Михаил Самуилович Качан. Об экономике социализма
Мы в ОКП всегда всё делали в полном соответствии с существующими законами и реалиями своего времени. Эти законы и реалии позволяли нам, находясь в их рамках, улучшать условия жизни и быта, решать трудные вопросы приобщения детей к природе, культуре, искусству, техническому творчеству, поддерживать стремление молодежи Академгородка не только видеть в нем всех современных деятелей науки и культуры, но и выразить себя, постоянно совершенствоваться и духовно расти.
К таким реалиям относится и возможность создания в существующих рамках профсоюзного комитета и его дочерних клубов, станций, школ, культурных учреждений - кружков, секций и клубов - как за счет бюджета (членских профсоюзных взносов), доходов от деятельности (кино), так и за счет привлеченных средств (взносов участников), т.е. на самоокупаемости. Самоокупаемость (не всякая, а только оплата населением, получавшим заработную плату) позволяла получить дополнительный фонд заработной платы.
Как видите, я разделяю денежные средства и фонд заработной платы. Начну издалека. Изучив в Политехническом институте две политэкономии - капитализма и социализма и сдав экзамены на отлично, я, тем не менее, не заинтересовался экономикой ни той, ни другой системы. Жизнь, однако, распорядилась так, что мне пришлось столкнуться и с той, и с другой, а потом и узнать об их экономике больше, чем мне вообще хотелось.
Получая с самого начала работы в СО АН невысокую зарплату и удивляясь тому, что мы в своей семье едва сводим концы с концами, я на первых порах решил эту проблему, начав работать еще преподавателем-почасовиком в НГУ. Казалось бы, рубль в час - крохи, но 12 часов в неделю давали уже почти половину моей зарплаты в институте. А в последние два года я стал получать еще и полставки председателя ОКП, что было больше ставки младшего научного сотрудника, которую я получал по основной работе. Так что, получалось так: 105+50+110=265 руб. По тем временам совсем неплохо. Кроме того, как у молодого научного работника у меня были потрясающие перспективы: защитив кандидатскую диссертацию и став старшим научным сотрудником, я стал бы получать в институте в три раза больше - не 105-135, а примерно 350-400 руб., и это сразу выводило семью на более-менее нормальный уровень жизни.
А при защите докторской диссертации уровень жизни становился просто очень высоким: доктор наук, заведующий лабораторией получал 500 руб. в месяц минимум. Кроме того, кандидаты наук и доктора работали в университете уже не почасовиками, а по совместительству, и за меньшее количество часов они получали полставки доцента или профессора -200-300 руб. Не следует забывать, что остепененные научные работники получали и дополнительные льготы. В Академгородке существовал, например, докторский стол заказов. Доктора наук и их семьи прикреплялись к диспансерному отделу, где уровень медицинского обслуживания был весьма высок. Это о зарплате и прочих льготах научного персонала.
Я столкнулся и с таким феноменом, как различный уровень зарплаты одинаковой категории работников в разных отраслях индустрии. У рабочих «Сибакадемстроя» рабочий получал выше рабочего такого же разряда в СО АН, только потому, что «Сибакадемстрой» был в Министерстве среднего машиностроения. Кроме того, несмотря на то, что и они, и мы жили и трудились в одном месте, - Западной Сибири, - они за работу в этой местности получали дополнительно к зарплате 15% - так называемый поясной сибирский коэффициент. К нашей зарплате этот коэффициент тогда не добавлялся.
Хотя я понимал, что Минсредмаш получил дополнительные льготы от Правительства и ЦК КПСС сознательно, потому что атомную промышленность было необходимо укомплектовать лучшими кадрами, мне все же казалось такое отношение к нам несправедливым. Мне казалось, что СО АН может доказать, что наука в Сибири не менее важна для страны. Я еще расскажу, как я ходил в Москве по высоким инстанциям, пытаясь доказать, что мы тоже «мягкие и пушистые».
Но и это еще не всё. Став распорядителем кредитов в ОКП и, волей-неволей, изучив планирование доходов и расходов и бухгалтерский учет, я понял, что заработная плата в любом учреждении, на любом предприятии - совершенно особая категория. Деньги - это одно, а фонд заработной платы - другое. Можно учреждению или предприятию заработать или получить по бюджету много денег, но принять на работу еще одного сотрудника не удастся, если весь фонд заработной платы уже исчерпан. Меня, как помню, это тогда весьма заинтересовало. Почитав соответствующую экономическую литературу, я понял, что государство озабочено тем, чтобы размер фонда заработной платы был таким же, как размер поступивших в продажу товаров народного потребления - продуктов питания и промышленных товаров, - которое население может купить в магазинах. Если выпуск этих товаров чуть вырос (в денежном выражении), можно, в принципе, и чуть поднять уровень зарплаты в стране. Но нельзя поднимать заработную плату, не нарастив промышленный выпуск товаров народного потребления.
Зарплата (wage fund) - вообще-то общепринятая в мире экономическая категория, но если во всех странах регулятором ее является свободный рынок, то у нас в стране она устанавливалась снизу доверху вплоть до каждого предприятия, каждого отдела и лаборатории. Помимо этого, утверждались штатные расписания, где указывалось, кто (штатные должности) сколько будет получать. Например, в каком-либо Институте могло быть в штатном расписании записано для младших научных сотрудников, что со ставкой 105 руб., утверждено 25 ставок, со ставкой 120 руб. - 40 ставок, а со ставкой 135 руб. - 15 ставок. Но это для инженерно-технического персонала и служащих. Всё расписывалось очень тщательно. Штатные расписания утверждались вышестоящей организацией.
Для рабочих была утверждена своя система оплаты труда. Там существовала сетка тарифных ставок - почасовая или сдельная. Я вскоре увидел, что размер и почасовых, и сдельных тарифных ставок рабочих на производстве самым тесным образом связывался с производительностью их труда, но в научных учреждениях, продукция выпускалась не на продажу, а для внутренних нужд института, поэтому в наших мастерских рабочие работали не сдельно, а повременно. Но там, где была "сдельщина", обнаруживались интересные, но и одновременно обескураживающие вещи. Рабочий, оказывается, не стремился работать с максимальной производительностью своего труда. Он процентов на 10-15 перевыполнял норму, но не более, а мог бы иногда перевыполнить вдвое. Но этого он не делал, потому что ему вскоре повысили бы нормативы, и он при прежней оплате вынужден был бы работать интенсивнее. А вот при перевыполнении на 10-15%, нормы ему повышали незначительно, и он мог по-прежнему, не напрягаясь, их выполнять и чуть перевыполнять.
Но все понимали, что если производительность труда практически не росла, то и на изготовление единицы продукции цены не могут снижаться (не снижалась себестоимость). И вот тут был один из ключевых моментов экономической политики советских правительств в разные периоды жизни страны.
При Сталине ежегодно снижались цены, а Хрущев не снижал их ни разу. Наоборот, он был вынужден поднять цены сразу на 20-30% на ключевые продукты в 1961 году, что вызвало недовольство населения в стране, а в Новочеркасске даже привело к восстанию. Ситуация для меня тоже была неожиданной и, в силу моей экономической малограмотностью в те годы, казалась малообоснованной: Да, в 1961-1962 гг. я не настолько был подкован и информирован, чтобы увидеть истинные причины повышения цен. Думаю, что и подавляющая часть населения страны ничего в этом не понимала.
Я обратился за разъяснениями к отцу, - он весь этот механизм не просто понимал, он прочувствовал его, работая после войны главным инженером и директором на небольших заводах Промкооперации в Ленинграде и области. И он популярно мне все объяснил. Сталин мог снижать цены, потому что росла производительность труда. А тогда и снижалась себестоимость продукции. Но как она росла. Какая-то часть этого роста, безусловно, обеспечивалась за счет модернизации оборудования, внедрения лучшей технологии. Но другая и, к сожалению, бОльшая часть роста производительности труда, обеспечивалась просто административными мерами: ежегодно спускалось задание по повышению производительности труда, и каждое предприятие, каждый цех и участок были обязаны отрапортовать о выполнении этого задания по производительности и снижению себестоимости продукции.
Выполнить же это задание можно было одним единственным образом - снизить расценки рабочему. Заставить его за то же время (за те же или чуть большие деньги) создать (например, выточить на станке) больше продукции. И на протяжении нескольких лет рабочему за одну и ту же работу платили все меньше и меньше. Ну а в нашем сельскохозяйственном производстве платили настолько мало, что это сделать было уже невозможно. Я, будучи студентом (это уже во времена Хрущева), побывав не раз на уборке картофеля в Ленинградской области и на уборке пшеницы на целинных землях в 1957 году на своём опыте понял, какова стоимость физически чрезвычайно тяжелого «трудодня».
Мы работали по 12 часов каждый день, но наш трудодень практически ничего не стоил. Когда проработав в урожайный год на уборке пшеницы полтора месяца без выходных (в выходные была пересменка: 18 часов работы, потом 18 часов отдыха), я захотел, возвращаясь домой, взять свой заработок деньгами, мне насчитали, что я заработал 42 руб. 35 копеек. В университете мне платили 1 руб. в час, а здесь, как оказалось, мой час стоил всего 6 копеек. До такого уровня директивно снизили заработную плату колхозникам, чтобы снизить себестоимость сельскохозяйственной продукции. Понятно, почему крестьяне побежали из села в город. А я был не из худших работников: меня постоянно хвалили за перевыполнение дневных норм и наградили Почетным знаком «За освоение целинных земель».
Сельское хозяйство было настолько отсталым, что и такое снижение стоимости трудодня не помогло. Себестоимость мяса, например, оказалась выше цен в магазинах, и государство вынуждено было ввести дотацию на его покупку у колхозов и совхозов. То есть, государство покупало себе в убыток. Чем больше покупало, чтобы обеспечить население мясом, тем больше денег утекало из бюджета. Думаю, что и Сталин, будь он жив, не сумел бы больше снижать цены. Когда-то ведь всё возможное кончается, и наступает "момент истины"! Непродуманная экономическая политика в сельском хозяйстве сначала Сталина, а потом Хрущева довела страну до ручки.
Когда к власти после Сталина пришли правительства сначала Маленкова, а потом Хрущева, они начали лихорадочно искать выход из положения. Сначала несколько лет цены и зарплата практически стояли на месте, но уже в 1961 году Хрущев был вынужден объявить о повышении цен на мясо, масло и некоторые другие продукты питания. Но даже после повышения цен эти продукты остались дотационными. Это значит, чем больше производилось мяса в стране, тем больше государству надо было за него доплачивать. Повышение цен, не решало полностью проблему, но, во-первых, несколько уменьшало спрос населения, а, во-вторых, всё же немного компенсировало размер дотаций.
А вот инфляции в стране не было, но только потому, что были сбалансированы зарплата и стоимость произведенных товаров народного потребления, и обе составляющие этого баланса были под постоянным контролем финансовых органов. Если рос фонд заработной платы, следовало увеличить производство товаров народного потребления, чтобы, получив деньги, народ не смел с прилавков подчистую все, что туда поступало. И все же многие продукты питания и промышленные товары были дефицитны. Причем дефицит стал хроническим.
Я мог бы изложить эти вопросы и более строго, указав на другие факторы, которые использовались экономистами. Ими был выработан ряд критериев, которые повсеместно использовались. Например, фонд заработной платы предприятиям увеличивался, поскольку он не мог не возрастать. Но делалось это централизованно в соотношении 1 к 10: при росте производительности труда на 10%, фонд заработной платы увеличивался на 1%. Вот какая была социалистическая экономика!
Если суммировать всё вышесказанное относительно фонда заработной платы, не обойтись без общих слов, выражающих его ключевое значение в так называемой социалистической экономике. Вот цитата из одного учебника того времени: «Размер фонда заработной платы тесно связан со всеми показателями народно-хозяйственного плана и, прежде всего, с планами производства товаров народного потребления, платных услуг и товарооборота, кассовым планом Госбанка СССР, планом денежного обращения, балансом денежных доходов и расходов населения.
Фонд заработной платы существенно влияет на показатели себестоимости продукции, рентабельность, финансовое состояние предприятий и отраслей. Поэтому очень важен контроль за его расходованием, который осуществляется органами управления соответствующих отраслей, финансовыми органами, а также Госбанком СССР. Научно обоснованное определение размера фонда заработной платы, его экономное расходование - важное условие роста общественного производства и повышения благосостояния трудящихся». Я подчеркнул ключевое слово "контроль".
Теперь понятно, что создание профсоюзными организациями кружков, школ и секций на самоокупаемости не приводило к росту фонда заработной платы, потому что заработная плата преподавателей этих кружков, секций и школ оплачивалась родителями деньгами, полученными тоже в качестве зарплаты, ведь других легальных источников дохода у населения не было. Это и привело к появлению в законодательстве о профсоюзах появления разрешения на создание кружков, школ и секций на самоокупаемости. И профсоюзы в своих структурах тоже следили за соблюдением этого правила. И у нас в ОКП и в мыслях не было его нарушить, а только использовать.
Вскоре, глядя на профсоюзы, комсомол решил тоже получить разрешение такого же типа. Комсомол, по примеру КПСС, имевшего постоянный источник дохода (например, от издательской деятельности, поскольку газета «Правда» и другие партийные издания выходили из печати миллионными тиражами), очень хотел иметь много денег и уже начал их зарабатывать, где только можно. Видимо, и ему нехватало фонда заработной платы. ЦК ВЛКСМ вышел с подобным предложением в ЦК КПСС и Правительство, и они дали такое же разрешение и комсомолу. Но было это несколько позже, в 1966 году.
Именно этим разрешением и воспользовался ставший печально знаменитым академгородковский «Факел» с помощью Советского райкома комсомола, и разбогател в одночасье Советский райком. "Факел" с райкомом воспользовались, но нарушили главное условие, содержавшееся в этом разрешении, пустив на мясо вышеупомянутую «священную корову». Но об этом чуть позже.
Хорошо помню, появление Саши Казанцева в Объединенном комитете профсоюза ранней зимой (ноябрь) 1965 года.
Я краем глаза видел, как Гарик Платонов сидит с каким-то незнакомым молодым человеком несколько часов кряду, что-то обсуждая. Потом, когда весь народ разошелся, Гарик подошел с ним ко мне и представил его. Саша работал в ВЦ. - Вот, послушай, в этом что-то есть... - сказал Гарик.
Мы втроем просидели чуть не до ночи. Казанцев горячо объяснял мне суть своего предложения. Вкратце оно заключалось в следующем: создать дочернее профсоюзное предприятие, которое бы заключало хозяйственные договора с Институтами СО АН, получало от них деньги на выполнение этих договоров, а выполняли бы их те же сотрудники институтов, получая за это дополнительную зарплату.
Он с воодушевлением объяснял, каким он видит механизм работы. Он делал упор на то, что в этих предложениях - ключ к решению вопросов большей эффективности научно-исследовательских работ, ускорения внедрения результатов работы институтов в промышленность и сельское хозяйство. Он говорил, что это путь к получению дополнительных заработков всех участвующих в этих проектах, которые, в общем-то, получали немного. Рассказывал о политических и материальных выигрышах. Сулил баснословные заработки для профсоюзного комитета.
Мы очень нуждались в деньгах для развития всех направлений нашей деятельности. Нам катастрофически не хватало денег, хотя мы к этому времени уже научились их зарабатывать, воспользовавшись лазейкой в профсоюзном законодательстве. Оно позволяло использовать средства, полученные от родителей детей или от желающих заниматься в различных кружках и секциях, для оплаты руководителей этих кружков и секций. Таким образом, наличные деньги, находящиеся уже в карманах людей, т.е. выданные им в виде зарплаты, нам разрешалось принять и использовать еще раз, выдав зарплату другим людям. Очевидно, что при этом фактически общая сумма наличных денег - «священная корова» советских финансистов не возрастала.
Но здесь Казанцев предлагал другое. Если отвлечься от всех громких слов об ускорении научных исследований или ускорения внедрения достижений науки в промышленность и сельское хозяйство, то сухой остаток был таким - берутся безналичные деньги и выплачиваются за работу студентам, научным сотрудникам, конструкторам и рабочим. Никакими законами это не разрешалось. Более того, это строго запрещалось еще со сталинских времен. Финансовые органы следили за этим жестко. И никому не было позволено «баловаться». Фонд зарплаты жестко регулировался. Даже ставки научным, инженерно-техническим работникам и рабочим жестко регулировались.
К этому времени я уже многократно сталкивался с нарушениями законодательства, с работой профсоюзов в части трудового законодательства и хорошо это понимал. Разговаривая с Казанцевым, я пытался найти хоть какую-нибудь лазейку в законодательстве, но ничего не находил.Наконец, я со вздохом сказал ему: - Нет, мы не можем пойти на это, как бы привлекательно это ни было. Людей, которые на это пойдут, вскоре со скандалом снимут с работы. А я еще хочу кое-что сделать из того, что не запрещается.
- Можешь еще попробовать поговорить в райкоме комсомола, добавил я. - По-моему, комсомол недавно получил право создавать организации и предприятия на самоокупаемости.
На том и расстались. Я потом много раз мысленно возвращался к этому разговору.
Вспомнил в следующем году, когда райком комсомола, действительно, взял «Факел» под свое крыло, и начал нарушать законодательство страны, обналичивая безналичные деньги. Вскоре были созданы организационные формы в виде Научно-производственного объединения (НПО) Факел» и структурных подразделений типа «Временного научно-технического коллектива», призванные создать видимость крупного проекта, завуалировать нарушение законодательства. Была выстроена цепочка «Математическая модель - система автоматизированного проектирования (САПР) - изделие (или технология)».
И вспомнил двумя-тремя годами позже, когда, благодаря придуманным формам и нарушениям законодательства, золотой дождь пролился на многих, кроме нас, неверующих. Пока в этом разобрались финансовые органы, прошло время, и райкомом комсомола были поддержаны многие замечательные начинания молодежи, например, был профинансирован фехтовальный клуб «Виктория». Десятки и сотни людей поехали в командировки, на фестивали, гастроли и еще бог знает куда. Но, вероятно не это главное. Главный инженер НПО «Факел» А. Фридберг, который, как пишет И. Коршевер, обладал неиссякаемым энтузиазмом и притягательным интеллектом незаурядной личности создал систему научной интеграции, позволившей «Факелу» привлечь многих крупных ученых, включая академика Лаврентьева, профинансировать целый ряд исследований и действительно ускорить конструкторские разработки.
Хотя, справедливости ради, следует сказать, что три директора Институтов СО АН академики А.Г. Аганбегян, Г.И. Будкер и Г.К. Боресков не приняли «Факел», правда, по разным причинам. Аганбегян, вероятно, знал, что эта система - крупное нарушение финансовой дисциплины, установленной в стране. Боресков был сверхосторожным, и он, вероятно, чувствовал, что в этой системе что-то не так. Что касается Института ядерной физики, то его сотрудники (включая конструкторов и рабочих) получали более высокую зарплату, чем сотрудники других институтов. Этот институт с самого начала приравняли по многим вопросам к Минсредмашу: по ставкам зарплаты и тарифной сетке рабочих, у них был районный коэффициент 1.15, ему разрешили заключать хозяйственные договора.
Последнее и позволило отказаться впоследствии от услуг «Факела». В ИЯФе никогда научный сотрудник, инженер или конструктор не позволил бы себе работать на дядю в рабочее время, как это делалось с помощью «Факела» в большинстве институтов. И ни одна ияфовская задача не была поставлена перед «Факелом». Будкеру не надо было кого-то дополнительно извне привлекать или стимулировать. Больше таких условий, как у ИЯФа, ни у кого не было. Я, будучи председателем профсоюзного комитета, в 1964-1967 гг. многократно пытался получить средмашевскую схему оплаты труда для всех остальных институтов СО АН. 15% получить удалось, а в распространении на СО АН средмашевской сетки нам отказывали последовательно во всех инстанциях до самого высокого уровня. Минсредмаш был исключением и за этим строго следили.
Кроме того, я думаю, академик Будкер тоже отчётливо понимал, что система «Факела» противоречит установленным в стране правилам планирования фонда оплаты труда. Идти на прямое нарушение этих правил академик Будкер никогда бы себе не позволил.
И вспомнил еще раз о «Факеле» тогда, когда его разоблачили, и шла борьба за его существование. Борьба внутренняя и борьба с внешними силами. И тогда даже мощная поддержка академика Лаврентьева не помогла. И главной причиной стало именно «обналичивание безналичных денег». Хотя было и много других причин. Но агония «Факела» была уже несколько позднее. Она завершилась в 1971 году его разгоном. А я тогда уже практически не принимал участия в общественной жизни СО АН. И теперь я думаю, был ли я прав, отказавшись от предложения Саши Казанцева? Сколько дел удалось бы сделать за год с небольшим, что мне оставалось работать на этом поприще!
Я много размышлял об этом, и утвердился в мысли, что был прав, отказавшись от предложения Саши Казанцева. Я принципиально работал в рамках существующего законодательства. И мне бы его нарушение не сошло бы с рук. Комсомольским работникам сошло с рук. Ну и, слава богу. А мне даже нельзя было пробовать это. Было бы создано громкое дело, и сидеть бы мне на нарах.
1961. Неожиданно было объявлено о деноминации денег «в целях облегчения организации денежного учета». С 1 января 1961 г. как наличные деньги, так и вклады в сберкассе мы обменивали по курсу 10 к 1, т.е. за 10 старых рублей мы получали 1 новый рубль. А вот копейки остались теми же. Тот, у кого в карманах было много мелочи, получил некоторое разовое преимущество. Цены во всех магазинах были снижены в 10 раз, а вот на рынках снижения цен в 10 раз почему-то не произошло, так что, в конечном итоге население проиграло. Я помню, что килограмм яблок я покупал раньше за пять рублей. После реформы за пять новых рублей я смог купить на рынке два килограмма яблок, а отнюдь не 10. Тогда я не знал (мне кажется, что это вообще не публиковалось в газетах), что одновременно с деноминацией было проведено «укрепление золотого содержания рубля» с с 0,222468 грамма чистого золота до 0,987412 грамма. Но цены на продукты питания в магазинах пока оставались без изменений.
Вот они, цены первой половины 1961 года: - буханка черного хлеба - 12 коп., - буханка белого хлеба - 16 коп.,- сахарный песок - 96 коп. за 1 кг, - молоко - 28 коп. за 0,5 л, - мясо (говядина) - 1 руб. 30 коп., - яйцо, за 1 десяток - 1 руб. 50 коп., - масло сливочное - 3 руб. 60 коп. за 1 кг, - колбаса «Чайная» за 1 кг - 1 руб. 20 коп., - треска за 1 кг - 92 коп., - соль - 4 коп. за кг, - поллитра московской плохо очищенной, но самой распространенной водки стоили - 2 руб. 62 коп., но можно было сдать обратно бутылку за 12 коп. Вскоре я отметил, что в магазинах Академгородка всегда продается армянский коньяк три звездочки. Он не был дорогим, и мы его всегда подавали к столу на праздники. Впоследствии я узнал, что это был любимый напиток Михаила Алексеевича Лаврентьева. Так что очень может быть, что коньяк всегда был в продаже по его требованию. Начальник ОРСа «Сибакадемстрой» Николай Александрович Борисов был очень внимательным человеком. Я тоже полюбил этот коньяк. Приятный и дешевый. Он стоил всего 4 руб.32 коп.
причины и последствия денежной реформы 1961 года Тогда, в 1961, я обратил, конечно внимание на то, что рубль на мировом рынке подорожал: до проведения реформы доллар стоил четыре рубля, а после ее проведения достаточно уже было иметь для его покупки всего 90 копеек. Правда я удивился, а почему не 40 копеек, ведь обмен один к десяти должен был проводиться повсеместно. То же самое произошло и с золотом: вместо того, рубль должен был получить золотое содержание в 2,22168 грамма, а получил лишь 0,987412 г золота.Помню, я это отметил для себя и сразу забыл. Вроде как населения это не касалось.
Между тем, рубль был недооценен в 2,25 раза, а покупательная способность рубля по отношению к импортным товарам, соответственно, во столько же раз уменьшилась. И это значило, что импортные товары для населения Советского Союза, которые и так были недешевы, подорожали до заоблачных высот. Это, разумеется, не остановило авторов реформы. О народе они думали меньше всего. Была другая, и с их точки зрения, весьма веская причина для того, чтобы директивным порядком занизить стоимость рубля на международном рынке. Этой причиной была нефть. После второй мировой войны в СССР добыча нефти сильно возросла - с 19,5 млн. тонн в 1945 году до 148 млн. тонн в 1960. Теперь нефть была в избытке, и ее начали экспортировать за рубеж во все возрастающих количествах. Уже 1955 году доля нефти в валютной выручке поднялась почти до 10% и в следующие годы продолжала расти.
В те времена нефть стоила весьма недорого - 2,88 доллара за баррель (1 баррель = 159 литров). В 1950 году обменный курс был 1:4, и стоимость одного барреля составляла 11 рублей 52 копейки. Себестоимость же добычи одного барреля и его транспортировки до пункта назначения были высокими. Они составляли примерно 9 рублей 60 копейку. При таком обменном курсе экспорт был нерентабельным. Что же стало после проведения денежной реформы? В 1961 году за баррель нефти при ее продаже получали все те же - $2.89, но теперь при обмене на рубли получалось 2 рубля 60 копеек при себестоимости барреля в 96 копеек. Теперь могли заработать и нефтяники, и государство, обложив вывоз нефти за рубеж высокой пошлиной.
А вот импорт приборов и оборудования, продукции любой отрасли промышленности и сельского хозяйства теперь стал дороже в 2.2 раза. И промышленность, и сельское хозяйство, по-прежнему, нуждались и в передовой технологии, и в целом ряде товаров, но покупать их теперь стало дороже. Как видим, денежная реформа 1961 года не была простой деноминацией. И вскоре проявились последствия реформы, которые для политбюро правительства оказались неожиданными, но все жители страны сразу ощутили их на своем кошельке. Действительно, в госторговле цены изменились ровно в десять раз, но частный рынок среагировал на эту реформу по-другому - на рынке они изменились лишь в 4,5 раза. Словами рынок обмануть не удалось. У него свои законы. Приведу примеры: В декабре 1960 1 килограм картофеля стоил в госторговле рубль, а на рынке от 75 копеек до 1 руб. 30 коп., в январе, как и было предписано реформой, картофель в магазине продавался по 10 копеек за кг, но на рынке он стоил уже 33 копейки, т.е. снизился не в 10 раз, а в 2-3 раза. Подобное происходило и с другими продуктами и, особенно, с мясом.
Впервые после 1950 года, рыночные цены вновь намного превысили магазинные. И сразу возникла «теневая» торговля. Теперь продукты до покупателя в магазине просто перестали доходить, они перетекали на рынок, не успев дойти до прилавка, поскольку их забирали по более высоким ценам.
Теперь директора магазинов и план мгновенно выполняли, и получали в карман весомый денежный довесок. Всё забирали еще со склада магазина. В магазинах теперь оставалась только некачественная продукция, - та, что не забирал рынок. Но населению она тоже была не нужна, а, поскольку есть было нужно, народ вынужденно пошел за продуктами на рынок.
Сейчас считают, что вскоре сложилась довольно стройная система, когда вся торговая сеть стала коррумпированной: директора магазинов получали неучтенные деньги, делились ими с торговым начальством, по отчетам все было в порядке, а население стало вынуждено покупать все продукты по значительно более высоким ценам на рынках. Могу сказать, что некоторые экономисты даже сегодня, изучая документы тех лет, говорят, что никакого дефицита продуктов в стране не было. Да, по документам не было, но не было их и в магазине, а на рынках они продавались по таким ценам, что были рядовому инженеру или младшему научному сотруднику недоступны. Сейчас в нашем распоряжении есть статистика, которая свидетельствует, что исчезновение продуктов в магазинах и появление их на подорожавшем рынке больно ударили по благосостоянию народа. В материалах, появившихся в последнее время в интернете, приводится пример с картофелем:
«Если в 1960 году при средней зарплате в 783 рубля человек мог купить 1044 килограмма картофеля, то в 1961 при средней зарплате в 81,3 рубля лишь 246 килограмм. Можно было, конечно, отстояв двухчасовую очередь, приобрести дешевую магазинную картошку, которой на зарплату можно было накупить 813 кг, но в результате домой приносили одну гниль, и после очистки оставались в убытке». Самое скверное, что рост цен не ограничился январским скачком, а продолжался в течение нескольких лет. Приведу опять же данные по картофелю: «Цены на картофель на рынках крупных городов страны в 1962 году составили 123% к уровню 1961 г., в 1963 г. - 122% к 1962 г., а в первом полугодии 1964 г. - 114% к первому полугодию 1963 года». Особенно тяжелым было положение в регионах. Если в Москве и Ленинграде положение в магазинах хоть как-то контролировалось, то в областных и районных центрах многие виды продуктов полностью исчезли из госторговли.
Это случилось и в Новосибирске. Поток голодных жителей из старых районов города хлынул в Советский район, где мы установили жеский контроль за работой магазинов. Но в Академгородке жителей было пока немного, продуктов завозили соответственно мало, всё, что поступало в магазин, немедленно сметалось с полок, и заполненность магазинных полок в городе и Академгородке быстро выровнялась. В магазинах на полупустых полках остались в основном неходовые консервы. Видимо, в правительстве никто не предполагал, что произойдут такие печальные последствия в торговой сети. Реформа привела к тяжким последствиям и в сельском хозяйстве. Колхозники теперь не спешили сдавать продукцию государству, ведь закупочные цены тоже поменялись в соотношении 1:10, а не 100:444, как следовало бы поменять, исходя из золотого и валютного паритета. Конечно, колхозники не рассчитывали цены по золотому паритету, - но они видели цены на рынках, и перестали продавать государству свою продукцию по низким закупочным ценам. Теперь колхозники большую часть продукции тоже стали вывозить на рынок. В 1962 году, чтобы хоть как-то компенсировать отток продуктов на рынок, правительство решило повысить закупочные цены для колхозников и розничные цены в госторговле. но повышение закупочных цен неизбежно приводило и к повышению розничных цен в магазинах.
Решение о повышении цен на мясомолочные продукты было оформлено постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР от 31 мая 1962 года. Однако это повышение цен лишь еще больше повысило цены на базарах. В результате цены для наших зарплат оказались запредельными."Война" между колхозами и правительством разгоралась. Правительство ответило на действия колхозников укрупнением колхозов, и массовым преобразованием колхозов в совхозы. Они, в отличие от колхозов, были государственными предприятиями и не могли вывозить продукцию на рынок, а были обязаны всё сдавать государству. Однако вместо ожидаемого улучшения продовольственного снабжения такие меры, наоборот, привели к продовольственному кризису 1963-1964 годов, в результате которого стране пришлось закупать продовольствие за границей.
Всё это вызвало народные волнения. Всего в 1961-64 годах произошло 11 крупных народных выступлений. Для подавления восьми из них применялось огнестрельное оружие, а в Новочеркасске врлнения даже привели к крупномасштабному восстанию, при подавлении которого было убито 24 человека.
Одним из последствий этого кризиса и стало снятие Хрущева, вслед за которым последовали реформы, которые теперь зовутся косыгинскими.
Когда в мае 1960 г. обсуждался проект Постановления о денежной реформе, против нее возражал министр финансов Арсений Григорьевич Зверев. Он руководил наркоматом, а потом министерством финансов еще с 1938 года, и видимо понимал ее последствия. Не согласившись с планом реформы, Зверев ушел с поста главы Минфина сразу после того, как 4 мая 1960 года в Кремле было подписано постановление № 470 Совета министров СССР «Об изменении масштаба цен и замене ныне обращающихся денег новыми деньгами». Оно то и было введено с 1 января 1961 года. Хрущев считал, что он лучше других разбирается во всех вопросах. Появились новые деньги. Сначала население приняло новые деньги спокойно. Помню, мы рассматривали новые денежные купюры - хрущевские «фантики», значительно меньшего размера, чем сталинские купюры, именовавшиеся «портянками». И никелевые монеты были необычными, а вот медные и бронзовые остались прежними.
Никаких запасов денег у нас не было, мы даже счет в сберкассе не открывали. Жили, что называется с колес - от зарплаты до зарплаты. Вдруг Володя, рассматривавший новый никелевый двадцатник, выронил его, и он закатился в щель между половицами. Было жалко. По-старому это было два рубля, - но не вскрывать же пол! Покупая продукты, мы еще долго прикидывали, сколько чего будет стоить по-старому. И к ужасу убеждались, что то, что раньше покупали в магазине, теперь было только на базаре, а там раньше по-старому все было много дешевле, а по новым деньгам, - много дороже. Вот тебе и простая деноминация. Вскоре все убедились, что Хрущев обманул нас, пообещав, что ничего не изменится. Да и в столовых тоже раньше можно было пообедать за 5 руб. Теперь за новые 5 руб. можно было поесть 2 раза, но не 10. Расхожий анекдот того времени: - На пляже утонуло два человека. Бабка, всплеснув руками: «Господи, а по-старому-то двадцать».
К таким реалиям относится и возможность создания в существующих рамках профсоюзного комитета и его дочерних клубов, станций, школ, культурных учреждений - кружков, секций и клубов - как за счет бюджета (членских профсоюзных взносов), доходов от деятельности (кино), так и за счет привлеченных средств (взносов участников), т.е. на самоокупаемости. Самоокупаемость (не всякая, а только оплата населением, получавшим заработную плату) позволяла получить дополнительный фонд заработной платы.
Как видите, я разделяю денежные средства и фонд заработной платы. Начну издалека. Изучив в Политехническом институте две политэкономии - капитализма и социализма и сдав экзамены на отлично, я, тем не менее, не заинтересовался экономикой ни той, ни другой системы. Жизнь, однако, распорядилась так, что мне пришлось столкнуться и с той, и с другой, а потом и узнать об их экономике больше, чем мне вообще хотелось.
Получая с самого начала работы в СО АН невысокую зарплату и удивляясь тому, что мы в своей семье едва сводим концы с концами, я на первых порах решил эту проблему, начав работать еще преподавателем-почасовиком в НГУ. Казалось бы, рубль в час - крохи, но 12 часов в неделю давали уже почти половину моей зарплаты в институте. А в последние два года я стал получать еще и полставки председателя ОКП, что было больше ставки младшего научного сотрудника, которую я получал по основной работе. Так что, получалось так: 105+50+110=265 руб. По тем временам совсем неплохо. Кроме того, как у молодого научного работника у меня были потрясающие перспективы: защитив кандидатскую диссертацию и став старшим научным сотрудником, я стал бы получать в институте в три раза больше - не 105-135, а примерно 350-400 руб., и это сразу выводило семью на более-менее нормальный уровень жизни.
А при защите докторской диссертации уровень жизни становился просто очень высоким: доктор наук, заведующий лабораторией получал 500 руб. в месяц минимум. Кроме того, кандидаты наук и доктора работали в университете уже не почасовиками, а по совместительству, и за меньшее количество часов они получали полставки доцента или профессора -200-300 руб. Не следует забывать, что остепененные научные работники получали и дополнительные льготы. В Академгородке существовал, например, докторский стол заказов. Доктора наук и их семьи прикреплялись к диспансерному отделу, где уровень медицинского обслуживания был весьма высок. Это о зарплате и прочих льготах научного персонала.
Я столкнулся и с таким феноменом, как различный уровень зарплаты одинаковой категории работников в разных отраслях индустрии. У рабочих «Сибакадемстроя» рабочий получал выше рабочего такого же разряда в СО АН, только потому, что «Сибакадемстрой» был в Министерстве среднего машиностроения. Кроме того, несмотря на то, что и они, и мы жили и трудились в одном месте, - Западной Сибири, - они за работу в этой местности получали дополнительно к зарплате 15% - так называемый поясной сибирский коэффициент. К нашей зарплате этот коэффициент тогда не добавлялся.
Хотя я понимал, что Минсредмаш получил дополнительные льготы от Правительства и ЦК КПСС сознательно, потому что атомную промышленность было необходимо укомплектовать лучшими кадрами, мне все же казалось такое отношение к нам несправедливым. Мне казалось, что СО АН может доказать, что наука в Сибири не менее важна для страны. Я еще расскажу, как я ходил в Москве по высоким инстанциям, пытаясь доказать, что мы тоже «мягкие и пушистые».
Но и это еще не всё. Став распорядителем кредитов в ОКП и, волей-неволей, изучив планирование доходов и расходов и бухгалтерский учет, я понял, что заработная плата в любом учреждении, на любом предприятии - совершенно особая категория. Деньги - это одно, а фонд заработной платы - другое. Можно учреждению или предприятию заработать или получить по бюджету много денег, но принять на работу еще одного сотрудника не удастся, если весь фонд заработной платы уже исчерпан. Меня, как помню, это тогда весьма заинтересовало. Почитав соответствующую экономическую литературу, я понял, что государство озабочено тем, чтобы размер фонда заработной платы был таким же, как размер поступивших в продажу товаров народного потребления - продуктов питания и промышленных товаров, - которое население может купить в магазинах. Если выпуск этих товаров чуть вырос (в денежном выражении), можно, в принципе, и чуть поднять уровень зарплаты в стране. Но нельзя поднимать заработную плату, не нарастив промышленный выпуск товаров народного потребления.
Зарплата (wage fund) - вообще-то общепринятая в мире экономическая категория, но если во всех странах регулятором ее является свободный рынок, то у нас в стране она устанавливалась снизу доверху вплоть до каждого предприятия, каждого отдела и лаборатории. Помимо этого, утверждались штатные расписания, где указывалось, кто (штатные должности) сколько будет получать. Например, в каком-либо Институте могло быть в штатном расписании записано для младших научных сотрудников, что со ставкой 105 руб., утверждено 25 ставок, со ставкой 120 руб. - 40 ставок, а со ставкой 135 руб. - 15 ставок. Но это для инженерно-технического персонала и служащих. Всё расписывалось очень тщательно. Штатные расписания утверждались вышестоящей организацией.
Для рабочих была утверждена своя система оплаты труда. Там существовала сетка тарифных ставок - почасовая или сдельная. Я вскоре увидел, что размер и почасовых, и сдельных тарифных ставок рабочих на производстве самым тесным образом связывался с производительностью их труда, но в научных учреждениях, продукция выпускалась не на продажу, а для внутренних нужд института, поэтому в наших мастерских рабочие работали не сдельно, а повременно. Но там, где была "сдельщина", обнаруживались интересные, но и одновременно обескураживающие вещи. Рабочий, оказывается, не стремился работать с максимальной производительностью своего труда. Он процентов на 10-15 перевыполнял норму, но не более, а мог бы иногда перевыполнить вдвое. Но этого он не делал, потому что ему вскоре повысили бы нормативы, и он при прежней оплате вынужден был бы работать интенсивнее. А вот при перевыполнении на 10-15%, нормы ему повышали незначительно, и он мог по-прежнему, не напрягаясь, их выполнять и чуть перевыполнять.
Но все понимали, что если производительность труда практически не росла, то и на изготовление единицы продукции цены не могут снижаться (не снижалась себестоимость). И вот тут был один из ключевых моментов экономической политики советских правительств в разные периоды жизни страны.
При Сталине ежегодно снижались цены, а Хрущев не снижал их ни разу. Наоборот, он был вынужден поднять цены сразу на 20-30% на ключевые продукты в 1961 году, что вызвало недовольство населения в стране, а в Новочеркасске даже привело к восстанию. Ситуация для меня тоже была неожиданной и, в силу моей экономической малограмотностью в те годы, казалась малообоснованной: Да, в 1961-1962 гг. я не настолько был подкован и информирован, чтобы увидеть истинные причины повышения цен. Думаю, что и подавляющая часть населения страны ничего в этом не понимала.
Я обратился за разъяснениями к отцу, - он весь этот механизм не просто понимал, он прочувствовал его, работая после войны главным инженером и директором на небольших заводах Промкооперации в Ленинграде и области. И он популярно мне все объяснил. Сталин мог снижать цены, потому что росла производительность труда. А тогда и снижалась себестоимость продукции. Но как она росла. Какая-то часть этого роста, безусловно, обеспечивалась за счет модернизации оборудования, внедрения лучшей технологии. Но другая и, к сожалению, бОльшая часть роста производительности труда, обеспечивалась просто административными мерами: ежегодно спускалось задание по повышению производительности труда, и каждое предприятие, каждый цех и участок были обязаны отрапортовать о выполнении этого задания по производительности и снижению себестоимости продукции.
Выполнить же это задание можно было одним единственным образом - снизить расценки рабочему. Заставить его за то же время (за те же или чуть большие деньги) создать (например, выточить на станке) больше продукции. И на протяжении нескольких лет рабочему за одну и ту же работу платили все меньше и меньше. Ну а в нашем сельскохозяйственном производстве платили настолько мало, что это сделать было уже невозможно. Я, будучи студентом (это уже во времена Хрущева), побывав не раз на уборке картофеля в Ленинградской области и на уборке пшеницы на целинных землях в 1957 году на своём опыте понял, какова стоимость физически чрезвычайно тяжелого «трудодня».
Мы работали по 12 часов каждый день, но наш трудодень практически ничего не стоил. Когда проработав в урожайный год на уборке пшеницы полтора месяца без выходных (в выходные была пересменка: 18 часов работы, потом 18 часов отдыха), я захотел, возвращаясь домой, взять свой заработок деньгами, мне насчитали, что я заработал 42 руб. 35 копеек. В университете мне платили 1 руб. в час, а здесь, как оказалось, мой час стоил всего 6 копеек. До такого уровня директивно снизили заработную плату колхозникам, чтобы снизить себестоимость сельскохозяйственной продукции. Понятно, почему крестьяне побежали из села в город. А я был не из худших работников: меня постоянно хвалили за перевыполнение дневных норм и наградили Почетным знаком «За освоение целинных земель».
Сельское хозяйство было настолько отсталым, что и такое снижение стоимости трудодня не помогло. Себестоимость мяса, например, оказалась выше цен в магазинах, и государство вынуждено было ввести дотацию на его покупку у колхозов и совхозов. То есть, государство покупало себе в убыток. Чем больше покупало, чтобы обеспечить население мясом, тем больше денег утекало из бюджета. Думаю, что и Сталин, будь он жив, не сумел бы больше снижать цены. Когда-то ведь всё возможное кончается, и наступает "момент истины"! Непродуманная экономическая политика в сельском хозяйстве сначала Сталина, а потом Хрущева довела страну до ручки.
Когда к власти после Сталина пришли правительства сначала Маленкова, а потом Хрущева, они начали лихорадочно искать выход из положения. Сначала несколько лет цены и зарплата практически стояли на месте, но уже в 1961 году Хрущев был вынужден объявить о повышении цен на мясо, масло и некоторые другие продукты питания. Но даже после повышения цен эти продукты остались дотационными. Это значит, чем больше производилось мяса в стране, тем больше государству надо было за него доплачивать. Повышение цен, не решало полностью проблему, но, во-первых, несколько уменьшало спрос населения, а, во-вторых, всё же немного компенсировало размер дотаций.
А вот инфляции в стране не было, но только потому, что были сбалансированы зарплата и стоимость произведенных товаров народного потребления, и обе составляющие этого баланса были под постоянным контролем финансовых органов. Если рос фонд заработной платы, следовало увеличить производство товаров народного потребления, чтобы, получив деньги, народ не смел с прилавков подчистую все, что туда поступало. И все же многие продукты питания и промышленные товары были дефицитны. Причем дефицит стал хроническим.
Я мог бы изложить эти вопросы и более строго, указав на другие факторы, которые использовались экономистами. Ими был выработан ряд критериев, которые повсеместно использовались. Например, фонд заработной платы предприятиям увеличивался, поскольку он не мог не возрастать. Но делалось это централизованно в соотношении 1 к 10: при росте производительности труда на 10%, фонд заработной платы увеличивался на 1%. Вот какая была социалистическая экономика!
Если суммировать всё вышесказанное относительно фонда заработной платы, не обойтись без общих слов, выражающих его ключевое значение в так называемой социалистической экономике. Вот цитата из одного учебника того времени: «Размер фонда заработной платы тесно связан со всеми показателями народно-хозяйственного плана и, прежде всего, с планами производства товаров народного потребления, платных услуг и товарооборота, кассовым планом Госбанка СССР, планом денежного обращения, балансом денежных доходов и расходов населения.
Фонд заработной платы существенно влияет на показатели себестоимости продукции, рентабельность, финансовое состояние предприятий и отраслей. Поэтому очень важен контроль за его расходованием, который осуществляется органами управления соответствующих отраслей, финансовыми органами, а также Госбанком СССР. Научно обоснованное определение размера фонда заработной платы, его экономное расходование - важное условие роста общественного производства и повышения благосостояния трудящихся». Я подчеркнул ключевое слово "контроль".
Теперь понятно, что создание профсоюзными организациями кружков, школ и секций на самоокупаемости не приводило к росту фонда заработной платы, потому что заработная плата преподавателей этих кружков, секций и школ оплачивалась родителями деньгами, полученными тоже в качестве зарплаты, ведь других легальных источников дохода у населения не было. Это и привело к появлению в законодательстве о профсоюзах появления разрешения на создание кружков, школ и секций на самоокупаемости. И профсоюзы в своих структурах тоже следили за соблюдением этого правила. И у нас в ОКП и в мыслях не было его нарушить, а только использовать.
Вскоре, глядя на профсоюзы, комсомол решил тоже получить разрешение такого же типа. Комсомол, по примеру КПСС, имевшего постоянный источник дохода (например, от издательской деятельности, поскольку газета «Правда» и другие партийные издания выходили из печати миллионными тиражами), очень хотел иметь много денег и уже начал их зарабатывать, где только можно. Видимо, и ему нехватало фонда заработной платы. ЦК ВЛКСМ вышел с подобным предложением в ЦК КПСС и Правительство, и они дали такое же разрешение и комсомолу. Но было это несколько позже, в 1966 году.
Именно этим разрешением и воспользовался ставший печально знаменитым академгородковский «Факел» с помощью Советского райкома комсомола, и разбогател в одночасье Советский райком. "Факел" с райкомом воспользовались, но нарушили главное условие, содержавшееся в этом разрешении, пустив на мясо вышеупомянутую «священную корову». Но об этом чуть позже.
Хорошо помню, появление Саши Казанцева в Объединенном комитете профсоюза ранней зимой (ноябрь) 1965 года.
Я краем глаза видел, как Гарик Платонов сидит с каким-то незнакомым молодым человеком несколько часов кряду, что-то обсуждая. Потом, когда весь народ разошелся, Гарик подошел с ним ко мне и представил его. Саша работал в ВЦ. - Вот, послушай, в этом что-то есть... - сказал Гарик.
Мы втроем просидели чуть не до ночи. Казанцев горячо объяснял мне суть своего предложения. Вкратце оно заключалось в следующем: создать дочернее профсоюзное предприятие, которое бы заключало хозяйственные договора с Институтами СО АН, получало от них деньги на выполнение этих договоров, а выполняли бы их те же сотрудники институтов, получая за это дополнительную зарплату.
Он с воодушевлением объяснял, каким он видит механизм работы. Он делал упор на то, что в этих предложениях - ключ к решению вопросов большей эффективности научно-исследовательских работ, ускорения внедрения результатов работы институтов в промышленность и сельское хозяйство. Он говорил, что это путь к получению дополнительных заработков всех участвующих в этих проектах, которые, в общем-то, получали немного. Рассказывал о политических и материальных выигрышах. Сулил баснословные заработки для профсоюзного комитета.
Мы очень нуждались в деньгах для развития всех направлений нашей деятельности. Нам катастрофически не хватало денег, хотя мы к этому времени уже научились их зарабатывать, воспользовавшись лазейкой в профсоюзном законодательстве. Оно позволяло использовать средства, полученные от родителей детей или от желающих заниматься в различных кружках и секциях, для оплаты руководителей этих кружков и секций. Таким образом, наличные деньги, находящиеся уже в карманах людей, т.е. выданные им в виде зарплаты, нам разрешалось принять и использовать еще раз, выдав зарплату другим людям. Очевидно, что при этом фактически общая сумма наличных денег - «священная корова» советских финансистов не возрастала.
Но здесь Казанцев предлагал другое. Если отвлечься от всех громких слов об ускорении научных исследований или ускорения внедрения достижений науки в промышленность и сельское хозяйство, то сухой остаток был таким - берутся безналичные деньги и выплачиваются за работу студентам, научным сотрудникам, конструкторам и рабочим. Никакими законами это не разрешалось. Более того, это строго запрещалось еще со сталинских времен. Финансовые органы следили за этим жестко. И никому не было позволено «баловаться». Фонд зарплаты жестко регулировался. Даже ставки научным, инженерно-техническим работникам и рабочим жестко регулировались.
К этому времени я уже многократно сталкивался с нарушениями законодательства, с работой профсоюзов в части трудового законодательства и хорошо это понимал. Разговаривая с Казанцевым, я пытался найти хоть какую-нибудь лазейку в законодательстве, но ничего не находил.Наконец, я со вздохом сказал ему: - Нет, мы не можем пойти на это, как бы привлекательно это ни было. Людей, которые на это пойдут, вскоре со скандалом снимут с работы. А я еще хочу кое-что сделать из того, что не запрещается.
- Можешь еще попробовать поговорить в райкоме комсомола, добавил я. - По-моему, комсомол недавно получил право создавать организации и предприятия на самоокупаемости.
На том и расстались. Я потом много раз мысленно возвращался к этому разговору.
Вспомнил в следующем году, когда райком комсомола, действительно, взял «Факел» под свое крыло, и начал нарушать законодательство страны, обналичивая безналичные деньги. Вскоре были созданы организационные формы в виде Научно-производственного объединения (НПО) Факел» и структурных подразделений типа «Временного научно-технического коллектива», призванные создать видимость крупного проекта, завуалировать нарушение законодательства. Была выстроена цепочка «Математическая модель - система автоматизированного проектирования (САПР) - изделие (или технология)».
И вспомнил двумя-тремя годами позже, когда, благодаря придуманным формам и нарушениям законодательства, золотой дождь пролился на многих, кроме нас, неверующих. Пока в этом разобрались финансовые органы, прошло время, и райкомом комсомола были поддержаны многие замечательные начинания молодежи, например, был профинансирован фехтовальный клуб «Виктория». Десятки и сотни людей поехали в командировки, на фестивали, гастроли и еще бог знает куда. Но, вероятно не это главное. Главный инженер НПО «Факел» А. Фридберг, который, как пишет И. Коршевер, обладал неиссякаемым энтузиазмом и притягательным интеллектом незаурядной личности создал систему научной интеграции, позволившей «Факелу» привлечь многих крупных ученых, включая академика Лаврентьева, профинансировать целый ряд исследований и действительно ускорить конструкторские разработки.
Хотя, справедливости ради, следует сказать, что три директора Институтов СО АН академики А.Г. Аганбегян, Г.И. Будкер и Г.К. Боресков не приняли «Факел», правда, по разным причинам. Аганбегян, вероятно, знал, что эта система - крупное нарушение финансовой дисциплины, установленной в стране. Боресков был сверхосторожным, и он, вероятно, чувствовал, что в этой системе что-то не так. Что касается Института ядерной физики, то его сотрудники (включая конструкторов и рабочих) получали более высокую зарплату, чем сотрудники других институтов. Этот институт с самого начала приравняли по многим вопросам к Минсредмашу: по ставкам зарплаты и тарифной сетке рабочих, у них был районный коэффициент 1.15, ему разрешили заключать хозяйственные договора.
Последнее и позволило отказаться впоследствии от услуг «Факела». В ИЯФе никогда научный сотрудник, инженер или конструктор не позволил бы себе работать на дядю в рабочее время, как это делалось с помощью «Факела» в большинстве институтов. И ни одна ияфовская задача не была поставлена перед «Факелом». Будкеру не надо было кого-то дополнительно извне привлекать или стимулировать. Больше таких условий, как у ИЯФа, ни у кого не было. Я, будучи председателем профсоюзного комитета, в 1964-1967 гг. многократно пытался получить средмашевскую схему оплаты труда для всех остальных институтов СО АН. 15% получить удалось, а в распространении на СО АН средмашевской сетки нам отказывали последовательно во всех инстанциях до самого высокого уровня. Минсредмаш был исключением и за этим строго следили.
Кроме того, я думаю, академик Будкер тоже отчётливо понимал, что система «Факела» противоречит установленным в стране правилам планирования фонда оплаты труда. Идти на прямое нарушение этих правил академик Будкер никогда бы себе не позволил.
И вспомнил еще раз о «Факеле» тогда, когда его разоблачили, и шла борьба за его существование. Борьба внутренняя и борьба с внешними силами. И тогда даже мощная поддержка академика Лаврентьева не помогла. И главной причиной стало именно «обналичивание безналичных денег». Хотя было и много других причин. Но агония «Факела» была уже несколько позднее. Она завершилась в 1971 году его разгоном. А я тогда уже практически не принимал участия в общественной жизни СО АН. И теперь я думаю, был ли я прав, отказавшись от предложения Саши Казанцева? Сколько дел удалось бы сделать за год с небольшим, что мне оставалось работать на этом поприще!
Я много размышлял об этом, и утвердился в мысли, что был прав, отказавшись от предложения Саши Казанцева. Я принципиально работал в рамках существующего законодательства. И мне бы его нарушение не сошло бы с рук. Комсомольским работникам сошло с рук. Ну и, слава богу. А мне даже нельзя было пробовать это. Было бы создано громкое дело, и сидеть бы мне на нарах.
1961. Неожиданно было объявлено о деноминации денег «в целях облегчения организации денежного учета». С 1 января 1961 г. как наличные деньги, так и вклады в сберкассе мы обменивали по курсу 10 к 1, т.е. за 10 старых рублей мы получали 1 новый рубль. А вот копейки остались теми же. Тот, у кого в карманах было много мелочи, получил некоторое разовое преимущество. Цены во всех магазинах были снижены в 10 раз, а вот на рынках снижения цен в 10 раз почему-то не произошло, так что, в конечном итоге население проиграло. Я помню, что килограмм яблок я покупал раньше за пять рублей. После реформы за пять новых рублей я смог купить на рынке два килограмма яблок, а отнюдь не 10. Тогда я не знал (мне кажется, что это вообще не публиковалось в газетах), что одновременно с деноминацией было проведено «укрепление золотого содержания рубля» с с 0,222468 грамма чистого золота до 0,987412 грамма. Но цены на продукты питания в магазинах пока оставались без изменений.
Вот они, цены первой половины 1961 года: - буханка черного хлеба - 12 коп., - буханка белого хлеба - 16 коп.,- сахарный песок - 96 коп. за 1 кг, - молоко - 28 коп. за 0,5 л, - мясо (говядина) - 1 руб. 30 коп., - яйцо, за 1 десяток - 1 руб. 50 коп., - масло сливочное - 3 руб. 60 коп. за 1 кг, - колбаса «Чайная» за 1 кг - 1 руб. 20 коп., - треска за 1 кг - 92 коп., - соль - 4 коп. за кг, - поллитра московской плохо очищенной, но самой распространенной водки стоили - 2 руб. 62 коп., но можно было сдать обратно бутылку за 12 коп. Вскоре я отметил, что в магазинах Академгородка всегда продается армянский коньяк три звездочки. Он не был дорогим, и мы его всегда подавали к столу на праздники. Впоследствии я узнал, что это был любимый напиток Михаила Алексеевича Лаврентьева. Так что очень может быть, что коньяк всегда был в продаже по его требованию. Начальник ОРСа «Сибакадемстрой» Николай Александрович Борисов был очень внимательным человеком. Я тоже полюбил этот коньяк. Приятный и дешевый. Он стоил всего 4 руб.32 коп.
причины и последствия денежной реформы 1961 года Тогда, в 1961, я обратил, конечно внимание на то, что рубль на мировом рынке подорожал: до проведения реформы доллар стоил четыре рубля, а после ее проведения достаточно уже было иметь для его покупки всего 90 копеек. Правда я удивился, а почему не 40 копеек, ведь обмен один к десяти должен был проводиться повсеместно. То же самое произошло и с золотом: вместо того, рубль должен был получить золотое содержание в 2,22168 грамма, а получил лишь 0,987412 г золота.Помню, я это отметил для себя и сразу забыл. Вроде как населения это не касалось.
Между тем, рубль был недооценен в 2,25 раза, а покупательная способность рубля по отношению к импортным товарам, соответственно, во столько же раз уменьшилась. И это значило, что импортные товары для населения Советского Союза, которые и так были недешевы, подорожали до заоблачных высот. Это, разумеется, не остановило авторов реформы. О народе они думали меньше всего. Была другая, и с их точки зрения, весьма веская причина для того, чтобы директивным порядком занизить стоимость рубля на международном рынке. Этой причиной была нефть. После второй мировой войны в СССР добыча нефти сильно возросла - с 19,5 млн. тонн в 1945 году до 148 млн. тонн в 1960. Теперь нефть была в избытке, и ее начали экспортировать за рубеж во все возрастающих количествах. Уже 1955 году доля нефти в валютной выручке поднялась почти до 10% и в следующие годы продолжала расти.
В те времена нефть стоила весьма недорого - 2,88 доллара за баррель (1 баррель = 159 литров). В 1950 году обменный курс был 1:4, и стоимость одного барреля составляла 11 рублей 52 копейки. Себестоимость же добычи одного барреля и его транспортировки до пункта назначения были высокими. Они составляли примерно 9 рублей 60 копейку. При таком обменном курсе экспорт был нерентабельным. Что же стало после проведения денежной реформы? В 1961 году за баррель нефти при ее продаже получали все те же - $2.89, но теперь при обмене на рубли получалось 2 рубля 60 копеек при себестоимости барреля в 96 копеек. Теперь могли заработать и нефтяники, и государство, обложив вывоз нефти за рубеж высокой пошлиной.
А вот импорт приборов и оборудования, продукции любой отрасли промышленности и сельского хозяйства теперь стал дороже в 2.2 раза. И промышленность, и сельское хозяйство, по-прежнему, нуждались и в передовой технологии, и в целом ряде товаров, но покупать их теперь стало дороже. Как видим, денежная реформа 1961 года не была простой деноминацией. И вскоре проявились последствия реформы, которые для политбюро правительства оказались неожиданными, но все жители страны сразу ощутили их на своем кошельке. Действительно, в госторговле цены изменились ровно в десять раз, но частный рынок среагировал на эту реформу по-другому - на рынке они изменились лишь в 4,5 раза. Словами рынок обмануть не удалось. У него свои законы. Приведу примеры: В декабре 1960 1 килограм картофеля стоил в госторговле рубль, а на рынке от 75 копеек до 1 руб. 30 коп., в январе, как и было предписано реформой, картофель в магазине продавался по 10 копеек за кг, но на рынке он стоил уже 33 копейки, т.е. снизился не в 10 раз, а в 2-3 раза. Подобное происходило и с другими продуктами и, особенно, с мясом.
Впервые после 1950 года, рыночные цены вновь намного превысили магазинные. И сразу возникла «теневая» торговля. Теперь продукты до покупателя в магазине просто перестали доходить, они перетекали на рынок, не успев дойти до прилавка, поскольку их забирали по более высоким ценам.
Теперь директора магазинов и план мгновенно выполняли, и получали в карман весомый денежный довесок. Всё забирали еще со склада магазина. В магазинах теперь оставалась только некачественная продукция, - та, что не забирал рынок. Но населению она тоже была не нужна, а, поскольку есть было нужно, народ вынужденно пошел за продуктами на рынок.
Сейчас считают, что вскоре сложилась довольно стройная система, когда вся торговая сеть стала коррумпированной: директора магазинов получали неучтенные деньги, делились ими с торговым начальством, по отчетам все было в порядке, а население стало вынуждено покупать все продукты по значительно более высоким ценам на рынках. Могу сказать, что некоторые экономисты даже сегодня, изучая документы тех лет, говорят, что никакого дефицита продуктов в стране не было. Да, по документам не было, но не было их и в магазине, а на рынках они продавались по таким ценам, что были рядовому инженеру или младшему научному сотруднику недоступны. Сейчас в нашем распоряжении есть статистика, которая свидетельствует, что исчезновение продуктов в магазинах и появление их на подорожавшем рынке больно ударили по благосостоянию народа. В материалах, появившихся в последнее время в интернете, приводится пример с картофелем:
«Если в 1960 году при средней зарплате в 783 рубля человек мог купить 1044 килограмма картофеля, то в 1961 при средней зарплате в 81,3 рубля лишь 246 килограмм. Можно было, конечно, отстояв двухчасовую очередь, приобрести дешевую магазинную картошку, которой на зарплату можно было накупить 813 кг, но в результате домой приносили одну гниль, и после очистки оставались в убытке». Самое скверное, что рост цен не ограничился январским скачком, а продолжался в течение нескольких лет. Приведу опять же данные по картофелю: «Цены на картофель на рынках крупных городов страны в 1962 году составили 123% к уровню 1961 г., в 1963 г. - 122% к 1962 г., а в первом полугодии 1964 г. - 114% к первому полугодию 1963 года». Особенно тяжелым было положение в регионах. Если в Москве и Ленинграде положение в магазинах хоть как-то контролировалось, то в областных и районных центрах многие виды продуктов полностью исчезли из госторговли.
Это случилось и в Новосибирске. Поток голодных жителей из старых районов города хлынул в Советский район, где мы установили жеский контроль за работой магазинов. Но в Академгородке жителей было пока немного, продуктов завозили соответственно мало, всё, что поступало в магазин, немедленно сметалось с полок, и заполненность магазинных полок в городе и Академгородке быстро выровнялась. В магазинах на полупустых полках остались в основном неходовые консервы. Видимо, в правительстве никто не предполагал, что произойдут такие печальные последствия в торговой сети. Реформа привела к тяжким последствиям и в сельском хозяйстве. Колхозники теперь не спешили сдавать продукцию государству, ведь закупочные цены тоже поменялись в соотношении 1:10, а не 100:444, как следовало бы поменять, исходя из золотого и валютного паритета. Конечно, колхозники не рассчитывали цены по золотому паритету, - но они видели цены на рынках, и перестали продавать государству свою продукцию по низким закупочным ценам. Теперь колхозники большую часть продукции тоже стали вывозить на рынок. В 1962 году, чтобы хоть как-то компенсировать отток продуктов на рынок, правительство решило повысить закупочные цены для колхозников и розничные цены в госторговле. но повышение закупочных цен неизбежно приводило и к повышению розничных цен в магазинах.
Решение о повышении цен на мясомолочные продукты было оформлено постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР от 31 мая 1962 года. Однако это повышение цен лишь еще больше повысило цены на базарах. В результате цены для наших зарплат оказались запредельными."Война" между колхозами и правительством разгоралась. Правительство ответило на действия колхозников укрупнением колхозов, и массовым преобразованием колхозов в совхозы. Они, в отличие от колхозов, были государственными предприятиями и не могли вывозить продукцию на рынок, а были обязаны всё сдавать государству. Однако вместо ожидаемого улучшения продовольственного снабжения такие меры, наоборот, привели к продовольственному кризису 1963-1964 годов, в результате которого стране пришлось закупать продовольствие за границей.
Всё это вызвало народные волнения. Всего в 1961-64 годах произошло 11 крупных народных выступлений. Для подавления восьми из них применялось огнестрельное оружие, а в Новочеркасске врлнения даже привели к крупномасштабному восстанию, при подавлении которого было убито 24 человека.
Одним из последствий этого кризиса и стало снятие Хрущева, вслед за которым последовали реформы, которые теперь зовутся косыгинскими.
Когда в мае 1960 г. обсуждался проект Постановления о денежной реформе, против нее возражал министр финансов Арсений Григорьевич Зверев. Он руководил наркоматом, а потом министерством финансов еще с 1938 года, и видимо понимал ее последствия. Не согласившись с планом реформы, Зверев ушел с поста главы Минфина сразу после того, как 4 мая 1960 года в Кремле было подписано постановление № 470 Совета министров СССР «Об изменении масштаба цен и замене ныне обращающихся денег новыми деньгами». Оно то и было введено с 1 января 1961 года. Хрущев считал, что он лучше других разбирается во всех вопросах. Появились новые деньги. Сначала население приняло новые деньги спокойно. Помню, мы рассматривали новые денежные купюры - хрущевские «фантики», значительно меньшего размера, чем сталинские купюры, именовавшиеся «портянками». И никелевые монеты были необычными, а вот медные и бронзовые остались прежними.
Никаких запасов денег у нас не было, мы даже счет в сберкассе не открывали. Жили, что называется с колес - от зарплаты до зарплаты. Вдруг Володя, рассматривавший новый никелевый двадцатник, выронил его, и он закатился в щель между половицами. Было жалко. По-старому это было два рубля, - но не вскрывать же пол! Покупая продукты, мы еще долго прикидывали, сколько чего будет стоить по-старому. И к ужасу убеждались, что то, что раньше покупали в магазине, теперь было только на базаре, а там раньше по-старому все было много дешевле, а по новым деньгам, - много дороже. Вот тебе и простая деноминация. Вскоре все убедились, что Хрущев обманул нас, пообещав, что ничего не изменится. Да и в столовых тоже раньше можно было пообедать за 5 руб. Теперь за новые 5 руб. можно было поесть 2 раза, но не 10. Расхожий анекдот того времени: - На пляже утонуло два человека. Бабка, всплеснув руками: «Господи, а по-старому-то двадцать».