Храптович Альберт Иванович. Командир АПЛ 2
1983 ..С окончанием отпуска мой экипаж, как обычно, принял корабль и стал готовить его к очередному походу. (Наши ракетные подводные крейсера несли в океане Боевую службу постоянно, меняя друг друга). Свалив почти все заботы на старпома, я решил во что бы то ни стало свой Доклад закончить и представить командованию до выхода в море. Название ему уже придумал: «О недостатках в подготовке и боевом использовании ракетных подводных крейсеров и мерах по их устранению». Короче не получалось, впрочем, и незачем, это же не книга. Разумеется, поднятые мной вопросы касались не только крейсеров.
Там было всё, начиная от отбора, подготовки и комплектования экипажей, условий для их Боевой подготовки, от проблем содержания самих кораблей на наших береговых базах, до недостатков в их шумности, оружии, акустике и так далее, вплоть до тактических приемов и обеспечения действий ракетоносцев на Боевом патрулировании. Конечно же, с предложениями, что и как надо сделать для устранения недостатков. В заключении было сказано, что, если мы немедленно не примем меры, то не только можем потерпеть поражение в бою, (мы, ракетоносцы, можем не выполнить боевой приказ), но и будем продолжать в мирное время терять корабли и людей.
Где-то через две недели закончил, сдал «Доклад» в секретную часть.
1989
...Объясняя Язову, почему наши подводные лодки в последнее время часто терпят аварии, катастрофы, гибнут люди и корабли, я сослался на то, что мы понастроили атомных подводных лодок в три раза больше, чем куда более богатые, чем мы, американцы. Причем целые серии построили, далеко не лучшего качества, чем у вероятного противника. Так, что ни укомплектовать их специально отобранными людьми, ни обеспечить всем необходимым, ни обучить не можем. А вот они не зря ограничили число своих подводных лодок. Они прекрасно понимают, что один хорошо спроектированный и качественно построенный корабль со специально подобранным, хорошо подготовленным экипажем, обеспеченным всем необходимым, куда сильнее трех, недоделанных, шумных кораблей, с недоученными, пусть даже самыми лучшими в мире моряками.
Деньги, в том числе съэкономленные таким образом, они вкладывают не только в развитие военной науки, военных технологий, но и в создание учебной базы с новейшими современными тренажерами, (в качестве примера подробно рассказал о созданном американцами комплексе «Трайдент»), а также в создание условий для жизни и службы подводников, их семей.- Вот потому, - добавил я в заключение, - они в отличие от нас своих подводных лодок и людей в последнее время не теряют. Вот если бы и мы перестали гнать большими сериями подводные лодки, которые уже ставить некуда, не то, что обеспечивать всем необходимым, да вывели бы из состава флота давно устаревшие, годами стоящие в ремонте, сняли с них экипажи, то сберегли бы громадные средства и могли бы….
Чернавин не выдержал, перебил:- А зачем нам такая «экономия»? У нас и так достаточно средств! А если не хватит, мы попросим еще, и нам дадут столько, сколько нужно, Ведь дадите? - повернулся он к министру. (Это тот самый Чернавин, который не так давно в "беседе" со мной ссылался на их катастрофическую нехватку!). К моему удивлению, Язов не сразу, чуть замешкавшись, но кивнул утвердительно.
Дальше разговор шел примерно так же, как в самом начале. Но, похоже, Язов уже не радовался. Например, когда, возражая Чернавину и Шабанову, я, всё-таки, продолжил тему о больших сериях несовершенных подводных лодок, и о многих, стоящих в ремонте, Язов мрачно сказал:- А что, прикажешь мне останавливать заводы? А куда я рабочих, инженеров дену? У них у всех семьи…
Что тут скажешь? Откровенно говоря, я как-то об этой стороне вопроса не подумал. И потому не нашел что ответить. (Только много позже до меня дошел весь глубинный смысл сказанного Язовым. Но о том будет дальше).
Под конец Язов еще спросил:- А откуда у тебя такие данные по американскому флоту? - Из сводок Вашего же Главного Разведуправления. - И ты веришь этим бездельникам?
Н-да-а, такого я, признаться, не ожидал. Наконец, все встали, двинулись к выходу. И тут я не удержался, обратился к Язову еще с одним вопросом. Сказал ему, что лет десять назад в экипаже «К-323» на СФ у меня служил его сын Игорь. Служил хорошо, потому сейчас он уже должен быть как минимум старшим помощником командира, или даже командиром корабля. Так вот, неужели он не рассказывает отцу о положении дел на флоте?
Язов вмиг поскучнел, пробормотал что-то о княжне, которая думала, что беременна, но ошиблась, и на мой вопрос отвечать не стал. Чернавин и Шабанов смотрели на меня укоризненно и осуждающе кивали головами, вот, мол, чушь сморозил. (Только позже мне стало известно, что Игорь, после того, как я ушел на ТОФ, начал пьянствовать. Постепенно спился, и был списан с корабля на базу. А почему спился, где он и что с ним сейчас, узнать так и не удалось).
Чем дальше, тем больше думал о том, как объяснить то, что происходит не только с моими докладами и бумагами, но и с Актом комиссии Язова на СФ, с группой Зазнобина и с многими подобными? Что за силы стоят и действуют даже над Министром обороны? Да что там, даже над Генеральным секретарем ЦК! И постепенно начал понимать. Это действует вся наша государственная "социалистическая" СИСТЕМА в целом.
Основанная на преждевременных, а значит ошибочных, посылках, (общественная собственность, государственное планирование всего и вся, всеобщая сознательность трудящихся), система оказалась неспособной работать без насилия и принуждения, как было при Сталине. И постепенно, на первых порах незаметно, стала деградировать, а вместе с ней стали нарастать недостатки в экономике и социальной сфере государства. Сокрытие этих недостатков в государстве и обществе стало неотъемлемой частью её функционирования. Показуха, очковтирательство процветали в промышленности, в сельском хозяйстве, в науке, в СМИ, в руководстве, в так называемом, партийно-хозяйственном аппарате, и, не могли не сказаться в армии и на флоте.
Самым скверным во всём этом было то, что за годы Советской власти в руководстве всех уровней, в так называемой, партийно-хозяйственной номенклатуре, оказались в основном люди, умеющие делать именно это, (очковтирательство, лесть, сокрытие недостатков и т.п.). Может быть, многое можно было бы объяснить словами французского экономиста Мишеля Шевалье, который еще в 1848 году писал, что социализм привел бы: «…к угнетению лучших натур посредственностями; активных, умных и добросовестных людей - эгоистами, дураками и лодырями». Действительно, в те времена среди умных и талантливых людей были такие, которые, зная особенности системы и не желая подчиняться её законам, просто отказывались от руководящих постов и должностей. Как писал тогда поэт Евгений Евтушенко: «Дай Бог, не вляпаться во власть…».
(Справедливости ради, надо сказать, что следующей за ней строкой шла: "И не геройствовать подложно". Здесь, по-моему, смысл в том, что тогда можно было "геройствовать" действительно "подложно". Таких тоже было немало - они геройски вскрывали... мелкие недостатки. Такие, за которые там, наверху, их ругать не будут, а, может, и похвалят).
Но, всё-таки, в Системе умные люди были. Такие, что умели одновременно и использовать «особенности» системы в своих личных целях, и хорошо делать дело. Их было достаточно много, они понимали и Систему и друг друга, потому-то всё и держалось как-то, и даже какое-то время продолжало развиваться.
(Много лет спустя, эту мысль подтвердил В. Андропов когда очень недолго был Генеральным секретарем ЦК КПСС. Известный политолог Ципко как-то рассказал на ТВ о том, как он и некоторые приближенные к Андропову люди предлагали ему программу преобразований примерно такого типа, как потом «перестройка» при Горбачеве. Так вот, по словам Ципко, Андропов тогда им сказал, что сложившуюся Систему нельзя трогать, иначе всё развалится. Что и случилось позже в результате «перестройки» фактически).
Одно из непременных условий существования Системы является полная закрытость происходящих там процессов. В те времена в СССР была в ходу присказка: «Меньше знаешь, крепче спишь!». Любая правда о том, что есть на самом деле, означает для неё признание её несостоятельности. А для каждого из руководящей верхушки лично это означает не только лишение всех благ и привилегий, но и крушение личного авторитета, потеря личной значимости для окружающих, что, как известно, для некоторых важнее материального.
И пока они в силе, они уничтожат любого, кто посмеет на недостатки Системы не только обратить внимание, т.е. сказать правду о положении дел, но даже сказать о ней плохое слово. Независимо от того, кто он, вплоть до Генсека ЦК КПСС, включительно. Потому реакция Системы на такие попытки и не могла быть другой.
Может быть, тогда я еще не всё видел так отчетливо, но уже кое-что начал понимать. Пользуясь возможностями гласности, начал выходить в печать, заявлять то, о чем раньше сказать открыто не мог. Иногда получал от читателей благодарственные письма. Но не всем моим коллегам это нравилось. Многие отличные специалисты-профессионалы, отдающие все силы и здоровье на службе Отечеству, с негодованием пытались меня остановить, опровергнуть, считая, что нельзя «публично трясти грязным бельем», нельзя ронять честь флота.
Им даже в голову не приходило, что, по-ихнему выходит, лучше терять людей, корабли, но только не «ронять честь». Что, прежде, чем говорить о чести мундира, надо иметь его чистым. Я ведь не бросился с началом "Перестройки" обличать всё и вся на митингах и в печати. Задолго до того прошел все инстанции до Генерального секретаря ЦК КПСС, как Верховного Главнокомандующего ВС СССР. И только не добившись никаких сдвигов к лучшему, обратился к общественности. Мог, конечно, плюнуть на всё, но не счел возможным. Многим флотским, особенно из «продвинувшихся» по службе или планирующих продвинуться, эта мысль была, а кое-кому и до сих пор остается недоступной, непосильной для понимания. Как говорил славный Корнилов: «Горько признаться, а оно так!».
7 апреля 1989 года снова весь Советский Союз и весь мир потрясла весть о новой трагедии в Военно-морском флоте: в Норвежском море потерпела катастрофу и затонула наша новейшая атомная подводная лодка К-278, «Комсомолец». Погибли 42 подводника…
Впервые в нашей стране во всех СМИ не только прошло сообщение о факте катастрофы, но и открыто стали обсуждаться недостатки в ВМФ, приводящие к таким тяжелым авариям и катастрофам. Июнь, июль - активные выступления в печати флотских и гражданских специалистов, экспертов с анализом причин гибели «К-278». Разумеется, не остался в стороне и я.
Тщательно изучив все сообщения, мнения специалистов, рассказы оставшихся в живых очевидцев, (а чуть позже, когда представилась возможность, и фактические документы в Генеральной прокуратуре), я пришел к тому же выводу, что и многие эксперты. А именно, что роковую роль в гибели корабля и людей сыграли не только недостатки в технике, (они были), но и недостатки в подготовке экипажа в борьбе за живучесть корабля.
Не буду подробно разбирать всё, что и как произошло, ограничусь главным. На корабле в то время был второй экипаж. Имевший, как уже было сказано раньше, очень мало возможностей для боевой и специальной подготовки на берегу. Перед походом он был направлен на месячную переподготовку в один из УЦ под Ленинградом. Так вот там, судя по выпускной ведомости, экипаж и Главный командный пункт по борьбе за живучесть корабля получили оценку «неудовлетворительно». Устранить недостатки в УЦ, времени не хватило, а на базе, с возвращением в дивизию, ни возможности, да и времени, практически, не было. Надо было в заданный срок выполнять План по выходу подводной лодки на Боевую службу.
Кроме того, уже в походе, роковым образом сказалась недостаточная дисциплина при несении вахты в отсеках личным составом экипажа. Я говорил выше, что одним из решающих условий успеха борьбы за живучесть корабля, а подводной лодки особенно, в случае возникновения аварийной ситуации в отсеке является бдительность при несении вахты. Что позволяет своевременно обнаружить течь или пожар, и задавить их в самом зародыше, иначе потом справиться с аварией, повторяю, особенно на подводной лодке, очень трудно, если вообще возможно.
Здесь пожар в седьмом отсеке был обнаружен лишь по приборам на пульте в Центральном посту вахтенным механиком. Доклад из отсека о пожаре не поступал, что означает только одно - вахтенного в момент возникновения пожара в отсеке не было. Скорее всего, он самовольно ушел в соседний шестой поболтать с приятелем, вахтенным шестого. После объявления аварийной тревоги, и запроса в седьмой об обстановке, вахтенный механик услышал по громкоговорящей связи между отсеками (она была включена на отсек)характерный, знакомый всем подводникам звук захлопнувшейся переборки между шестым и седьмым. Нетрудно было понять, что вахтенный рванулся в свой 7 отсек, задраил за собой переборку, но сделать что-то или хотя бы доложить в ЦП уже не смог, видимо, погиб, практически, мгновенно. Потому, что к этому моменту пламя в седьмом уже бушевало в полную силу.
Дальше пошло наслоение ошибок со стороны ГКП. Пожар принятыми мерами потушить сразу не удалось. От большой температуры выгорели сальники забортных кабелей, поступающей через них водой были затоплены кормовые отсеки, корабль потерял продольную остойчивость, (что не оценили должным образом на ГКП, не убрали с корабля весь личный состав), и затонул. Большая часть экипажа была спасена нашими подошедшими на помощь силами. Но спасли не всех, к сожалению, многие погибли.
Повторяю, разбирать подробно действия экипажа здесь не буду. Скажу только, что моряки, опять-таки, как и на «К-219», в ходе борьбы за живучесть подводной лодки действовали героически, самоотверженно, но, к сожалению, справиться с аварией, не смогли. Не хватило знаний и опыта. Более того, когда стало понятно, что корабль не спасти, они не сумели использовать по назначению даже корабельные средства спасения людей, не были тому научены. И в основном потому многие из них, почти половина экипажа, включая командира корабля, погибли.
Подчеркну еще раз: в этом не их вина, а их беда. Для командования главное - план. Подводная лодка должна выйти на БС по плану. А фактическое состояние материальной части, качество подготовки экипажа - это тоже, конечно, важно, но вопрос уже второй. На следствии вышестоящие начальники подчеркивали то, что экипаж перед Боевой службой побывал в УЦ, что было в их пользу. Но о результатах обучения тщательно умалчивали. «Защищая честь флота», упорно твердили, что экипаж был подготовлен на «отлично». Значит, надо было свалить причину аварии на недостатки техники, тем самым окончательно снять с себя вину и какую-либо ответственность за гибель уникального в своем роде корабля и людей.
И Комиссия по расследованию причин катастрофы, как обычно, работала по установившейся схеме - военные пытались свалить вину на промышленность и наоборот. Попытки общественности и отдельных флотских специалистов, включая вашего покорного слугу, заставить командование, прокуратуру и следствие взглянуть на дело о гибели корабля по-другому, вникнуть в суть проблемы, ни к чему не привели. Как обычно, всё закончилось поиском «стрелочников» для наказания в назидание остальным. Но на этот раз, по-моему, и их не нашли. Дело так и заглохло.
18 мая того же 1989 года один из моих коллег сказал, что, якобы, среди моряков по рукам ходит мой «Доклад» в инстанции, в котором давно изложено то, что рано или поздно, должно было случиться, и случилось фактически с «К-219» и с К-278 «Комсомольцем». Понятно, что «ходил по рукам» не сам доклад, а слухи о нем. Так или иначе, но скоро мне стало известно, что моряки экипажей, проходящих обучение и межпоходовую подготовку в нашем УЦ, действительно хотят выдвинуть меня кандидатом в народные депутаты РСФСР на предстоящих вскоре выборах.
Так или иначе, но сдвиги в сознании значительной части общества были. Но не в руководстве страной, которой, как уже было сказано, правили старые кадры и по-старинке.
Что уж говорить об армии. У нас уж точно всё оставалось по-прежнему, но с весьма существенной разницей. Медленно, но неуклонно падали обеспечение, снабжение, уровень боевой подготовки, и, конечно, дисциплины. Расцвела пышным цветом «дедовщина», от неё гибли и калечились сотни и тысячи молодых солдат и матросов. Тем не менее, привыкшие к показухе и очковтирательству генералы уверенно заявляли: «А что мы плохо делаем своё дело? Что нам менять, что перестраивать?» . И, повторяю, так привыкли к показухе, что сами верили тому, что говорят. Только позже известный генерал-полковник И.Родионов в интервью газете «Завтра» сознается:
«Нас заставляли принимать корабли, которые не плавают, самолеты, которые не летают, оружие, которое не стреляет. При помощи такой политики мы сами себя разоружили, а страну ввергли в нищету колоссальными расходами». И в этом его поддержал сам Язов! Правда, будучи уже в отставке. Но, как я уже сказал, это было позже.
А пока всё оставалось по-прежнему. Только благодаря гласности, на страницы печати пробивались сведения о том, что в армии ежегодно погибают около 6 тысяч военнослужащих, (три дивизии! В мирное время!), разбиваются около 200 летательных аппаратов, (два полка!), во-всю процветает «дедовщина». А аварии, катастрофы подводных лодок? И - «ничего не надо менять»?!
...Перешли к голосованию. А когда проголосовали, я с трудом поверил собственным глазам: за меня проголосовали абсолютное большинство моряков и почти все гражданские служащие нашей части! Признаться, я такого не ожидал. Могу только предположить, почему так получилось. В своем выступлении я изложил свою точку зрения на роль парламента в стране и работу лично каждого депутата. Напомнил, что раньше в России были ходоки от народа к царю с челобитными об их нуждах, а сейчас такими должны быть депутаты от округов. Возможно, такой подход понравился.
На Якубовского жалко было смотреть. Пришлось ему снова подавать документы в городскую избирательную комиссию. Там меня зарегистрировали окончательно. Предстояла предвыборная кампания.
О ней чуть позже. А пока о том, что происходило дальше у нас в УЦ. 4 января наступившего 1990 года мне, по-секрету, сказали, что у начальника УЦ Золотарева состоялся разговор по телефону с Москвой. Ему был учинен разнос - как могли допустить выдвижение Храптовича кандидатом в депутаты?! Прозрачно намекнули, что теперь должны быть приняты все меры, чтобы не допустить его избрания. В конце разговора был задан вопрос: "А почему он до сих пор не уволен в запас?" На что Золотарев с готовностью отвечал, что документы на увольнение им поданы уже давно. Тут он оказался на высоте, и начальство немного смягчило свой гнев. (Кто был на другом конце провода, выяснить не удалось).
И буквально сразу же всему Центру стало известно, что меня увольняют в запас. В феврале был подписан приказ Министра обороны, мне передали от него Почетную грамоту за безупречную службу в Вооруженных силах. Я прослужил на флоте к моменту увольнения в запас 34 года, из них 25 непосредственно на подводных лодках. В том числе около 11 лет командиром корабля. После чего уже больше пяти лет преподавателем в УЦ. И где бы ни пришлось, служил вроде бы неплохо. В том числе и в Учебном центре. Во всяком случае претензий ко мне не было. Потому, мне кажется, просто нельзя не сказать о том, как произвело моё увольнение в запас ближайшее нынешнее начальство.
Только что вместо Золотарева, (он был уволен в запас по болезни), был назначен новый начальник УЦ контр-адмирал Ямков. Он проявил интерес к моим трудам и даже нашел возможным пригласить меня в свой кабинет и со мной лично побеседовать. Мне показалось, (впрочем, может, только показалось), что к моим попыткам что-то изменить на флоте к лучшему он отнесся с пониманием. И вот ему из ГШ ВМФ приказали рассчитать и выдворить меня из УЦ, трудно поверить… опять в течении трех суток! Как говорится, «дежа вью», история повторяется! Только теперь уже по-другому, действительно как фарс. Казалось бы, Ямков уже контр-адмирал, прогибаться ему перед начальством нечего. Ну и поступил бы примерно так же, как Балтин на Камчатке.
(Напомню слова к/а Балтина: "Никуда не торопись, сдавай дела столько времени, сколько тебе понадобится. Потом мы проводим тебя по-человечески. Иначе никуда не отпустим").Но нет, куда там, Ямков вызвал меня и приказал немедленно прекратить все занятия, сдать секретную литературу и учебные пособия, рассчитаться и убыть из части.
Вот так, в полном расцвете сил и способностей, в 50 лет, когда мог еще многое сделать для флота на своем новом месте в Учебном центре в сфере обучения, прежде всего, молодых командиров экипажей подводных лодок, волей начальства я был выброшен на «гражданку». А о том, что мог, мне кажется, лучше всего говорят слова сказанные еще одним из командиров экипажей капитаном 2 ранга Филатовым не так давно, на подведении итогов обучения перед всеми офицерами Учебного центра. Он сказал тогда так:
- Всем спасибо за науку. Но особенно хочу поблагодарить капитана 1 ранга Храптовича Альберта Ивановича. Признаюсь, мы шли к нему на занятия с дрожью в коленках. Спрашивал он с нас строго. Но зато же и многому научил.
Я нашел возможность проститься с Учебным центром, с сослуживцами. Но, думаю, рассказывать о том не стоит, это уже не так важно. Главное - служба Родине в Вооруженных силах осталась позади.
Партийно-хозяйственная система, остававшаяся в полной силе, естественно, выставила кандидата из своей среды. Им стал зам. директора ФЭИ И. Силаев. К его услугам было всё: транспорт, связь, все городские газеты, радио, ТВ. Куча пропагандистов, советников, политологов, средства без ограничений на печатную продукцию. Мне, и таким как я кандидатам на встречи с трудовыми коллективами приходилось ездить на своих стареньких «Жигулях» одному или с кем-нибудь из двух моих помощников. Такие, как Силаев, ездили на больших служебных машинах, со свитой. Так что если считается, будто все кандидаты были в равных условиях, то некоторые из нас были явно равнее других. Не буду всего рассказывать, возьму только пару примеров.
Вот один из них. Выступаем в Балабаново. Зал битком набит народом - как же, интересно! Это же первые фактически дебаты кандидатов. И там, уже тогда, выступавшие от имени избирателей представители, сказали прямо: «Кто проведет нам водопровод, за того и проголосуем!». Ну и кто из кандидатов смог на следующий день пригнать грузовики с техникой, рабочими и материалами? Думаю, понятно.
Или вот еще пример, может и не такой яркий. На встречу с рабочими трикотажной фабрики в Боровске никто из боле «равных» кандидатов в депутаты не поехал - видимо там, среди рабочего класса, им нечего было ловить. Поехали мы, те, кто попроще. Кто на «Жигулях», кто на автобусе. На фабрике чудовищно грязный, до нельзя захламленный двор не удивил - так они выглядели в то время почти везде. А вот то, что увидели в цеху, просто повергло нас в шок. Перед нами наяву встала картинка из учебника истории, где говорится о средневековых мануфактурах. Те же громадные чаны с клубами пара над ними, полуголые мужики, что-то там мешающие палками. Какие-то допотопные станки с длинными приводными ремнями, только вместо паровых машин электромоторы. Всё это в какой-то сырой, душной полутьме.
В следующем цеху за ободранными столами что-то кроили женщины. Здесь было посветлее, пока мы осматривались, прозвенел звонок на обеденный перерыв. Женщины на этих же столах, заваленных какими-то выкройками, разложили нехитрую снедь, начали обедать. Начальство распорядилось пригласить сюда людей из других цехов, (пришло десятка два человек), и нам предложили перед ними выступать со своими предвыборными программами!
Когда мне предоставили слово, я просто не знал, что сказать. А они улыбались, шутили, подбадривали. Пришлось говорить. Вкратце моя речь свелась к тому, что работать в таких условиях, как у них на фабрике, с допотопным оборудованием, без должных мер безопасности, когда нет даже столовой, это просто безобразие. Что мы ничем не хуже людей в развитых странах, и пора нам тоже взяться за ум, подумать, что и как можно и нужно сделать. Ну и несколько слов о том, что я бы предложил, будучи депутатом, сам. В том числе сказал, что нам надо добиваться не только модернизации промышленности, нормальных условий труда, но и достойной его оплаты. И что для того необходимо создание хотя бы еще одной, например, социал-демократической партии в стране. Что конкуренция между ней и КПСС могла бы оздоровить обстановку, особенно в руководстве. А потом и в промышленности, в том числе конкретно на этой фабрике.
Примерно так я выступал перед многими коллективами, в том числе и на собраниях в институтах, на производствах и даже на площадях. Мне кажется, многие меня понимали. В чем чуть позже пришлось убедиться.На выборах, как и ожидалось, победил представитель партноменклатуры И.Силаев. Но и за меня было подано немало голосов.
Вскоре после выборов пошли звонки по телефону. В стране готовился ХХVIII-й Съезд КПСС, начинались выборы делегатов от партийных организаций. Так вот, первичные парторганизации нескольких обнинских предприятий предложили мне, (!), быть их кандидатом на общегородской партконференции. Именно там должны были выбрать одного делегата на Съезд от Обнинска. Просто невероятно - в каждой парторганизации своих достойных людей много, руководители институтов, профессора, доктора наук, и вдруг предложение мне! (А я ведь всё еще состоял на учете в парторганизации Учебного центра). Единственное, чем я мог объяснить происходящее, это только опьяняющим чувством новизны, что теперь люди сами могут выдвигать кандидатов, свободно излагать своё мнение, что-то решать.
Вскоре после этого, мне предложили должность заместителя председателя Горисполкома по науке и промышленности. От этого почетного предложения я отказался сразу - в такой сфере я не специалист. В городе есть много профессионально подготовленных, толковых людей в этой области. Сложностей там и так много, и, пока я буду «врастать» в обстановку, их станет еще больше. А проблем не только в городе, но и в стране действительно с каждым днем становилось всё больше, и они становились всё более сложными.
Принесли с почты заказной пакет с надписью «Правительственное». Открываю, оказывается, меня персонально приглашают принять участие в «Круглом столе» по обсуждению причин гибели «Комсомольца». «Круглый стол» организован по инициативе депутатов Верховного Совета СССР! Просто невероятные события происходят. То, с чем я бился столько лет, наконец, кажется, становится возможным! Понятно, что там речь пойдет не только о «Комсомольце». Немедленно, не просто поехал, а как на крыльях, полетел в Москву.
Разговор о наболевшем, в первую очередь, естественно, о причинах гибели «Комсомольца», шел уже второй день, желающих выступить становилось всё больше. А выступить надо. Пишу записку в президиум, народному депутату Верховного Совета СССР от Северодвинска А. Емельяненко, (именно он и был основным инициатором проведения «Круглого стола»), в ней несколько слов: «Говорят, что советскую подводную лодку трудно утопить, даже если очень захочешь. Так почему же они тонут? Прошу слова» и подпись.
Столь интригующая записка не осталась без внимания, слово мне дали. Кратко ответив на вопрос, что значит "советскую подводную лодку трудно утопить, даже если захочешь",( у наших запас плавучести конструктивно обеспечен намного больше, чем у зарубежных), как мог, так же коротко проанализировал причины гибели не только «Комсомольца», но и других подводных лодок, сообщил об опыте американцев, сравнил с тем, что у нас. Слушали меня, как мне показалось, внимательно. Очень хорошо приняли то, что в конце выступления я поклонился матерям погибших моряков, и попросил у них прощения. Сказал, что хотя сам не потерял ни единого человека, но не смог сделать всё для того, чтобы и другие на подводники в мирное время никого не теряли.
После меня выступил один из офицеров ГШ ВМФ Анатолий Горбачев,. То, что он сказал обо мне с трибуны, меня просто ошеломило. А сказал он вот что: - Еще в 1983 году к нам в Управление Боевой подготовки в ГШ ВМФ принесли на изучение и отзыв доклад А.Храптовича «О недостатках в подготовке ракетных подводных крейсеров стратегического назначения и предложения по их устранению». Там был подробный анализ положения дел, в том числе причин аварий и катастроф подводных лодок с гибелью личного состава. Мы долго читали его всем отделом и пришли к выводу, что Храптович абсолютно прав, его надо поддержать. Наш начальник пошел докладывать наше мнение Главкому. Вскоре вернулся оттуда побледневшим и сказал, что отныне даже фамилию Храптовича произносить в ГШ запрещено. Что он враг не только флота, но чуть ли не всего народа. «Так вот я, - сказал в заключение Анатолий, - горжусь тем, что служил в одно время с этим честным и мужественным человеком и поддерживал его».
Вот тогда-то нам и удалось поработать в том числе и в Главной военной прокуратуре. Там нами были подняты дела о крупных авариях, катастрофах. Причем не только в ВМФ, но, конечно, прежде всего там. Именно тогда мне удалось ознакомиться с многими документами по «К-219» и «К-278» в подлиннике. Причины катастроф можно было изучить более глубоко. Оставалось главное - проверить какие по ним сделаны выводы, и какие меры приняты. Причем, проверить не по бумагам, а в реальной действительности в армии и на флоте. После чего можно будет приступать к выработке предложений руководству. Но для того, повторяю, нам нужны были соответствующие полномочия.
В ходе работы Комиссии Калмыкова с участием группы "Широкий взгляд" вскрылось, сколько преступлений совершено в Вооруженных силах, в том числе не раскрытых до конца, или не расследованных. Сколько загублено людей, техники, оружия, сколько военнослужащих и членов их семей пострадало от бездушия или злоупотреблений начальников, от «дедовщины», сколько семей военнослужащих не имеют жилья, живут в бараках и на съемных квартирах. Когда всё это вскрылось, стало понятно, что для принятия необходимых мер усилий временной комиссии здесь явно недостаточно.
Нужен постоянно действующий государственный орган с соответствующими полномочиями. И наша группа предложила Калмыкову представить Президенту страны, Верховному Главнокомандующему ВС СССР обоснование необходимости создания специального Комитета для постоянного контроля за соблюдением прав военнослужащих, членов их семей и их социальной защиты. Такой Комитет был бы весьма эффективным воплощением в жизнь идей "Круглого стола" и группы "Широкий взгляд".
Вскоре нам стало известно, что Горбачев поручил своему аппарату разработать Положение о Комитете по делам военнослужащих при Президенте СССР.
Чернавин, как мог, защищал «от нападок» армию и флот. А как? Да всё так же - враньём, очковтирательством. Например, спрашивают его журналисты:- Как вы оцениваете боеспособность атомного крейсера «Киров»? Он отвечает:- Это гордость нашего флота!
Говорит, прекрасно зная, (журналисты ведь не спроста задали ему такой вопрос, хотя бы немного о том подумал), что «Киров» был принят в состав ВМФ недостроенным. Что председатель Госкомиссии, которая его принимала, адмирал Бондаренко, к изумлению многих, получил звание Героя соцтруда. И получил он его по представлению промышленности. (Конечно же все понимали, за какие заслуги он, военный, был к нему представлен. А у него хватило совести такое награждение принять).
Потом, уже на флоте, крейсер так и не довели «до ума», как обещали. Он сгнил без специально, оборудованного места для стоянки, без должного обеспечения, выбив, стоя на якоре, весь свой моторесурс. «Гордость нашего флота»! Каков же тогда весь наш флот, если это его гордость? И каков у него Главком, если того не знает? Знает, не может, не имеет права не знать. Но продолжает по въевшейся многолетней привычке втирать очки, врать. Только врать-то можно вышестоящему руководству. А тем, кто ниже и знает истинное положение дел, врать бесполезно. К сожалению, перестроить своё сознание удавалось далеко не всем.
..Если кто-то подумал, что этой работой занимались депутаты, то он глубоко ошибся. После того, как их включили в состав Комиссии, они тут же о том забыли. (То-есть, как часто бывает по пословице: "Замах рублёвый, а удар х..."). У них, кроме законотворчества, нашлись какие-то свои депутатские дела. Всей черновой работой по делам и социальной защите военнослужащих и их семей занимались мы, шесть сотрудников «аппарата». От истерик приходящих на прием убитых горем родителей погибших или искалеченных военнослужащих, жалоб отцов бездомных семейств, обращений сбежавших из армии от издевательств солдат и т.д. к концу дня у нас просто тряслись руки. В одной из комнат стояли столы, заваленные письмами, а они всё шли и шли. И на каждое письмо надо было не просто ответить, а разобраться в вопросах, поставленных в нем. Мы не только, не разгибаясь, задерживаясь на службе, старались в их содержание и чем-то помочь, но и часто прихватывали письма с собой на выходные, чтобы и там с ними поработать, что-то обобщить, систематизировать перед выходом в вышестоящие инстанции. Но осилить такой объем работы мы просто не могли физически.
Постепенно становилось ясно, что так, борясь с последствиями, а не с причинами бед, справиться с ними невозможно. Нужен был не только специальный гражданский Комитет, но, прежде всего, соответствующие Законы. Обо всём этом мы говорили Алексееву, с тем, чтобы он ставил такие вопросы в Верховном Совете. К сожалению, он почему-то ставить их там не спешил. Просто требовал от нас не оставлять без внимания ни одного письма, ни одного посетителя.
Ко всему прочему надо сказать и о том, что на работу мне приходилось ездить в Москву из Обнинска. Вставал в пять утра, завтракал, бежал на автобус, чтобы ехать на вокзал, (в автобус еще надо было как-то втиснуться), там садился в электричку,(опять в давке), в ней полтора-два часа досыпал, потом на метро. (Кстати, имел право вызвать машину из депутатского гаража, чтобы с вокзала доехать до места работы, или в любое ведомство в пределах Москвы. Но никогда им не пользовался. Ездил только общественным транспортом). И таким же образом обратно с работы домой. А что такое наши автобусы, электрички? Битком набитые людьми, шум, вонь. Зимой пронизывающий холод, летом удушающая жара, духота. Домой возвращался около 22 часов, ужинал, принимал душ и спать. Сознавал, конечно, что надолго так меня не хватит. Держался только на сознании важности той работы, за которую взялся. Надеялся, что нам удастся сдвинуть дело с мертвой точки, что будут созданы и законы, и Комитет. Вот тогда смогу с чистой совестью уйти. О том, что как сотрудник Комиссии ВС РСФСР могу претендовать на жилье в Москве, ни разу даже не подумал.
Там было всё, начиная от отбора, подготовки и комплектования экипажей, условий для их Боевой подготовки, от проблем содержания самих кораблей на наших береговых базах, до недостатков в их шумности, оружии, акустике и так далее, вплоть до тактических приемов и обеспечения действий ракетоносцев на Боевом патрулировании. Конечно же, с предложениями, что и как надо сделать для устранения недостатков. В заключении было сказано, что, если мы немедленно не примем меры, то не только можем потерпеть поражение в бою, (мы, ракетоносцы, можем не выполнить боевой приказ), но и будем продолжать в мирное время терять корабли и людей.
Где-то через две недели закончил, сдал «Доклад» в секретную часть.
1989
...Объясняя Язову, почему наши подводные лодки в последнее время часто терпят аварии, катастрофы, гибнут люди и корабли, я сослался на то, что мы понастроили атомных подводных лодок в три раза больше, чем куда более богатые, чем мы, американцы. Причем целые серии построили, далеко не лучшего качества, чем у вероятного противника. Так, что ни укомплектовать их специально отобранными людьми, ни обеспечить всем необходимым, ни обучить не можем. А вот они не зря ограничили число своих подводных лодок. Они прекрасно понимают, что один хорошо спроектированный и качественно построенный корабль со специально подобранным, хорошо подготовленным экипажем, обеспеченным всем необходимым, куда сильнее трех, недоделанных, шумных кораблей, с недоученными, пусть даже самыми лучшими в мире моряками.
Деньги, в том числе съэкономленные таким образом, они вкладывают не только в развитие военной науки, военных технологий, но и в создание учебной базы с новейшими современными тренажерами, (в качестве примера подробно рассказал о созданном американцами комплексе «Трайдент»), а также в создание условий для жизни и службы подводников, их семей.- Вот потому, - добавил я в заключение, - они в отличие от нас своих подводных лодок и людей в последнее время не теряют. Вот если бы и мы перестали гнать большими сериями подводные лодки, которые уже ставить некуда, не то, что обеспечивать всем необходимым, да вывели бы из состава флота давно устаревшие, годами стоящие в ремонте, сняли с них экипажи, то сберегли бы громадные средства и могли бы….
Чернавин не выдержал, перебил:- А зачем нам такая «экономия»? У нас и так достаточно средств! А если не хватит, мы попросим еще, и нам дадут столько, сколько нужно, Ведь дадите? - повернулся он к министру. (Это тот самый Чернавин, который не так давно в "беседе" со мной ссылался на их катастрофическую нехватку!). К моему удивлению, Язов не сразу, чуть замешкавшись, но кивнул утвердительно.
Дальше разговор шел примерно так же, как в самом начале. Но, похоже, Язов уже не радовался. Например, когда, возражая Чернавину и Шабанову, я, всё-таки, продолжил тему о больших сериях несовершенных подводных лодок, и о многих, стоящих в ремонте, Язов мрачно сказал:- А что, прикажешь мне останавливать заводы? А куда я рабочих, инженеров дену? У них у всех семьи…
Что тут скажешь? Откровенно говоря, я как-то об этой стороне вопроса не подумал. И потому не нашел что ответить. (Только много позже до меня дошел весь глубинный смысл сказанного Язовым. Но о том будет дальше).
Под конец Язов еще спросил:- А откуда у тебя такие данные по американскому флоту? - Из сводок Вашего же Главного Разведуправления. - И ты веришь этим бездельникам?
Н-да-а, такого я, признаться, не ожидал. Наконец, все встали, двинулись к выходу. И тут я не удержался, обратился к Язову еще с одним вопросом. Сказал ему, что лет десять назад в экипаже «К-323» на СФ у меня служил его сын Игорь. Служил хорошо, потому сейчас он уже должен быть как минимум старшим помощником командира, или даже командиром корабля. Так вот, неужели он не рассказывает отцу о положении дел на флоте?
Язов вмиг поскучнел, пробормотал что-то о княжне, которая думала, что беременна, но ошиблась, и на мой вопрос отвечать не стал. Чернавин и Шабанов смотрели на меня укоризненно и осуждающе кивали головами, вот, мол, чушь сморозил. (Только позже мне стало известно, что Игорь, после того, как я ушел на ТОФ, начал пьянствовать. Постепенно спился, и был списан с корабля на базу. А почему спился, где он и что с ним сейчас, узнать так и не удалось).
Чем дальше, тем больше думал о том, как объяснить то, что происходит не только с моими докладами и бумагами, но и с Актом комиссии Язова на СФ, с группой Зазнобина и с многими подобными? Что за силы стоят и действуют даже над Министром обороны? Да что там, даже над Генеральным секретарем ЦК! И постепенно начал понимать. Это действует вся наша государственная "социалистическая" СИСТЕМА в целом.
Основанная на преждевременных, а значит ошибочных, посылках, (общественная собственность, государственное планирование всего и вся, всеобщая сознательность трудящихся), система оказалась неспособной работать без насилия и принуждения, как было при Сталине. И постепенно, на первых порах незаметно, стала деградировать, а вместе с ней стали нарастать недостатки в экономике и социальной сфере государства. Сокрытие этих недостатков в государстве и обществе стало неотъемлемой частью её функционирования. Показуха, очковтирательство процветали в промышленности, в сельском хозяйстве, в науке, в СМИ, в руководстве, в так называемом, партийно-хозяйственном аппарате, и, не могли не сказаться в армии и на флоте.
Самым скверным во всём этом было то, что за годы Советской власти в руководстве всех уровней, в так называемой, партийно-хозяйственной номенклатуре, оказались в основном люди, умеющие делать именно это, (очковтирательство, лесть, сокрытие недостатков и т.п.). Может быть, многое можно было бы объяснить словами французского экономиста Мишеля Шевалье, который еще в 1848 году писал, что социализм привел бы: «…к угнетению лучших натур посредственностями; активных, умных и добросовестных людей - эгоистами, дураками и лодырями». Действительно, в те времена среди умных и талантливых людей были такие, которые, зная особенности системы и не желая подчиняться её законам, просто отказывались от руководящих постов и должностей. Как писал тогда поэт Евгений Евтушенко: «Дай Бог, не вляпаться во власть…».
(Справедливости ради, надо сказать, что следующей за ней строкой шла: "И не геройствовать подложно". Здесь, по-моему, смысл в том, что тогда можно было "геройствовать" действительно "подложно". Таких тоже было немало - они геройски вскрывали... мелкие недостатки. Такие, за которые там, наверху, их ругать не будут, а, может, и похвалят).
Но, всё-таки, в Системе умные люди были. Такие, что умели одновременно и использовать «особенности» системы в своих личных целях, и хорошо делать дело. Их было достаточно много, они понимали и Систему и друг друга, потому-то всё и держалось как-то, и даже какое-то время продолжало развиваться.
(Много лет спустя, эту мысль подтвердил В. Андропов когда очень недолго был Генеральным секретарем ЦК КПСС. Известный политолог Ципко как-то рассказал на ТВ о том, как он и некоторые приближенные к Андропову люди предлагали ему программу преобразований примерно такого типа, как потом «перестройка» при Горбачеве. Так вот, по словам Ципко, Андропов тогда им сказал, что сложившуюся Систему нельзя трогать, иначе всё развалится. Что и случилось позже в результате «перестройки» фактически).
Одно из непременных условий существования Системы является полная закрытость происходящих там процессов. В те времена в СССР была в ходу присказка: «Меньше знаешь, крепче спишь!». Любая правда о том, что есть на самом деле, означает для неё признание её несостоятельности. А для каждого из руководящей верхушки лично это означает не только лишение всех благ и привилегий, но и крушение личного авторитета, потеря личной значимости для окружающих, что, как известно, для некоторых важнее материального.
И пока они в силе, они уничтожат любого, кто посмеет на недостатки Системы не только обратить внимание, т.е. сказать правду о положении дел, но даже сказать о ней плохое слово. Независимо от того, кто он, вплоть до Генсека ЦК КПСС, включительно. Потому реакция Системы на такие попытки и не могла быть другой.
Может быть, тогда я еще не всё видел так отчетливо, но уже кое-что начал понимать. Пользуясь возможностями гласности, начал выходить в печать, заявлять то, о чем раньше сказать открыто не мог. Иногда получал от читателей благодарственные письма. Но не всем моим коллегам это нравилось. Многие отличные специалисты-профессионалы, отдающие все силы и здоровье на службе Отечеству, с негодованием пытались меня остановить, опровергнуть, считая, что нельзя «публично трясти грязным бельем», нельзя ронять честь флота.
Им даже в голову не приходило, что, по-ихнему выходит, лучше терять людей, корабли, но только не «ронять честь». Что, прежде, чем говорить о чести мундира, надо иметь его чистым. Я ведь не бросился с началом "Перестройки" обличать всё и вся на митингах и в печати. Задолго до того прошел все инстанции до Генерального секретаря ЦК КПСС, как Верховного Главнокомандующего ВС СССР. И только не добившись никаких сдвигов к лучшему, обратился к общественности. Мог, конечно, плюнуть на всё, но не счел возможным. Многим флотским, особенно из «продвинувшихся» по службе или планирующих продвинуться, эта мысль была, а кое-кому и до сих пор остается недоступной, непосильной для понимания. Как говорил славный Корнилов: «Горько признаться, а оно так!».
7 апреля 1989 года снова весь Советский Союз и весь мир потрясла весть о новой трагедии в Военно-морском флоте: в Норвежском море потерпела катастрофу и затонула наша новейшая атомная подводная лодка К-278, «Комсомолец». Погибли 42 подводника…
Впервые в нашей стране во всех СМИ не только прошло сообщение о факте катастрофы, но и открыто стали обсуждаться недостатки в ВМФ, приводящие к таким тяжелым авариям и катастрофам. Июнь, июль - активные выступления в печати флотских и гражданских специалистов, экспертов с анализом причин гибели «К-278». Разумеется, не остался в стороне и я.
Тщательно изучив все сообщения, мнения специалистов, рассказы оставшихся в живых очевидцев, (а чуть позже, когда представилась возможность, и фактические документы в Генеральной прокуратуре), я пришел к тому же выводу, что и многие эксперты. А именно, что роковую роль в гибели корабля и людей сыграли не только недостатки в технике, (они были), но и недостатки в подготовке экипажа в борьбе за живучесть корабля.
Не буду подробно разбирать всё, что и как произошло, ограничусь главным. На корабле в то время был второй экипаж. Имевший, как уже было сказано раньше, очень мало возможностей для боевой и специальной подготовки на берегу. Перед походом он был направлен на месячную переподготовку в один из УЦ под Ленинградом. Так вот там, судя по выпускной ведомости, экипаж и Главный командный пункт по борьбе за живучесть корабля получили оценку «неудовлетворительно». Устранить недостатки в УЦ, времени не хватило, а на базе, с возвращением в дивизию, ни возможности, да и времени, практически, не было. Надо было в заданный срок выполнять План по выходу подводной лодки на Боевую службу.
Кроме того, уже в походе, роковым образом сказалась недостаточная дисциплина при несении вахты в отсеках личным составом экипажа. Я говорил выше, что одним из решающих условий успеха борьбы за живучесть корабля, а подводной лодки особенно, в случае возникновения аварийной ситуации в отсеке является бдительность при несении вахты. Что позволяет своевременно обнаружить течь или пожар, и задавить их в самом зародыше, иначе потом справиться с аварией, повторяю, особенно на подводной лодке, очень трудно, если вообще возможно.
Здесь пожар в седьмом отсеке был обнаружен лишь по приборам на пульте в Центральном посту вахтенным механиком. Доклад из отсека о пожаре не поступал, что означает только одно - вахтенного в момент возникновения пожара в отсеке не было. Скорее всего, он самовольно ушел в соседний шестой поболтать с приятелем, вахтенным шестого. После объявления аварийной тревоги, и запроса в седьмой об обстановке, вахтенный механик услышал по громкоговорящей связи между отсеками (она была включена на отсек)характерный, знакомый всем подводникам звук захлопнувшейся переборки между шестым и седьмым. Нетрудно было понять, что вахтенный рванулся в свой 7 отсек, задраил за собой переборку, но сделать что-то или хотя бы доложить в ЦП уже не смог, видимо, погиб, практически, мгновенно. Потому, что к этому моменту пламя в седьмом уже бушевало в полную силу.
Дальше пошло наслоение ошибок со стороны ГКП. Пожар принятыми мерами потушить сразу не удалось. От большой температуры выгорели сальники забортных кабелей, поступающей через них водой были затоплены кормовые отсеки, корабль потерял продольную остойчивость, (что не оценили должным образом на ГКП, не убрали с корабля весь личный состав), и затонул. Большая часть экипажа была спасена нашими подошедшими на помощь силами. Но спасли не всех, к сожалению, многие погибли.
Повторяю, разбирать подробно действия экипажа здесь не буду. Скажу только, что моряки, опять-таки, как и на «К-219», в ходе борьбы за живучесть подводной лодки действовали героически, самоотверженно, но, к сожалению, справиться с аварией, не смогли. Не хватило знаний и опыта. Более того, когда стало понятно, что корабль не спасти, они не сумели использовать по назначению даже корабельные средства спасения людей, не были тому научены. И в основном потому многие из них, почти половина экипажа, включая командира корабля, погибли.
Подчеркну еще раз: в этом не их вина, а их беда. Для командования главное - план. Подводная лодка должна выйти на БС по плану. А фактическое состояние материальной части, качество подготовки экипажа - это тоже, конечно, важно, но вопрос уже второй. На следствии вышестоящие начальники подчеркивали то, что экипаж перед Боевой службой побывал в УЦ, что было в их пользу. Но о результатах обучения тщательно умалчивали. «Защищая честь флота», упорно твердили, что экипаж был подготовлен на «отлично». Значит, надо было свалить причину аварии на недостатки техники, тем самым окончательно снять с себя вину и какую-либо ответственность за гибель уникального в своем роде корабля и людей.
И Комиссия по расследованию причин катастрофы, как обычно, работала по установившейся схеме - военные пытались свалить вину на промышленность и наоборот. Попытки общественности и отдельных флотских специалистов, включая вашего покорного слугу, заставить командование, прокуратуру и следствие взглянуть на дело о гибели корабля по-другому, вникнуть в суть проблемы, ни к чему не привели. Как обычно, всё закончилось поиском «стрелочников» для наказания в назидание остальным. Но на этот раз, по-моему, и их не нашли. Дело так и заглохло.
18 мая того же 1989 года один из моих коллег сказал, что, якобы, среди моряков по рукам ходит мой «Доклад» в инстанции, в котором давно изложено то, что рано или поздно, должно было случиться, и случилось фактически с «К-219» и с К-278 «Комсомольцем». Понятно, что «ходил по рукам» не сам доклад, а слухи о нем. Так или иначе, но скоро мне стало известно, что моряки экипажей, проходящих обучение и межпоходовую подготовку в нашем УЦ, действительно хотят выдвинуть меня кандидатом в народные депутаты РСФСР на предстоящих вскоре выборах.
Так или иначе, но сдвиги в сознании значительной части общества были. Но не в руководстве страной, которой, как уже было сказано, правили старые кадры и по-старинке.
Что уж говорить об армии. У нас уж точно всё оставалось по-прежнему, но с весьма существенной разницей. Медленно, но неуклонно падали обеспечение, снабжение, уровень боевой подготовки, и, конечно, дисциплины. Расцвела пышным цветом «дедовщина», от неё гибли и калечились сотни и тысячи молодых солдат и матросов. Тем не менее, привыкшие к показухе и очковтирательству генералы уверенно заявляли: «А что мы плохо делаем своё дело? Что нам менять, что перестраивать?» . И, повторяю, так привыкли к показухе, что сами верили тому, что говорят. Только позже известный генерал-полковник И.Родионов в интервью газете «Завтра» сознается:
«Нас заставляли принимать корабли, которые не плавают, самолеты, которые не летают, оружие, которое не стреляет. При помощи такой политики мы сами себя разоружили, а страну ввергли в нищету колоссальными расходами». И в этом его поддержал сам Язов! Правда, будучи уже в отставке. Но, как я уже сказал, это было позже.
А пока всё оставалось по-прежнему. Только благодаря гласности, на страницы печати пробивались сведения о том, что в армии ежегодно погибают около 6 тысяч военнослужащих, (три дивизии! В мирное время!), разбиваются около 200 летательных аппаратов, (два полка!), во-всю процветает «дедовщина». А аварии, катастрофы подводных лодок? И - «ничего не надо менять»?!
...Перешли к голосованию. А когда проголосовали, я с трудом поверил собственным глазам: за меня проголосовали абсолютное большинство моряков и почти все гражданские служащие нашей части! Признаться, я такого не ожидал. Могу только предположить, почему так получилось. В своем выступлении я изложил свою точку зрения на роль парламента в стране и работу лично каждого депутата. Напомнил, что раньше в России были ходоки от народа к царю с челобитными об их нуждах, а сейчас такими должны быть депутаты от округов. Возможно, такой подход понравился.
На Якубовского жалко было смотреть. Пришлось ему снова подавать документы в городскую избирательную комиссию. Там меня зарегистрировали окончательно. Предстояла предвыборная кампания.
О ней чуть позже. А пока о том, что происходило дальше у нас в УЦ. 4 января наступившего 1990 года мне, по-секрету, сказали, что у начальника УЦ Золотарева состоялся разговор по телефону с Москвой. Ему был учинен разнос - как могли допустить выдвижение Храптовича кандидатом в депутаты?! Прозрачно намекнули, что теперь должны быть приняты все меры, чтобы не допустить его избрания. В конце разговора был задан вопрос: "А почему он до сих пор не уволен в запас?" На что Золотарев с готовностью отвечал, что документы на увольнение им поданы уже давно. Тут он оказался на высоте, и начальство немного смягчило свой гнев. (Кто был на другом конце провода, выяснить не удалось).
И буквально сразу же всему Центру стало известно, что меня увольняют в запас. В феврале был подписан приказ Министра обороны, мне передали от него Почетную грамоту за безупречную службу в Вооруженных силах. Я прослужил на флоте к моменту увольнения в запас 34 года, из них 25 непосредственно на подводных лодках. В том числе около 11 лет командиром корабля. После чего уже больше пяти лет преподавателем в УЦ. И где бы ни пришлось, служил вроде бы неплохо. В том числе и в Учебном центре. Во всяком случае претензий ко мне не было. Потому, мне кажется, просто нельзя не сказать о том, как произвело моё увольнение в запас ближайшее нынешнее начальство.
Только что вместо Золотарева, (он был уволен в запас по болезни), был назначен новый начальник УЦ контр-адмирал Ямков. Он проявил интерес к моим трудам и даже нашел возможным пригласить меня в свой кабинет и со мной лично побеседовать. Мне показалось, (впрочем, может, только показалось), что к моим попыткам что-то изменить на флоте к лучшему он отнесся с пониманием. И вот ему из ГШ ВМФ приказали рассчитать и выдворить меня из УЦ, трудно поверить… опять в течении трех суток! Как говорится, «дежа вью», история повторяется! Только теперь уже по-другому, действительно как фарс. Казалось бы, Ямков уже контр-адмирал, прогибаться ему перед начальством нечего. Ну и поступил бы примерно так же, как Балтин на Камчатке.
(Напомню слова к/а Балтина: "Никуда не торопись, сдавай дела столько времени, сколько тебе понадобится. Потом мы проводим тебя по-человечески. Иначе никуда не отпустим").Но нет, куда там, Ямков вызвал меня и приказал немедленно прекратить все занятия, сдать секретную литературу и учебные пособия, рассчитаться и убыть из части.
Вот так, в полном расцвете сил и способностей, в 50 лет, когда мог еще многое сделать для флота на своем новом месте в Учебном центре в сфере обучения, прежде всего, молодых командиров экипажей подводных лодок, волей начальства я был выброшен на «гражданку». А о том, что мог, мне кажется, лучше всего говорят слова сказанные еще одним из командиров экипажей капитаном 2 ранга Филатовым не так давно, на подведении итогов обучения перед всеми офицерами Учебного центра. Он сказал тогда так:
- Всем спасибо за науку. Но особенно хочу поблагодарить капитана 1 ранга Храптовича Альберта Ивановича. Признаюсь, мы шли к нему на занятия с дрожью в коленках. Спрашивал он с нас строго. Но зато же и многому научил.
Я нашел возможность проститься с Учебным центром, с сослуживцами. Но, думаю, рассказывать о том не стоит, это уже не так важно. Главное - служба Родине в Вооруженных силах осталась позади.
Партийно-хозяйственная система, остававшаяся в полной силе, естественно, выставила кандидата из своей среды. Им стал зам. директора ФЭИ И. Силаев. К его услугам было всё: транспорт, связь, все городские газеты, радио, ТВ. Куча пропагандистов, советников, политологов, средства без ограничений на печатную продукцию. Мне, и таким как я кандидатам на встречи с трудовыми коллективами приходилось ездить на своих стареньких «Жигулях» одному или с кем-нибудь из двух моих помощников. Такие, как Силаев, ездили на больших служебных машинах, со свитой. Так что если считается, будто все кандидаты были в равных условиях, то некоторые из нас были явно равнее других. Не буду всего рассказывать, возьму только пару примеров.
Вот один из них. Выступаем в Балабаново. Зал битком набит народом - как же, интересно! Это же первые фактически дебаты кандидатов. И там, уже тогда, выступавшие от имени избирателей представители, сказали прямо: «Кто проведет нам водопровод, за того и проголосуем!». Ну и кто из кандидатов смог на следующий день пригнать грузовики с техникой, рабочими и материалами? Думаю, понятно.
Или вот еще пример, может и не такой яркий. На встречу с рабочими трикотажной фабрики в Боровске никто из боле «равных» кандидатов в депутаты не поехал - видимо там, среди рабочего класса, им нечего было ловить. Поехали мы, те, кто попроще. Кто на «Жигулях», кто на автобусе. На фабрике чудовищно грязный, до нельзя захламленный двор не удивил - так они выглядели в то время почти везде. А вот то, что увидели в цеху, просто повергло нас в шок. Перед нами наяву встала картинка из учебника истории, где говорится о средневековых мануфактурах. Те же громадные чаны с клубами пара над ними, полуголые мужики, что-то там мешающие палками. Какие-то допотопные станки с длинными приводными ремнями, только вместо паровых машин электромоторы. Всё это в какой-то сырой, душной полутьме.
В следующем цеху за ободранными столами что-то кроили женщины. Здесь было посветлее, пока мы осматривались, прозвенел звонок на обеденный перерыв. Женщины на этих же столах, заваленных какими-то выкройками, разложили нехитрую снедь, начали обедать. Начальство распорядилось пригласить сюда людей из других цехов, (пришло десятка два человек), и нам предложили перед ними выступать со своими предвыборными программами!
Когда мне предоставили слово, я просто не знал, что сказать. А они улыбались, шутили, подбадривали. Пришлось говорить. Вкратце моя речь свелась к тому, что работать в таких условиях, как у них на фабрике, с допотопным оборудованием, без должных мер безопасности, когда нет даже столовой, это просто безобразие. Что мы ничем не хуже людей в развитых странах, и пора нам тоже взяться за ум, подумать, что и как можно и нужно сделать. Ну и несколько слов о том, что я бы предложил, будучи депутатом, сам. В том числе сказал, что нам надо добиваться не только модернизации промышленности, нормальных условий труда, но и достойной его оплаты. И что для того необходимо создание хотя бы еще одной, например, социал-демократической партии в стране. Что конкуренция между ней и КПСС могла бы оздоровить обстановку, особенно в руководстве. А потом и в промышленности, в том числе конкретно на этой фабрике.
Примерно так я выступал перед многими коллективами, в том числе и на собраниях в институтах, на производствах и даже на площадях. Мне кажется, многие меня понимали. В чем чуть позже пришлось убедиться.На выборах, как и ожидалось, победил представитель партноменклатуры И.Силаев. Но и за меня было подано немало голосов.
Вскоре после выборов пошли звонки по телефону. В стране готовился ХХVIII-й Съезд КПСС, начинались выборы делегатов от партийных организаций. Так вот, первичные парторганизации нескольких обнинских предприятий предложили мне, (!), быть их кандидатом на общегородской партконференции. Именно там должны были выбрать одного делегата на Съезд от Обнинска. Просто невероятно - в каждой парторганизации своих достойных людей много, руководители институтов, профессора, доктора наук, и вдруг предложение мне! (А я ведь всё еще состоял на учете в парторганизации Учебного центра). Единственное, чем я мог объяснить происходящее, это только опьяняющим чувством новизны, что теперь люди сами могут выдвигать кандидатов, свободно излагать своё мнение, что-то решать.
Вскоре после этого, мне предложили должность заместителя председателя Горисполкома по науке и промышленности. От этого почетного предложения я отказался сразу - в такой сфере я не специалист. В городе есть много профессионально подготовленных, толковых людей в этой области. Сложностей там и так много, и, пока я буду «врастать» в обстановку, их станет еще больше. А проблем не только в городе, но и в стране действительно с каждым днем становилось всё больше, и они становились всё более сложными.
Принесли с почты заказной пакет с надписью «Правительственное». Открываю, оказывается, меня персонально приглашают принять участие в «Круглом столе» по обсуждению причин гибели «Комсомольца». «Круглый стол» организован по инициативе депутатов Верховного Совета СССР! Просто невероятные события происходят. То, с чем я бился столько лет, наконец, кажется, становится возможным! Понятно, что там речь пойдет не только о «Комсомольце». Немедленно, не просто поехал, а как на крыльях, полетел в Москву.
Разговор о наболевшем, в первую очередь, естественно, о причинах гибели «Комсомольца», шел уже второй день, желающих выступить становилось всё больше. А выступить надо. Пишу записку в президиум, народному депутату Верховного Совета СССР от Северодвинска А. Емельяненко, (именно он и был основным инициатором проведения «Круглого стола»), в ней несколько слов: «Говорят, что советскую подводную лодку трудно утопить, даже если очень захочешь. Так почему же они тонут? Прошу слова» и подпись.
Столь интригующая записка не осталась без внимания, слово мне дали. Кратко ответив на вопрос, что значит "советскую подводную лодку трудно утопить, даже если захочешь",( у наших запас плавучести конструктивно обеспечен намного больше, чем у зарубежных), как мог, так же коротко проанализировал причины гибели не только «Комсомольца», но и других подводных лодок, сообщил об опыте американцев, сравнил с тем, что у нас. Слушали меня, как мне показалось, внимательно. Очень хорошо приняли то, что в конце выступления я поклонился матерям погибших моряков, и попросил у них прощения. Сказал, что хотя сам не потерял ни единого человека, но не смог сделать всё для того, чтобы и другие на подводники в мирное время никого не теряли.
После меня выступил один из офицеров ГШ ВМФ Анатолий Горбачев,. То, что он сказал обо мне с трибуны, меня просто ошеломило. А сказал он вот что: - Еще в 1983 году к нам в Управление Боевой подготовки в ГШ ВМФ принесли на изучение и отзыв доклад А.Храптовича «О недостатках в подготовке ракетных подводных крейсеров стратегического назначения и предложения по их устранению». Там был подробный анализ положения дел, в том числе причин аварий и катастроф подводных лодок с гибелью личного состава. Мы долго читали его всем отделом и пришли к выводу, что Храптович абсолютно прав, его надо поддержать. Наш начальник пошел докладывать наше мнение Главкому. Вскоре вернулся оттуда побледневшим и сказал, что отныне даже фамилию Храптовича произносить в ГШ запрещено. Что он враг не только флота, но чуть ли не всего народа. «Так вот я, - сказал в заключение Анатолий, - горжусь тем, что служил в одно время с этим честным и мужественным человеком и поддерживал его».
Вот тогда-то нам и удалось поработать в том числе и в Главной военной прокуратуре. Там нами были подняты дела о крупных авариях, катастрофах. Причем не только в ВМФ, но, конечно, прежде всего там. Именно тогда мне удалось ознакомиться с многими документами по «К-219» и «К-278» в подлиннике. Причины катастроф можно было изучить более глубоко. Оставалось главное - проверить какие по ним сделаны выводы, и какие меры приняты. Причем, проверить не по бумагам, а в реальной действительности в армии и на флоте. После чего можно будет приступать к выработке предложений руководству. Но для того, повторяю, нам нужны были соответствующие полномочия.
В ходе работы Комиссии Калмыкова с участием группы "Широкий взгляд" вскрылось, сколько преступлений совершено в Вооруженных силах, в том числе не раскрытых до конца, или не расследованных. Сколько загублено людей, техники, оружия, сколько военнослужащих и членов их семей пострадало от бездушия или злоупотреблений начальников, от «дедовщины», сколько семей военнослужащих не имеют жилья, живут в бараках и на съемных квартирах. Когда всё это вскрылось, стало понятно, что для принятия необходимых мер усилий временной комиссии здесь явно недостаточно.
Нужен постоянно действующий государственный орган с соответствующими полномочиями. И наша группа предложила Калмыкову представить Президенту страны, Верховному Главнокомандующему ВС СССР обоснование необходимости создания специального Комитета для постоянного контроля за соблюдением прав военнослужащих, членов их семей и их социальной защиты. Такой Комитет был бы весьма эффективным воплощением в жизнь идей "Круглого стола" и группы "Широкий взгляд".
Вскоре нам стало известно, что Горбачев поручил своему аппарату разработать Положение о Комитете по делам военнослужащих при Президенте СССР.
Чернавин, как мог, защищал «от нападок» армию и флот. А как? Да всё так же - враньём, очковтирательством. Например, спрашивают его журналисты:- Как вы оцениваете боеспособность атомного крейсера «Киров»? Он отвечает:- Это гордость нашего флота!
Говорит, прекрасно зная, (журналисты ведь не спроста задали ему такой вопрос, хотя бы немного о том подумал), что «Киров» был принят в состав ВМФ недостроенным. Что председатель Госкомиссии, которая его принимала, адмирал Бондаренко, к изумлению многих, получил звание Героя соцтруда. И получил он его по представлению промышленности. (Конечно же все понимали, за какие заслуги он, военный, был к нему представлен. А у него хватило совести такое награждение принять).
Потом, уже на флоте, крейсер так и не довели «до ума», как обещали. Он сгнил без специально, оборудованного места для стоянки, без должного обеспечения, выбив, стоя на якоре, весь свой моторесурс. «Гордость нашего флота»! Каков же тогда весь наш флот, если это его гордость? И каков у него Главком, если того не знает? Знает, не может, не имеет права не знать. Но продолжает по въевшейся многолетней привычке втирать очки, врать. Только врать-то можно вышестоящему руководству. А тем, кто ниже и знает истинное положение дел, врать бесполезно. К сожалению, перестроить своё сознание удавалось далеко не всем.
..Если кто-то подумал, что этой работой занимались депутаты, то он глубоко ошибся. После того, как их включили в состав Комиссии, они тут же о том забыли. (То-есть, как часто бывает по пословице: "Замах рублёвый, а удар х..."). У них, кроме законотворчества, нашлись какие-то свои депутатские дела. Всей черновой работой по делам и социальной защите военнослужащих и их семей занимались мы, шесть сотрудников «аппарата». От истерик приходящих на прием убитых горем родителей погибших или искалеченных военнослужащих, жалоб отцов бездомных семейств, обращений сбежавших из армии от издевательств солдат и т.д. к концу дня у нас просто тряслись руки. В одной из комнат стояли столы, заваленные письмами, а они всё шли и шли. И на каждое письмо надо было не просто ответить, а разобраться в вопросах, поставленных в нем. Мы не только, не разгибаясь, задерживаясь на службе, старались в их содержание и чем-то помочь, но и часто прихватывали письма с собой на выходные, чтобы и там с ними поработать, что-то обобщить, систематизировать перед выходом в вышестоящие инстанции. Но осилить такой объем работы мы просто не могли физически.
Постепенно становилось ясно, что так, борясь с последствиями, а не с причинами бед, справиться с ними невозможно. Нужен был не только специальный гражданский Комитет, но, прежде всего, соответствующие Законы. Обо всём этом мы говорили Алексееву, с тем, чтобы он ставил такие вопросы в Верховном Совете. К сожалению, он почему-то ставить их там не спешил. Просто требовал от нас не оставлять без внимания ни одного письма, ни одного посетителя.
Ко всему прочему надо сказать и о том, что на работу мне приходилось ездить в Москву из Обнинска. Вставал в пять утра, завтракал, бежал на автобус, чтобы ехать на вокзал, (в автобус еще надо было как-то втиснуться), там садился в электричку,(опять в давке), в ней полтора-два часа досыпал, потом на метро. (Кстати, имел право вызвать машину из депутатского гаража, чтобы с вокзала доехать до места работы, или в любое ведомство в пределах Москвы. Но никогда им не пользовался. Ездил только общественным транспортом). И таким же образом обратно с работы домой. А что такое наши автобусы, электрички? Битком набитые людьми, шум, вонь. Зимой пронизывающий холод, летом удушающая жара, духота. Домой возвращался около 22 часов, ужинал, принимал душ и спать. Сознавал, конечно, что надолго так меня не хватит. Держался только на сознании важности той работы, за которую взялся. Надеялся, что нам удастся сдвинуть дело с мертвой точки, что будут созданы и законы, и Комитет. Вот тогда смогу с чистой совестью уйти. О том, что как сотрудник Комиссии ВС РСФСР могу претендовать на жилье в Москве, ни разу даже не подумал.