Валерий Арамилев о гибели Духонина
Из книги Валерия Андреевича Арамилева «В дыму войны».
Получили лаконическое сообщение.
«Генерал Корнилов бежал из-под ареста. Текинцы, охранявшие генерала, вместе с ним бежали».
Всех охватило возмущение. Густым хмелем ударила злоба.
Особенно неистовствуют матросы.
У теплушки, где сидел арестованный Духонин, колышется, одержимая злобой, большая толпа.
В мутной реке серых солдатских шинелей поплавками ныряют черные, перевитые георгиевской лентой, матросские фуражки.
- Корнилов убежал, и этот убежит не сегодня - завтра!
- Даешь сюда Духонина!
- Да-еешь, черт возьми!
- Сами рассудим, здесь на месте!
- Раз-раз и в дамки, ваше превосходительство!..
[Читать далее]Часовые у генеральского вагона безмолвствуют, как изваяния.
Напирая на часовых, «активисты» из толпы вызывающе опрашивают:
- Кого охраняете?
- Кто вас поставил мерзнуть на часах у этого гада?
- Тут, може, никакого Духонина нет? Пустой вагон стережете. Генералы - они хитрые. Хитрее кикиморы.
- Открывай вагон, чего там!.. Не убьем, все равно убежит.
Часовые (фронтовики-солдаты нашего батальона) троекратно кричат толпе:
- Разойдись.
Но толпа все увеличивается и напирает.
Часовые - наизготовку. Предостерегающе щелкнули затворы. Толпа вздрагивает, отливает на несколько шагов назад.
Летят ругательства.
- Ах, вы, паршивцы эдакие!..
- Вы по своим стрелять, да?
- Золотопогоннику продались?
- Духонинскую шкуру отстаиваете?
- Сколь он вам заплатил?
Ежатся, бледнеют часовые от незаслуженной обиды. Оскорби кто-нибудь другой - на месте смерть. А тут свои. Как стрелять по ним?
Такая незадача!
Экзальтированные матросы из толпы отстегивают кобуры наганов, собираясь не то «попужать», не то «в сам деле» стрелять в несговорчивых часовых.
- Снимайтесь с поста, лешаки лопоухие! Честью...
У некоторых просыпается на минутку благоразумие, защищают часовых.
- У них устав. По уставу не могут они Духонина выдать без приказа начальства. Часовой - лицо неприкосновенное. Троньте их - всем амба.
Матросы не уступают.
Пахнет крупным скандалом.
Кто-то бежит на станцию, звонит Н. В. Крыленко.
Фыркая и вздувая снежную пыль, подлетел к вагону защитный мотор главковерха.
Машину вмиг окружили со всех сторон и замерли в настороженном любопытстве.
Главковерх открыл с машины импровизированный митинг.
- Товарищи-солдаты!.. Нехорошее дело затеяли вы. Духонин - враг советов, враг революции, но на самосуд вам я его выдать не могу. Самосуд - это гнусная расправа, от которой с негодованием отвернется всякий честный революционер!
Главковерх говорит так просто и ясно. Голос негромкий, но звучит достаточно отчетливо и проникает в самые дальние ряды.
Слова, отскакивая от машины, булыжником прыгают по головам толпы и действуют отрезвляюще.
- Я завтра же отправлю генерала Духонина в Петроград, где он будет предан революционному суду и, надеюсь, получит по заслугам. Прошу успокоиться и разойтись.
Некоторые присмирели, но горячие головы еще ворчат. Они настаивают на своем. Они и Крыленко верят с оглядкой.
- Сам в золотых погонах. Хоть и говорится: «курица не птица, прапорщик - не офицер», но все же...
- Откройте вагон! - приказал главковерх караульному начальнику...
На самом краю платформы в рамке вагона со скрещенными на груди руками стоит бывший главковерх генерал Духонин.
Сквозь тонкие стенки вагона он слышал все переговоры.
Равнодушно-презрительным взглядом загнанного борзыми, соструненного охотниками волка оглядывает беспокойно мечущихся солдат и матросов.
Толпа опять наддала поближе к вагону. Сотни раскаленных тупым солдатским гневом зрачков впиваются в молчаливую генеральскую фигуру.
И в наступившей тишине, точно птица, вспорхнул удивленный возглас матроса:
- Молодой какой кровопивец, а уж генерал! Выслужился, гад!..
Новый главковерх поднимается в вагон и становится рядом с бывшим главковерхом...
Неподвижно, как статуя, стоит Духонин.
- Товарищи! - говорит Н. В. Крыленко. - Духонин больше не генерал, я разжаловал его.
Коротким движением руки он срывает с бывшего главковерха золотые поблекшие, помятые погоны и швыряет их к ногам толпы.
- Вот вам, смотрите, товарищи!
Лавина шинелей и бушлатов на минуту замирает в восторженном реве: «ура».
И затем, ослабев от крика, разнобойно гудит, довольная «разжалованием»...
Страсти как будто улеглись...
Злобные выкрики сменились добродушными шутками.
Маленький главковерх успокоенно идет в сопровождении высокого адъютанта к автомобилю. Пыля снегом, главковерх летит на послушно-легкой машине в свою ставку...
Доволен, что укротил «мятеж», предотвратил расправу над пленником.
Темно-синие бушлаты и серые шинели провожают машину главковерха восторженным «ура».
Машут папахами.
- Да здравствует красный главковерх!
А через час у теплушки бывшего главковерха опять шмелиным роем гудит агрессивно настроенная толпа матросов и солдат...
- Даешь Духонина!
- Да-еешь!..
- Чего там, Крыленко!.. Он сам офицер!
- Напирай, братишки, смелее!
Караульный начальник опять бросился на станцию телефонировать Крыленко.
Но часовые у вагона оказались уступчивее.
Матросы уже отбивают прикладами замок. Раскрывают полотно двери. Духонин, как и час тому назад, подходит к рамке вагона и, протянув к толпе руки, хочет что-то сказать.
Теперь он побледнел, и видно, как дергается в нервной дрожи бритая генеральская челюсть.
Матрос в косматой черной шапке проворно вскарабкался в вагон и, юркнув в «тыл» Духонину, с радостным рыком шарахнул его штыком.
Упругое сытое генеральское тело, как подрезанный колос, падает через борт вагона на снег, увлекая за собой и матроса с винтовкой.
Уже, должно быть, мертвого бьют прикладами, штыками, кортиками, пинают ногами.
Все обиды и оскорбления, вынесенные из недр старой армии, вымещают на этом последнем из могикан уходящего мира.
К месту происшествия опять прикатил автомобиль Крыленко.
Толпа встречает его наружным виноватым молчанием.
Но Духонину помощь не нужна...
Расстроенный Крыленко, махнув рукой, молча поворачивается и уезжает в ставку.
Сделав свое дело, толпа редеет и в угрюмом молчании расходится.
Духонин погиб на своем «посту», защищая грудью явно безнадежное дело, поддерживая своими плечами сгнившее, накренившееся, вот-вот готовое упасть здание.
Получили лаконическое сообщение.
«Генерал Корнилов бежал из-под ареста. Текинцы, охранявшие генерала, вместе с ним бежали».
Всех охватило возмущение. Густым хмелем ударила злоба.
Особенно неистовствуют матросы.
У теплушки, где сидел арестованный Духонин, колышется, одержимая злобой, большая толпа.
В мутной реке серых солдатских шинелей поплавками ныряют черные, перевитые георгиевской лентой, матросские фуражки.
- Корнилов убежал, и этот убежит не сегодня - завтра!
- Даешь сюда Духонина!
- Да-еешь, черт возьми!
- Сами рассудим, здесь на месте!
- Раз-раз и в дамки, ваше превосходительство!..
[Читать далее]Часовые у генеральского вагона безмолвствуют, как изваяния.
Напирая на часовых, «активисты» из толпы вызывающе опрашивают:
- Кого охраняете?
- Кто вас поставил мерзнуть на часах у этого гада?
- Тут, може, никакого Духонина нет? Пустой вагон стережете. Генералы - они хитрые. Хитрее кикиморы.
- Открывай вагон, чего там!.. Не убьем, все равно убежит.
Часовые (фронтовики-солдаты нашего батальона) троекратно кричат толпе:
- Разойдись.
Но толпа все увеличивается и напирает.
Часовые - наизготовку. Предостерегающе щелкнули затворы. Толпа вздрагивает, отливает на несколько шагов назад.
Летят ругательства.
- Ах, вы, паршивцы эдакие!..
- Вы по своим стрелять, да?
- Золотопогоннику продались?
- Духонинскую шкуру отстаиваете?
- Сколь он вам заплатил?
Ежатся, бледнеют часовые от незаслуженной обиды. Оскорби кто-нибудь другой - на месте смерть. А тут свои. Как стрелять по ним?
Такая незадача!
Экзальтированные матросы из толпы отстегивают кобуры наганов, собираясь не то «попужать», не то «в сам деле» стрелять в несговорчивых часовых.
- Снимайтесь с поста, лешаки лопоухие! Честью...
У некоторых просыпается на минутку благоразумие, защищают часовых.
- У них устав. По уставу не могут они Духонина выдать без приказа начальства. Часовой - лицо неприкосновенное. Троньте их - всем амба.
Матросы не уступают.
Пахнет крупным скандалом.
Кто-то бежит на станцию, звонит Н. В. Крыленко.
Фыркая и вздувая снежную пыль, подлетел к вагону защитный мотор главковерха.
Машину вмиг окружили со всех сторон и замерли в настороженном любопытстве.
Главковерх открыл с машины импровизированный митинг.
- Товарищи-солдаты!.. Нехорошее дело затеяли вы. Духонин - враг советов, враг революции, но на самосуд вам я его выдать не могу. Самосуд - это гнусная расправа, от которой с негодованием отвернется всякий честный революционер!
Главковерх говорит так просто и ясно. Голос негромкий, но звучит достаточно отчетливо и проникает в самые дальние ряды.
Слова, отскакивая от машины, булыжником прыгают по головам толпы и действуют отрезвляюще.
- Я завтра же отправлю генерала Духонина в Петроград, где он будет предан революционному суду и, надеюсь, получит по заслугам. Прошу успокоиться и разойтись.
Некоторые присмирели, но горячие головы еще ворчат. Они настаивают на своем. Они и Крыленко верят с оглядкой.
- Сам в золотых погонах. Хоть и говорится: «курица не птица, прапорщик - не офицер», но все же...
- Откройте вагон! - приказал главковерх караульному начальнику...
На самом краю платформы в рамке вагона со скрещенными на груди руками стоит бывший главковерх генерал Духонин.
Сквозь тонкие стенки вагона он слышал все переговоры.
Равнодушно-презрительным взглядом загнанного борзыми, соструненного охотниками волка оглядывает беспокойно мечущихся солдат и матросов.
Толпа опять наддала поближе к вагону. Сотни раскаленных тупым солдатским гневом зрачков впиваются в молчаливую генеральскую фигуру.
И в наступившей тишине, точно птица, вспорхнул удивленный возглас матроса:
- Молодой какой кровопивец, а уж генерал! Выслужился, гад!..
Новый главковерх поднимается в вагон и становится рядом с бывшим главковерхом...
Неподвижно, как статуя, стоит Духонин.
- Товарищи! - говорит Н. В. Крыленко. - Духонин больше не генерал, я разжаловал его.
Коротким движением руки он срывает с бывшего главковерха золотые поблекшие, помятые погоны и швыряет их к ногам толпы.
- Вот вам, смотрите, товарищи!
Лавина шинелей и бушлатов на минуту замирает в восторженном реве: «ура».
И затем, ослабев от крика, разнобойно гудит, довольная «разжалованием»...
Страсти как будто улеглись...
Злобные выкрики сменились добродушными шутками.
Маленький главковерх успокоенно идет в сопровождении высокого адъютанта к автомобилю. Пыля снегом, главковерх летит на послушно-легкой машине в свою ставку...
Доволен, что укротил «мятеж», предотвратил расправу над пленником.
Темно-синие бушлаты и серые шинели провожают машину главковерха восторженным «ура».
Машут папахами.
- Да здравствует красный главковерх!
А через час у теплушки бывшего главковерха опять шмелиным роем гудит агрессивно настроенная толпа матросов и солдат...
- Даешь Духонина!
- Да-еешь!..
- Чего там, Крыленко!.. Он сам офицер!
- Напирай, братишки, смелее!
Караульный начальник опять бросился на станцию телефонировать Крыленко.
Но часовые у вагона оказались уступчивее.
Матросы уже отбивают прикладами замок. Раскрывают полотно двери. Духонин, как и час тому назад, подходит к рамке вагона и, протянув к толпе руки, хочет что-то сказать.
Теперь он побледнел, и видно, как дергается в нервной дрожи бритая генеральская челюсть.
Матрос в косматой черной шапке проворно вскарабкался в вагон и, юркнув в «тыл» Духонину, с радостным рыком шарахнул его штыком.
Упругое сытое генеральское тело, как подрезанный колос, падает через борт вагона на снег, увлекая за собой и матроса с винтовкой.
Уже, должно быть, мертвого бьют прикладами, штыками, кортиками, пинают ногами.
Все обиды и оскорбления, вынесенные из недр старой армии, вымещают на этом последнем из могикан уходящего мира.
К месту происшествия опять прикатил автомобиль Крыленко.
Толпа встречает его наружным виноватым молчанием.
Но Духонину помощь не нужна...
Расстроенный Крыленко, махнув рукой, молча поворачивается и уезжает в ставку.
Сделав свое дело, толпа редеет и в угрюмом молчании расходится.
Духонин погиб на своем «посту», защищая грудью явно безнадежное дело, поддерживая своими плечами сгнившее, накренившееся, вот-вот готовое упасть здание.