Литературно-художественное.
Ага…
На премьерный показ не пошел, хотя и звали. А тут - скачал у знакомого.
Да, фильма называется - «Реальная сказка».
Ну, знамо дело, Безруков делал.
В роли Ивана-дурака - он же. В роли Кащея - Ярмольник, ему идет. Как живой.
Пока до конца не досмотрел, но уже на трети фильма видно, что фильм - концептуальный.
Особенно зацепил тот момент, когда главный герой - мальчик Иван Богатырев - ругает продавшихся Кощею богатырей. В частности, клянет Илью Муромца псом цепным.
На что Илья отвечает:
«Это ж вы, люди, перестали в нас верить! Кому теперь наши подвиги нужны? У вас теперь другие. Джедаи, хоббиты разные. А как приперло - сразу завыл: «Где вы, герои!?»… Ну? И где ж твои покемоны? Молчишь? То-то же…»
То есть, в фильме вот так вот утверждается, что русские герои запросто продать могут, если в них кто-то усомнится, если кто-то обидит неверием…
Понятно, что не русского героя это слова, а сценариста и продюсера фильма. Мол - нечего за людей бороться, ежели они этого не оценят, да не вознаградят. Хоть верой, хоть вниманием, а хоть и звонкой монетой.
И, знаете, мне тут, по ассоциации другие слова вспомнились…
(Отступление. Я читал, что Станислав Лем под конец жизни плохо отзывался о большевизме, о коммунизме, о Советском Союзе. Верится с трудом, но не могу исключить полностью. Вон, даже Гоголь, говорят, под конец жизни немного с ума сошел. Да и с Зощенко, как рассказывает Петухов, тоже что-то аналогичное нарисовалось. Не мне судить о последних годах Лема. Но вот о его словах, написанных много раньше…)
Припомнилось вот.
“
- …в городе Берлине жил человек, по имени Мартин. Это было то время, когда его государство провозгласило, что более слабые народы должны быть истреблены или обращены в рабов. Мартин был рабочим стеклозавода. Он был одним из многих и делал то, что делают теперь машины: своими легкими выдувал раскаленное стекло. Но это был человек, а не машина, у него были родители, брат, любимая девушка. Он понимал, что отвечает за всех людей на земле, за судьбу тех, кого убивают, и тех, кто убивает, за близких и далеких. Мартин был коммунистом. Государство преследовало и убивало коммунистов, поэтому они должны были скрываться. Тайной страже, которую называли «гестапо», удалось схватить его. Мартин был членом организационного бюро партии и знал фамилии и адреса многих товарищей. От него потребовали, чтобы он выдал их. Он молчал. Его подвергли истязаниям. Он много раз обливался кровью. Его вновь приводили в чувство. Он молчал. С переломанными ребрами и внутренностями, отбитыми ударами палок, он был положен в госпиталь. Его стали лечить, вернули ему силы и вновь стали бить его, но он продолжал молчать. Его допрашивали ночью и днем, будили ярким светом, задавали коварные вопросы. Все было напрасно. Тогда его освободили, чтобы, идя по его следам, схватить других коммунистов. Он понимал это и безвыходно сидел дома. Когда у него не стало пищи, он решил вернуться на завод. Но там для него не нашлось работы. Он искал ее в других местах, но его никуда не принимали. Голодный, исхудалый, он бродил по городу, но не зашел ни к кому из товарищей: он знал, что за ним следят.
Его еще раз арестовали и применили новый метод. Мартину дали отдельную чистую комнату, хорошо кормили его и лечили. Выезжая для проведения арестов, гестаповцы брали его с собой; создавалось впечатление, что это он привел их. Его заставляли присутствовать при истязаниях, которым подвергались арестованные товарищи, ставили у дверей камеры, куда приводили измученных заключенных. Им говорили, чтобы они признались, потому что за дверями стоит их товарищ, который уже все рассказал. Когда он кричал тем, кого проводили мимо него, что находится в таком же положении, как и они, гестаповцы делали вид, что это один из моментов сознательно разыгрываемой комедии.
В этот период членов коммунистической партии истребляли, работа ее непрерывно нарушалась, и надо было избегать каждого, кого коснулось подозрение в измене. Листовки коммунистов начали предостерегать от связи с Мартином. Гестаповцы показывали их ему. Потом, ни о чем не спрашивая, его выпустили на свободу. Несколько месяцев спустя Мартин попытался осторожно установить связи с товарищами, но никто не хотел сближаться с ним. Тогда он пошел к брату, но тот не впустил его к себе. Беседа состоялась через закрытые двери. Родители также отказались от него. Мать дала ему хлеба и больше ничего. Он вновь попытался найти работу, но безуспешно.
Его арестовали в третий раз, и высокий сановник гестапо сказал ему: «Послушай, твое молчание уже бессмысленно. Товарищи давно считают тебя подлецом и изменником. Ни один из них не хочет знать о тебе. При первом же случае они убьют тебя, как бешеную собаку. Сжалься над собой, скажи».
Однако Мартин молчал. Тогда его еще раз освободили, и он ходил голодный по городу. Какой-то незнакомый человек, встреченный им однажды вечером, привел его к себе на квартиру, дал поесть, напоил водкой, потом ласково объяснил ему, что теперь уже все равно, будет ли он говорить или нет: если он не скажет, то будет убит, однако смерть ему уже не поможет, он все равно погибнет с клеймом предателя. Но Мартин молчал. Этот незнакомый человек отвел его в тюрьму.
В одну январскую ночь, через два года после ареста, его вывели из камеры и в каменном подвале пустили пулю в затылок. Перед смертью, услышав шаги тех, кто шел убивать его, он встал и на стене камеры нацарапал слова: «Товарищи, я…» Больше он не успел написать ничего, кроме этих двух слов, которыми он прервал свое долголетнее молчание; его тело сгорело в одной из огромных известковых ям.
Остались лишь документы гестапо, которые во время начавшейся позднее войны были запрятаны в подземелье в одной из тюрем. Из этих документов периода позднего империализма мы, историки, почерпнули кое-что. В частности, мы прочитали в них историю немецкого коммуниста Мартина.
Этого человека мучили, избивали - он молчал. Молчал, когда от него отвернулись родители, брат и товарищи. Молчал, когда уже никто, кроме гестаповцев, не разговаривал с ним. Были разорваны узы, связывавшие человека с миром, но он продолжал молчать. Чем мы заплатим за это молчание?»
Это - из книги «Магеллановы облака».
…знаете… На фоне этих строк все нонешние измышлизмы об обиженных героях-богатырях кажутся такими мелкими, подленькими, ничтожными…
Богатыри не бывают обижены на родную землю, на свой народ. Не станут петь лазаря на паперти. Не пойдут в держиморды.
Или - это не богатыри, а так, шелупонь с амбициями.
На премьерный показ не пошел, хотя и звали. А тут - скачал у знакомого.
Да, фильма называется - «Реальная сказка».
Ну, знамо дело, Безруков делал.
В роли Ивана-дурака - он же. В роли Кащея - Ярмольник, ему идет. Как живой.
Пока до конца не досмотрел, но уже на трети фильма видно, что фильм - концептуальный.
Особенно зацепил тот момент, когда главный герой - мальчик Иван Богатырев - ругает продавшихся Кощею богатырей. В частности, клянет Илью Муромца псом цепным.
На что Илья отвечает:
«Это ж вы, люди, перестали в нас верить! Кому теперь наши подвиги нужны? У вас теперь другие. Джедаи, хоббиты разные. А как приперло - сразу завыл: «Где вы, герои!?»… Ну? И где ж твои покемоны? Молчишь? То-то же…»
То есть, в фильме вот так вот утверждается, что русские герои запросто продать могут, если в них кто-то усомнится, если кто-то обидит неверием…
Понятно, что не русского героя это слова, а сценариста и продюсера фильма. Мол - нечего за людей бороться, ежели они этого не оценят, да не вознаградят. Хоть верой, хоть вниманием, а хоть и звонкой монетой.
И, знаете, мне тут, по ассоциации другие слова вспомнились…
(Отступление. Я читал, что Станислав Лем под конец жизни плохо отзывался о большевизме, о коммунизме, о Советском Союзе. Верится с трудом, но не могу исключить полностью. Вон, даже Гоголь, говорят, под конец жизни немного с ума сошел. Да и с Зощенко, как рассказывает Петухов, тоже что-то аналогичное нарисовалось. Не мне судить о последних годах Лема. Но вот о его словах, написанных много раньше…)
Припомнилось вот.
“
- …в городе Берлине жил человек, по имени Мартин. Это было то время, когда его государство провозгласило, что более слабые народы должны быть истреблены или обращены в рабов. Мартин был рабочим стеклозавода. Он был одним из многих и делал то, что делают теперь машины: своими легкими выдувал раскаленное стекло. Но это был человек, а не машина, у него были родители, брат, любимая девушка. Он понимал, что отвечает за всех людей на земле, за судьбу тех, кого убивают, и тех, кто убивает, за близких и далеких. Мартин был коммунистом. Государство преследовало и убивало коммунистов, поэтому они должны были скрываться. Тайной страже, которую называли «гестапо», удалось схватить его. Мартин был членом организационного бюро партии и знал фамилии и адреса многих товарищей. От него потребовали, чтобы он выдал их. Он молчал. Его подвергли истязаниям. Он много раз обливался кровью. Его вновь приводили в чувство. Он молчал. С переломанными ребрами и внутренностями, отбитыми ударами палок, он был положен в госпиталь. Его стали лечить, вернули ему силы и вновь стали бить его, но он продолжал молчать. Его допрашивали ночью и днем, будили ярким светом, задавали коварные вопросы. Все было напрасно. Тогда его освободили, чтобы, идя по его следам, схватить других коммунистов. Он понимал это и безвыходно сидел дома. Когда у него не стало пищи, он решил вернуться на завод. Но там для него не нашлось работы. Он искал ее в других местах, но его никуда не принимали. Голодный, исхудалый, он бродил по городу, но не зашел ни к кому из товарищей: он знал, что за ним следят.
Его еще раз арестовали и применили новый метод. Мартину дали отдельную чистую комнату, хорошо кормили его и лечили. Выезжая для проведения арестов, гестаповцы брали его с собой; создавалось впечатление, что это он привел их. Его заставляли присутствовать при истязаниях, которым подвергались арестованные товарищи, ставили у дверей камеры, куда приводили измученных заключенных. Им говорили, чтобы они признались, потому что за дверями стоит их товарищ, который уже все рассказал. Когда он кричал тем, кого проводили мимо него, что находится в таком же положении, как и они, гестаповцы делали вид, что это один из моментов сознательно разыгрываемой комедии.
В этот период членов коммунистической партии истребляли, работа ее непрерывно нарушалась, и надо было избегать каждого, кого коснулось подозрение в измене. Листовки коммунистов начали предостерегать от связи с Мартином. Гестаповцы показывали их ему. Потом, ни о чем не спрашивая, его выпустили на свободу. Несколько месяцев спустя Мартин попытался осторожно установить связи с товарищами, но никто не хотел сближаться с ним. Тогда он пошел к брату, но тот не впустил его к себе. Беседа состоялась через закрытые двери. Родители также отказались от него. Мать дала ему хлеба и больше ничего. Он вновь попытался найти работу, но безуспешно.
Его арестовали в третий раз, и высокий сановник гестапо сказал ему: «Послушай, твое молчание уже бессмысленно. Товарищи давно считают тебя подлецом и изменником. Ни один из них не хочет знать о тебе. При первом же случае они убьют тебя, как бешеную собаку. Сжалься над собой, скажи».
Однако Мартин молчал. Тогда его еще раз освободили, и он ходил голодный по городу. Какой-то незнакомый человек, встреченный им однажды вечером, привел его к себе на квартиру, дал поесть, напоил водкой, потом ласково объяснил ему, что теперь уже все равно, будет ли он говорить или нет: если он не скажет, то будет убит, однако смерть ему уже не поможет, он все равно погибнет с клеймом предателя. Но Мартин молчал. Этот незнакомый человек отвел его в тюрьму.
В одну январскую ночь, через два года после ареста, его вывели из камеры и в каменном подвале пустили пулю в затылок. Перед смертью, услышав шаги тех, кто шел убивать его, он встал и на стене камеры нацарапал слова: «Товарищи, я…» Больше он не успел написать ничего, кроме этих двух слов, которыми он прервал свое долголетнее молчание; его тело сгорело в одной из огромных известковых ям.
Остались лишь документы гестапо, которые во время начавшейся позднее войны были запрятаны в подземелье в одной из тюрем. Из этих документов периода позднего империализма мы, историки, почерпнули кое-что. В частности, мы прочитали в них историю немецкого коммуниста Мартина.
Этого человека мучили, избивали - он молчал. Молчал, когда от него отвернулись родители, брат и товарищи. Молчал, когда уже никто, кроме гестаповцев, не разговаривал с ним. Были разорваны узы, связывавшие человека с миром, но он продолжал молчать. Чем мы заплатим за это молчание?»
Это - из книги «Магеллановы облака».
…знаете… На фоне этих строк все нонешние измышлизмы об обиженных героях-богатырях кажутся такими мелкими, подленькими, ничтожными…
Богатыри не бывают обижены на родную землю, на свой народ. Не станут петь лазаря на паперти. Не пойдут в держиморды.
Или - это не богатыри, а так, шелупонь с амбициями.