Диалоги Ивана Петровича и Петра Ивановича. 6
Диалоги Ивана Петровича и Петра Ивановича.
6.
- А что если нам вернуться к вопросу: что же будет с Родиной и с нами? - Иван Петрович вопросительно посмотрел на Петра Ивановича, по-прежнему безмятежно созерцающего картины природы вокруг, над головой и под ногами, расслабленно сидящего на скамейке, облюбованной приятелями для встреч и общения в ближайшем к их местожительству сквере города N южной губернии,
стараясь силой взгляда, а не только словом и интонацией, склонить потенциального собеседника к побуждению отвлечься от безмысленной созерцательности и заглотнуть предложенную интеллектуальную наживку, а заодно и самому утвердиться в желании раскрыть именно эту тему, а не какую либо другую. Помнится, в прошлый раз, когда этот же вопрос был озвучен впервые, тема не была не то, что проговорена, они к ней даже не подступили. Вопрос оставался распахнутым настежь. «Вопрос повис в воздухе» - банальность. Он, такой весь выпукло-вогнутый, завис в ментальном пространстве, в информационном облаке, которое нависало над миром и определяло в нём атмосферные явления, влияя на происходящие события. Вероятно, множество людей задавалось тем же вопросом, пытаясь себе как-то на него ответить. Но вглядываясь в лицо сидящего перед ним человека с сознанием Ивана Петровича стали происходить странные изменения. Глядя на спокойное выражение лица Петра Ивановича, его ясный пронзительный взгляд, в котором отражалась прозрачная бездонность осеннего неба, его улыбку, непонятно чем вызванную и к кому обращённую, можно было догадаться, что атмосферно-информационный столб имеет различную плотность и давит не на всех с одинаковой силой, что его воздействие на людей может быть различным, а власть над людьми явно преувеличена.
Блин, у Петра Ивановича вопросы явно отсутствовали в данный момент времени, мысли не беспокоили и, казалось, что мировые проблемы, гудящие в проводах и телеэфирах потоками новостных сообщений, вовсе не волновали, даже затрагивая его существование. По крайней мере, здесь и сейчас, сидя на скамейке рядом с ним, у Ивана Петровича возникало такое ощущение. Вроде бы восприятие указывало на то, что он был не здесь, а в своём внутреннем мире, возможно, выдуманном. Но что если наоборот - он единственный из горожан, кто находился сейчас в настоящем «здесь», а мы все, суетящиеся и озабоченные, крутились в придуманном кем-то за нас мире? А как понять-то? Ощущалось, как он незыблемо и непоколебимо восседал на скамье без малейшего напряжения и с интересом рассматривал происходящее вокруг себя - все детали городского пейзажа, осенний антураж. В этот момент мир для него не существовал, настолько целиком и полностью он был погружён в существование. Иван Петрович уловил, как в нём мелькнуло чувство зависти, почувствовал лёгкий укол в сердце, тут же сменившееся недоумением, в свою очередь заменившись любопытством. Неужели это возможно? То, что ему казалось сложным, являлось недостижимой целью, служило зовущей к светлому будущему идеей, рисовалось привлекательной иллюстрацией духовной жизни, было тем образом, что возникал в его мечтах, но не совпадающим с образом себя самого, как Ивана Петровича, оказывалось таким простым делом для Петра Ивановича. Да и делом это не назовёшь, ведь такое состояние не требовало усилий. Нет, не занятие, не хобби, и не духовная практика. Может быть, всё-таки, это был результат неких духовных техник и упражнений, знанием тайных методик, о которых товарищ скромно умалчивал, практикуя скрытно? А если и эти кажущности отбросить, тогда остаётся предположить, что в том, что не является достижением непосредственно Петра Ивановича, есть заслуги и добродетели его гипотетических предшественников в прошлых воплощениях. Если верить в концепцию реинкарнации нашей Духовной Сущности. Ведь как-то ему это удавалось совершать, туда попадать и там находиться. В общем, загадка.
Зато у Ивана Петровича вопросы в уме кружились роями, и имелся в наличии длинный свиток с тематическим списком. Правда, без нумерации, так что любая тема могла выйти на сцену, чтобы быть сыгранной, а любой вопрос мог выстрелить. Вопросы являлись холодным оружием, носимым при себе и ружьём в руках, причём заряженным, и оно пускалось в ход.
А что с Петром Ивановичем, можно ли его считать безоружным и беззащитным? Так нет же. Он не невинное дитя, и задай ему любой вопрос - получишь ответ, а в придачу ещё и десяток вопросов в нагрузку.
Пётр Иванович молчал. И так получалось, что его молчание было красноречивым и исчерпывающим для Ивана Петровича. Звёзды так выстроились в этот день что ли, или по Лунному календарю совпало? Становилось само собой понятно, что это было не игнорированием вопроса собеседника, а молчаливым участием в разговоре, и в такой способ в уме подготовленного и сонастроенного человека возникал внутренний диалог. Сознание начинало течь в неожиданных направлениях, проявлялось спонтанно, обладало элементами творчества, и минуя привычные схемы и расписания движений поездов, нарушая правила движения, сходило с рельсов, устремляясь по бездорожью. Кому-то бездорожье может предстать в виде сплошной полосы препятствий, езды по косогорам, блуждание по чащам или пустыням, продираться через буреломы и буераки, но оно также может выглядеть как пространство неизвестного, тобой не хоженого пути. Квест-приключение. Подобного вида молчание не является отсутствием ответа, а дарит возможность при наличии способностей самому находить ответы. Так что молчание Петра Ивановича Иван Петрович счёл за приглашение выйти за рамки формальностей, флажков условностей, и отправиться на поиск пути. А уж что встретится на пути - опять же, загадки, сюрпризы, вызовы.
Молчи, молчи, продолжай молчать, дорогой Пётр Иванович, а я продолжу путь размышлений - подумал Иван Петрович. Ах, умел его приятель переключать внимание собеседника, выключая одни программы и включая другие! Но можно и так молчать, что проникнешься тишиной и вовсе выпадешь из программ. И тогда - пустота! Свобода! Ужас! И как оно у него получается?! Ведь даже виду не подаст, что он в курсе происходящих во мне изменений в восприятии. Одним только присутствием способен повлиять. Это я сегодня такой особо впечатлительный и восприимчивый. Мне кажется (да что же такое, кажется и кажется), что я сам справляюсь и проделываю эти финты и фокусы, что это я - молодец, но вынужден признать, есть и его заслуга в том, что во мне включился поток сознания вместо стучания молотка сознания.
При молчаливом приглашении и с молчаливого согласия Петра Ивановича Иван Петрович аккуратно переступил порог чужой астральной души в ожидании потёмок, и шагнул в образовавшийся проём на уровне левого виска, сидящего боком к нему аватара Петра Ивановича. И попал во внутреннюю гостиную, напоминавшую, то ли восточную чайхану с низкими диванами, коврами на полу и стенах, мозаичным потолком, то ли в чаньский чайный домик, но тогда ковры заменялись на циновки, вместо диванов появлялись маленькие подушки, а по стенам висели шёлковые ткани с вышитыми иероглифами и картинами. Ах, нет, показалось - видение обстановки чайного домика тут же испарилось вместе с паром, поднимавшимся из чашки с чаем, стоявшей на разрисованном птицами подносе. Всё-таки, уютная чайхана, увешенная коврами. Или не чайхана, с чего бы? Да и неважно. На стенах висело красивое и старинное оружие: ножи, сабли, мечи, были так же пистоли и ружья. На столиках с резными ножками стояли разукрашенные коробки с различными патронами, дробью и порохом в пороховницах. Это была богатая оружейная коллекция, пригодная для использования. Гладкоствольное и нарезное оружие не было заряжено, а служило украшением интерьера, но его наличие привносило в дом спокойствие и уверенность. Была в доме и оружейная комната с металлическими ящиками, где хранилось охотничье и спортивное оружие, которое могло быть применено по назначению, и в редких случаях для защиты имущества и достоинства, с целью самообороны при непосредственной угрозе жизни и здоровью.
Луч внимания Ивана Петровича уже был направлен внутрь себя и скользил взглядом по содержанию, возникающем в ментальном чердаке. В одном из помещений северной Башни луч заинтересовался возникающими на стене узорами, а потому не заметил, что взгляд Петра Ивановича прервав бесцельное перемещение с небесной синевы на разноцветье листвы на деревьях и под ногами, с интересом разглядывал замолчавшего после прозвучавшего вопроса собеседника и прислушивался к его внутреннему диалогу.
Иван Петрович шёл по жизни, усеянной вопросительными знаками, слегка покачиваясь, постоянно пытаясь о них опереться, но они служили плохой опорой, напоминая игрушку «ваньку-встаньку». Вроде опёрся, а она приняла горизонтальное положение, отпустил - вернулась в прежнее, вертикальное. Поэтому он шагал от одного вопросительного знака к другому по ровным дорожкам строчек, выложенных из слов, предпочитая длинные фразы коротким. Мыслеформы могли возникнуть разные: короткие, острые, гладкие, прерывистые, изломанные, витиеватые, запутавшиеся в переплетениях, загромождающие пространство множеством странных, порой противоречивых соединений, но сами строчки, укладывающиеся плотно и стройно на бумагу, всегда оставались ровными прямыми. Иван Петрович был приверженцем классицизма, выросшим в эпоху заката модерна, и не приветствовал новомодные веяния. Нет, экспрессия, смысловые эксперименты, творческие озарения, экспромты, разного рода новаторство, богатство эстетических форм и направлений, этические поиски имеют право на существование, но всё хорошо в меру, а мерой всему является человек. И человеку поставлена задача, даже больше - предназначено познавать себя и раскрывать заложенный в нём потенциал. Так разве стимулом познания и его начальным толчком не является вопросительный знак?
Строчки, служащие описаниями или перечислениями, множились при помощи знаков препинания. Каждый знак за что-то отвечал, на что-то указывал, что-то поддерживал в текстовых конструкциях. Иван Петрович не был ни филологом, ни лингвистом, никаким языковым или литературным наукам не учился, обладал минимумом знаний на уровне школьной программы, и чаще по наитию, или вследствие приобретённого опыта, чем согласно знаний правил правописания пользовался грамматикой при написании графоманских текстов. Он не считал себя писателем, но поскольку его существование было неотрывно связано с сознаванием себя человеком, то считал себя мыслящим. А мышление привязано к языку. Возможно, Пётр Иванович мог спокойно существовать в безмыслии, и оттого его спокойствие по поводу всего происходящего было таким фундаментальным, но Иван Петрович так не мог - ему нужно было мыслить, и в следствие этого существовать.
Возвращаясь к знакам. За смысловую нагрузку текста отвечал вопросительный знак, за перечисления - запятая или точка с запятой, точка же имела завершающую функцию и утвердительную, а потому была основной скрепой. Порою мысль, как локомотив тянущая строку из вагончиков слов, исчезала в туннеле и пропадала. Тогда не оставалось ничего как поставить троеточие и ждать её появления в другом месте. Троеточие было обрывом, куда мысль соскальзывала или срывалась. И тогда, выстроенная из рельсов и шпал строка вздыбливалась и обрывалась… Да, вот так… После стоящих гуськом … следует провал. Дальше дороги нет, только полёт мысли до нового места приземления. И вот эти прыг-скоки по кочкам-точкам в конце строки, указывают на окончание ментального потока, здесь мысль прерывается и скачет в разных направлениях, прежде, чем окончательно повиснуть над очередным обрывом… Чтобы затем, найдя себя и выбрав направление, оформиться, обрести русло, и продолжить выстраивание строк. Да, до троеточия пространство бумаги может быть как угодно испещрено линиями, и строчки могут находиться на различных уровнях смысла и в разных образно-описательных плоскостях, но, возможно, мысль подойдёт к краю, и тогда… Но в том и секрет, что мысль способна летать и течь, и её нет в словах, она способна преодолевать любые препятствия из слов, так что никакие барьеры, стены, ямы и даже пропасти ей не страшны - она их с лёгкостью мысли и со скоростью мысли преодолевает. Мысль, встречаясь с вопросительным знаком, воспринимает его как барьер и мыслит - как его обойти? Не для себя, а как потечь, или взлететь, чтобы за ней последовали слова, и сложился текст. А восклицательный знак служит трамплином.
+ Ну, вот и поговорили, - Пётр Иванович встал и улыбнулся Ивану Петровичу. - Молодец, Иван. Мыслишь, следовательно, существуешь. Ха! Хэ!.. А я тут ни при чём, просто сидел рядышком, а твоя мысль и меня вплела в канву текста.
- И ты тут при том. Мысль возникает в существовании, а существованием здесь был ты. Благодарю тебя за присутствие.
+ Раз пошёл обмен любезностями, то и я поблагодарю тебя за игру ума, Иван Петрович. Но ты же сам повторил вслед за древними - всё хорошо в меру.
- Догадываешься, что вопрос не может остаться без ответа? Значит, на том же месте в тот же час когда-нибудь.
+ Разве ж я против… Давай оставим после себя … недосказанность. Мысль не знает границ, но фонтану слов нужно отдыхать.
После этих слов каждый пошел к себе.
23.10.22
