы. Незначительные группы солдат в десять-двадцать человек, отделясь от своих частей, рассыпались по еврейским квартирам. Они громили, вымогали деньги, осыпая евреев ругательствами и побоями. В этот день не было человеческих жертв, за исключением только одного, Найдича, убитого за то, что у него будто бы родственник красноармеец. К громившим присоединились местные крестьяне. Еврейское население слободки начало покидать свои жилища и перебираться кто куда мог, оставляя имущество на произвол судьбы. По уходе евреев крестьяне стали поджигать оставшиеся пустые дома.
[Читать далее]В понедельник, 1-го сентября, я бежал из слободки, успев захватить с собою лишь свой тефилин... На Печерске, возле одной из казарм, меня задержал солдат.
- Ты еврей? - спросил он.
Я ответил:
- Да.
…меня повели на вокзал.
По дороге солдат всё время грозил мне, размахивал ружьем, требовал денег, но у меня их не было. Встречавшаяся публика громко выражала свою радость по поводу задержания жидовского комиссара. Привели меня на платформу вокзала.
Находившиеся на платформе солдаты угрожали мне саблями и ружьями... Пришел капитан. Солдат доложил ему:
- Вот привел жида.
Я начал было умолять капитана отпустить меня.
Но, не обращая никакого внимания на мои слова, он повалил меня на землю, стал коленами мне на спину и начал бить кулаками и железными шпорами куда только попалю.
Затем он приказал: расстрелять.
Меня раздели до нижнего белья, талес-котена.
Но внезапно будто с неба свалился кто-то в военной форме, по-видимому, офицер. Он увидел на мне талес-котен.
- Ради Бога, - крикнул он капитану, - что вы делаете? Разве вы не видите, что этот человек не причастен ни к какой политике? Посмотрите, он носит талес-котен. Я ручаюсь за него, что он не имеет никакого отношения к коммунизму.
Эти слова возымели свое действие. Жизнь моя была спасена.
Солдаты забрали мою одежду, документы, а тефилин они разбили вдребезги.
Я их молил:
- Не трогайте, это священная вещь.
Они на это отвечали:
- Вы тоже достаточно надругались над нашей церковью».
...
[Фастовский] погром был как бы апофеозом на пути следования добрармии к Киеву, он разразился уже, когда добрармия укрепилась в Киеве, и, продолжаясь более недели, принял такие формы, что даже «просвещенные» генералы растерялись и разрешили местной печати дать о нем некоторые сведения. Однако вслед за первыми сообщениями, напечатанными в местных газетах, последовало распоряжение ничего больше о погромах не писать.
Мы заимствуем сведения из «Киевского Эха».
«В течение всей прошлой недели в Фастове происходили кровавые события. По своим необычайным размерам и исключительному зверству события эти являются небывалыми в истории еврейских погромов».
Еврейское население Фастова восторженно встретило добровольческую армию в лице 2-й Терской пластунской бригады. Но в первый же день прихода бригада эта начала погром. Грабеж был небывалый - взламывали полы, разворачивали печи. В первый же день было восемь случаев изнасилования женщин. Когда обратились за помощью к коменданту, он заявил еврейской депутации:
- Евреи должны платить караульным за охрану.
Евреи внесли десять тысяч рублей и, кроме того, в виде пожертвования добрармни, доставили еще двадцать пять тысяч.
После этого начальник гарнизона, он же командир бригады, позвал раввина Клигмана и предложил ему внести к вечеру того же дня 200 тысяч.
- На угощение казакам, - сказал он.
В следующие дни погром принял еще более ожесточенный характер. Одного из зажиточных евреев, Фельдмана, казаки несколько раз подвешивали, пока он не отдал им все свои деньги. Месионжек ранен смертельно в живот; другой, неизвестный, штыком в грудь.
Врывались толпами в еврейские дома, грабя, убивая, насилуя женщин и подростков. Местные крестьяне пытались всячески защитить соседей-евреев, с которыми живут в большой дружбе, но громилы пригрозили им такой же зверской расправой, и убийства, истязания, насилия продолжались с усиливающейся свирепостью.
Убитых насчитывается около 2.000. Они валяются на улицах неубранными, ибо убрать их некому. Среди пострадавших есть и тяжело раненые, корчащиеся в предсмертных конвульсиях.
Киев наводнен беженцами из Фастова, и они передают кошмарные подробности.
Убитых и раненых грызут на улицах собаки и свиньи. Насилия творились большею частью над подростками-детьми на глазах родителей. На ночь погром прекращался, с восходом солнца начинаясь вновь. Все жестокости и насилия совершались днем, при ярком свете солнца. Особенно кошмарны были события на синагогальном дворе, где евреи пытались укрыться.
Весь двор усеян трупами - лежат старики, женщины, дети, растленные подростки. Многие сошли с ума. Во дворе церкви укрылись человек шестьдесят, громилы их всех убили.
Погром закончился поджогами, сгорело свыше 200 домов.
К концу пятого дня погрома, когда пожар начал угрожать христианским домам, местный ксендз посетил коменданта местечка и обратился к нему с увещанием приостановить убийства и пожар, указав, что это противно христианскому разуму и чувству, особенно на пятый день погрома...
- Пожар во всяком случае необходимо локализовать, - сказал ксендз, так как огонь не разбирает национальности и подбирается уже к домам не-евреев.
...Цветущее местечко Фастов, - заканчивает «Киевское Эхо», - представляет теперь собою кладбище...
...
Со вступлением добровольческой армии в Киев весь сентябрь месяц происходил в Киеве и его окрестностях «тихий погром». Таким именем можно назвать непрекращающиеся каждодневные эксцессы, ставшие обычными, хроническими и большей частью происходящие незаметно, хотя во всей своей совокупности они представляют потрясающую картину бесчеловечности и бесправия, как бы возведенных в систему...
За время только с 1-го по 10-е сентября на киевском еврейском кладбище похоронено сто сорок шесть убитых евреев.
Из них около сорока погибло в первый день от руки украинских солдат. Остальные - от руки добровольцев.
Среди убитых много людей пожилых, даже стариков...
Вот показание одного из пострадавших.
- «В воскресенье, 21-го сентября, я с братом своим, Кацом, отправился с Печерска в город. На Собачьей тропе мы встретили двух солдат.
Они нас остановили:
- Документы?
К брату моему, купцу первой гильдии, придрались:
- Наверно был комиссаром?
- Но вы же видите документ...
- Убил кого-нибудь и забрал документ убитого. Знаем мы вас, жидов.
Грубо приказали:
- Идем.
Меня отпустили, а брата забрали с собою.
Я страшно растерялся и не проследил, в какую сторону они его увели. Я был уверен, что он находится в одном из участков. Начал искать по всем участкам, но нигде его не оказалось. Лишь на третий день найден был его труп на Печерском, возле одной из казарм. Он был совершенно раздет, в одних кальсонах и чулках. Рядом с ним лежал еще один неопознанный труп еврея».
Таких трагедий сотни. Они стали при добрармии бытовым явлением. …впоследствии, когда погром в Киеве разразился нагло и открыто перед лицом целого света, не стесняясь присутствием корреспондентов газет Антанты, власти стали в отдельных случаях привлекать убийц и грабителей к суду… но дело не в этом, а в общем тоне, в самой сущности этого исторического явления, известного под именем добрармии.
Добрармия несла с собой погромы...
Погром открытый, массовый, разразился в Киеве в октябре месяце, после того как город на сутки перешел в руки большевиков и снова был захвачен добрармией. Еще не смолк грохот канонады, как грабители уже принялись за свою кровавую деятельность... Эта кровавая работа открыто оправдывалась газетами - «Киевлянином» и «Вечерними Огнями», приводившими факты «стрельбы из окон» и «бросания зажженных ламп» в отступавшие добровольческие войска, - факты, детально опровергнутые «Киевскою Жизнью». Эта газетная погромная агитация перекинулась и в другие города...
/От себя: следующие далее подробности издевательств русских и украинских патриотов над евреями приводить не буду, при желании вы найдёте их в книге/.
«Я живу, - рассказывает раввин Герцулин, - в слободке Никольской предместьи Киева... В воскресенье, 31-го августа, пришли добровольцы. Незначительные группы солдат в десять-двадцать человек, отделясь от своих частей, рассыпались по еврейским квартирам. Они громили, вымогали деньги, осыпая евреев ругательствами и побоями. В этот день не было человеческих жертв, за исключением только одного, Найдича, убитого за то, что у него будто бы родственник красноармеец. К громившим присоединились местные крестьяне. Еврейское население слободки начало покидать свои жилища и перебираться кто куда мог, оставляя имущество на произвол судьбы. По уходе евреев крестьяне стали поджигать оставшиеся пустые дома.
[Читать далее]В понедельник, 1-го сентября, я бежал из слободки, успев захватить с собою лишь свой тефилин... На Печерске, возле одной из казарм, меня задержал солдат.
- Ты еврей? - спросил он.
Я ответил:
- Да.
…меня повели на вокзал.
По дороге солдат всё время грозил мне, размахивал ружьем, требовал денег, но у меня их не было. Встречавшаяся публика громко выражала свою радость по поводу задержания жидовского комиссара. Привели меня на платформу вокзала.
Находившиеся на платформе солдаты угрожали мне саблями и ружьями... Пришел капитан. Солдат доложил ему:
- Вот привел жида.
Я начал было умолять капитана отпустить меня.
Но, не обращая никакого внимания на мои слова, он повалил меня на землю, стал коленами мне на спину и начал бить кулаками и железными шпорами куда только попалю.
Затем он приказал: расстрелять.
Меня раздели до нижнего белья, талес-котена.
Но внезапно будто с неба свалился кто-то в военной форме, по-видимому, офицер. Он увидел на мне талес-котен.
- Ради Бога, - крикнул он капитану, - что вы делаете? Разве вы не видите, что этот человек не причастен ни к какой политике? Посмотрите, он носит талес-котен. Я ручаюсь за него, что он не имеет никакого отношения к коммунизму.
Эти слова возымели свое действие. Жизнь моя была спасена.
Солдаты забрали мою одежду, документы, а тефилин они разбили вдребезги.
Я их молил:
- Не трогайте, это священная вещь.
Они на это отвечали:
- Вы тоже достаточно надругались над нашей церковью».
...
[Фастовский] погром был как бы апофеозом на пути следования добрармии к Киеву, он разразился уже, когда добрармия укрепилась в Киеве, и, продолжаясь более недели, принял такие формы, что даже «просвещенные» генералы растерялись и разрешили местной печати дать о нем некоторые сведения. Однако вслед за первыми сообщениями, напечатанными в местных газетах, последовало распоряжение ничего больше о погромах не писать.
Мы заимствуем сведения из «Киевского Эха».
«В течение всей прошлой недели в Фастове происходили кровавые события. По своим необычайным размерам и исключительному зверству события эти являются небывалыми в истории еврейских погромов».
Еврейское население Фастова восторженно встретило добровольческую армию в лице 2-й Терской пластунской бригады. Но в первый же день прихода бригада эта начала погром. Грабеж был небывалый - взламывали полы, разворачивали печи. В первый же день было восемь случаев изнасилования женщин. Когда обратились за помощью к коменданту, он заявил еврейской депутации:
- Евреи должны платить караульным за охрану.
Евреи внесли десять тысяч рублей и, кроме того, в виде пожертвования добрармни, доставили еще двадцать пять тысяч.
После этого начальник гарнизона, он же командир бригады, позвал раввина Клигмана и предложил ему внести к вечеру того же дня 200 тысяч.
- На угощение казакам, - сказал он.
В следующие дни погром принял еще более ожесточенный характер. Одного из зажиточных евреев, Фельдмана, казаки несколько раз подвешивали, пока он не отдал им все свои деньги. Месионжек ранен смертельно в живот; другой, неизвестный, штыком в грудь.
Врывались толпами в еврейские дома, грабя, убивая, насилуя женщин и подростков. Местные крестьяне пытались всячески защитить соседей-евреев, с которыми живут в большой дружбе, но громилы пригрозили им такой же зверской расправой, и убийства, истязания, насилия продолжались с усиливающейся свирепостью.
Убитых насчитывается около 2.000. Они валяются на улицах неубранными, ибо убрать их некому. Среди пострадавших есть и тяжело раненые, корчащиеся в предсмертных конвульсиях.
Киев наводнен беженцами из Фастова, и они передают кошмарные подробности.
Убитых и раненых грызут на улицах собаки и свиньи. Насилия творились большею частью над подростками-детьми на глазах родителей. На ночь погром прекращался, с восходом солнца начинаясь вновь. Все жестокости и насилия совершались днем, при ярком свете солнца. Особенно кошмарны были события на синагогальном дворе, где евреи пытались укрыться.
Весь двор усеян трупами - лежат старики, женщины, дети, растленные подростки. Многие сошли с ума. Во дворе церкви укрылись человек шестьдесят, громилы их всех убили.
Погром закончился поджогами, сгорело свыше 200 домов.
К концу пятого дня погрома, когда пожар начал угрожать христианским домам, местный ксендз посетил коменданта местечка и обратился к нему с увещанием приостановить убийства и пожар, указав, что это противно христианскому разуму и чувству, особенно на пятый день погрома...
- Пожар во всяком случае необходимо локализовать, - сказал ксендз, так как огонь не разбирает национальности и подбирается уже к домам не-евреев.
...Цветущее местечко Фастов, - заканчивает «Киевское Эхо», - представляет теперь собою кладбище...
...
Со вступлением добровольческой армии в Киев весь сентябрь месяц происходил в Киеве и его окрестностях «тихий погром». Таким именем можно назвать непрекращающиеся каждодневные эксцессы, ставшие обычными, хроническими и большей частью происходящие незаметно, хотя во всей своей совокупности они представляют потрясающую картину бесчеловечности и бесправия, как бы возведенных в систему...
За время только с 1-го по 10-е сентября на киевском еврейском кладбище похоронено сто сорок шесть убитых евреев.
Из них около сорока погибло в первый день от руки украинских солдат. Остальные - от руки добровольцев.
Среди убитых много людей пожилых, даже стариков...
Вот показание одного из пострадавших.
- «В воскресенье, 21-го сентября, я с братом своим, Кацом, отправился с Печерска в город. На Собачьей тропе мы встретили двух солдат.
Они нас остановили:
- Документы?
К брату моему, купцу первой гильдии, придрались:
- Наверно был комиссаром?
- Но вы же видите документ...
- Убил кого-нибудь и забрал документ убитого. Знаем мы вас, жидов.
Грубо приказали:
- Идем.
Меня отпустили, а брата забрали с собою.
Я страшно растерялся и не проследил, в какую сторону они его увели. Я был уверен, что он находится в одном из участков. Начал искать по всем участкам, но нигде его не оказалось. Лишь на третий день найден был его труп на Печерском, возле одной из казарм. Он был совершенно раздет, в одних кальсонах и чулках. Рядом с ним лежал еще один неопознанный труп еврея».
Таких трагедий сотни. Они стали при добрармии бытовым явлением. …впоследствии, когда погром в Киеве разразился нагло и открыто перед лицом целого света, не стесняясь присутствием корреспондентов газет Антанты, власти стали в отдельных случаях привлекать убийц и грабителей к суду… но дело не в этом, а в общем тоне, в самой сущности этого исторического явления, известного под именем добрармии.
Добрармия несла с собой погромы...
Погром открытый, массовый, разразился в Киеве в октябре месяце, после того как город на сутки перешел в руки большевиков и снова был захвачен добрармией. Еще не смолк грохот канонады, как грабители уже принялись за свою кровавую деятельность... Эта кровавая работа открыто оправдывалась газетами - «Киевлянином» и «Вечерними Огнями», приводившими факты «стрельбы из окон» и «бросания зажженных ламп» в отступавшие добровольческие войска, - факты, детально опровергнутые «Киевскою Жизнью». Эта газетная погромная агитация перекинулась и в другие города...
/От себя: следующие далее подробности издевательств русских и украинских патриотов над евреями приводить не буду, при желании вы найдёте их в книге/.