22 дня в ДНР - как псевдолибералы используют Стрелкова против ДНР
Прочитал тоскливую статью за авторством Владимира Максакова о том, как он поехал в ДНР, чтобы… и я не знаю, как дальше продолжить это предложение. Статья называется «22 дня в ДНР», любой желающий может ознакомиться с ней лично и сделать выводы. Стилистически (особенно при описании «Ямы») автор узнаваемо подражает даже не самому Солженицыну, а той особой манере, которая связана с его «Архипелагом». Отсюда и название поста.
С одной стороны, парень собрался и поехал, о чём с охотой свидетельствует, где только можно. Опровергать всё досконально, что он говорит, удел других людей, которые тоже были в Донецке в это время. Я лично абсолютно убеждён, что военное время (плюс армия ополчения, а не регулярные подразделения) - страшное. Оно полно конкретного ужаса, боли и грязи. И всегда есть те, кто решает воспользоваться ситуацией в своих личных (нередко, совсем низких) интересах. Оговорив это, я добавлю, что для искоренения этого в армии и существует суровая дисциплина.
Зачем этот молодой человек собрался на Донбасс, я не понял. К сожалению, кажется, что в значительной степени - затем, чтобы об этом рассказать, накормив любопытную публику, опекаемую Ириной Прохоровой, историями о страшной Донецкой Республике.
Для начала - миф. Либеральный (а вообще-то, псевдолиберальный) миф, широко распространённый у нас - это махровое миролюбие. Что-то в стиле хиппи-движения, только в пиджаках, а не мешковине.
Войны бывают разными - это не хотят признавать поклонники упомянутого мифа. Их миролюбие напоминает пораженчество при риторическом обвинении враждебной стороны. Точно так, например, рассуждают о Гитлере: понятно, что он враг, но то, что мы вынуждены были защищаться - ещё хуже, мол, нужно было сдаться, не поддерживать бессмысленных военных действий, тем самым, согласившись на меньшее зло.
То несложное обстоятельство, что люди могут защищать любимое даже жертвуя своей жизнью, кажется, совсем отсутствует в сознании тех, кто исповедует этот миф. Но ведь это не мешает им выживать в сложных условиях? Вот, к примеру, тот же Максаков - он не застрелился подвернувшимся пистолетом, хотя признаётся, что такая мысль посещала его. Ради чего он остался жить? Ведь если остался, значит, нашёл что-то, ради чего стоит выжить и вернуться?
Почему же таким сложным испытанием оказывается - признание самой возможности этого же чувства у других людей? Просто предположить, что жители Донбасса, вступившие в ополчение, соглашаются на те условия, которые навязывает враг, чтобы отстоять какие-то ценности?
А теперь о том, как эти ценности уничтожаются.
В тексте есть эпизод с заключением под стражу - начинается он внезапно. Объяснение даётся по тексту чуть позже, заключается оно в том, что сотрудники службы безопасности обнаружили, что Максаков скрыл факт своего журналистского опыта. В этой связи и у меня возникает ряд вопросов к подозреваемому: первое - в какой формулировке это прозвучало и второе - что ещё обсуждалось в ходе беседы?
При этом я вполне охотно верю в пристрастность допросов, в надуманность обвинений, в шпиономанию и т.д. Но организованность, которую описывает автор (может, утрируя, но ведь он описывает именно так), - не соотносится с описанием действий спецслужбистов. Я вот лично куда охотнее поверил бы, что о нём просто позабыли, а так же в то, что это было куда больнее физических угроз.
Эпизод с Аней - отдельная тема.
Вот, как описано её появление: «На следующий день вечером (один наш сокамерник забыл снять часы, и мы можем узнать, сколько сейчас времени, иначе, думаю, было бы хуже) заводят женщину. Конвоир бросает: «Пока не трогайте». Ее зовут Аня, она жмется в угол к двери, ей трудно дышать, не хватает воздуха. У нее истерика, она медленно сползает на пол».
Вот причина ареста: «Если верить тому, в чем ее обвиняют, по меркам военного времени Аня совершила тяжелое преступление: при выезде из Донецка ее задержали на украинском блокпосту, она нанесла пометки на карту города и там написала номер своего телефона. Украинцев отогнали, ополченцы взяли блокпост, нашли брошенную в суматохе карту…»
А вот, как производилось задержание: «“пробили” телефон, позвонив и попросив человека на том конце помочь с доставкой детской одежды из гуманитарного груза. Аня согласилась. Ее схватили, били и насиловали, несмотря на месячные, в том числе и дулом автомата. Отвезли на «Яму». Угрожали расстрелом. (Думаю, чего же стоят ВСУ, если не могут сами найти точки обстрела?) Здесь, в камере, Аня вздрагивает от каждого громкого звука, особенно от шагов по коридору или лязга щеколды на двери».
Я ничего не буду говорить о правдоподобности или нет, пусть такие вещи обсуждают люди из ДНР - как свидетели. Я же просто помечу предвзятость автора. При этом скажем, что конечно же он не может проверить все сообщения, которые слышит, но он же их подаёт в своём итоговом тексте и не просто подаёт, а подаёт в том или ином качестве.
Итак, в том, что касается задержания: «если верить тому, в чём её обвиняют». А в том, что касается изнасилования - уже никаких «если». Женщина говорит правду, что, может быть, и так. И если это так, то виновные должны быть наказаны. Между прочим, сам автор, описывая других заключённых и причины их содержания в «Яме», говорит, в том числе, о людях, совершавших убийства (и отбывающих наказание за это). То есть в ДНР кто-то пытается устанавливать дисциплину, не так ли?
Отдельно про дуло автомата. Я могу поверить, что человеческое мышление может додуматься до очень разных способов унижения, насилия и истязания. Но фразу про изнасилование «в том числе, дулом автомата» - я бы в пересказе оставил на совести говорящего. Такие вещи нужно либо проверять медицинским осмотром, либо оставлять, как цитату пострадавшего.
В интервью (видео и текст - в конце поста) есть такая фраза: «Все бы можно было бы списать на карантин, если бы это не продолжалось 6 суток, из них двое без света и если бы я не был свидетелем пыток, изнасилований, издевательств в здании, примерно в километре от которого ходили наблюдатели от ОБСЕ и слухом не слыхивали о том, что творится в подвалах». И у меня снова есть вопрос - это оговорка? Но ведь не похоже. Это художественное утрирование? Но почему вдруг автор стал «свидетелем изнасилования»?
Что до показаний, то есть ещё одна фраза из текста: «В нашу камеру Аню подселяют намеренно, знают, что у нее проблемы с дыханием, а нас десять человек в маленьком и душном помещении. От Ани узнаем новости - в соседней камере сидели два подростка, 16 и 17 лет, о которых просто забыли. Правда, сейчас их уже выпустили». Два вопроса. Первый - кто сказал, что её подселяют специально? Это решили заключённые? Это сказала сама Аня? Или это вывод автора? Куда её должны были подселить не специально?
И второй вопрос - что значит фраза: «в соседней камере сидели два подростка, 16 и 17 лет, о которых просто забыли. Правда, сейчас их уже выпустили»? Ведь если они сидели там долгое время, то это безобразие, если их избивали, морили голодом и прочее, то это военное преступление. Забыли - на какой срок?
Из повествования не ясными оказываются и другие вещи. Например, как происходило вызволение журналиста из «Ямы»? На каком основании его освободили? Что значит «забирают из “Ямы”»? Не понятно, как получилось так легко покинуть Донецк? Ведь до этого автор подробно описывал, насколько тщательно следят за военными корреспондентами, к которым его и «забрали из “Ямы”».
Об «отжимах» говорили нередко, упоминая тех, кто вернулся из Славянска со Стрелковым. Тот факт, что автор последовательно игнорирует сплетни и слухи об отношениях между полевыми командирами, о АТО Бородая против Безлера - всё это тоже наводит на некоторые подозрения. При этом я не хочу сказать, что Владимир Максаков лжёт, я уверен, что он ездил, был, видел и так далее. Вопрос в том, что он хотел увидеть и что хотел показать.
А если кому-то хочется посмотреть на самого Владимира, то вот видеоинтервью на радио «Свобода» (тут текст). Обратите внимание на голос, мимику, тоскующее выражение лица, когда беседа о Максакове прекращается, и специальный корреспондент Новой газеты докладывает, что ещё происходит в Донецке. Смотрите, пожалуйста, и делайте свои собственные выводы.
Вообще, рассогласование текста «двадцати двух дней» и интервью - часто бросаются в глаза. В тексте украинские военнопленные были на этаж выше, в интервью - двое оказываются в камере с журналистом.
Пикантный эпизод, который опускается в тексте, но обсуждается в интервью - совместные молитвы с заключённым, симпатизирующем «Правому сектору». В эфире - душевные беседы с Сергеем Мельничуком, командиром батальона «Айдар».
Михаил Соколов (ведущий): «Скажите, как вы определяете, с кем вы воюете - это российские войска или вооруженная сейчас Россией повстанческая армия? Что на той стороне?»
Сергей Мельничук: «На той стороне, я вам точно могу сказать, потому что разведка работает, если нужно, я могу взять "языка", российского военнослужащего хоть завтра, привезти в Москву и отдать вашим генералам».
Михаил Соколов: «Привезите в Киев». Посмотрите на лицо ведущего в этот момент (с 29:40).
Он же: «Там нет абхазов, нет никакой нации. Нет же такой нации “дончане”, условно говоря, или “луган*оны”». Дело не в том, что там есть нация, а в том, как автор передачи относится к жителям - большим группам населения. Демократ! Либерал! Хороший, добрый человек.
Кроме того, у меня есть подозрение, что лохматый юноша имеет какие-то симпатии к Стрелкову, Губареву и всей этой компании: «…все-таки идея "Новороссии" как самостоятельного государства, в какой-то момент довольно эффектно развитая Губаревым, она все еще присутствует в умах людей и, думаю, пустила там довольно глубокие корни». Но это не мешает ему участвовать в этой своеобразной передаче и беседовать со специфическими собеседниками, он не испытывает отторжения, отвращения, охотно дискутирует, рассказывает о себе.
А теперь вопрос ещё серьёзнее: посмотрите, как эффектно используют в своих интересах эти пропагандисты а) стрелковский свал и б) поведение стрелковцев.
С одной стороны, парень собрался и поехал, о чём с охотой свидетельствует, где только можно. Опровергать всё досконально, что он говорит, удел других людей, которые тоже были в Донецке в это время. Я лично абсолютно убеждён, что военное время (плюс армия ополчения, а не регулярные подразделения) - страшное. Оно полно конкретного ужаса, боли и грязи. И всегда есть те, кто решает воспользоваться ситуацией в своих личных (нередко, совсем низких) интересах. Оговорив это, я добавлю, что для искоренения этого в армии и существует суровая дисциплина.
Зачем этот молодой человек собрался на Донбасс, я не понял. К сожалению, кажется, что в значительной степени - затем, чтобы об этом рассказать, накормив любопытную публику, опекаемую Ириной Прохоровой, историями о страшной Донецкой Республике.
Для начала - миф. Либеральный (а вообще-то, псевдолиберальный) миф, широко распространённый у нас - это махровое миролюбие. Что-то в стиле хиппи-движения, только в пиджаках, а не мешковине.
Войны бывают разными - это не хотят признавать поклонники упомянутого мифа. Их миролюбие напоминает пораженчество при риторическом обвинении враждебной стороны. Точно так, например, рассуждают о Гитлере: понятно, что он враг, но то, что мы вынуждены были защищаться - ещё хуже, мол, нужно было сдаться, не поддерживать бессмысленных военных действий, тем самым, согласившись на меньшее зло.
То несложное обстоятельство, что люди могут защищать любимое даже жертвуя своей жизнью, кажется, совсем отсутствует в сознании тех, кто исповедует этот миф. Но ведь это не мешает им выживать в сложных условиях? Вот, к примеру, тот же Максаков - он не застрелился подвернувшимся пистолетом, хотя признаётся, что такая мысль посещала его. Ради чего он остался жить? Ведь если остался, значит, нашёл что-то, ради чего стоит выжить и вернуться?
Почему же таким сложным испытанием оказывается - признание самой возможности этого же чувства у других людей? Просто предположить, что жители Донбасса, вступившие в ополчение, соглашаются на те условия, которые навязывает враг, чтобы отстоять какие-то ценности?
А теперь о том, как эти ценности уничтожаются.
В тексте есть эпизод с заключением под стражу - начинается он внезапно. Объяснение даётся по тексту чуть позже, заключается оно в том, что сотрудники службы безопасности обнаружили, что Максаков скрыл факт своего журналистского опыта. В этой связи и у меня возникает ряд вопросов к подозреваемому: первое - в какой формулировке это прозвучало и второе - что ещё обсуждалось в ходе беседы?
При этом я вполне охотно верю в пристрастность допросов, в надуманность обвинений, в шпиономанию и т.д. Но организованность, которую описывает автор (может, утрируя, но ведь он описывает именно так), - не соотносится с описанием действий спецслужбистов. Я вот лично куда охотнее поверил бы, что о нём просто позабыли, а так же в то, что это было куда больнее физических угроз.
Эпизод с Аней - отдельная тема.
Вот, как описано её появление: «На следующий день вечером (один наш сокамерник забыл снять часы, и мы можем узнать, сколько сейчас времени, иначе, думаю, было бы хуже) заводят женщину. Конвоир бросает: «Пока не трогайте». Ее зовут Аня, она жмется в угол к двери, ей трудно дышать, не хватает воздуха. У нее истерика, она медленно сползает на пол».
Вот причина ареста: «Если верить тому, в чем ее обвиняют, по меркам военного времени Аня совершила тяжелое преступление: при выезде из Донецка ее задержали на украинском блокпосту, она нанесла пометки на карту города и там написала номер своего телефона. Украинцев отогнали, ополченцы взяли блокпост, нашли брошенную в суматохе карту…»
А вот, как производилось задержание: «“пробили” телефон, позвонив и попросив человека на том конце помочь с доставкой детской одежды из гуманитарного груза. Аня согласилась. Ее схватили, били и насиловали, несмотря на месячные, в том числе и дулом автомата. Отвезли на «Яму». Угрожали расстрелом. (Думаю, чего же стоят ВСУ, если не могут сами найти точки обстрела?) Здесь, в камере, Аня вздрагивает от каждого громкого звука, особенно от шагов по коридору или лязга щеколды на двери».
Я ничего не буду говорить о правдоподобности или нет, пусть такие вещи обсуждают люди из ДНР - как свидетели. Я же просто помечу предвзятость автора. При этом скажем, что конечно же он не может проверить все сообщения, которые слышит, но он же их подаёт в своём итоговом тексте и не просто подаёт, а подаёт в том или ином качестве.
Итак, в том, что касается задержания: «если верить тому, в чём её обвиняют». А в том, что касается изнасилования - уже никаких «если». Женщина говорит правду, что, может быть, и так. И если это так, то виновные должны быть наказаны. Между прочим, сам автор, описывая других заключённых и причины их содержания в «Яме», говорит, в том числе, о людях, совершавших убийства (и отбывающих наказание за это). То есть в ДНР кто-то пытается устанавливать дисциплину, не так ли?
Отдельно про дуло автомата. Я могу поверить, что человеческое мышление может додуматься до очень разных способов унижения, насилия и истязания. Но фразу про изнасилование «в том числе, дулом автомата» - я бы в пересказе оставил на совести говорящего. Такие вещи нужно либо проверять медицинским осмотром, либо оставлять, как цитату пострадавшего.
В интервью (видео и текст - в конце поста) есть такая фраза: «Все бы можно было бы списать на карантин, если бы это не продолжалось 6 суток, из них двое без света и если бы я не был свидетелем пыток, изнасилований, издевательств в здании, примерно в километре от которого ходили наблюдатели от ОБСЕ и слухом не слыхивали о том, что творится в подвалах». И у меня снова есть вопрос - это оговорка? Но ведь не похоже. Это художественное утрирование? Но почему вдруг автор стал «свидетелем изнасилования»?
Что до показаний, то есть ещё одна фраза из текста: «В нашу камеру Аню подселяют намеренно, знают, что у нее проблемы с дыханием, а нас десять человек в маленьком и душном помещении. От Ани узнаем новости - в соседней камере сидели два подростка, 16 и 17 лет, о которых просто забыли. Правда, сейчас их уже выпустили». Два вопроса. Первый - кто сказал, что её подселяют специально? Это решили заключённые? Это сказала сама Аня? Или это вывод автора? Куда её должны были подселить не специально?
И второй вопрос - что значит фраза: «в соседней камере сидели два подростка, 16 и 17 лет, о которых просто забыли. Правда, сейчас их уже выпустили»? Ведь если они сидели там долгое время, то это безобразие, если их избивали, морили голодом и прочее, то это военное преступление. Забыли - на какой срок?
Из повествования не ясными оказываются и другие вещи. Например, как происходило вызволение журналиста из «Ямы»? На каком основании его освободили? Что значит «забирают из “Ямы”»? Не понятно, как получилось так легко покинуть Донецк? Ведь до этого автор подробно описывал, насколько тщательно следят за военными корреспондентами, к которым его и «забрали из “Ямы”».
Об «отжимах» говорили нередко, упоминая тех, кто вернулся из Славянска со Стрелковым. Тот факт, что автор последовательно игнорирует сплетни и слухи об отношениях между полевыми командирами, о АТО Бородая против Безлера - всё это тоже наводит на некоторые подозрения. При этом я не хочу сказать, что Владимир Максаков лжёт, я уверен, что он ездил, был, видел и так далее. Вопрос в том, что он хотел увидеть и что хотел показать.
А если кому-то хочется посмотреть на самого Владимира, то вот видеоинтервью на радио «Свобода» (тут текст). Обратите внимание на голос, мимику, тоскующее выражение лица, когда беседа о Максакове прекращается, и специальный корреспондент Новой газеты докладывает, что ещё происходит в Донецке. Смотрите, пожалуйста, и делайте свои собственные выводы.
Click to viewВообще, рассогласование текста «двадцати двух дней» и интервью - часто бросаются в глаза. В тексте украинские военнопленные были на этаж выше, в интервью - двое оказываются в камере с журналистом.
Пикантный эпизод, который опускается в тексте, но обсуждается в интервью - совместные молитвы с заключённым, симпатизирующем «Правому сектору». В эфире - душевные беседы с Сергеем Мельничуком, командиром батальона «Айдар».
Михаил Соколов (ведущий): «Скажите, как вы определяете, с кем вы воюете - это российские войска или вооруженная сейчас Россией повстанческая армия? Что на той стороне?»
Сергей Мельничук: «На той стороне, я вам точно могу сказать, потому что разведка работает, если нужно, я могу взять "языка", российского военнослужащего хоть завтра, привезти в Москву и отдать вашим генералам».
Михаил Соколов: «Привезите в Киев». Посмотрите на лицо ведущего в этот момент (с 29:40).
Он же: «Там нет абхазов, нет никакой нации. Нет же такой нации “дончане”, условно говоря, или “луган*оны”». Дело не в том, что там есть нация, а в том, как автор передачи относится к жителям - большим группам населения. Демократ! Либерал! Хороший, добрый человек.
Кроме того, у меня есть подозрение, что лохматый юноша имеет какие-то симпатии к Стрелкову, Губареву и всей этой компании: «…все-таки идея "Новороссии" как самостоятельного государства, в какой-то момент довольно эффектно развитая Губаревым, она все еще присутствует в умах людей и, думаю, пустила там довольно глубокие корни». Но это не мешает ему участвовать в этой своеобразной передаче и беседовать со специфическими собеседниками, он не испытывает отторжения, отвращения, охотно дискутирует, рассказывает о себе.
А теперь вопрос ещё серьёзнее: посмотрите, как эффектно используют в своих интересах эти пропагандисты а) стрелковский свал и б) поведение стрелковцев.