"Стансы" снова с нами. Друзья, маменька и перемена пола от Нечкиной!
Ну, и поскольку я очередной раз думаю, делать ли это, я сделаю это.
Пока не записала какую-нибудь из висящих в ожидании архивных историй - между прочим, я задолжала людям первоапрельскую историю, а она у меня есть!
...так вот. Как ныне говорят, "инпроцесс".В смысле, очередная, все еще не доведенная до конца версия перевода на русский "Стансов в темнице" князь-Шурика.
...осталось 2 строфы, но я пока не знаю, когда разгонюсь на них. Там - во-первых, про "милую", сиречь эротическая поэзия от Шурика; это стоит перевести внятно и не криво. Во-вторых, как перестать рыдать приходить на мокрое место, перечитывая эту эротическую поэзию. Потому что знаешь, про кого это и что у них дальше. Нет, у них еще будет лет восемь переписки. Через девять лет. А пока он вспоминает, как обнимал ее всю ( или мечтал об этом, а? или все-таки обнимал и получал по рукам?... но это в поэзию не вошло) - и собирается оперативно и незаметно для нее сдохнуть. Получится неоперативно и с третьей попытки. И после тех девяти и восьми лет, да... И после нее - хотя непонятно, узнает ли он об этом - при жизни.
Итак, напоминаю, сидя в Петропавловке после объявления приговора, наш герой сочинил нечто, от чего можно увидеть подстрочник тут:
http://kemenkiri.livejournal.com/522691.html (хотя я с тех пор втащила в прозаический текст сколько-то уточнений, но до поста ЖЖ их не доносила)
А моя стихотворная версия пока-без-двух-строф - вот; то, что уже было в предыдущих сериях - выделено курсивом:
А. П. Барятинский
Стансы в темнице
Тени гуще, слышен звон,
Все возвращается в покой -
И вот я снова дня лишен
Нас обступившей темнотой.
А время, чей ретив полет,
Прочь мое счастье унесло
И мой печальный плен берет
Под неподвижное крыло.
Я исчерпал в избытке сил
Безумие любовных чар,
Из кубка жизни я допил
Весь опьяняющий нектар.
Но там, средь легкой пены, в ней -
Меж удовольствий и прикрас -
Скрывалась горечь новых дней,
Неумолимая для нас.
Что ж, ликуй, жестокий рок!
Отец, слабеющий старик
Всё сына звал - призвать не мог
И мраком смерти взор поник.
Но горе, дорогая тень,
не бойся встретить в этот раз:
Сей мрачный страж на всякий день
В час смерти покидает нас.
Что за гранью, в темной дАли
Вне обмана и вне тщеты -
Наши хрупкие печали,
Наши хрупкие мечты?
В безразличии высоком,
Где ни желаний, ни тоски -
Только смех над нашим роком
И радостью, что так легки!
И что же? Смерть, всегда спеша,
Все же медлит серп опустить -
Затихает ее грозный шаг,
Сохранив дней тоскливых нить.
Все ли умерло - и лишь я
здесь, из вечности изгнан прочь,
Должен жить, только для жилья
Мне - могилы покой и ночь!
Шум блуждающей волны
Нарушает вечный покой
В башне тьмы и тишины,
Где горе вечно бдит над рекой.
окрик стражей враждебный - он
Проникает под темный свод,
В тишине его отражен,
Бьется эхом меж стен и вод.
Я склонюсь к амбразуре окна,
Где чуть брезжит сиянье дня.
Здесь немолчная песнь слышна
Вод, текущих мимо меня.
Так и жизнь, протечет - и нет,
Канет, в вечности разлита,
Не замрет моих бурных лет
Беспокойная быстрота.
И к решетке неумолимой
Лоб печально преклоня,
Я слежу - волны катят мимо
Бесконечно - вдаль от меня.
Верный образ моих друзей!
Друг печальный для них - позади.
Волны - прочь от этих камней,
Волны прочь бегут - я один.
Что ж! Беги Из мрачной земли
Ты, печали моей река!
Чтобы сердца удары дошли
К моей Родине - издалека.
И, совершая немалый путь,
Вздохи мои ты с собой бери
И детства друзьям моим не забудь
Бросить неистовой муки крик.
[*Нецивильный вариант*:
И, совершая немалый путь,
И, забирая за вздохом вздох,
Детства друзьям моим не забудь
Крикнуть, что я до сих пор не сдох.]
Пусть разгорается щедрый гнев,
Пусть он неистовство волн вершит!
Слезы, глаза омывшие мне,
Ты у ног матери положи.
И, хоть немного смирив свой пыл,
Ты ее скорби не потревожь,
Лишь бы в душе ее все же был
Отблеск надежды (хоть это - ложь).
Если же неудержимость волн,
К землям иным устремя свой бег,
Встретит и сонм, веселия полн,
Друзей, с кем делил я счастливый век,
Мимо роскошества их пиров
И миновав развлечений шум,
Волны! - в молчаньи пройдите вновь,
Не выдавая печаль моих дум.
Пусть бы их нетерпеливый пыл,
В тихие волны скользнув с земли,
В лодке бестрепетной плыл и плыл
От сожалений моих вдали.
И к упоению их притом
Нужно ль примешивать горечь дум?
Так задушите печали стон -
Пусть не прервет удовольствий шум!
[Одинаковая рифма в этих двух строфах присутствует в оригинале - К.]
(...)
*
Ну и очередной этюд на тему, зачем я это делаю, ведь есть стихотворный перевод Нечкиной.
((Опубликован в тексте воспоминаний Н.И Лорера - http://az.lib.ru/l/lorer_n_i/text_1867_zapiski.shtml , находится в общем тексте по первой строке "Темнеет... Куранты запели...")
А она вполне себе по жизни писала стихи, по юности точно, потом - не знаю, но вот - переводила. И он вполне себе стихи, определенно. И, как всякий, наверное, стихотворный перевод, что-то добавляет и убавляет. Но, помимо общего ощущения моего, что ее перевод в целом глаже (в в чем-то серебряно-вечнее) оригинала, есть отдельные выдающдиеся места. Про одно коротенько было в прошлый раз - когда у Нечкиной "отвергнутый небом постылым", и люди из этого выводы делают о его богоборчестве, - а в оригинале "вышвырнутый из вечности"... и вывод я могу сделать только тот, что его состояние в соответствующей ситуации это описывает потрясающе точно. Я не могу, как ни странно, оценить, насколько это хорошие в оригинале стихи, но это потрясающий человеческий документ.) ...у меня "из вечности изгнан прочь", и мне кажется, что это в нужном направлении.
Так вот, возясь в два приема с нынешним фрагментом, я обнаружила, что второй невероятный плюх в нечкинском переводе я просто не замечала до сих пор: у персонажей двух строф взял и поменялся пол!
Итак, в оригинале было примерно следующее (подстрочник):
Но если твои бурные волны,
Поспешив к иным местам,
Встретят веселую толпу
Друзей моих счастливых времен, -
Мимо блеска их роскоши,
Мимо шума их великолепных развлечений,
О, волны! - пройдите в молчании,
Не выдайте [им] мои вздохи.
Пусть их нетерпеливый пыл,
Рассекая однажды тихие волны,
Унесет их равнодушную лодку
Подальше от эха моих сожалений.
Зачем смешивать с их опьянением
Горечь моих вздохов!
Задуши крик печали -
Он спугнет их веселье!
Это совершенно определенные места люди. Река Нева в данном стихотворении, кажется, течет против течения;-) - но зато в биографии автора глюков не выдает. Это родственное и хорошо знакомое им семейство из более богатых и известных Барятинских, это дом чуть ли не на Английской набережной - и дача на Каменном острове... Оттуда вполне могла отплыть эта "равнодушная (/безмятежная?) лодка". О тамошних великосветско-дачных развлечениях немного, но вполне красочно есть в мемуарах у одного из братьев Беляевых - как ни странно, они жили примерно в то же время на той же даче у той же родственницы, - но в силу разницу в возрасте какого-то "князя Барятинского" успели заметить только мельком - и, кажется, не сопоставили с дальнейшим знакомым по каторге...
Это те же самые люди, о которых был мой стих "Никого нет по дачам на Каменном острове" (а теперь это еще и песня Кэты), и да, там не случайно приделан конец - "И не знать, что они не забудут тебя". (Стих - и, кстати, цитата из Беляевых и еще немного об островных жителях - тут: https://kemenkiri.livejournal.com/707300.html )
"Друзья счастливых времен" оказались на редкость порядочными людьми и в последующие годы очень активно принимали участие в жизни и самого Шурика, и его московской части семейства, помогая деньгами, прошениями, протекцией... Это в крепости кажется, что ты отдельно, а они теперь - совершенно отдельно, в дальнейшей жизни все будет иначе.
..ну так вот. А у Нечкиной это переведено так:
Но если потоком безбрежным
К другому придете пределу --
К любимым, чьи ласки так нежны,
Чье счастье делил я несмело,
То, светом той радости полны,
Где счастье не знает препоны,
Сокройте в глубинах, о, волны,
Мои одинокие стоны.
Их челн средь веселья и смеха
Баюкайте, волны, с отрадой --
Рыданий и слез моих эхо
Пускай не смутит их услады.
В беспечных подруг ликованье
Отраву вливать я не в силах,
Душите же крики страданья
Во имя веселия милых.
....как я это прочитала внимательно, так и "встала в пень". Вроде в целом все по сюжету, отдельные выражения (вроде "душить милых", то есть все-таки крики страданья... в общем, кого-то определено душите) удались, но почему, как писалось при описании отличий "Трудно быть богом" от пьесы по нему же, "Дон Сатарина превращается в донью Сатарину"??...
И какая такая толпа подруг, "чьи ласки делил я несмело", если в следующих двух строфах на сцене является вполне конкретная подруга, и ее он ни с кем не делил?
...ну, я подозреваю, что 1) вообще плохо не знать контекста, без него не так весело
2) Нечкина просто запуталась в количестве друзей, и наверное, решила, что не может их быть так много!
А у него действительно на протяжении стихотворения, помимо родителей и милой - есть:
- друзья, которые ушли и оставили одного
- друзья детства
- и еще вот эти друзья, с лодкой и развлечениями.
И это все, кстати, совершенно разные люди. Я только про "друзей детства" не уверена, какие именно, то есть - откуда именно имеются в виду (Москва? Москва и Кашира? Петербург, иезуитский пансион? Все сразу?), но они точно были и не совпадают с предыдущими.
Друзья, которые ушли - это см. список осужденным, прежде всего, конечно, вне разрядов (там друг один, но дивно значимый), а впрочем - и дальше, ведь когда остальные встречались и дурили в общей толпе во время гражданской казни, он стоял отдельно, перед своим Лейб-гвардейским гусарским, и как бы не один там был. Так что кажется, наверное, что и тут - ты отдельно, а они где-то совершенно отдельно. Это исправится уже в Кексгольме. Но еще пока не сейчас.
В общем, вот о том и речь. Что я также не очень понимаю, насколько у меня читаемый перевод получается, но я тащу и тащу его дальше, потому что мне важно попытаться передать именно то, что автор тут старался сказать... И да, кстати, именно "сказать", а не "написать". Потому что Петропавловке-после-приговора, конечно,царит несколько больший бардак и пофигизм, чем до, но я не уверена, что до степени бесконтрольной выдачи бумаги. И как бы то ни было, сохранилось оно не в авторской записи, а от Лорера, который сидел в соседней камере.
Так что - повторю сказанное в прошлые разы - если у вас по ритму моего перевода возникает вопрос, а почему автор заикается, то все так и есть - автор заикается по жизни, но, не произносить это вслух сейчас просто не может; а вы - слушаете его через стену и запоминаете, потому что такое не в раз забудешь, даже если оно - вовсе не гениальная поэзия...
Пока не записала какую-нибудь из висящих в ожидании архивных историй - между прочим, я задолжала людям первоапрельскую историю, а она у меня есть!
...так вот. Как ныне говорят, "инпроцесс".В смысле, очередная, все еще не доведенная до конца версия перевода на русский "Стансов в темнице" князь-Шурика.
...осталось 2 строфы, но я пока не знаю, когда разгонюсь на них. Там - во-первых, про "милую", сиречь эротическая поэзия от Шурика; это стоит перевести внятно и не криво. Во-вторых, как перестать рыдать приходить на мокрое место, перечитывая эту эротическую поэзию. Потому что знаешь, про кого это и что у них дальше. Нет, у них еще будет лет восемь переписки. Через девять лет. А пока он вспоминает, как обнимал ее всю ( или мечтал об этом, а? или все-таки обнимал и получал по рукам?... но это в поэзию не вошло) - и собирается оперативно и незаметно для нее сдохнуть. Получится неоперативно и с третьей попытки. И после тех девяти и восьми лет, да... И после нее - хотя непонятно, узнает ли он об этом - при жизни.
Итак, напоминаю, сидя в Петропавловке после объявления приговора, наш герой сочинил нечто, от чего можно увидеть подстрочник тут:
http://kemenkiri.livejournal.com/522691.html (хотя я с тех пор втащила в прозаический текст сколько-то уточнений, но до поста ЖЖ их не доносила)
А моя стихотворная версия пока-без-двух-строф - вот; то, что уже было в предыдущих сериях - выделено курсивом:
А. П. Барятинский
Стансы в темнице
Тени гуще, слышен звон,
Все возвращается в покой -
И вот я снова дня лишен
Нас обступившей темнотой.
А время, чей ретив полет,
Прочь мое счастье унесло
И мой печальный плен берет
Под неподвижное крыло.
Я исчерпал в избытке сил
Безумие любовных чар,
Из кубка жизни я допил
Весь опьяняющий нектар.
Но там, средь легкой пены, в ней -
Меж удовольствий и прикрас -
Скрывалась горечь новых дней,
Неумолимая для нас.
Что ж, ликуй, жестокий рок!
Отец, слабеющий старик
Всё сына звал - призвать не мог
И мраком смерти взор поник.
Но горе, дорогая тень,
не бойся встретить в этот раз:
Сей мрачный страж на всякий день
В час смерти покидает нас.
Что за гранью, в темной дАли
Вне обмана и вне тщеты -
Наши хрупкие печали,
Наши хрупкие мечты?
В безразличии высоком,
Где ни желаний, ни тоски -
Только смех над нашим роком
И радостью, что так легки!
И что же? Смерть, всегда спеша,
Все же медлит серп опустить -
Затихает ее грозный шаг,
Сохранив дней тоскливых нить.
Все ли умерло - и лишь я
здесь, из вечности изгнан прочь,
Должен жить, только для жилья
Мне - могилы покой и ночь!
Шум блуждающей волны
Нарушает вечный покой
В башне тьмы и тишины,
Где горе вечно бдит над рекой.
окрик стражей враждебный - он
Проникает под темный свод,
В тишине его отражен,
Бьется эхом меж стен и вод.
Я склонюсь к амбразуре окна,
Где чуть брезжит сиянье дня.
Здесь немолчная песнь слышна
Вод, текущих мимо меня.
Так и жизнь, протечет - и нет,
Канет, в вечности разлита,
Не замрет моих бурных лет
Беспокойная быстрота.
И к решетке неумолимой
Лоб печально преклоня,
Я слежу - волны катят мимо
Бесконечно - вдаль от меня.
Верный образ моих друзей!
Друг печальный для них - позади.
Волны - прочь от этих камней,
Волны прочь бегут - я один.
Что ж! Беги Из мрачной земли
Ты, печали моей река!
Чтобы сердца удары дошли
К моей Родине - издалека.
И, совершая немалый путь,
Вздохи мои ты с собой бери
И детства друзьям моим не забудь
Бросить неистовой муки крик.
[*Нецивильный вариант*:
И, совершая немалый путь,
И, забирая за вздохом вздох,
Детства друзьям моим не забудь
Крикнуть, что я до сих пор не сдох.]
Пусть разгорается щедрый гнев,
Пусть он неистовство волн вершит!
Слезы, глаза омывшие мне,
Ты у ног матери положи.
И, хоть немного смирив свой пыл,
Ты ее скорби не потревожь,
Лишь бы в душе ее все же был
Отблеск надежды (хоть это - ложь).
Если же неудержимость волн,
К землям иным устремя свой бег,
Встретит и сонм, веселия полн,
Друзей, с кем делил я счастливый век,
Мимо роскошества их пиров
И миновав развлечений шум,
Волны! - в молчаньи пройдите вновь,
Не выдавая печаль моих дум.
Пусть бы их нетерпеливый пыл,
В тихие волны скользнув с земли,
В лодке бестрепетной плыл и плыл
От сожалений моих вдали.
И к упоению их притом
Нужно ль примешивать горечь дум?
Так задушите печали стон -
Пусть не прервет удовольствий шум!
[Одинаковая рифма в этих двух строфах присутствует в оригинале - К.]
(...)
*
Ну и очередной этюд на тему, зачем я это делаю, ведь есть стихотворный перевод Нечкиной.
((Опубликован в тексте воспоминаний Н.И Лорера - http://az.lib.ru/l/lorer_n_i/text_1867_zapiski.shtml , находится в общем тексте по первой строке "Темнеет... Куранты запели...")
А она вполне себе по жизни писала стихи, по юности точно, потом - не знаю, но вот - переводила. И он вполне себе стихи, определенно. И, как всякий, наверное, стихотворный перевод, что-то добавляет и убавляет. Но, помимо общего ощущения моего, что ее перевод в целом глаже (в в чем-то серебряно-вечнее) оригинала, есть отдельные выдающдиеся места. Про одно коротенько было в прошлый раз - когда у Нечкиной "отвергнутый небом постылым", и люди из этого выводы делают о его богоборчестве, - а в оригинале "вышвырнутый из вечности"... и вывод я могу сделать только тот, что его состояние в соответствующей ситуации это описывает потрясающе точно. Я не могу, как ни странно, оценить, насколько это хорошие в оригинале стихи, но это потрясающий человеческий документ.) ...у меня "из вечности изгнан прочь", и мне кажется, что это в нужном направлении.
Так вот, возясь в два приема с нынешним фрагментом, я обнаружила, что второй невероятный плюх в нечкинском переводе я просто не замечала до сих пор: у персонажей двух строф взял и поменялся пол!
Итак, в оригинале было примерно следующее (подстрочник):
Но если твои бурные волны,
Поспешив к иным местам,
Встретят веселую толпу
Друзей моих счастливых времен, -
Мимо блеска их роскоши,
Мимо шума их великолепных развлечений,
О, волны! - пройдите в молчании,
Не выдайте [им] мои вздохи.
Пусть их нетерпеливый пыл,
Рассекая однажды тихие волны,
Унесет их равнодушную лодку
Подальше от эха моих сожалений.
Зачем смешивать с их опьянением
Горечь моих вздохов!
Задуши крик печали -
Он спугнет их веселье!
Это совершенно определенные места люди. Река Нева в данном стихотворении, кажется, течет против течения;-) - но зато в биографии автора глюков не выдает. Это родственное и хорошо знакомое им семейство из более богатых и известных Барятинских, это дом чуть ли не на Английской набережной - и дача на Каменном острове... Оттуда вполне могла отплыть эта "равнодушная (/безмятежная?) лодка". О тамошних великосветско-дачных развлечениях немного, но вполне красочно есть в мемуарах у одного из братьев Беляевых - как ни странно, они жили примерно в то же время на той же даче у той же родственницы, - но в силу разницу в возрасте какого-то "князя Барятинского" успели заметить только мельком - и, кажется, не сопоставили с дальнейшим знакомым по каторге...
Это те же самые люди, о которых был мой стих "Никого нет по дачам на Каменном острове" (а теперь это еще и песня Кэты), и да, там не случайно приделан конец - "И не знать, что они не забудут тебя". (Стих - и, кстати, цитата из Беляевых и еще немного об островных жителях - тут: https://kemenkiri.livejournal.com/707300.html )
"Друзья счастливых времен" оказались на редкость порядочными людьми и в последующие годы очень активно принимали участие в жизни и самого Шурика, и его московской части семейства, помогая деньгами, прошениями, протекцией... Это в крепости кажется, что ты отдельно, а они теперь - совершенно отдельно, в дальнейшей жизни все будет иначе.
..ну так вот. А у Нечкиной это переведено так:
Но если потоком безбрежным
К другому придете пределу --
К любимым, чьи ласки так нежны,
Чье счастье делил я несмело,
То, светом той радости полны,
Где счастье не знает препоны,
Сокройте в глубинах, о, волны,
Мои одинокие стоны.
Их челн средь веселья и смеха
Баюкайте, волны, с отрадой --
Рыданий и слез моих эхо
Пускай не смутит их услады.
В беспечных подруг ликованье
Отраву вливать я не в силах,
Душите же крики страданья
Во имя веселия милых.
....как я это прочитала внимательно, так и "встала в пень". Вроде в целом все по сюжету, отдельные выражения (вроде "душить милых", то есть все-таки крики страданья... в общем, кого-то определено душите) удались, но почему, как писалось при описании отличий "Трудно быть богом" от пьесы по нему же, "Дон Сатарина превращается в донью Сатарину"??...
И какая такая толпа подруг, "чьи ласки делил я несмело", если в следующих двух строфах на сцене является вполне конкретная подруга, и ее он ни с кем не делил?
...ну, я подозреваю, что 1) вообще плохо не знать контекста, без него не так весело
2) Нечкина просто запуталась в количестве друзей, и наверное, решила, что не может их быть так много!
А у него действительно на протяжении стихотворения, помимо родителей и милой - есть:
- друзья, которые ушли и оставили одного
- друзья детства
- и еще вот эти друзья, с лодкой и развлечениями.
И это все, кстати, совершенно разные люди. Я только про "друзей детства" не уверена, какие именно, то есть - откуда именно имеются в виду (Москва? Москва и Кашира? Петербург, иезуитский пансион? Все сразу?), но они точно были и не совпадают с предыдущими.
Друзья, которые ушли - это см. список осужденным, прежде всего, конечно, вне разрядов (там друг один, но дивно значимый), а впрочем - и дальше, ведь когда остальные встречались и дурили в общей толпе во время гражданской казни, он стоял отдельно, перед своим Лейб-гвардейским гусарским, и как бы не один там был. Так что кажется, наверное, что и тут - ты отдельно, а они где-то совершенно отдельно. Это исправится уже в Кексгольме. Но еще пока не сейчас.
В общем, вот о том и речь. Что я также не очень понимаю, насколько у меня читаемый перевод получается, но я тащу и тащу его дальше, потому что мне важно попытаться передать именно то, что автор тут старался сказать... И да, кстати, именно "сказать", а не "написать". Потому что Петропавловке-после-приговора, конечно,царит несколько больший бардак и пофигизм, чем до, но я не уверена, что до степени бесконтрольной выдачи бумаги. И как бы то ни было, сохранилось оно не в авторской записи, а от Лорера, который сидел в соседней камере.
Так что - повторю сказанное в прошлые разы - если у вас по ритму моего перевода возникает вопрос, а почему автор заикается, то все так и есть - автор заикается по жизни, но, не произносить это вслух сейчас просто не может; а вы - слушаете его через стену и запоминаете, потому что такое не в раз забудешь, даже если оно - вовсе не гениальная поэзия...