Певец Юрий Морфесси о пребывании в Ярославле во время эсеровского мятежа
Из книги Юрия Спиридоновича Морфесси «Жизнь, любовь, сцена: Воспоминания русского бояна».
Я хочу рассказать о событии, в водоворот которого я был брошен слепым случаем, которое пережил во всех его потрясающих ужасах и которого вряд ли многим из нашей эмигрантской среды привелось быть свидетелем.
Событие это - знаменитое ярославское восстание…
Начну по порядку. В Петербурге сидеть и бездействовать было и противно и голодно. И, кроме того, хотелось почувствовать себя опять человеком сцены, артистом. Я задумал дать ряд концертов в провинции, в приволжских городах, куда большевизм еще не успел докатиться во всей своей столичной мерзостности... Первым этапом наметили древний Ярославль...
[Читать далее]В нашем вагоне было много каких-то мужчин. Хотя они пробовали походить на самых обыкновенных пассажиров, но невольно угадывалась между ними какая-то конспиративность. В дороге я не придавал этому никакого значения, но уже на месте, в Ярославле, выяснилось, что все мои спутники были повстанческим ядром, спешившим «на работу».
Остановились мы в гостинице «Бристоль». Вначале все было тихо и мирно, и даже красное начальство держало себя довольно прилично, поскольку вообще это слово может вязаться с оголтелой советчиной...
Ближайшая ночь решительно ничего не предвещала, и мы безмятежно улеглись спать по своим номерам. Но далеко не безмятежно было наше пробуждение: мы повскакали с постелей от стрельбы, яростного крика, шума и гама.
Через улицу от нашего «Бристоля» помещались красные пулеметные части, и вот именно этим зданием в первую голову хотели овладеть повстанцы, и овладели, взяв двести пулеметов, что дало им возможность сделаться хозяевами положения и в городе, и на подступах к нему.
Надо ли говорить, что весь остаток ночи был полон тревоги и кровавых событий. Белые победители расправились с комиссарами и коммунистами и густо ощетинивали пулеметами старинные ярославские стены и башни...
В «Бристоле» имел жительство видный местный комиссар - не то Нахимсон, не то Натансон. Его арестовал и увел повстанческий патруль, а через полчаса он был расстрелян.
Его вдова убивалась страшно. Однако справедливость требует отметить, что, когда красные подавили восстание и овладели городом, она не проявила никакого желания мстить белым, да и во время самой осады в конфликтах наших с гостиничной прислугою она либо держалась нейтралитета, либо заметно склонялась на нашу сторону. А конфликты возникали на той почве, что бристольская челядь все время держала себя вызывающе, немилосердно хамила и грозила нам всевозможными карами, как только вернется «законная народная» власть. Эта плебейская наглость отравляла нам жизнь. Но челядь в конце концов получила заслуженный «урок» и внешне смирилась, запрятав поглубже свою ненависть и злобу... Этот «урок» заключался в следующем: в «Бристоле» неожиданно появилась молодая, красивая дама в офицерской форме и с револьвером у пояса. Выстроив весь штат прислуги и пройдя по «фронту», она заявила, хлопнув по кобуре с увесистым наганом:
- Послушайте, вы! Если на кого-нибудь из вас поступит хоть малейшая жалоба, я сама с ним расправлюсь! Помните это и будьте примерными слугами для тех, кто оплачивает вашу работу!
Челядь моментально притихла и до прихода красных была прямо шелковая...
Кто же эта интересная дама с офицерскими погонами? Она оказалась примадонной опереточной труппы Барковской, еще до нас выступавшей в Ярославле.
Мало того, премьер труппы Зайончковский и артист Юрьевский были главными участниками переворота...
В первый же день большевики расклеили декрет: в такой-то день, в такой-то час все мужское население должно явиться на вокзал. Ко всем уклонившимся будет применена «высшая мера наказания». В переводе же на их волчий язык - пуля в затылок.
Но даже и эта перспектива не подхлестнула меня пойти на вокзал. И я остался дома. И поэтому только остался в живых...
Я переждал несколько дней, дал красному зверю упиться вином победы и кровью побежденных и только тогда заявил о своем существовании.
Мне указали:
- Обратитесь к товарищу такому-то. Он все может...
Товарищ такой-то оказался хамом в кожаной куртке, и хамом довольно мрачного вида.
- Вам чаво?
- Я артист Морфесси.
- Так это ваши артисты сделали бунт? - обрадовалась кожаная куртка.- Так я вас, знаете...
Благодарю покорно, в повстанцы влетел!
Внутри и злоба на этого мужлана-головотяпа, и страх за себя. Но, внешне спокойный, отвечаю:
- Товарищ комиссар, артисты, которые сделали бунт, они уже далеко. Я же приехал в Ярославль за несколько часов до их выступления... Я приехал дать два концерта, а вместо этого сам выслушал двадцатидвухдневный концерт. Да такой - умирая не забуду!..
Кожаная куртка расплылась в улыбке. Так улыбается крокодил, но в тот момент я подумал одно: лед сломан! Поверил! Комиссар уже почти благосклонно:
- Стойте, стойте... Чи ж это ваш патрет на усех стенках порасклеенный?
- Мой...
- Так чево же вы от мене хочете?
- Хочу пропуска для меня и тех, кто со мною, на выезд из Ярославля. Мы потеряли около месяца и желаем наверстать упущенное несколькими концертами в приволжских городах...
Кожаная куртка не препятствовала нашему выезду. Во всеоружии соответствующих бумаг мы сели на пароход, спустились по Волге, но в силу целого ряда соображений отказались от дальнейших выступлений, и было решено вернуться в Петербург.
Для справки (из Википедии):
В годы Второй мировой войны Ю. Морфесси вступил в артистическую бригаду «Русского корпуса», созданного русскими эмигрантами в Югославии. В 1943 году гастролировал в Берлине, где записал пластинки.
По мере продвижения Красной армии на запад Морфесси отступал с немецкими частями и в итоге оказался в городке Фюссен.
Русский охранный корпус - корпус, сформированный из белых эмигрантов и граждан СССР, сражавшийся на стороне нацистской Германии и её союзников во время Второй мировой войны. В частности воевал против НОАЮ и четников в Югославии, а под конец войны сражался с наступающими частями Советской армии... Самое многочисленное белоэмигрантское формирование, состоявшее на службе Вермахта.
Я хочу рассказать о событии, в водоворот которого я был брошен слепым случаем, которое пережил во всех его потрясающих ужасах и которого вряд ли многим из нашей эмигрантской среды привелось быть свидетелем.
Событие это - знаменитое ярославское восстание…
Начну по порядку. В Петербурге сидеть и бездействовать было и противно и голодно. И, кроме того, хотелось почувствовать себя опять человеком сцены, артистом. Я задумал дать ряд концертов в провинции, в приволжских городах, куда большевизм еще не успел докатиться во всей своей столичной мерзостности... Первым этапом наметили древний Ярославль...
[Читать далее]В нашем вагоне было много каких-то мужчин. Хотя они пробовали походить на самых обыкновенных пассажиров, но невольно угадывалась между ними какая-то конспиративность. В дороге я не придавал этому никакого значения, но уже на месте, в Ярославле, выяснилось, что все мои спутники были повстанческим ядром, спешившим «на работу».
Остановились мы в гостинице «Бристоль». Вначале все было тихо и мирно, и даже красное начальство держало себя довольно прилично, поскольку вообще это слово может вязаться с оголтелой советчиной...
Ближайшая ночь решительно ничего не предвещала, и мы безмятежно улеглись спать по своим номерам. Но далеко не безмятежно было наше пробуждение: мы повскакали с постелей от стрельбы, яростного крика, шума и гама.
Через улицу от нашего «Бристоля» помещались красные пулеметные части, и вот именно этим зданием в первую голову хотели овладеть повстанцы, и овладели, взяв двести пулеметов, что дало им возможность сделаться хозяевами положения и в городе, и на подступах к нему.
Надо ли говорить, что весь остаток ночи был полон тревоги и кровавых событий. Белые победители расправились с комиссарами и коммунистами и густо ощетинивали пулеметами старинные ярославские стены и башни...
В «Бристоле» имел жительство видный местный комиссар - не то Нахимсон, не то Натансон. Его арестовал и увел повстанческий патруль, а через полчаса он был расстрелян.
Его вдова убивалась страшно. Однако справедливость требует отметить, что, когда красные подавили восстание и овладели городом, она не проявила никакого желания мстить белым, да и во время самой осады в конфликтах наших с гостиничной прислугою она либо держалась нейтралитета, либо заметно склонялась на нашу сторону. А конфликты возникали на той почве, что бристольская челядь все время держала себя вызывающе, немилосердно хамила и грозила нам всевозможными карами, как только вернется «законная народная» власть. Эта плебейская наглость отравляла нам жизнь. Но челядь в конце концов получила заслуженный «урок» и внешне смирилась, запрятав поглубже свою ненависть и злобу... Этот «урок» заключался в следующем: в «Бристоле» неожиданно появилась молодая, красивая дама в офицерской форме и с револьвером у пояса. Выстроив весь штат прислуги и пройдя по «фронту», она заявила, хлопнув по кобуре с увесистым наганом:
- Послушайте, вы! Если на кого-нибудь из вас поступит хоть малейшая жалоба, я сама с ним расправлюсь! Помните это и будьте примерными слугами для тех, кто оплачивает вашу работу!
Челядь моментально притихла и до прихода красных была прямо шелковая...
Кто же эта интересная дама с офицерскими погонами? Она оказалась примадонной опереточной труппы Барковской, еще до нас выступавшей в Ярославле.
Мало того, премьер труппы Зайончковский и артист Юрьевский были главными участниками переворота...
В первый же день большевики расклеили декрет: в такой-то день, в такой-то час все мужское население должно явиться на вокзал. Ко всем уклонившимся будет применена «высшая мера наказания». В переводе же на их волчий язык - пуля в затылок.
Но даже и эта перспектива не подхлестнула меня пойти на вокзал. И я остался дома. И поэтому только остался в живых...
Я переждал несколько дней, дал красному зверю упиться вином победы и кровью побежденных и только тогда заявил о своем существовании.
Мне указали:
- Обратитесь к товарищу такому-то. Он все может...
Товарищ такой-то оказался хамом в кожаной куртке, и хамом довольно мрачного вида.
- Вам чаво?
- Я артист Морфесси.
- Так это ваши артисты сделали бунт? - обрадовалась кожаная куртка.- Так я вас, знаете...
Благодарю покорно, в повстанцы влетел!
Внутри и злоба на этого мужлана-головотяпа, и страх за себя. Но, внешне спокойный, отвечаю:
- Товарищ комиссар, артисты, которые сделали бунт, они уже далеко. Я же приехал в Ярославль за несколько часов до их выступления... Я приехал дать два концерта, а вместо этого сам выслушал двадцатидвухдневный концерт. Да такой - умирая не забуду!..
Кожаная куртка расплылась в улыбке. Так улыбается крокодил, но в тот момент я подумал одно: лед сломан! Поверил! Комиссар уже почти благосклонно:
- Стойте, стойте... Чи ж это ваш патрет на усех стенках порасклеенный?
- Мой...
- Так чево же вы от мене хочете?
- Хочу пропуска для меня и тех, кто со мною, на выезд из Ярославля. Мы потеряли около месяца и желаем наверстать упущенное несколькими концертами в приволжских городах...
Кожаная куртка не препятствовала нашему выезду. Во всеоружии соответствующих бумаг мы сели на пароход, спустились по Волге, но в силу целого ряда соображений отказались от дальнейших выступлений, и было решено вернуться в Петербург.
Для справки (из Википедии):
В годы Второй мировой войны Ю. Морфесси вступил в артистическую бригаду «Русского корпуса», созданного русскими эмигрантами в Югославии. В 1943 году гастролировал в Берлине, где записал пластинки.
По мере продвижения Красной армии на запад Морфесси отступал с немецкими частями и в итоге оказался в городке Фюссен.
Русский охранный корпус - корпус, сформированный из белых эмигрантов и граждан СССР, сражавшийся на стороне нацистской Германии и её союзников во время Второй мировой войны. В частности воевал против НОАЮ и четников в Югославии, а под конец войны сражался с наступающими частями Советской армии... Самое многочисленное белоэмигрантское формирование, состоявшее на службе Вермахта.