«Дальше, дальше, дальше…»

Apr 16, 2004 19:00

Александр Островский «Доходное место» в Самарском театре драмы, режиссёр Вениамин Фильштинский, 2002

В трактире
Санкт-Петербургская постановочная группа (режиссёр-постановщик - В.Фильштинский, художник-сценограф - А.Орлов, художник по костюмам - М.Мокров, хореограф - Ю.Василькова, художник по свету - Г.Фильштинский) переносит место действия всех сцен спектакля в трактир: сцена заставлена столами, накрытыми белыми скатертями, посредине - механическая музыкальная машина в форме шкафа со стеклянными дверцами, когда играет музыка, шкаф светится изнутри, в нём загадочно вращаются диски, шестерни, а сидящая на шкафу механическая птица-павлин распускает хвост. Эта чудо-птица звучит в ключевых моментах спектакля, когда главный герой останавливается на распутье. Эта механическая птица счастья и начинает спектакль сразу после открытия занавеса, распушает хвост, вся светится, а из зрительного зала, по проходу, продираясь сквозь опоздавших, к ней, к символу своего счастья, не отрывая взгляда от неё, движется человек, Жадов, человек из зала. Кто он? Самый обычный человек, правда - идеалист и мечтатель.
Трактир - это среда обитания героев истории, рассказанной Островским & Фильштинским, здесь Жадов встречается со своим дядей, большим человеком Вышневским, который здесь же принимает и своих подчинённых, в том числе Юсова, сюда приносят ему на подпись деловые бумаги, здесь же он проводит и производственные совещания. Здесь же проходят тусовки Юсова, Белогубова и других чиновников. Здесь Жадов встречается со своей девушкой Полинькой, здесь делает ей предложение. Трактир - это место где постоянно едят и пьют, здесь обсуждаются и решаются дела, здесь заключаются сделки. Обслуживая это деловое чрево, постоянно снуют половые - крепкие молодые ребята, расчёсанные на прямой пробор, в белых просторных рубахах и штанах, постоянно перестилают скатерти - уносят запачкавшиеся, приносят свежие, накрывают на столы, приносят еду и напитки, уносят использованную посуду, когда надо половые берут в руки музыкальные инструменты - балалайку, гармошку и т.п. и играют, развлекая посетителей. В центре трактирного зала - неподвижный и невозмутимый, всё знающий распорядитель, метрдотель Василий, плотный, немногословный человек. Трактир, присутствующий в пьесе лишь в третьем действии, расползается в спектакле как жирное масляное пятно на весь спектакль. Трактир - место, где происходит перманентное потребление и обслуживание, место, где, размещается центр управления бизнес-процессами, это место, эта среда обитания под названием «трактир» становится в спектакле символом доходного места, символом общества потребления, общества, в которое погрузилась Россия на излёте прошлого века. Возможна ли жизнь вне общества потребления? Идеалист Жадов пытается жить вне этого общества, спектакль самарцев, собственно, и есть ответ человеку из зала, Жадову на этот вопрос.

Вне бизнеса, вне жизни
Половые убирают трактир после кутежа Юсова & Белогубова, снимают и уносят скатерти со столов, сдвигают их все в углы, наверх ставят стулья, мы оказываемся в голом, пустом пространстве, в антитрактире, здесь НИЧЕГО нет, здесь мечется несчастная жена Жадова Полина. Пытаясь следовать своей утопической идее, жить вне общества потребления, вне «грязной» коммерции, Жадов вместе со своей супругой оказывается вне жизни. Полина пытается его уговорить пойти в бизнес к дяде, в ответ - рассуждения о честных людях, которые выше и честнее правил, которые навязывает общество, а также цитаты из Пушкина про прекрасные порывы и т.п. и тут же тем же пафосным тоном про дядю, который самых честных правил. Последняя цитата вызывает не только негодование бедной супруги, но и смех зрителей - начётчик заговорился. «В общем, не верится, что при достаточном понимании рынка кто-нибудь стал бы всерьёз осуждать стремление к прибыли. Презрение к ней порождается невежеством и позой аскета (которой мы при желании можем восхищаться), охотно довольствующегося ничтожной толикой богатств мира сего, - но, обретая норму ограничения чьей-то прибыли, это презрение превращается в эгоизм - в навязывание аскетизма, а по сути дела попытку обречь ближнего своего на всякого рода лишения» (Фридрих Август фон Хайек. «Пагубная самонадеянность», гл.6). Деваться некуда - из ПУСТОТЫ надо выбираться, Жадов идёт к дяде. А Вышневский в ТРАКТИРЕ, там идёт большой банкет. Сначала он журит племянника, потом сажает его за стол, и, сопровождая свои слова шикарным жестом, произносит: «Дайте ему ЕДЫ! Дайте ему ВОДКИ!». Бедолагу Жадова сажают за стол, ставят перед ним прибор и рюмку, наливают водки, он пьёт, закусывает, много ест. Вышневский расположен к пришедшему на поклон племяннику, он что-то ему обещает, но после очередного тоста уходит за кулисы трактира и там ему становится плохо. Его зам, а по сути уже новый руководитель «дела Вышневского» Юсов объявляет об уходе из бизнеса Аристарха Владимировича по состоянию здоровья. Банкет окончен, все куда-то исчезают, один Жадов, потерянный, в отупении продолжает сидеть за столом. Снуют половые убирают со столов, снимают скатерти, как пьяного поднимают Жадова, надевают ему картуз и выводят его туда, откуда он пришёл в спектакль, в зал. «А счастье было так возможно!...»

Невидимая рука Адама Смита
Но спектакль ещё не окончен, минут 5-10 идёт финальная сцена без слов. Половые, завершив уборку трактира, рассаживаются кружком, посредине их босс, метрдотель Василий, ему сдают выручку, кто-то пытается свою наличку утаить в носке - безуспешно, босс знает и видит всё. Он же всемогущий и справедливый производит делёжку прибавочного продукта, выдавая кому-то зарплату мелкой монеткой, а кому-то хрустящей банкнотой, а большую часть забирая себе. После чего вся трактирная команда выпивает, отмечая конец трудового дня. Эта немая сцена является замечательной иллюстрацией феномена необъяснимости экономических ценностей, невидимости, но всеобьемлимости экономической жизни, феномена, обозначенного Адамом Смитом с помощью метафоры придуманной им - «невидимая рука». Сезон 2003-2004 г.г., Россия уверенно движется дальше, дальше, дальше, погружаясь в общество потребления. Социализм с его декларируемой и пропагандируемой аскезой потребления уже почти забыт, причём упадок и забвение коммунистических идей произошли лишь по одной причине - они, как и идеи Жадова были воплощены в жизнь, и простые люди, люди из зрительного зала, увидев и почувствовав наступившую ПУСТОТУ, утратили утопические надежды.

Островский, театр, Фильштинский

Previous post Next post
Up