Иван Майский о Комуче. Часть V
Из книги Ивана Михайловича Майского «Демократическая контрреволюция».
Еще одной и, пожалуй, самой поразительной иллюстрацией внутреннего бессилия Комитета была его политика в вопросе о создании «всероссийской власти»...
[Читать далее]В самом начале существования Комитета члены его были твердо уверены, что именно Комитет станет единственным наследником советской власти на территории, отвоеванной чехословаками у большевиков. Свою уверенность они основывали, главным образом, на том соображении, что правомочным «хозяином земли русской» является только Учредительное Собрание, а впредь до созыва его, очевидно, тот орган, который почерпает свой государственный авторитет непосредственно из лона Учредительного Собрания. Таким органом был только Комитет. Всякие иные органы, могущие возникнуть в местностях, отвоеванных у большевиков, казались членам Комитета юридически незаконными, а политически неавторитетными.
Мысль о том, что политическая авторитетность власти покоится не на мертвых юридических формулах, а на реальной силе, как-то плохо укладывалась в их эсеровских головах. И потому на первых порах члены Комитета рисовали себе путь дальнейшего развития в виде присоединения одной области за другой к «территории Учредительного Собрания», управляемой Комитетом членов Учредительного Собрания в Самаре.
Однако действительность жестоко разочаровала эти ожидания... В течение всего лета шла упорная борьба на фронтах... И так как ни один город и ни один район не мог длительно существовать без какой-либо государственной власти, а единая власть, авторитетная для всех захваченных контрреволюцией территорий, сразу не могла создаться, то вполне естественно, что в различных местах стали возникать локальные власти. Первоначально все они рассматривали свое существование, как весьма кратковременное, ибо в 1918 году в контрреволюционном лагере были твердо убеждены в близком падении большевиков, после чего естественно должна была возникнуть единая всероссийская власть. Однако расчеты на быстрое исчезновение Советов оказались ошибочными. Шли месяцы, а Советы не обнаруживали готовности умереть. Местные правительства начинали отвердевать, оформляться, приобретать вкус к власти и расценивать свое существование уже как нечто более длительное и установившееся. Услужливые «ученые» и журналисты сейчас же находили идеологическое обоснование для сепаратистских стремлений провинциальных помпадуров, апеллируя к особым национальным, хозяйственным или географическим условиям данной местности (а в какой местности не найдется чего-нибудь особенного отличающего ее от другой?).
В результате в районах, расположенных к востоку от Волги, летом 1918 г. возникло несколько правительств или организаций, хотя бы отчасти имеющих правительственные функции. Одним из этих правительств был Комитет членов Учредительного Собрания. Другим, не менее важным правительством было Сибирское Правительство, имевшее свою резиденцию в Омске и простиравшее свою власть до Байкала. Далее, во второй половине июля, после взятия Екатеринбурга чехословаками, в этом городе образовалось Областное Правительство Урала, претендовавшее на территорию Пермской губернии и на те части горнозаводского Урала, которые входят в состав Уфимской, Вятской и Оренбургской губерний. Правительство это состояло из кадетов, н.-с., эсеров и меньшевиков под главенством умного и хитрого кадетского фабриканта Л. А. Кроля. Оренбургская и Уральская области управлялись войсковыми органами оренбургского и уральского казачества и хотя формально они признавали власть Комитета, тем не менее фактически являлись почти самостоятельными «державами», ведшими закулисные интриги с Омском против Самары.
К правительствам, построенным по территориальному принципу, присоединялись еще правительства, построенные по принципу национальному. Башкиры создали свое башкирское государство со своим башкирским советом министров. Киргизы организовали свою «Алаш-орду», которая, подобно казакам, путалась между Омском и Самарой. Наконец, на «территории Учредительного Собрания» пребывало еще так называемое «Национальное Управление тюрко-татарских племен»...
Естественно вставал вопрос о единой власти на тех территориях, которые летом 1918 г. были оторваны у большевиков. Кто же именно должен был быть этой единой властью?
Комитет полагал, что такой властью может и должен быть только он. Однако другие правительства против этого решительно возражали... Между различными местными правительствами начиналась взаимная борьба за власть, и победителем из этой борьбы могло выйти, очевидно, только то правительство, которое было сильнее других и обладало большей способностью приспособления к условиям переживаемой эпохи. Главным соперником Комитета выступало Сибирское Правительство...
Председателем правительства был Вологодский, томский адвокат, прекраснодушный эсер в прошлом и беспринципный обыватель в настоящем, человек совершенно безвольный и безличный. Действительной душой правительства являлся Иван Михайлов… молоденький херувим по внешности, но настоящий дьявол по своим внутренним качествам. Сибирское Правительство тотчас же стало формировать свои министерства, причем министры и их товарищи образовали так называемый Административный Совет Правительства, мало-помалу захвативший в свои руки реальную власть. В Административном Совете главную роль играл Иван Михайлов, находившийся одновременно в тесном контакте с так называемой «военной партией».
Вооруженная сила, на которую опиралось Сибирское Правительство, кроме чехословаков, состояла еще из офицерских и казачьих частей, возглавлявшихся генералами Ивановым-Риновым и Гришиным-Алмазовым. …с самого возникновения Сибирского Правительства началось формирование армии, основанной на принципе мобилизации. Особенно близких отношений между Сибирским Правительством и чехословаками никогда не было, поэтому, неудивительно, что Сибирское Правительство находилось в гораздо большей зависимости от черносотенной военщины, чем самарский Комитет. Мало-помалу сибирские генералы стали приобретать все большее влияние на ход государственных дел. Им много помогал в этом Иван Михайлов, систематически работавший над усилением правых элементов в правительстве. В августе месяце процесс кристаллизации реакционных сил в Сибири продвинулся уже настолько далеко, что наиболее честные и дальновидные из эсеров начинали не на шутку тревожиться. Параллельно с ростом правых настроений в правительственных кругах наблюдался также рост и резко областнических тенденций. Впрочем, этими тенденциями тогда были заражены очень широкие круги сибирской общественности. Так, над креслом председателя в Сибирской Областной Думе красовалась надпись: «Через автономную Сибирь к возрождению свободной России».
Большие осложнения вызывал вопрос о Сибирской Областной Думе. Исторически и формально Сибирское Правительство было порождением этой Думы и, казалось бы, первым шагом его после своего вторичного рождения должен был быть созыв представительного органа, давшего ему жизнь. Однако Сибирская Областная Дума, избранная еще в эпоху господства «революционной демократии» и не включавшая в свой состав цензовых элементов, казалась «поумневшим» эсерам из Сибирского Правительства слишком левым учреждением. И потому они старались оттянуть ее возрождение. Только 15 августа, под давлением широкого общественного мнения, Сибирское Правительство вынуждено было созвать Областную Думу и, как водится в подобных случаях, патетически поклясться ей в своей глубокой преданности идеям «демократии». Одновременно, однако, Дума постановила о своем пополнении цензовыми элементами из кругов биржевых комитетов, союзов промышленников, объединений торговцев и т. п.
Впрочем, торжественные декларации не могли перекинуть мостика между Думой и правительством. С первого же момента возрождения Думы между ней и правительством начались трения.
Областная Дума по традиции заседала в Томске, правительство же находилось в Омске. Это чисто географическое обстоятельство имело весьма серьезные политические последствия: правительство не чувствовало над собой контроля представительного органа, а представительный орган подозревал правительство в стремлении свести его влияние к нулю. Отсюда целый ряд конфликтов, взаимные подозрения и даже вражда. Далее, не без сильного влияния на положение вещей была действительная разница в настроениях Думы и правительства. Дума стояла на платформе буржуазной демократии, правительство же все более катилось по наклонной плоскости к военной диктатуре. Дума отстаивала тесную связь Сибири с остальной Россией, правительство, наоборот, становилось все более областническим. Правда, Вологодский и другие министры не раз заявляли, что они не мыслят себе Сибири иначе, как частью России, но это были лишь громкие слова. На практике Сибирское Правительство делало все возможное для того, чтобы затруднить связь Сибири с Европейской Россией. Поэтому борьба между Думой и правительством со второй половины августа стала основной чертой сибирской политической жизни...
Отношения между самарским и сибирским правительствами с самого начала носили не слишком-то дружественный характер. Отчасти тут повинны были различия в их политических настроениях, отчасти же тут играла роль естественная склонность двух правительств ссориться друг с другом на том только основании, что они являются двумя различными правительствами. Конечно, большую агрессивность проявляла Сибирь. В чем проявлялись столкновения между обоими соперниками, лучше всего могут иллюстрировать следующие любопытные факты.
На границе между территорией Сибирского Правительства и «территорией Учредительного Собрания» находился город Златоуст с уездом. О «государственной» принадлежности Златоуста шли споры. На него претендовала Самара, его тянула к себе Сибирь, а позднее, когда возникло Областное Правительство Урала, оно считало Златоуст своей неотъемлемой собственностью. Сам Златоуст сильно колебался в выборе той или иной «ориентации». И вот в середине августа, не договорившись ни с кем из заинтересованных сторон, Сибирское Правительство просто декретировало, что Златоустовский уезд отныне составляет нераздельную часть подчиненной ему территории. Самара протестовала против самочинных действий Омска; тогда Омск в целях давления на Комитет установил на границе между самарским и сибирским «царствами» таможенную заставу и стал требовать пошлин с провозимых по железной дороге товаров.
Другой случай еще более характерен. Я уже упоминал про возникновение в Екатеринбурге Областного Правительства Урала. Оно мечтало об обеспечении горнозаводскому району Урала известной автономии с подчинением центральной государственной власти. Но так как центральной государственной власти еще не было, а реально существовали два правительства - самарское и омское, то екатеринбургскому правительству приходилось выбирать подчинение одному из двух. Оно торговалось с обоими, но долго не могло прийти ни с тем, ни с другим ни к какому соглашению. Наконец как будто бы наметилась возможность вступить в более тесные отношения с Самарой. Однако это совсем не входило в расчеты Сибирского Правительства - тогда оно стало попросту аннексировать один за другим уезды, относившиеся к территории Областного Правительства Урала, сведя, в конце концов, территорию последнего лишь к городу Екатеринбургу и окружающему его району.
Впрочем, несмотря на взаимную конкуренцию и борьбу между различными местными правительствами, мысль о создании единой государственной власти на отвоеванной от большевиков территории постепенно приобретала все большую популярность и, наконец, стала получать свое осуществление в действительности. Первым практическим шагом в этом направлении явилось совещание между представителями Комитета и Сибирского Правительства, состоявшееся 15-16 июля в Челябинске... На совещании произошел обмен мнений… причем сибирские представители обнаружили резко выраженные сепаратистские тенденции. Так, Иван Михайлов прямо заявил: «Мы идем под флагом областничества». А Головачев добавил: «Сибирь не потерпит на своей территории никакой иной власти, кроме власти Сибирского Правительства».
После довольно продолжительной дискуссии о преимуществах «Народной Армии» или сибирской армии, которой главным образом увлекались Галкин и Гришин-Алмазов, совещание постановило созвать... более расширенное совещание... Это новое расширенное совещание должно было уже ближе подойти к вопросам, связанным с созданием единой государственной власти.
События на фронтах и борьба между отдельными правительствами помешали своевременному созыву указанного совещания... К этому времени уже с достаточной ясностью наметились два лагеря, которые для краткости можно обозначить как «самарский» и «сибирский». Оба лагеря заранее готовились к бою и принимали необходимые подготовительные меры. Оба лагеря, между прочим, старались импонировать друг другу и средним, колеблющимся элементам внешним блеском своего выступления на совещании. Сибирские делегаты с Иваном Михайловым и генералом Ивановым-Риновым во главе прибыли поэтому в Челябинск в особом поезде, над вагонами которого развевалось бело-зеленое знамя автономной Сибири. Они привезли с собой многочисленную свиту, среди которой ярко пестрели многочисленные военные формы всех родов оружия. Из Самары пришел также специальный поезд, в котором приехало около полусотни представителей комитетского лагеря. Здесь военных было очень мало - только полковник Галкин и несколько человек охраны поезда, - но зато тем богаче был представлен мир политических партий и национальных объединений. В Самарском поезде имелось десятка два членов Учредительного Собрания с Вольским во главе, были делегации эсеров, меньшевиков, народных социалистов, были представительства от съезда земств и городов Поволжья, Урала и Сибири, от «Национального Управления тюрко-татар», от башкир, киргизов, туркестанцев и некоторых других малых национальностей. Кроме того, с самарским поездом приехал представитель «наших верных союзников»… французский «консул» в Самаре - Комо. По дороге от Самары до Челябинска поезду устраивались торжественные встречи с приветственными речами представителей мест и ответными речами Вольского и других членов комитета. А на одной из уральских станций… для самарской делегации был устроен блестящий ужин... Настроение у всех было очень приподнятое.
Но оно стало понемногу блекнуть, когда кончилась «территория Учредительного Собрания» и начались владения Сибирского Правительства.
Здесь сразу окончилось наше «триумфальное шествие», и подул совсем иной ветер. Наш поезд проходил мимо безмолвных станций с развевающимся бело-зеленым знаменем. На челябинском вокзале нас никто не встретил, не было даже коменданта станции, и членам самарского правительства пришлось окольными путями узнавать, в каком помещении и когда должно открыться государственное совещание. Конечно, это была демонстрация со стороны Сибирского Правительства...
Второе челябинское совещание продолжалось три дня... В нем участвовали все те элементы, которые были предусмотрены соглашением… кроме того, в качестве почетных гостей были представители «наших доблестных братьев чехословаков» и «наших верных союзников» - последние в лице двух-трех персонажей весьма сомнительного свойства и вида...
Совещание не решилось, однако, и на этот раз взяться вплотную за вопросы создания центральной власти, а сочло за лучшее перенести их на новое, третье по счету, совещание... Челябинские заседания поэтому были посвящены почти исключительно лишь вопросам технического характера - о составе будущего совещания, о месте и сроке его созыва. Казалось бы, поводов для принципиальных разногласий здесь не было. Тем не менее даже и по этим вопросам совершенно отчетливо наметилось расхождение между «правыми» и «левыми»...
Это расхождение фиксировалось, главным образом, на двух пунктах: на месте будущего совещания и на его составе. По вопросу о таком, казалось бы, нейтральном предмете, как место, где должно собраться государственное совещание, возникли очень острые политические споры. …Комитет и поддерживавшие его элементы (с.-p., меньшевики, н.-с., малые национальности) решительно возражали против сибирского захолустья, не без основания опасаясь, что черносотенное офицерство попросту может там переарестовать и перестрелять членов совещания...
Еще более острое столкновение возникло по вопросу о составе государственного совещания. Молчаливо было признано, что на совещание в Уфе будут допущены все те, кто допущен на совещание в Челябинск. Поэтому приобретал чрезвычайно важное значение вопрос о мандатах присутствовавших в Челябинске делегаций. Некоторые из мандатов были оспорены. Сюда относились: мандат Областного Правительства Урала, в реальности существования которого многие сомневались, мандат съезда земств и городов, как органа, не являющегося ни партией, ни правительством и, наконец, мандаты башкир, киргизов, тюрко-татар и других «инородческих» объединений. Для проверки мандатов была избрана специальная комиссия...
От эсеров туда входил Зензинов, от меньшевиков - я, от кадетов - Пепеляев… от Сибирского Правительства - генерал Иванов-Ринов, прославившийся в 1916 году уничтожением туркестанского города Джизака за отказ его населения идти на тыловые работы на фронте.
Теоретически в тот период я вполне признавал необходимость коалиции с буржуазными элементами для борьбы с большевиками. Но, признаюсь, когда в мандатной комиссии мне пришлось сесть за один стол с Ивановым-Риновым, у меня кошки заскребли по сердцу. Однако сказавшим а приходится сказать и б...
Комиссия начала свои работы, и тут разыгрался один чрезвычайно острый инцидент. Мандаты Областного Правительства Урала и съезда земств и городов были очень быстро утверждены, но зато мандаты «инородцев» встретили бешеную атаку со стороны правой части комиссии, в особенности, со стороны Пепеляева и Иванова-Ринова. Пепеляев усиленно доказывал, что «инородцы» всегда были лишены государственного духа, что по существу они являются элементом, враждебным российской державе, и что поэтому их допущение на совещание по организации центральной власти нежелательно. Иванов-Ринов энергично поддерживал Пепеляева, ссылаясь на свой опыт в Туркестане и Сибири и, под конец, стукнув кулаком по столу, выразительно закончил:
- Инородцев надо держать в ежовых рукавицах!
Я решительно напал на Пепеляева и Иванова-Ринова. Я резко критиковал их отношения к малым национальностям. Спор с каждой минутой все больше разгорался, и собрание мало-помалу принимало вулканический характер. Уже послышались личные выпады, уже прозвучали крепкие слова. Председатель, желая ввести дебаты в парламентское русло, поднялся с своего места и, обращаясь к особенно волновавшемуся Пепеляеву, примирительно начал:
- Товарищ Пепеляев, ради бога успокойтесь!
Пепеляев вскочил, как ужаленный, и во все горло заорал:
- Я вам не товарищ! Прошу не забываться!
Выпад Пепеляева подействовал на меня, как удар хлыста. Я вскипел и, бросившись к кадетскому представителю, угрожающе закричал:
- Да, вы нам не товарищ! Прочь отсюда!
Собрание пришло в полное смятение и, казалось, вот-вот будет сорвано. Однако усилиями председателя и некоторых более нейтральных членов комиссии спокойствие постепенно было восстановлено...
Еще одной и, пожалуй, самой поразительной иллюстрацией внутреннего бессилия Комитета была его политика в вопросе о создании «всероссийской власти»...
[Читать далее]В самом начале существования Комитета члены его были твердо уверены, что именно Комитет станет единственным наследником советской власти на территории, отвоеванной чехословаками у большевиков. Свою уверенность они основывали, главным образом, на том соображении, что правомочным «хозяином земли русской» является только Учредительное Собрание, а впредь до созыва его, очевидно, тот орган, который почерпает свой государственный авторитет непосредственно из лона Учредительного Собрания. Таким органом был только Комитет. Всякие иные органы, могущие возникнуть в местностях, отвоеванных у большевиков, казались членам Комитета юридически незаконными, а политически неавторитетными.
Мысль о том, что политическая авторитетность власти покоится не на мертвых юридических формулах, а на реальной силе, как-то плохо укладывалась в их эсеровских головах. И потому на первых порах члены Комитета рисовали себе путь дальнейшего развития в виде присоединения одной области за другой к «территории Учредительного Собрания», управляемой Комитетом членов Учредительного Собрания в Самаре.
Однако действительность жестоко разочаровала эти ожидания... В течение всего лета шла упорная борьба на фронтах... И так как ни один город и ни один район не мог длительно существовать без какой-либо государственной власти, а единая власть, авторитетная для всех захваченных контрреволюцией территорий, сразу не могла создаться, то вполне естественно, что в различных местах стали возникать локальные власти. Первоначально все они рассматривали свое существование, как весьма кратковременное, ибо в 1918 году в контрреволюционном лагере были твердо убеждены в близком падении большевиков, после чего естественно должна была возникнуть единая всероссийская власть. Однако расчеты на быстрое исчезновение Советов оказались ошибочными. Шли месяцы, а Советы не обнаруживали готовности умереть. Местные правительства начинали отвердевать, оформляться, приобретать вкус к власти и расценивать свое существование уже как нечто более длительное и установившееся. Услужливые «ученые» и журналисты сейчас же находили идеологическое обоснование для сепаратистских стремлений провинциальных помпадуров, апеллируя к особым национальным, хозяйственным или географическим условиям данной местности (а в какой местности не найдется чего-нибудь особенного отличающего ее от другой?).
В результате в районах, расположенных к востоку от Волги, летом 1918 г. возникло несколько правительств или организаций, хотя бы отчасти имеющих правительственные функции. Одним из этих правительств был Комитет членов Учредительного Собрания. Другим, не менее важным правительством было Сибирское Правительство, имевшее свою резиденцию в Омске и простиравшее свою власть до Байкала. Далее, во второй половине июля, после взятия Екатеринбурга чехословаками, в этом городе образовалось Областное Правительство Урала, претендовавшее на территорию Пермской губернии и на те части горнозаводского Урала, которые входят в состав Уфимской, Вятской и Оренбургской губерний. Правительство это состояло из кадетов, н.-с., эсеров и меньшевиков под главенством умного и хитрого кадетского фабриканта Л. А. Кроля. Оренбургская и Уральская области управлялись войсковыми органами оренбургского и уральского казачества и хотя формально они признавали власть Комитета, тем не менее фактически являлись почти самостоятельными «державами», ведшими закулисные интриги с Омском против Самары.
К правительствам, построенным по территориальному принципу, присоединялись еще правительства, построенные по принципу национальному. Башкиры создали свое башкирское государство со своим башкирским советом министров. Киргизы организовали свою «Алаш-орду», которая, подобно казакам, путалась между Омском и Самарой. Наконец, на «территории Учредительного Собрания» пребывало еще так называемое «Национальное Управление тюрко-татарских племен»...
Естественно вставал вопрос о единой власти на тех территориях, которые летом 1918 г. были оторваны у большевиков. Кто же именно должен был быть этой единой властью?
Комитет полагал, что такой властью может и должен быть только он. Однако другие правительства против этого решительно возражали... Между различными местными правительствами начиналась взаимная борьба за власть, и победителем из этой борьбы могло выйти, очевидно, только то правительство, которое было сильнее других и обладало большей способностью приспособления к условиям переживаемой эпохи. Главным соперником Комитета выступало Сибирское Правительство...
Председателем правительства был Вологодский, томский адвокат, прекраснодушный эсер в прошлом и беспринципный обыватель в настоящем, человек совершенно безвольный и безличный. Действительной душой правительства являлся Иван Михайлов… молоденький херувим по внешности, но настоящий дьявол по своим внутренним качествам. Сибирское Правительство тотчас же стало формировать свои министерства, причем министры и их товарищи образовали так называемый Административный Совет Правительства, мало-помалу захвативший в свои руки реальную власть. В Административном Совете главную роль играл Иван Михайлов, находившийся одновременно в тесном контакте с так называемой «военной партией».
Вооруженная сила, на которую опиралось Сибирское Правительство, кроме чехословаков, состояла еще из офицерских и казачьих частей, возглавлявшихся генералами Ивановым-Риновым и Гришиным-Алмазовым. …с самого возникновения Сибирского Правительства началось формирование армии, основанной на принципе мобилизации. Особенно близких отношений между Сибирским Правительством и чехословаками никогда не было, поэтому, неудивительно, что Сибирское Правительство находилось в гораздо большей зависимости от черносотенной военщины, чем самарский Комитет. Мало-помалу сибирские генералы стали приобретать все большее влияние на ход государственных дел. Им много помогал в этом Иван Михайлов, систематически работавший над усилением правых элементов в правительстве. В августе месяце процесс кристаллизации реакционных сил в Сибири продвинулся уже настолько далеко, что наиболее честные и дальновидные из эсеров начинали не на шутку тревожиться. Параллельно с ростом правых настроений в правительственных кругах наблюдался также рост и резко областнических тенденций. Впрочем, этими тенденциями тогда были заражены очень широкие круги сибирской общественности. Так, над креслом председателя в Сибирской Областной Думе красовалась надпись: «Через автономную Сибирь к возрождению свободной России».
Большие осложнения вызывал вопрос о Сибирской Областной Думе. Исторически и формально Сибирское Правительство было порождением этой Думы и, казалось бы, первым шагом его после своего вторичного рождения должен был быть созыв представительного органа, давшего ему жизнь. Однако Сибирская Областная Дума, избранная еще в эпоху господства «революционной демократии» и не включавшая в свой состав цензовых элементов, казалась «поумневшим» эсерам из Сибирского Правительства слишком левым учреждением. И потому они старались оттянуть ее возрождение. Только 15 августа, под давлением широкого общественного мнения, Сибирское Правительство вынуждено было созвать Областную Думу и, как водится в подобных случаях, патетически поклясться ей в своей глубокой преданности идеям «демократии». Одновременно, однако, Дума постановила о своем пополнении цензовыми элементами из кругов биржевых комитетов, союзов промышленников, объединений торговцев и т. п.
Впрочем, торжественные декларации не могли перекинуть мостика между Думой и правительством. С первого же момента возрождения Думы между ней и правительством начались трения.
Областная Дума по традиции заседала в Томске, правительство же находилось в Омске. Это чисто географическое обстоятельство имело весьма серьезные политические последствия: правительство не чувствовало над собой контроля представительного органа, а представительный орган подозревал правительство в стремлении свести его влияние к нулю. Отсюда целый ряд конфликтов, взаимные подозрения и даже вражда. Далее, не без сильного влияния на положение вещей была действительная разница в настроениях Думы и правительства. Дума стояла на платформе буржуазной демократии, правительство же все более катилось по наклонной плоскости к военной диктатуре. Дума отстаивала тесную связь Сибири с остальной Россией, правительство, наоборот, становилось все более областническим. Правда, Вологодский и другие министры не раз заявляли, что они не мыслят себе Сибири иначе, как частью России, но это были лишь громкие слова. На практике Сибирское Правительство делало все возможное для того, чтобы затруднить связь Сибири с Европейской Россией. Поэтому борьба между Думой и правительством со второй половины августа стала основной чертой сибирской политической жизни...
Отношения между самарским и сибирским правительствами с самого начала носили не слишком-то дружественный характер. Отчасти тут повинны были различия в их политических настроениях, отчасти же тут играла роль естественная склонность двух правительств ссориться друг с другом на том только основании, что они являются двумя различными правительствами. Конечно, большую агрессивность проявляла Сибирь. В чем проявлялись столкновения между обоими соперниками, лучше всего могут иллюстрировать следующие любопытные факты.
На границе между территорией Сибирского Правительства и «территорией Учредительного Собрания» находился город Златоуст с уездом. О «государственной» принадлежности Златоуста шли споры. На него претендовала Самара, его тянула к себе Сибирь, а позднее, когда возникло Областное Правительство Урала, оно считало Златоуст своей неотъемлемой собственностью. Сам Златоуст сильно колебался в выборе той или иной «ориентации». И вот в середине августа, не договорившись ни с кем из заинтересованных сторон, Сибирское Правительство просто декретировало, что Златоустовский уезд отныне составляет нераздельную часть подчиненной ему территории. Самара протестовала против самочинных действий Омска; тогда Омск в целях давления на Комитет установил на границе между самарским и сибирским «царствами» таможенную заставу и стал требовать пошлин с провозимых по железной дороге товаров.
Другой случай еще более характерен. Я уже упоминал про возникновение в Екатеринбурге Областного Правительства Урала. Оно мечтало об обеспечении горнозаводскому району Урала известной автономии с подчинением центральной государственной власти. Но так как центральной государственной власти еще не было, а реально существовали два правительства - самарское и омское, то екатеринбургскому правительству приходилось выбирать подчинение одному из двух. Оно торговалось с обоими, но долго не могло прийти ни с тем, ни с другим ни к какому соглашению. Наконец как будто бы наметилась возможность вступить в более тесные отношения с Самарой. Однако это совсем не входило в расчеты Сибирского Правительства - тогда оно стало попросту аннексировать один за другим уезды, относившиеся к территории Областного Правительства Урала, сведя, в конце концов, территорию последнего лишь к городу Екатеринбургу и окружающему его району.
Впрочем, несмотря на взаимную конкуренцию и борьбу между различными местными правительствами, мысль о создании единой государственной власти на отвоеванной от большевиков территории постепенно приобретала все большую популярность и, наконец, стала получать свое осуществление в действительности. Первым практическим шагом в этом направлении явилось совещание между представителями Комитета и Сибирского Правительства, состоявшееся 15-16 июля в Челябинске... На совещании произошел обмен мнений… причем сибирские представители обнаружили резко выраженные сепаратистские тенденции. Так, Иван Михайлов прямо заявил: «Мы идем под флагом областничества». А Головачев добавил: «Сибирь не потерпит на своей территории никакой иной власти, кроме власти Сибирского Правительства».
После довольно продолжительной дискуссии о преимуществах «Народной Армии» или сибирской армии, которой главным образом увлекались Галкин и Гришин-Алмазов, совещание постановило созвать... более расширенное совещание... Это новое расширенное совещание должно было уже ближе подойти к вопросам, связанным с созданием единой государственной власти.
События на фронтах и борьба между отдельными правительствами помешали своевременному созыву указанного совещания... К этому времени уже с достаточной ясностью наметились два лагеря, которые для краткости можно обозначить как «самарский» и «сибирский». Оба лагеря заранее готовились к бою и принимали необходимые подготовительные меры. Оба лагеря, между прочим, старались импонировать друг другу и средним, колеблющимся элементам внешним блеском своего выступления на совещании. Сибирские делегаты с Иваном Михайловым и генералом Ивановым-Риновым во главе прибыли поэтому в Челябинск в особом поезде, над вагонами которого развевалось бело-зеленое знамя автономной Сибири. Они привезли с собой многочисленную свиту, среди которой ярко пестрели многочисленные военные формы всех родов оружия. Из Самары пришел также специальный поезд, в котором приехало около полусотни представителей комитетского лагеря. Здесь военных было очень мало - только полковник Галкин и несколько человек охраны поезда, - но зато тем богаче был представлен мир политических партий и национальных объединений. В Самарском поезде имелось десятка два членов Учредительного Собрания с Вольским во главе, были делегации эсеров, меньшевиков, народных социалистов, были представительства от съезда земств и городов Поволжья, Урала и Сибири, от «Национального Управления тюрко-татар», от башкир, киргизов, туркестанцев и некоторых других малых национальностей. Кроме того, с самарским поездом приехал представитель «наших верных союзников»… французский «консул» в Самаре - Комо. По дороге от Самары до Челябинска поезду устраивались торжественные встречи с приветственными речами представителей мест и ответными речами Вольского и других членов комитета. А на одной из уральских станций… для самарской делегации был устроен блестящий ужин... Настроение у всех было очень приподнятое.
Но оно стало понемногу блекнуть, когда кончилась «территория Учредительного Собрания» и начались владения Сибирского Правительства.
Здесь сразу окончилось наше «триумфальное шествие», и подул совсем иной ветер. Наш поезд проходил мимо безмолвных станций с развевающимся бело-зеленым знаменем. На челябинском вокзале нас никто не встретил, не было даже коменданта станции, и членам самарского правительства пришлось окольными путями узнавать, в каком помещении и когда должно открыться государственное совещание. Конечно, это была демонстрация со стороны Сибирского Правительства...
Второе челябинское совещание продолжалось три дня... В нем участвовали все те элементы, которые были предусмотрены соглашением… кроме того, в качестве почетных гостей были представители «наших доблестных братьев чехословаков» и «наших верных союзников» - последние в лице двух-трех персонажей весьма сомнительного свойства и вида...
Совещание не решилось, однако, и на этот раз взяться вплотную за вопросы создания центральной власти, а сочло за лучшее перенести их на новое, третье по счету, совещание... Челябинские заседания поэтому были посвящены почти исключительно лишь вопросам технического характера - о составе будущего совещания, о месте и сроке его созыва. Казалось бы, поводов для принципиальных разногласий здесь не было. Тем не менее даже и по этим вопросам совершенно отчетливо наметилось расхождение между «правыми» и «левыми»...
Это расхождение фиксировалось, главным образом, на двух пунктах: на месте будущего совещания и на его составе. По вопросу о таком, казалось бы, нейтральном предмете, как место, где должно собраться государственное совещание, возникли очень острые политические споры. …Комитет и поддерживавшие его элементы (с.-p., меньшевики, н.-с., малые национальности) решительно возражали против сибирского захолустья, не без основания опасаясь, что черносотенное офицерство попросту может там переарестовать и перестрелять членов совещания...
Еще более острое столкновение возникло по вопросу о составе государственного совещания. Молчаливо было признано, что на совещание в Уфе будут допущены все те, кто допущен на совещание в Челябинск. Поэтому приобретал чрезвычайно важное значение вопрос о мандатах присутствовавших в Челябинске делегаций. Некоторые из мандатов были оспорены. Сюда относились: мандат Областного Правительства Урала, в реальности существования которого многие сомневались, мандат съезда земств и городов, как органа, не являющегося ни партией, ни правительством и, наконец, мандаты башкир, киргизов, тюрко-татар и других «инородческих» объединений. Для проверки мандатов была избрана специальная комиссия...
От эсеров туда входил Зензинов, от меньшевиков - я, от кадетов - Пепеляев… от Сибирского Правительства - генерал Иванов-Ринов, прославившийся в 1916 году уничтожением туркестанского города Джизака за отказ его населения идти на тыловые работы на фронте.
Теоретически в тот период я вполне признавал необходимость коалиции с буржуазными элементами для борьбы с большевиками. Но, признаюсь, когда в мандатной комиссии мне пришлось сесть за один стол с Ивановым-Риновым, у меня кошки заскребли по сердцу. Однако сказавшим а приходится сказать и б...
Комиссия начала свои работы, и тут разыгрался один чрезвычайно острый инцидент. Мандаты Областного Правительства Урала и съезда земств и городов были очень быстро утверждены, но зато мандаты «инородцев» встретили бешеную атаку со стороны правой части комиссии, в особенности, со стороны Пепеляева и Иванова-Ринова. Пепеляев усиленно доказывал, что «инородцы» всегда были лишены государственного духа, что по существу они являются элементом, враждебным российской державе, и что поэтому их допущение на совещание по организации центральной власти нежелательно. Иванов-Ринов энергично поддерживал Пепеляева, ссылаясь на свой опыт в Туркестане и Сибири и, под конец, стукнув кулаком по столу, выразительно закончил:
- Инородцев надо держать в ежовых рукавицах!
Я решительно напал на Пепеляева и Иванова-Ринова. Я резко критиковал их отношения к малым национальностям. Спор с каждой минутой все больше разгорался, и собрание мало-помалу принимало вулканический характер. Уже послышались личные выпады, уже прозвучали крепкие слова. Председатель, желая ввести дебаты в парламентское русло, поднялся с своего места и, обращаясь к особенно волновавшемуся Пепеляеву, примирительно начал:
- Товарищ Пепеляев, ради бога успокойтесь!
Пепеляев вскочил, как ужаленный, и во все горло заорал:
- Я вам не товарищ! Прошу не забываться!
Выпад Пепеляева подействовал на меня, как удар хлыста. Я вскипел и, бросившись к кадетскому представителю, угрожающе закричал:
- Да, вы нам не товарищ! Прочь отсюда!
Собрание пришло в полное смятение и, казалось, вот-вот будет сорвано. Однако усилиями председателя и некоторых более нейтральных членов комиссии спокойствие постепенно было восстановлено...