Осколки обсидиана, автор Алиетт де Бодар, часть 1
Никто не хочет вычитывать, хнык-хнык. Но если кто все-таки ткнет пальцем в недочеты, скажу спасибо.
Варнинг: персонажи бестрепетно умучивают птичек, и вообще присутствует кровища.
Я держал его в руке - смертоносный осколок обсидиана размером с половину ладони, его острые края все еще хранили на себе следы крови. По черной поверхности рябью пробегали зеленоватые отражения, а сам камень мелко дрожал, окруженный аурой, которая для меня была связана с загробным миром - в ней смешались кровь, боль и смерть. Мягко говоря, странно. В доме мертвого воина не ожидаешь подобных находок.
Я перевел взгляд на судью Масиуина, который стоял на расстоянии нескольких шагов, внимательно наблюдая за мной.
- Где вы нашли это? - спросил я.
Судья пожал плечами:
- Осколок засел в сердце, и довольно глубоко - нам со стражниками пришлось повозиться, прежде чем мы смогли его вытащить.
- Почему вы решили вскрыть грудную клетку?
Масиуин помрачнел:
- Тело выглядело так, словно смерть наступила от остановки сердца. Но соседи слышали крик. А когда мы раздели труп, то увидели слева на груди небольшое пятно крови, слишком маленькое для того, чтобы быть раной. Просто… метка. Что ты об этом думаешь, Акатль?
Я был жрецом бога мертвых. Я обряжал трупы, читал нужные молитвы и приносил положенные жертвы. А в тех случаях, когда смерть была напрямую связана с загробным миром - вот как сейчас - я помогал советом судьям, таким, как Масиуин.
- Значит, обсидиан вошел прямо в сердце, почти не повредив кожу. Здесь не обошлось без магии, - я зажал осколок в кулаке.
Мне и раньше приходилось держать обсидиановые лезвия. На этот раз ощущение было неправильным - слишком гладкие грани, слишком много скрытой силы. Однажды так уже было, но…
- В нем заключена магия мира мертвых, но я не могу сказать, какая именно. Пока не могу.
Масиуин спросил:
- Хочешь увидеть тело?
Мы покинули двор и вошли в дом, где за трупом присматривали двое стражников.
Ничего необычного я не увидел. Тело лежало в спальне на тростниковой циновке, на его лице застыло бессмысленное выражение, обычное у мертвых. На глинобитной стене за ним виднелось изображение Тескатлипоки, бога войны и судьбы, и его вечного противника, Кетцалькоатля, бога-создателя, покровителя знаний. В когтистой руке Тескатлипока сжимал обсидиановое зеркало, хранилище Его силы, а Его лицо исказилось от дикого хохота, словно смерть была для Него лишь развлечением. Кетцалькоатль стоял рядом с Ним, держа в руке череп. В Его глазах застыла печаль.
Стражники Масиуина вскрыли грудную клетку покойника, чтобы извлечь осколок: неровные разрезы отмечали края раны. В комнате пахло так, как пахнет обычно в алтарной зале большого храма, пол которого покрывает высохшая кровь сотен жертв.
Кроме разрезанного на две части сердца, все остальное выглядело вполне обычно. Я не первый раз видел рассеченную грудь и кое-что знал о строении человеческого тела.
Масиуин сказал:
- Его звали Уитшик. Он был воином и пользовался уважением своего клана. Но мне неизвестно ничего, что объясняло бы осколок у него в сердце. Я надеялся, ты мне поможешь.
Он едва сдерживал нетерпение и беспокойство. Для него убийство с помощью магического обсидиана было чем-то непонятным, неведомой опасностью, вторгшейся в его жизнь. Для меня… Я не был знаком с покойным. Но подобный осколок я уже видел семь лет назад в груди Паяшина, моего ученика.
- Обсидиановый Вихрь, - при этих словах я ощутил в сердце холод. - Стражник, оберегающий границу между нашим миром и миром мертвых.
- Обсидиановый Вихрь? И с чего бы ему приходить сюда и убивать Уитшика?
Лицо Масиуина ничего не выражало, но в его голосе слышался страх. Наверное, он ждал, что я объявлю это убийство обычным преступлением, не имеющим ничего общего с загробным миром. Но нам не повезло.
- Скорее всего, Уитшик нарушил границу, - сказал я. - Каким-то образом стер ту грань, что отделят мир мертвых от мира живых.
Масиуин отвел глаза, не желая встречаться со мной взглядом. Он выглядел слишком обеспокоенным, даже если учесть всю необычность случившегося.
- Что ты скрываешь? - тихо спросил я.
После долго молчания он ответил:
- Он не первый, кто умер таким образом. Те случаи мы списали на остановку сердца. Как списали бы и этот, если бы соседи не услышали крик.
Услышанное мне не понравилось. Вихрь мог убить одного человека, но нескольких?
- Сколько человек так умерло?
- Еще двое. У них на теле была такая же метка, но до сегодняшнего дня я никак не связывал ее с причиной смерти, так что их просто похоронили. Они тоже были воинами, - добавил Масиуин. - Похта совсем недавно захватил своего первого пленника и сбрил детскую прическу. Итлани, первый из умерших, был текуиуа.
Текуиуа [1]. Тот, кто делает подношения. Не самый последний человек. Я раздраженно тряхнул головой.
- Три смерти.
- Да, и все жертвы - не простые крестьяне. Мне нужны объяснения, Акатль, и чем быстрее, тем лучше. Если они и в самом деле нарушили границу, я хочу знать, как.
- Не только ты, - мягко сказал я. - Если они сумели вызвать нечто из загробного мира, опасность грозит всем нам.
Я знал, что за чудовища обитают в мире мертвых: питающиеся человеческим мясом твари-из-тени, огромные птицы, пожирающие глаза людей, и уродливые двуногие создания, у которых вместо кистей рук росли когти. Мне становилось не по себе при мысли, что кто-то из них сейчас бродит среди людей.
Обсидиановый Вихрь убивал нарушителей границы, но на этом его обязанности заканчивались. Равновесие поддерживали жрецы и в особенности Хранители, которые не пускали чудовищ в наш мир.
Я вздохнул. Посмотрел на осколок обсидиана, который по-прежнему держал в руке. Обсидиановый Вихрь. После смерти моего ученика что-то во мне надломилось. Я больше не мог доверять Вихрю, который слишком легко сеял смерть.
И все же… и все же я был жрецом бога мертвых, что налагало на меня определенные обязанности.
- Я вызову Обсидианового Вихря, - сказал я. - Посмотрим, что Он скажет.
- Хорошо, - ответил Масиуин. - А я пороюсь в записях. Возможно, найду что-нибудь интересное.
Он двинулся было прочь, но передумал.
- Совсем забыл, - он подозвал к себе одного из стражников и что-то забрал у него. - Это мы сняли у него с шеи.
Масиуин протянул мне небольшую нефритовую подвеску с двумя выбитыми на ней глифами.
- «Четыре» и «ветер», - прочел я вслух. - День его рождения?
Масиуин покачал головой:
- Согласно записям, он родился в первый день Кролика.
- Странно.
На выходе из дома мы расстались; Масиуин вернулся в суд, а я направился к себе в храм. Идя по заполненным людьми улицам - здесь можно было встретить кого угодно, от воинов в уборах из перьев до скромных крестьян в одних набедренных повязках - я размышлял о предстоящем ритуале вызове.
Мне совсем не хотелось его проводить.
***
Жрецы смерти не селятся рядом друг с другом. По переулкам Кольуакана разбросано немало храмов, похожих на мой, с такими же невзрачными фасадами. В каждом из них одинокий жрец ждет скорбящих родственников. Иногда вместе с ним ждет ученик, постигающий наше ремесло под руководством наставника. После смерти Паяшина я учеников не брал.
Вернувшись в храм, я положил осколок на низкий столик. Время близилось к полудню, и высоко поднявшееся солнце порождало на поверхности обсидиана все новые отражения, отмеченные касанием смерти: образы воинов, бесславно умирающих от старости или болезни, вдали от поля боя, или женщин, хватающихся за грудь и падающих с искаженным от боли лицом.
Загробный мир. Обсидиановый Вихрь.
«Четыре» и «ветер». Если это не дата рождения убитого воина… остается только одно объяснение.
До того, как возник наш мир, было еще четыре мира, четыре эпохи, и каждая из них получила название по своему последнему дню. Бог-создатель очередного мира становился солнцем в небе, подателем тепла и жизни. У каждого солнца были свои почитатели - до тех пор, пока боги, утомившись, не уничтожали свое творение.
Наша эпоха была Пятой и должна была закончиться в первый день Движения. Говорят, что Тескатлипока, Дымящееся Зеркало, разрушит мир землетрясением, сорвет с неба Пятое Солнце и сам займет его место, положив начало Шестой эпохе.
Но для чего умерший носил эту подвеску?
Возможно, ответ мне даст Обсидиановый Вихрь, если только я осмелюсь спросить его.
Я еще долго мог бы тянуть с ритуалом, откладывая тот момент, когда мне придется произнести слова, зная, что стоит мне ошибиться - и Вихрь убьет меня, как убил Паяшина,
Нет, чем быстрее я покончу с этим, тем лучше.
***
Я снова вышел из храма и направился в торговые ряды. На то, чтобы пробраться между навесами, ушло некоторое время. Повсюду я видел иноземные товары, один необычнее другого - плащи из перьев, желтая краска, которой женщины покрывают свои лица, длинные рубахи, расшитые золотыми и серебряными нитями…
Наконец я добрался до того места, где расположились торговцы птицами. Воздух вокруг меня звенел от резких криков. Я переходил от навеса к навесу, пока не увидел то, что мне нужно: сидящую в плетеной клетке небольшую серую сову, затерявшуюся среди других, более ярких птиц, которых продавец держал из-за их оперения. Он согласился обменять ее на медную чашу. Всю дорогу до храма сова недовольно ухала - ей не нравился солнечный свет.
После смерти Паяшина я не вызывал никого из обитателей загробного мира, тем более - Обсидианового Вихря. Моя жизнь шла без Его участия.
Я опустился на колени за небольшим алтарем и открыл плетеный сундук, в котором хранил свое имущество. Внутри лежала нефритовая табличка, по размеру намного превосходившая найденную на теле Уитшика подвеску; на ней были изображены странствия души по всем девяти уровням загробного мира - путь от Реки Душ к подножию трона Миктлантекутли, бога мертвых. Следом я достал небольшую костяную фигурку паука.
Оба предмета я положил на алтарь, рядом с осколком обсидиана и клеткой с совой. Потом добавил к ним кое-что еще: еще один кусок обсидиана, который я нашел в сердце Паяшина и хранил все эти годы.
Когда обсидиановый нож коснулся ее груди, сова забилась, но я привычным жестом удержал ее. Брызнула кровь, заливая руки и рубаху. Кончиком лезвия я подцепил крохотное сердце и положил его на алтарь. Затем кровью нарисовал квадрат и провел через него две диагональные линии. Сведя линии в одну точку в центре, я положил нож так, чтобы он острием указывал на середину нефритовой таблички. На четвертый уровень загробного мира.
Я начал произносить ритуальные слова; руки у меня дрожали.
- Прочен нефрит, Бога мертвых почтил я совою и пауком. Я взываю к тебе. С четвертого уровня загробного мира я призываю тебя. Приди.
Ничего не произошло, и я уже решил было, что ритуал не удался. Но затем на меня надвинулась тьма, охватив плотным кольцом. До боли знакомое ощущение пустоты в животе пробудило старые воспоминания и страхи.
Поднявшийся ветер нашептывал мне слова скорби.
Обсидиановый Вихрь соткался из тьмы за алтарем. Я видел лишь размытый светящийся силуэт, составленное из множества обсидиановых осколков подобие человеческой фигуры с головой чудовища и сверкающими глазами. Он давил на мой разум, бился о возведенные мною преграды, пытаясь прорваться сквозь них. Но я не собрался сдаваться.
- Ты призвал меня, - голос Обсидианового Вихря нес в себе стоны мертвых душ.
- Господин, мне нужны ответы.
- А ты храбр, - похоже, мои слова его позабавили. - Я никому не даю ответов.
О чем я прекрасно знал. Он не отвечает никому, даже из жалости.
- Но я выслушаю твои вопросы.
Я поднял дрожащую руку и указал на два осколка обсидиана на алтаре.
- Один из них этим утром обнаружили в теле умершего мужчины. Я хочу знать, почему ты убил его.
Плавным движением он протянул руку к алтарю. Пальцы на ней были обсидиановыми лезвиями, отражаясь в которых, солнечный свет становился холодным и безжизненным. Они сомкнулись вокруг осколка, найденного в груди Уитшика.
- Это принадлежит не мне, - произнес Обсидиановый Вихрь, поворачивая осколок на свету.
Не может быть.
- Я не…
- Ты мне не веришь? Опасный путь для жреца бога мертвых.
Я помотал головой:
- Я…
Он протянул ко мне руки. В каждой из них было зажато по куску обсидиана. Левый, тот, который я получил от Масиуина, сохранял зеленоватый блеск даже в холодном свете загробного мира. Правый, который я когда-то обнаружил в теле Паяшина, оставался черным и тусклым.
- Это мое, - сказал Вихрь, поднимая правую руку.
- Ты оставил его в теле Паяшина.
- Твой ученик нарушил границу. Законы тебе известны.
- Да, - с горечью ответил я. - Законы мне известны. Он хотел всего лишь вызвать призрака, чтобы утешить вдову.
- Тогда ему надо было с большим вниманием отнестись к ритуалу. И не вызывать меня.
Наш спор мог продолжать бесконечно, но пользы от него не было никакой. Поэтому я уклонился от ответа и вместо этого спросил:
- Тогда чей?
- Магическим обсидианом может воспользоваться любой жрец, - пожал Он плечами. - Меня это не касается.
Его голос изменился. Будь Он человеком, я бы решил, что Он врет. Но, конечно же, я не мог обвинить Его во лжи, как бы ни хотелось мне разобраться в причинах смерти Паяшина.
- Это все? Ты не знал покойного? - я запнулся, вспоминая имя. - Уитшика. Он ничего для тебя не значит? Похта? Итлани? Они нарушили границу?
Его заботило только соблюдение правил.
- Я не убивал его, - порази меня боги, но на этот раз Его голос звучал искренне. - Ни его, ни двух других.
- А подвеска? Подвеска с символами Второй эпохи? - спросил я, но Он помотал головой, смазав четкость обсидиановых граней.
- Я достаточно сказал тебе.
- Мне надо знать, нарушили ли они границу. Кого они вызвали.
- Из загробного мира они никого не вызывали, - ответил Вихрь, постепенно тая в воздухе. - Я пресекаю все нарушения границы.
Он исчез. Я остался один, содрогаясь от одного воспоминания о Его приходе.
Наконец я отложил в сторону осколок Паяшина и привел в порядок алтарь, пытаясь понять, что же Вихрь скрыл от меня.
***
- Эти смерти связаны между собой, - сказал мне Масиуин немного позже, пока мы с ним шли вдоль канала. В его голосе звучало беспокойство. - Я зашел в храм, просмотрел записи. Наши покойники принадлежали к одному религиозному культу.
- Что за культ?
- Братство Четырех Эпох, - ответил он.
Четыре Эпохи. Это объясняло подвеску. Я сказал об этом Масиуину, и он кивну, соглашаясь.
- В записях упоминаются имена четырех человек. Я выяснил, где живет четвертый.
- На твоем месте я бы за ним присмотрел, - предложил я.
- Может быть, - Масиуин потер лицо. - А у тебя что?
- Они не нарушали границу. По крайней мере, так сказал Обсидиановый Вихрь. И Он их не убивал.
Масиуин отвел взгляд.
- И среди нас не бродят чудовища?
- Нет.
Одной заботой меньше, и все же… даже если Вихрь тут ни при чем, кто-то убил этих людей. Мне происходящее совсем не нравилось. Культ. Что ж, я знал, кого можно расспросить о культах. Не то чтобы мне нравилась эта идея.
- Есть одна женщина, - начал я, подбирая слова. - Возможно, она кое-что знает об этих людях.
- Кто?
- Хранительница Кольуакана, - мрачно ответил я.
Масиуин скривился:
- Не знал, что вы знакомы.
Я пожал плечами:
- Последний раз мы виделись много лет назад. Не уверен, что она меня вспомнит. Но в ее обязанности входит присматривать за религиозными культами, на тот случай, если один из них нарушит равновесие мира и вынудит ее вмешаться, чтобы восстановить порядок.
Поразмыслив, Масиуин ответил:
- Она подчиняется только другим Хранителям империи. Если границы не были нарушены, она едва ли захочет тратить время на расследование убийства.
- Нет. Может быть, и не захочет. Но попытаться стоит.
На этом мы с Масиуином распрощались. Он собирался допросить последнего оставшегося в живых члена культа, я же направился туда, где мог разузнать о самом культе и о том, почему умерли его приверженцы.
Увы, но могло случиться так, что сейчас я шел к тому самому человеку, который убил их. Потому что в Кольуакане Сеяшочитль знали не только как Хранительницу: много лет назад она уничтожила членов безобидного культа - хладнокровно выследила их и убила, вспоров им грудь обсидиановым лезвием.
Тогда она заявила, что культ мог навлечь беду на империю, и дело замяли.
Она сказала, что это было правосудие.
По-моему, это было убийство.
***
Сеяшочитль жила в районе Теопан - Месте богов. Ее дом стоял в нескольких шагах от главного храма. Каждый день она смотрела на устремляющуюся в небо величественную пирамиду, на вершине которой стояло посвященное Солнцу святилище, слышала крики жертв, чья кровь заливала алтарь. Но я не знал, поклоняется ли она сама хоть кому-нибудь. Хранители признавали существование богов, но не служили им.
Порядок поддерживают не боги. Это мы, люди, предотвращаем конец света. Наша жертвенная кровь заставляет солнце двигаться по небу, а Хранители постоянно наблюдают за происходящим в мире, чтобы не пропустить тот момент, когда сила богов начинает слабеть.
Рабы Сеяшочитль отнеслись ко мне с холодной вежливостью, давая понять, что мне здесь не рады. Я уселся под сосной во дворе и приготовился ждать.
Наконец раб пригласил меня в приемный покой. На покрывавших стены фресках Тонатиу, Пятое Солнце, поднималось со своего погребального костра в небо, и мир расцветал под его горячими лучами. Наблюдавший за Ним издалека Тескатлипока уже вытянул руки, словно готовясь положить конец новой эпохе еще до ее начала.
Сеяшочитль выглядела старше, чем при нашей последней встрече: время продернуло проседью ее черные волосы и проложило первые морщинки на лице. Но ее спина оставалась все такой же прямой, а глаза замечали все вокруг.
Рядом с ней на возвышении стоял низкий столик с принадлежностями для незнакомого мне ритуала: три обсидиановых ножа и мясистые листья агавы.
- Акатль. Не ожидала.
Удивленной она не выглядела. Я подождал, пока она предложит мне сесть, и лишь после этого заговорил:
- Ты знаешь, зачем я пришел.
Она вскинула брови:
- Откуда бы?
- Меня интересует один религиозный культ.
- Без причины я ничего никому не рассказываю, - сказала Сеяшочитль.
- Причина есть. Умерло три человека. Уитшик, Итлани, Похта. Эти имена тебе о чем-нибудь говорят?
- Успокойся, - осадила она меня. - Да, мне знакомы эти имена. Что это меняет?
- Они умерли из-за того, что кто-то пронзил их сердца осколками обсидиана.
Сеяшочитль вздохнула:
- Мне об этом ничего не известно.
Ее голос едва заметно дрогнул, или мне показалось?
- Известно.
- Ты обвиняешь меня? - ее пальцы сжались, сминая ткань юбки.
- Однажды ты уже убила целый культ безо всякой причины.
Она бросила на меня гневный взгляд, заставивший пожалеть о неосторожно вырвавшихся словах.
- С тех пор прошло много лет. И со временем они все равно стали бы опасны.
- Это ты так сказала. А город тебе поверил.
- А почему нет? - язвительно спросила она. - Я тут не единственная, у кого на совести трупы. Твой ученик…
- Паяшина я с тобой обсуждать не стану.
- Ты решил, что можешь управлять мной, Акатль? В моем собственном доме? Твой ученик не удосужился закрыть защитный круг. Учитель из тебя неважный.
- Ты…
Мне стоило больших усилий сдержаться и не наброситься на нее. Я вспомнил, как нашел тело Паяшина, отброшенное с такой силой, что у него сломалась шея. Он умер мгновенно, осколок обсидиана в сердце не оставлял в этом никаким сомнений. Тогда я опустился на колени, собрал разбросанные предметы, которые ему так и не понадобились, и вознес молитву за его душу. Слез не было. Плакать было бессмысленно. Но Обсидианового Вихря я так и не простил.
Сеяшочитль внимательно смотрела на нее, в ее глазах читалось что-то вроде веселого удивления.
- Тебе не удастся обратить его смерть против меня, - тихо произнес я.
- В самом деле?
Она выдержала паузу и продолжила:
- Хотя ты прав. Оставим пустые ссоры. Я действительно знала этих людей, но я не убивала их.
Лгунья. Ее руки по-прежнему дрожали.
- Кем они были? - спросил я.
- Братство Четырех Эпох? Они были глупцами, как и многие другие жители Кольуакана, да и прочих земель империи. Глупцами, которые возомнили, будто могут остановить солнце в небе или призвать тварей из подземного мира, чтобы вызвать землетрясение и стереть нас с лица земли. Они даже взывали к Тескатлипоке, как будто это так просто - призвать Дымящееся Зеркало. Глупцы, вообразившие, что Тескатлипока вознаградит их, когда в Шестую эпоху станет новым Солнцем.
- Значит, они были опасны, - медленно произнес я.
- Они? Они даже не понимали, с чем имеют дело. Их способностей к магии не хватило бы, чтобы наполнить медную миску. Они даже мелкую тварь не могли вызвать без того, чтобы не наделать ошибок в ритуале.
- Тогда почему они умерли?
- Понятия не имею, - ответила Сеяшочитль уже более спокойным голосом. - Я не вру тебе, Акатль. Они никого не могли вызвать.
Сейчас ее слова звучали правдиво, и все-таки я не до конца верил ей.
- Понятно, - соврал я. - У них были нефритовые амулеты?
Сеяшочитль пожала плечами:
- Символы прошедших эпох. Четыре подвески, по одной на каждую. Итлани был у них главным, он носил подвеску со знаками «четыре» и «ягуар», потому что в ту эпоху правил Тескатлипока.
- И он умер самым первым.
Ответа я не получил. Он явно не хотела больше со мной разговаривать. Я неторопливо поднялся, чувствуя, как затекли ноги и спина.
- Спасибо.
Сеяшочитль продолжала сидеть, и я смог рассмотреть разложенные на столике ножи. У них были острые лезвия, отливавшие необычным цветом. Не зеленым, как мой осколок, а родственным ему зеленовато-голубым.
Прежде чем она смогла остановить меня, я положил руку на лежащий слева нож и ощутил, как бьется заключенная в нем сила. Такая же, как и в осколке, убившем Уитшика.
Лгунья.
- Ты слишком много себе позволяешь, - холодно сказала Сеяшочитль.
Я убрал руку с лезвия.
- Что это за ножи?
- Они отмечены божественным прикосновением, - Сеяшочитль упорно отводила глаза. - Это все, что тебе нужно знать. А теперь убирайся из моего дома.
Я ушел. Продолжать разговор не имело смысла.
***
К тому времени, как я добрался до своего храма, я валился с ног. Я отправил посыльного к Масиуину и провел остаток вечера за подношениями жертвенной крови. Мои мысли то и дело возвращались к Сеяшочитль. Три мертвых воина - Итлани, Похта и Уитшик, в сердце которого нашли осколок обсидиана. Осколок, который не принадлежал Обсидиановому Вихрю и от которого исходила та же сила, что и от ножей Сеяшочитль. Трое верующих, поклоняющихся Тескатлипоке в надежде, что Он положит конец Пятой эпохе. И четвертый, пока еще живой, под присмотром Масиуина. Им не хватало знаний и способностей. Скорее всего, тут Сеяшочитль сказала мне правду. Но это ничего не меняло. Она была Хранительницей и вполне могла устранить их.
Этой ночью я спал без сновидений и проснулся от сердитого крика:
- Акатль!
Надо мной нависло лицо Масиуина. В мгновение ока я стряхнул с себя остатки сна и сел на тростниковой циновке.
- Что случилось?
Снаружи все еще было темно. До меня доносилось уханье сов, воздух пропитался запахами парных бань и вареной кукурузы.
- Он мертв, - ответил Масиуин.
[1] Воин-ветеран
Варнинг: персонажи бестрепетно умучивают птичек, и вообще присутствует кровища.
Я держал его в руке - смертоносный осколок обсидиана размером с половину ладони, его острые края все еще хранили на себе следы крови. По черной поверхности рябью пробегали зеленоватые отражения, а сам камень мелко дрожал, окруженный аурой, которая для меня была связана с загробным миром - в ней смешались кровь, боль и смерть. Мягко говоря, странно. В доме мертвого воина не ожидаешь подобных находок.
Я перевел взгляд на судью Масиуина, который стоял на расстоянии нескольких шагов, внимательно наблюдая за мной.
- Где вы нашли это? - спросил я.
Судья пожал плечами:
- Осколок засел в сердце, и довольно глубоко - нам со стражниками пришлось повозиться, прежде чем мы смогли его вытащить.
- Почему вы решили вскрыть грудную клетку?
Масиуин помрачнел:
- Тело выглядело так, словно смерть наступила от остановки сердца. Но соседи слышали крик. А когда мы раздели труп, то увидели слева на груди небольшое пятно крови, слишком маленькое для того, чтобы быть раной. Просто… метка. Что ты об этом думаешь, Акатль?
Я был жрецом бога мертвых. Я обряжал трупы, читал нужные молитвы и приносил положенные жертвы. А в тех случаях, когда смерть была напрямую связана с загробным миром - вот как сейчас - я помогал советом судьям, таким, как Масиуин.
- Значит, обсидиан вошел прямо в сердце, почти не повредив кожу. Здесь не обошлось без магии, - я зажал осколок в кулаке.
Мне и раньше приходилось держать обсидиановые лезвия. На этот раз ощущение было неправильным - слишком гладкие грани, слишком много скрытой силы. Однажды так уже было, но…
- В нем заключена магия мира мертвых, но я не могу сказать, какая именно. Пока не могу.
Масиуин спросил:
- Хочешь увидеть тело?
Мы покинули двор и вошли в дом, где за трупом присматривали двое стражников.
Ничего необычного я не увидел. Тело лежало в спальне на тростниковой циновке, на его лице застыло бессмысленное выражение, обычное у мертвых. На глинобитной стене за ним виднелось изображение Тескатлипоки, бога войны и судьбы, и его вечного противника, Кетцалькоатля, бога-создателя, покровителя знаний. В когтистой руке Тескатлипока сжимал обсидиановое зеркало, хранилище Его силы, а Его лицо исказилось от дикого хохота, словно смерть была для Него лишь развлечением. Кетцалькоатль стоял рядом с Ним, держа в руке череп. В Его глазах застыла печаль.
Стражники Масиуина вскрыли грудную клетку покойника, чтобы извлечь осколок: неровные разрезы отмечали края раны. В комнате пахло так, как пахнет обычно в алтарной зале большого храма, пол которого покрывает высохшая кровь сотен жертв.
Кроме разрезанного на две части сердца, все остальное выглядело вполне обычно. Я не первый раз видел рассеченную грудь и кое-что знал о строении человеческого тела.
Масиуин сказал:
- Его звали Уитшик. Он был воином и пользовался уважением своего клана. Но мне неизвестно ничего, что объясняло бы осколок у него в сердце. Я надеялся, ты мне поможешь.
Он едва сдерживал нетерпение и беспокойство. Для него убийство с помощью магического обсидиана было чем-то непонятным, неведомой опасностью, вторгшейся в его жизнь. Для меня… Я не был знаком с покойным. Но подобный осколок я уже видел семь лет назад в груди Паяшина, моего ученика.
- Обсидиановый Вихрь, - при этих словах я ощутил в сердце холод. - Стражник, оберегающий границу между нашим миром и миром мертвых.
- Обсидиановый Вихрь? И с чего бы ему приходить сюда и убивать Уитшика?
Лицо Масиуина ничего не выражало, но в его голосе слышался страх. Наверное, он ждал, что я объявлю это убийство обычным преступлением, не имеющим ничего общего с загробным миром. Но нам не повезло.
- Скорее всего, Уитшик нарушил границу, - сказал я. - Каким-то образом стер ту грань, что отделят мир мертвых от мира живых.
Масиуин отвел глаза, не желая встречаться со мной взглядом. Он выглядел слишком обеспокоенным, даже если учесть всю необычность случившегося.
- Что ты скрываешь? - тихо спросил я.
После долго молчания он ответил:
- Он не первый, кто умер таким образом. Те случаи мы списали на остановку сердца. Как списали бы и этот, если бы соседи не услышали крик.
Услышанное мне не понравилось. Вихрь мог убить одного человека, но нескольких?
- Сколько человек так умерло?
- Еще двое. У них на теле была такая же метка, но до сегодняшнего дня я никак не связывал ее с причиной смерти, так что их просто похоронили. Они тоже были воинами, - добавил Масиуин. - Похта совсем недавно захватил своего первого пленника и сбрил детскую прическу. Итлани, первый из умерших, был текуиуа.
Текуиуа [1]. Тот, кто делает подношения. Не самый последний человек. Я раздраженно тряхнул головой.
- Три смерти.
- Да, и все жертвы - не простые крестьяне. Мне нужны объяснения, Акатль, и чем быстрее, тем лучше. Если они и в самом деле нарушили границу, я хочу знать, как.
- Не только ты, - мягко сказал я. - Если они сумели вызвать нечто из загробного мира, опасность грозит всем нам.
Я знал, что за чудовища обитают в мире мертвых: питающиеся человеческим мясом твари-из-тени, огромные птицы, пожирающие глаза людей, и уродливые двуногие создания, у которых вместо кистей рук росли когти. Мне становилось не по себе при мысли, что кто-то из них сейчас бродит среди людей.
Обсидиановый Вихрь убивал нарушителей границы, но на этом его обязанности заканчивались. Равновесие поддерживали жрецы и в особенности Хранители, которые не пускали чудовищ в наш мир.
Я вздохнул. Посмотрел на осколок обсидиана, который по-прежнему держал в руке. Обсидиановый Вихрь. После смерти моего ученика что-то во мне надломилось. Я больше не мог доверять Вихрю, который слишком легко сеял смерть.
И все же… и все же я был жрецом бога мертвых, что налагало на меня определенные обязанности.
- Я вызову Обсидианового Вихря, - сказал я. - Посмотрим, что Он скажет.
- Хорошо, - ответил Масиуин. - А я пороюсь в записях. Возможно, найду что-нибудь интересное.
Он двинулся было прочь, но передумал.
- Совсем забыл, - он подозвал к себе одного из стражников и что-то забрал у него. - Это мы сняли у него с шеи.
Масиуин протянул мне небольшую нефритовую подвеску с двумя выбитыми на ней глифами.
- «Четыре» и «ветер», - прочел я вслух. - День его рождения?
Масиуин покачал головой:
- Согласно записям, он родился в первый день Кролика.
- Странно.
На выходе из дома мы расстались; Масиуин вернулся в суд, а я направился к себе в храм. Идя по заполненным людьми улицам - здесь можно было встретить кого угодно, от воинов в уборах из перьев до скромных крестьян в одних набедренных повязках - я размышлял о предстоящем ритуале вызове.
Мне совсем не хотелось его проводить.
***
Жрецы смерти не селятся рядом друг с другом. По переулкам Кольуакана разбросано немало храмов, похожих на мой, с такими же невзрачными фасадами. В каждом из них одинокий жрец ждет скорбящих родственников. Иногда вместе с ним ждет ученик, постигающий наше ремесло под руководством наставника. После смерти Паяшина я учеников не брал.
Вернувшись в храм, я положил осколок на низкий столик. Время близилось к полудню, и высоко поднявшееся солнце порождало на поверхности обсидиана все новые отражения, отмеченные касанием смерти: образы воинов, бесславно умирающих от старости или болезни, вдали от поля боя, или женщин, хватающихся за грудь и падающих с искаженным от боли лицом.
Загробный мир. Обсидиановый Вихрь.
«Четыре» и «ветер». Если это не дата рождения убитого воина… остается только одно объяснение.
До того, как возник наш мир, было еще четыре мира, четыре эпохи, и каждая из них получила название по своему последнему дню. Бог-создатель очередного мира становился солнцем в небе, подателем тепла и жизни. У каждого солнца были свои почитатели - до тех пор, пока боги, утомившись, не уничтожали свое творение.
Наша эпоха была Пятой и должна была закончиться в первый день Движения. Говорят, что Тескатлипока, Дымящееся Зеркало, разрушит мир землетрясением, сорвет с неба Пятое Солнце и сам займет его место, положив начало Шестой эпохе.
Но для чего умерший носил эту подвеску?
Возможно, ответ мне даст Обсидиановый Вихрь, если только я осмелюсь спросить его.
Я еще долго мог бы тянуть с ритуалом, откладывая тот момент, когда мне придется произнести слова, зная, что стоит мне ошибиться - и Вихрь убьет меня, как убил Паяшина,
Нет, чем быстрее я покончу с этим, тем лучше.
***
Я снова вышел из храма и направился в торговые ряды. На то, чтобы пробраться между навесами, ушло некоторое время. Повсюду я видел иноземные товары, один необычнее другого - плащи из перьев, желтая краска, которой женщины покрывают свои лица, длинные рубахи, расшитые золотыми и серебряными нитями…
Наконец я добрался до того места, где расположились торговцы птицами. Воздух вокруг меня звенел от резких криков. Я переходил от навеса к навесу, пока не увидел то, что мне нужно: сидящую в плетеной клетке небольшую серую сову, затерявшуюся среди других, более ярких птиц, которых продавец держал из-за их оперения. Он согласился обменять ее на медную чашу. Всю дорогу до храма сова недовольно ухала - ей не нравился солнечный свет.
После смерти Паяшина я не вызывал никого из обитателей загробного мира, тем более - Обсидианового Вихря. Моя жизнь шла без Его участия.
Я опустился на колени за небольшим алтарем и открыл плетеный сундук, в котором хранил свое имущество. Внутри лежала нефритовая табличка, по размеру намного превосходившая найденную на теле Уитшика подвеску; на ней были изображены странствия души по всем девяти уровням загробного мира - путь от Реки Душ к подножию трона Миктлантекутли, бога мертвых. Следом я достал небольшую костяную фигурку паука.
Оба предмета я положил на алтарь, рядом с осколком обсидиана и клеткой с совой. Потом добавил к ним кое-что еще: еще один кусок обсидиана, который я нашел в сердце Паяшина и хранил все эти годы.
Когда обсидиановый нож коснулся ее груди, сова забилась, но я привычным жестом удержал ее. Брызнула кровь, заливая руки и рубаху. Кончиком лезвия я подцепил крохотное сердце и положил его на алтарь. Затем кровью нарисовал квадрат и провел через него две диагональные линии. Сведя линии в одну точку в центре, я положил нож так, чтобы он острием указывал на середину нефритовой таблички. На четвертый уровень загробного мира.
Я начал произносить ритуальные слова; руки у меня дрожали.
- Прочен нефрит, Бога мертвых почтил я совою и пауком. Я взываю к тебе. С четвертого уровня загробного мира я призываю тебя. Приди.
Ничего не произошло, и я уже решил было, что ритуал не удался. Но затем на меня надвинулась тьма, охватив плотным кольцом. До боли знакомое ощущение пустоты в животе пробудило старые воспоминания и страхи.
Поднявшийся ветер нашептывал мне слова скорби.
Обсидиановый Вихрь соткался из тьмы за алтарем. Я видел лишь размытый светящийся силуэт, составленное из множества обсидиановых осколков подобие человеческой фигуры с головой чудовища и сверкающими глазами. Он давил на мой разум, бился о возведенные мною преграды, пытаясь прорваться сквозь них. Но я не собрался сдаваться.
- Ты призвал меня, - голос Обсидианового Вихря нес в себе стоны мертвых душ.
- Господин, мне нужны ответы.
- А ты храбр, - похоже, мои слова его позабавили. - Я никому не даю ответов.
О чем я прекрасно знал. Он не отвечает никому, даже из жалости.
- Но я выслушаю твои вопросы.
Я поднял дрожащую руку и указал на два осколка обсидиана на алтаре.
- Один из них этим утром обнаружили в теле умершего мужчины. Я хочу знать, почему ты убил его.
Плавным движением он протянул руку к алтарю. Пальцы на ней были обсидиановыми лезвиями, отражаясь в которых, солнечный свет становился холодным и безжизненным. Они сомкнулись вокруг осколка, найденного в груди Уитшика.
- Это принадлежит не мне, - произнес Обсидиановый Вихрь, поворачивая осколок на свету.
Не может быть.
- Я не…
- Ты мне не веришь? Опасный путь для жреца бога мертвых.
Я помотал головой:
- Я…
Он протянул ко мне руки. В каждой из них было зажато по куску обсидиана. Левый, тот, который я получил от Масиуина, сохранял зеленоватый блеск даже в холодном свете загробного мира. Правый, который я когда-то обнаружил в теле Паяшина, оставался черным и тусклым.
- Это мое, - сказал Вихрь, поднимая правую руку.
- Ты оставил его в теле Паяшина.
- Твой ученик нарушил границу. Законы тебе известны.
- Да, - с горечью ответил я. - Законы мне известны. Он хотел всего лишь вызвать призрака, чтобы утешить вдову.
- Тогда ему надо было с большим вниманием отнестись к ритуалу. И не вызывать меня.
Наш спор мог продолжать бесконечно, но пользы от него не было никакой. Поэтому я уклонился от ответа и вместо этого спросил:
- Тогда чей?
- Магическим обсидианом может воспользоваться любой жрец, - пожал Он плечами. - Меня это не касается.
Его голос изменился. Будь Он человеком, я бы решил, что Он врет. Но, конечно же, я не мог обвинить Его во лжи, как бы ни хотелось мне разобраться в причинах смерти Паяшина.
- Это все? Ты не знал покойного? - я запнулся, вспоминая имя. - Уитшика. Он ничего для тебя не значит? Похта? Итлани? Они нарушили границу?
Его заботило только соблюдение правил.
- Я не убивал его, - порази меня боги, но на этот раз Его голос звучал искренне. - Ни его, ни двух других.
- А подвеска? Подвеска с символами Второй эпохи? - спросил я, но Он помотал головой, смазав четкость обсидиановых граней.
- Я достаточно сказал тебе.
- Мне надо знать, нарушили ли они границу. Кого они вызвали.
- Из загробного мира они никого не вызывали, - ответил Вихрь, постепенно тая в воздухе. - Я пресекаю все нарушения границы.
Он исчез. Я остался один, содрогаясь от одного воспоминания о Его приходе.
Наконец я отложил в сторону осколок Паяшина и привел в порядок алтарь, пытаясь понять, что же Вихрь скрыл от меня.
***
- Эти смерти связаны между собой, - сказал мне Масиуин немного позже, пока мы с ним шли вдоль канала. В его голосе звучало беспокойство. - Я зашел в храм, просмотрел записи. Наши покойники принадлежали к одному религиозному культу.
- Что за культ?
- Братство Четырех Эпох, - ответил он.
Четыре Эпохи. Это объясняло подвеску. Я сказал об этом Масиуину, и он кивну, соглашаясь.
- В записях упоминаются имена четырех человек. Я выяснил, где живет четвертый.
- На твоем месте я бы за ним присмотрел, - предложил я.
- Может быть, - Масиуин потер лицо. - А у тебя что?
- Они не нарушали границу. По крайней мере, так сказал Обсидиановый Вихрь. И Он их не убивал.
Масиуин отвел взгляд.
- И среди нас не бродят чудовища?
- Нет.
Одной заботой меньше, и все же… даже если Вихрь тут ни при чем, кто-то убил этих людей. Мне происходящее совсем не нравилось. Культ. Что ж, я знал, кого можно расспросить о культах. Не то чтобы мне нравилась эта идея.
- Есть одна женщина, - начал я, подбирая слова. - Возможно, она кое-что знает об этих людях.
- Кто?
- Хранительница Кольуакана, - мрачно ответил я.
Масиуин скривился:
- Не знал, что вы знакомы.
Я пожал плечами:
- Последний раз мы виделись много лет назад. Не уверен, что она меня вспомнит. Но в ее обязанности входит присматривать за религиозными культами, на тот случай, если один из них нарушит равновесие мира и вынудит ее вмешаться, чтобы восстановить порядок.
Поразмыслив, Масиуин ответил:
- Она подчиняется только другим Хранителям империи. Если границы не были нарушены, она едва ли захочет тратить время на расследование убийства.
- Нет. Может быть, и не захочет. Но попытаться стоит.
На этом мы с Масиуином распрощались. Он собирался допросить последнего оставшегося в живых члена культа, я же направился туда, где мог разузнать о самом культе и о том, почему умерли его приверженцы.
Увы, но могло случиться так, что сейчас я шел к тому самому человеку, который убил их. Потому что в Кольуакане Сеяшочитль знали не только как Хранительницу: много лет назад она уничтожила членов безобидного культа - хладнокровно выследила их и убила, вспоров им грудь обсидиановым лезвием.
Тогда она заявила, что культ мог навлечь беду на империю, и дело замяли.
Она сказала, что это было правосудие.
По-моему, это было убийство.
***
Сеяшочитль жила в районе Теопан - Месте богов. Ее дом стоял в нескольких шагах от главного храма. Каждый день она смотрела на устремляющуюся в небо величественную пирамиду, на вершине которой стояло посвященное Солнцу святилище, слышала крики жертв, чья кровь заливала алтарь. Но я не знал, поклоняется ли она сама хоть кому-нибудь. Хранители признавали существование богов, но не служили им.
Порядок поддерживают не боги. Это мы, люди, предотвращаем конец света. Наша жертвенная кровь заставляет солнце двигаться по небу, а Хранители постоянно наблюдают за происходящим в мире, чтобы не пропустить тот момент, когда сила богов начинает слабеть.
Рабы Сеяшочитль отнеслись ко мне с холодной вежливостью, давая понять, что мне здесь не рады. Я уселся под сосной во дворе и приготовился ждать.
Наконец раб пригласил меня в приемный покой. На покрывавших стены фресках Тонатиу, Пятое Солнце, поднималось со своего погребального костра в небо, и мир расцветал под его горячими лучами. Наблюдавший за Ним издалека Тескатлипока уже вытянул руки, словно готовясь положить конец новой эпохе еще до ее начала.
Сеяшочитль выглядела старше, чем при нашей последней встрече: время продернуло проседью ее черные волосы и проложило первые морщинки на лице. Но ее спина оставалась все такой же прямой, а глаза замечали все вокруг.
Рядом с ней на возвышении стоял низкий столик с принадлежностями для незнакомого мне ритуала: три обсидиановых ножа и мясистые листья агавы.
- Акатль. Не ожидала.
Удивленной она не выглядела. Я подождал, пока она предложит мне сесть, и лишь после этого заговорил:
- Ты знаешь, зачем я пришел.
Она вскинула брови:
- Откуда бы?
- Меня интересует один религиозный культ.
- Без причины я ничего никому не рассказываю, - сказала Сеяшочитль.
- Причина есть. Умерло три человека. Уитшик, Итлани, Похта. Эти имена тебе о чем-нибудь говорят?
- Успокойся, - осадила она меня. - Да, мне знакомы эти имена. Что это меняет?
- Они умерли из-за того, что кто-то пронзил их сердца осколками обсидиана.
Сеяшочитль вздохнула:
- Мне об этом ничего не известно.
Ее голос едва заметно дрогнул, или мне показалось?
- Известно.
- Ты обвиняешь меня? - ее пальцы сжались, сминая ткань юбки.
- Однажды ты уже убила целый культ безо всякой причины.
Она бросила на меня гневный взгляд, заставивший пожалеть о неосторожно вырвавшихся словах.
- С тех пор прошло много лет. И со временем они все равно стали бы опасны.
- Это ты так сказала. А город тебе поверил.
- А почему нет? - язвительно спросила она. - Я тут не единственная, у кого на совести трупы. Твой ученик…
- Паяшина я с тобой обсуждать не стану.
- Ты решил, что можешь управлять мной, Акатль? В моем собственном доме? Твой ученик не удосужился закрыть защитный круг. Учитель из тебя неважный.
- Ты…
Мне стоило больших усилий сдержаться и не наброситься на нее. Я вспомнил, как нашел тело Паяшина, отброшенное с такой силой, что у него сломалась шея. Он умер мгновенно, осколок обсидиана в сердце не оставлял в этом никаким сомнений. Тогда я опустился на колени, собрал разбросанные предметы, которые ему так и не понадобились, и вознес молитву за его душу. Слез не было. Плакать было бессмысленно. Но Обсидианового Вихря я так и не простил.
Сеяшочитль внимательно смотрела на нее, в ее глазах читалось что-то вроде веселого удивления.
- Тебе не удастся обратить его смерть против меня, - тихо произнес я.
- В самом деле?
Она выдержала паузу и продолжила:
- Хотя ты прав. Оставим пустые ссоры. Я действительно знала этих людей, но я не убивала их.
Лгунья. Ее руки по-прежнему дрожали.
- Кем они были? - спросил я.
- Братство Четырех Эпох? Они были глупцами, как и многие другие жители Кольуакана, да и прочих земель империи. Глупцами, которые возомнили, будто могут остановить солнце в небе или призвать тварей из подземного мира, чтобы вызвать землетрясение и стереть нас с лица земли. Они даже взывали к Тескатлипоке, как будто это так просто - призвать Дымящееся Зеркало. Глупцы, вообразившие, что Тескатлипока вознаградит их, когда в Шестую эпоху станет новым Солнцем.
- Значит, они были опасны, - медленно произнес я.
- Они? Они даже не понимали, с чем имеют дело. Их способностей к магии не хватило бы, чтобы наполнить медную миску. Они даже мелкую тварь не могли вызвать без того, чтобы не наделать ошибок в ритуале.
- Тогда почему они умерли?
- Понятия не имею, - ответила Сеяшочитль уже более спокойным голосом. - Я не вру тебе, Акатль. Они никого не могли вызвать.
Сейчас ее слова звучали правдиво, и все-таки я не до конца верил ей.
- Понятно, - соврал я. - У них были нефритовые амулеты?
Сеяшочитль пожала плечами:
- Символы прошедших эпох. Четыре подвески, по одной на каждую. Итлани был у них главным, он носил подвеску со знаками «четыре» и «ягуар», потому что в ту эпоху правил Тескатлипока.
- И он умер самым первым.
Ответа я не получил. Он явно не хотела больше со мной разговаривать. Я неторопливо поднялся, чувствуя, как затекли ноги и спина.
- Спасибо.
Сеяшочитль продолжала сидеть, и я смог рассмотреть разложенные на столике ножи. У них были острые лезвия, отливавшие необычным цветом. Не зеленым, как мой осколок, а родственным ему зеленовато-голубым.
Прежде чем она смогла остановить меня, я положил руку на лежащий слева нож и ощутил, как бьется заключенная в нем сила. Такая же, как и в осколке, убившем Уитшика.
Лгунья.
- Ты слишком много себе позволяешь, - холодно сказала Сеяшочитль.
Я убрал руку с лезвия.
- Что это за ножи?
- Они отмечены божественным прикосновением, - Сеяшочитль упорно отводила глаза. - Это все, что тебе нужно знать. А теперь убирайся из моего дома.
Я ушел. Продолжать разговор не имело смысла.
***
К тому времени, как я добрался до своего храма, я валился с ног. Я отправил посыльного к Масиуину и провел остаток вечера за подношениями жертвенной крови. Мои мысли то и дело возвращались к Сеяшочитль. Три мертвых воина - Итлани, Похта и Уитшик, в сердце которого нашли осколок обсидиана. Осколок, который не принадлежал Обсидиановому Вихрю и от которого исходила та же сила, что и от ножей Сеяшочитль. Трое верующих, поклоняющихся Тескатлипоке в надежде, что Он положит конец Пятой эпохе. И четвертый, пока еще живой, под присмотром Масиуина. Им не хватало знаний и способностей. Скорее всего, тут Сеяшочитль сказала мне правду. Но это ничего не меняло. Она была Хранительницей и вполне могла устранить их.
Этой ночью я спал без сновидений и проснулся от сердитого крика:
- Акатль!
Надо мной нависло лицо Масиуина. В мгновение ока я стряхнул с себя остатки сна и сел на тростниковой циновке.
- Что случилось?
Снаружи все еще было темно. До меня доносилось уханье сов, воздух пропитался запахами парных бань и вареной кукурузы.
- Он мертв, - ответил Масиуин.
[1] Воин-ветеран