Николай Ульянов о Гражданской войне в Коми области
Из книги Николая Ивановича Ульянова «Октябрьская революция и Гражданская война в Коми области».
В то время как весь мир следил за грандиозной борьбой Красных армий с наседающим врагом на Украине, в Сибири и под Петроградом, - в глухих зырянских лесах, никем не замечаемая, шла борьба, по лютости своей превосходившая все средневековые жакерии. Даже архангельские белогвардейцы, организаторы Мудьюга и Иоканьги, люди бывалые и привычные к зверствам, были охвачены ужасом, когда, проезжая через Печору, оказались свидетелями этой борьбы. По словам ген. Марушевского, «все, что происходило в эту эпоху в районах верховьев Печоры, далеко превосходит самые фантастические романы». Экспедиция, посланная белыми в 1918 г. из Архангельска в Сибирь для установления связи с армией Колчака, наблюдала в Коми-крае поразительную картину. «В этих глухих местах… революция потеряла уже давно свои политические признаки и обратилась в борьбу по сведению счетов между отдельными деревнями и поселками. На почве одичалости и грубых нравов населения борьба эта сопровождалась приемами доисторической эпохи. Одна часть населения зверски истребляла другую. Участники экспедиции видели проруби на глубокой Печоре, заваленные трупами до такой степени, что руки и ноги торчали из воды.
...Разобрать на месте, кто из воюющих был красный или белый, было почти невозможно. Отравленные ядом безначалия, группы этих людей дрались «каждая против каждой», являя картины полной анархии в богатом и спокойном когда-то крае».
[Читать далее]...
Для защиты Печоры от белогвардейцев был послан из Котласа небольшой вооруженный отряд латышей в количестве 10 человек под начальством бывшего пленного австрийского офицера-большевика Мандельбаума...
Там, где проходил отряд, контрреволюционные силы терпели жестокий разгром. Эпизод в с. Керчемье, описанный одним из участников экспедиции, может дать в этом отношении наглядное представление. Когда отряд находился в Устькуломе, «было получено известие, что в с. Керчемье предательски убит секретарь комячейки... По подозрению было задержано около 20-ти человек. Один из арестованных убежал и, пользуясь темнотой, скрылся (он и был, как оказалось впоследствии, убийца). Убийцу никто не выдавал, хотя многие несомненно знали его, так что с полным основанием можно было предполагать наличность террористической организации. Нам ничего более не оставалось, как прибегнуть к красному террору. Трое подозрительных из числа допрошенных, которые стояли в оппозиции к молодой Советской власти и принимали участие в кулацком терроре, были расстреляны».
Таких эпизодов было, вероятно, немало. Во всех воспомннаниях участников гражданской войны на Севере личность Маидельбаума расценивается весьма отрицательно.
Ему приписывается и нечистоплотность в денежных делах, и склока с начальниками других красных отрядов, действовавших на Печоре, и наконец крутое обращение с населением Печоры, приведшее якобы к озлоблению печерян против советской власти. По словам Наркома по ревизии М. С. Кедрова, «этот Мандельбаум своими же тонкими и преступными действиями восстановил против советской власти печорское население, которое даже в 1923 году в бытность мою на Печоре с ужасом и ненавистью вспоминало о нем». Не более лестную характеристику дает Мандельбауму и начальник штаба 6-ой армии т. А. Самойлов... Возможно, что Мандельбаум был в самом деле человек не вполне подходящий для вверенного ему дела и что в кулацкой легенде, созданной вокруг его имени, есть и правдоподобные штрихи, но что в общем его деятельность отличалась сугубо классовым характером, в этом вряд ли можно сомневаться. Есть основания думать, что вопли потрепанных Мандельбаумом кулаков т. Кедров принял за вопли всего населения. А кулакам, действительно, было от чего вопить. Весь маршрут экспедиции был отмечен беспощадными реквизициями у них имущества. Когда Маидельбаум отступал под напором белых через Помоздино, его отряд походил на новгородскую рать, возвращавшуюся с югорскою данью.
Множество подвод шло нагруженными великолепными малицами, совиками, пимами, шелковыми и бархатными одеждами, швейными машинами, граммофонами, никелевыми самоварами и прочими предметами роскоши и «цивилизации», проникшими в этот почти первобытный край. Нет нужды доказывать, что это имущество не могло быть отобрано у бедняков или у среднего крестьянства.
...
…область Коми являлась прежде одним из самых заброшенных и отделенных углов, представляла собой край сплошь крестьянский, где пролетарское влияние почти не чувствовалось и где, вследствие этого, самая партийная организация страдала множеством существеннейших недостатков. Степень ее принципиальной высоты была такова, что некоторые из тогдашних резолюций и постановлений звучат в высшей степени анекдотично. Чего, например, стоит резолюция 1-го Устьсысольского съезда… содержащая такую тираду: «…идея коммунизма - священная идея… социальный строй - это царство правды, истины, про которое говорит в своем учении великий учитель Иисус».
Не лучше обстояло с дисциплинированностью и выдержанностью отдельных членов организации. Случай с празднованием первой годовщины Октябрьской революции в этом отношении особенно показателен. В этот день после демонстрации и парада в Красной армии некоторые весьма ответственные работники партийцы решили отметить великую годовщину более достойным образом. Был устроен бесшабашный кутеж с весьма обильным возлиянием и из аптеки было выписано в большом количестве (около 6 ведер) лекарство, известное под именем spirltus vini. Когда возмущенные этим разгулом красноармейцы и коммунисты собрались на другой день для обсуждения создавшегося положения, провинившееся начальство решило сгоряча устроить «государственный переворот». Под предлогом угрозы близкого белогвардейского нашествия Красная армия была разоружена с помощью милиции, а коммунисты, пришедшие на собрание, арестованы. Эта безумная затея, однако, не спасла провинившихся. Они вскоре были арестованы и понесли заслуженную кару...
...
Коми-область находилась одно время почти целиком под властью белых, только Изваильская волость продолжала оставаться маленьким островком среди этого моря контрреволюции... Ярость врага… вылилась в беспощаднейший террор. Все бедняцкое население подвергалось жесточайшим погромам и грабежам, а за партийцами и партизанами началась настоящая охота. Их выслеживали, хватали и с неслыханными жестокостями предавали смерти. За свою геройскую борьбу изваильская беднота поплатилась лучшими своими представителями. Все они умерли мученической смертью. Об истязаниях, которым они подвергались, лучше всего может дать представление судьба некоего Афанасия Петровича Шомесова, которого бандиты «сначала избили, затем начали плевать, потом продырявили пулями руки и ноги, выкололи глаза, вырезали уши, переломали ребра и только потом размозжили голову, а тело, еще бьющееся в конвульсиях, бросили в ручей»...
Нет красок, чтобы описать все те бедствия и разорения, которые несли с собой белые в этот и без того не пышный край. История белого нашествия на Коми-область это сплошная повесть насилий, грабежей и ни с чем несравнимых зверств. Тон. И. Каплин, состоявший председателем Яренской комиссии по установлению жертв белогвардейского террора, впоследствии признавался: «при расследовании передо мной развертывались до того кошмарные картины, что я впоследствии заболел острой формой нервного расстройства». Самой обычной и легкой казнью считалось, когда человека приводили на реку, заставляли рубить прорубь, перевязывали ему сухожилие в локтях и в коленях и с напутствием «будь водяным комиссаром» совали под лед. Особенно памятен зырянам набег кулацких партизан под начальством капитана Орлова... Банда Орлова в жестокостях превзошла всех своих собратий...
«Не отстававшая в зверствах от мужа, супруга кап. Орлова, добравшись до коммунистов и жен коммунистов, изощрялась в издевательствах вплоть до соления ран и надрезов. Забирала их в одном белье и увозила, не обращая внимания даже на беременных». Орлов, двигаясь, на Яренск забрал с Удоры всех лошадей; до 700 подвод прибыло с ним на Вычегду, и местное крестьянство должно было поставлять овес и сено лошадям и пропитание для несчастных зырян ямщиков, пригнанных с Удоры. Весь остальной хлеб мужички вынуждены были переварить на пиво завоевателям. В свою очередь, когда разбитые под селом Леной белогвардейские банды покатились назад, вычегжанам выпала на долю та же участь, что и удорянам; их тоже в количестве не меньше 700 чел. с лошадьми орловцы угнали на Удору и еще дальше к северу. Их лошаденки были загнаны и уморены с голоду, а сами они, дабы не испытать той же участи, разбрелись по всему Мезенскому, Устьвашскому и Пинежскому уездам, питаясь милостыней и работая на местных кулаков.
В то время как весь мир следил за грандиозной борьбой Красных армий с наседающим врагом на Украине, в Сибири и под Петроградом, - в глухих зырянских лесах, никем не замечаемая, шла борьба, по лютости своей превосходившая все средневековые жакерии. Даже архангельские белогвардейцы, организаторы Мудьюга и Иоканьги, люди бывалые и привычные к зверствам, были охвачены ужасом, когда, проезжая через Печору, оказались свидетелями этой борьбы. По словам ген. Марушевского, «все, что происходило в эту эпоху в районах верховьев Печоры, далеко превосходит самые фантастические романы». Экспедиция, посланная белыми в 1918 г. из Архангельска в Сибирь для установления связи с армией Колчака, наблюдала в Коми-крае поразительную картину. «В этих глухих местах… революция потеряла уже давно свои политические признаки и обратилась в борьбу по сведению счетов между отдельными деревнями и поселками. На почве одичалости и грубых нравов населения борьба эта сопровождалась приемами доисторической эпохи. Одна часть населения зверски истребляла другую. Участники экспедиции видели проруби на глубокой Печоре, заваленные трупами до такой степени, что руки и ноги торчали из воды.
...Разобрать на месте, кто из воюющих был красный или белый, было почти невозможно. Отравленные ядом безначалия, группы этих людей дрались «каждая против каждой», являя картины полной анархии в богатом и спокойном когда-то крае».
[Читать далее]...
Для защиты Печоры от белогвардейцев был послан из Котласа небольшой вооруженный отряд латышей в количестве 10 человек под начальством бывшего пленного австрийского офицера-большевика Мандельбаума...
Там, где проходил отряд, контрреволюционные силы терпели жестокий разгром. Эпизод в с. Керчемье, описанный одним из участников экспедиции, может дать в этом отношении наглядное представление. Когда отряд находился в Устькуломе, «было получено известие, что в с. Керчемье предательски убит секретарь комячейки... По подозрению было задержано около 20-ти человек. Один из арестованных убежал и, пользуясь темнотой, скрылся (он и был, как оказалось впоследствии, убийца). Убийцу никто не выдавал, хотя многие несомненно знали его, так что с полным основанием можно было предполагать наличность террористической организации. Нам ничего более не оставалось, как прибегнуть к красному террору. Трое подозрительных из числа допрошенных, которые стояли в оппозиции к молодой Советской власти и принимали участие в кулацком терроре, были расстреляны».
Таких эпизодов было, вероятно, немало. Во всех воспомннаниях участников гражданской войны на Севере личность Маидельбаума расценивается весьма отрицательно.
Ему приписывается и нечистоплотность в денежных делах, и склока с начальниками других красных отрядов, действовавших на Печоре, и наконец крутое обращение с населением Печоры, приведшее якобы к озлоблению печерян против советской власти. По словам Наркома по ревизии М. С. Кедрова, «этот Мандельбаум своими же тонкими и преступными действиями восстановил против советской власти печорское население, которое даже в 1923 году в бытность мою на Печоре с ужасом и ненавистью вспоминало о нем». Не более лестную характеристику дает Мандельбауму и начальник штаба 6-ой армии т. А. Самойлов... Возможно, что Мандельбаум был в самом деле человек не вполне подходящий для вверенного ему дела и что в кулацкой легенде, созданной вокруг его имени, есть и правдоподобные штрихи, но что в общем его деятельность отличалась сугубо классовым характером, в этом вряд ли можно сомневаться. Есть основания думать, что вопли потрепанных Мандельбаумом кулаков т. Кедров принял за вопли всего населения. А кулакам, действительно, было от чего вопить. Весь маршрут экспедиции был отмечен беспощадными реквизициями у них имущества. Когда Маидельбаум отступал под напором белых через Помоздино, его отряд походил на новгородскую рать, возвращавшуюся с югорскою данью.
Множество подвод шло нагруженными великолепными малицами, совиками, пимами, шелковыми и бархатными одеждами, швейными машинами, граммофонами, никелевыми самоварами и прочими предметами роскоши и «цивилизации», проникшими в этот почти первобытный край. Нет нужды доказывать, что это имущество не могло быть отобрано у бедняков или у среднего крестьянства.
...
…область Коми являлась прежде одним из самых заброшенных и отделенных углов, представляла собой край сплошь крестьянский, где пролетарское влияние почти не чувствовалось и где, вследствие этого, самая партийная организация страдала множеством существеннейших недостатков. Степень ее принципиальной высоты была такова, что некоторые из тогдашних резолюций и постановлений звучат в высшей степени анекдотично. Чего, например, стоит резолюция 1-го Устьсысольского съезда… содержащая такую тираду: «…идея коммунизма - священная идея… социальный строй - это царство правды, истины, про которое говорит в своем учении великий учитель Иисус».
Не лучше обстояло с дисциплинированностью и выдержанностью отдельных членов организации. Случай с празднованием первой годовщины Октябрьской революции в этом отношении особенно показателен. В этот день после демонстрации и парада в Красной армии некоторые весьма ответственные работники партийцы решили отметить великую годовщину более достойным образом. Был устроен бесшабашный кутеж с весьма обильным возлиянием и из аптеки было выписано в большом количестве (около 6 ведер) лекарство, известное под именем spirltus vini. Когда возмущенные этим разгулом красноармейцы и коммунисты собрались на другой день для обсуждения создавшегося положения, провинившееся начальство решило сгоряча устроить «государственный переворот». Под предлогом угрозы близкого белогвардейского нашествия Красная армия была разоружена с помощью милиции, а коммунисты, пришедшие на собрание, арестованы. Эта безумная затея, однако, не спасла провинившихся. Они вскоре были арестованы и понесли заслуженную кару...
...
Коми-область находилась одно время почти целиком под властью белых, только Изваильская волость продолжала оставаться маленьким островком среди этого моря контрреволюции... Ярость врага… вылилась в беспощаднейший террор. Все бедняцкое население подвергалось жесточайшим погромам и грабежам, а за партийцами и партизанами началась настоящая охота. Их выслеживали, хватали и с неслыханными жестокостями предавали смерти. За свою геройскую борьбу изваильская беднота поплатилась лучшими своими представителями. Все они умерли мученической смертью. Об истязаниях, которым они подвергались, лучше всего может дать представление судьба некоего Афанасия Петровича Шомесова, которого бандиты «сначала избили, затем начали плевать, потом продырявили пулями руки и ноги, выкололи глаза, вырезали уши, переломали ребра и только потом размозжили голову, а тело, еще бьющееся в конвульсиях, бросили в ручей»...
Нет красок, чтобы описать все те бедствия и разорения, которые несли с собой белые в этот и без того не пышный край. История белого нашествия на Коми-область это сплошная повесть насилий, грабежей и ни с чем несравнимых зверств. Тон. И. Каплин, состоявший председателем Яренской комиссии по установлению жертв белогвардейского террора, впоследствии признавался: «при расследовании передо мной развертывались до того кошмарные картины, что я впоследствии заболел острой формой нервного расстройства». Самой обычной и легкой казнью считалось, когда человека приводили на реку, заставляли рубить прорубь, перевязывали ему сухожилие в локтях и в коленях и с напутствием «будь водяным комиссаром» совали под лед. Особенно памятен зырянам набег кулацких партизан под начальством капитана Орлова... Банда Орлова в жестокостях превзошла всех своих собратий...
«Не отстававшая в зверствах от мужа, супруга кап. Орлова, добравшись до коммунистов и жен коммунистов, изощрялась в издевательствах вплоть до соления ран и надрезов. Забирала их в одном белье и увозила, не обращая внимания даже на беременных». Орлов, двигаясь, на Яренск забрал с Удоры всех лошадей; до 700 подвод прибыло с ним на Вычегду, и местное крестьянство должно было поставлять овес и сено лошадям и пропитание для несчастных зырян ямщиков, пригнанных с Удоры. Весь остальной хлеб мужички вынуждены были переварить на пиво завоевателям. В свою очередь, когда разбитые под селом Леной белогвардейские банды покатились назад, вычегжанам выпала на долю та же участь, что и удорянам; их тоже в количестве не меньше 700 чел. с лошадьми орловцы угнали на Удору и еще дальше к северу. Их лошаденки были загнаны и уморены с голоду, а сами они, дабы не испытать той же участи, разбрелись по всему Мезенскому, Устьвашскому и Пинежскому уездам, питаясь милостыней и работая на местных кулаков.