Три поколения страха...
Гороховая в годы Советов была обозвана
улицей Дзержинского,
и в доме нумер 3
в пятидесятиметровой комнате
(в громадной - на весь этаж - коммуналке)
проживала моя добрая приятельница.
Комната, ещё по довоенному преданию,
считалась тем самым "кабинетом" Феликса Эдмундовича.
И доверенным гостям молча показывали на место,
где стоял его письменный стол,
за которым, втянув очередную порцию кокаина,
он и оттачивал вроде как и рутинную процедуру допроса
до высот уже виртуозного искусства.
И здесь мне всегда вспоминались слова
Вячеслава Рудольфовича Менжинского:
"Для того, чтобы работать в ЧК,
вовсе не надо быть художественной натурой,
любить искусство и природу.
Но если бы у Дзержинского всего этого не было,
то Дзержинский, при всем его подпольном стаже
никогда бы не достиг тех вершин
чекистского искусства по разложению противникa,
которые делали его головой выше всех его сотрудников".
В этой комнате жили три поколения моей доброй приятельницы.
Отсюда в 34-м навсегда увезли ночью её отца -
хранителя Эрмитажных сокровищ,
всунув в руку ему предварительно заготовленный узелок с бельём,
каким-то чутьём ждавшего "прихода"
и прилёгшего на скрипучу постель нераздетым.
Здесь же, в 48-м, в другую нощь умерла во время другого уже обыска
от разрыва сердца её мама,
за которой "пришли"
по доносу коммунальной соседки.
И хоть в доме том уже нет никаких коммуналок,
а располагается вполне комфортабельная гостиница,
так и доныне у себя в квартирке в задворочном Купчино
она со страхом засыпает,
в поту просыпаясь после еженощно
много уже десятилетий
снящегося ей кошмара
и судорожно прислушиваясь к визгу
подъехавшего к дому "мотора"...
улицей Дзержинского,
и в доме нумер 3
в пятидесятиметровой комнате
(в громадной - на весь этаж - коммуналке)
проживала моя добрая приятельница.
Комната, ещё по довоенному преданию,
считалась тем самым "кабинетом" Феликса Эдмундовича.
И доверенным гостям молча показывали на место,
где стоял его письменный стол,
за которым, втянув очередную порцию кокаина,
он и оттачивал вроде как и рутинную процедуру допроса
до высот уже виртуозного искусства.
И здесь мне всегда вспоминались слова
Вячеслава Рудольфовича Менжинского:
"Для того, чтобы работать в ЧК,
вовсе не надо быть художественной натурой,
любить искусство и природу.
Но если бы у Дзержинского всего этого не было,
то Дзержинский, при всем его подпольном стаже
никогда бы не достиг тех вершин
чекистского искусства по разложению противникa,
которые делали его головой выше всех его сотрудников".
В этой комнате жили три поколения моей доброй приятельницы.
Отсюда в 34-м навсегда увезли ночью её отца -
хранителя Эрмитажных сокровищ,
всунув в руку ему предварительно заготовленный узелок с бельём,
каким-то чутьём ждавшего "прихода"
и прилёгшего на скрипучу постель нераздетым.
Здесь же, в 48-м, в другую нощь умерла во время другого уже обыска
от разрыва сердца её мама,
за которой "пришли"
по доносу коммунальной соседки.
И хоть в доме том уже нет никаких коммуналок,
а располагается вполне комфортабельная гостиница,
так и доныне у себя в квартирке в задворочном Купчино
она со страхом засыпает,
в поту просыпаясь после еженощно
много уже десятилетий
снящегося ей кошмара
и судорожно прислушиваясь к визгу
подъехавшего к дому "мотора"...