АЛЕКСЕЙ ГЕРМАН :: АРКАНАР, БОГ и ПРОКЛЯТЫЕ СЕРЫЕ ДОНЫ
Как-то странно получается - выходит фильм про серых ненавистных донов. Дона Ребе, например - знакомый с 65 года образ врага.
Румата в этом фильме специфический, как я поняла, но драться будут. Надеюсь, до какого-нибудь конца...
Знаменитый режиссер Алексей Герман-старший заканчивает картину «Хроника арканарской резни», которую делал почти 12 лет. Режиссер нашел время, чтобы ответить «Труду».
- Вы несколько раз принимались за экранизацию романа братьев Стругацких «Трудно быть богом». Наконец, больше чем через 11 лет после начала съемок, фильм близок к завершению: Не боитесь, что опоздали? Начиналась-то история в 1960-х.
- С «Трудно быть богом» мы запускались три раза. Первый сценарий мы делали с 1967 года с Борей Стругацким. Он приходил, просил чаю с леденцами - и половину времени мы спорили о политической ситуации в мире. Он был очень образован, безапелляционен, все знал: и все, что он говорил, не соответствовало действительности. С ним прекрасно было работать, а дружить трудно, но мы дружили. Сценарий мы сделали неплохой, по тем временам. Предполагалось, что главную роль будет играть Владимир Рецептер - хороший артист и интересный человек. Мне казалось, что он хорошо сыграет, хотя сейчас я думаю, что это было бы неправильно. Но ничего не получилось по другим причинам.
- Проект сорвался еще до начала съемок?
- Да. Я как раз набирал группу, когда меня вдруг начал вызывать военкомат. Я не очень боялся, потому что был офицером запаса. Но очень не хотелось заниматься тем, чем я занимался в прошлый раз, - где-то торчать и ставить концерты, от которых приходило в восторг дивизионное начальство. Меня из-за этого даже все время повышали - в прошлый раз повысили до концерта в Доме офицеров: я ездил на военной «скорой помощи» и ходил в свитере: В общем, я уехал в Коктебель. Приехал, поспал, утром вышел - и увидел, как стоит женщина. Чем она мне понравилась, я не знаю. Это была Светка (Светлана Кармалита, жена и соавтор Германа. - «Труд»). В этот день наши войска - было 21 августа 1968 года - высадились в Чехословакии. Я тут же получил телеграмму от главного редактора студии, что сценарий закрыт. Спросил, почему. Он ответил: «Леша, забудь об этом. Навсегда. Помнишь, там какой-то черный орден высаживается на Арканаре?» На этом все и кончилось. Зато я познакомился со Светланой, так что баш на баш.
- Попыток возобновить «Трудно быть богом» не делали?
- Я получил тогда очень трогательное письмо от Стругацких, что у них очень хорошие связи в каком-то журнале - второстепенном, даже не «Советском экране», - и они через него надеются добиться разрешения на постановку. Но если нет, то сейчас они дописывают «Обитаемый остров», и из него получится очень хороший сценарий. В общем, ничего не вышло. Потом, как только пришел к власти Горбачев, я вдруг узнал, что снимается картина в Киеве, ее делает режиссер Петер Флейшман. Я пишу письмо Камшалову, министру кино: как же так? Он говорит: «Мы этого немца выгоним, он какой-то шпион. Поезжай и забирай у него картину».
Я поехал в Киев, увидел декорацию и офонарел - я такого в жизни не видел. Огромный район города: дома, площади, переулки - все из какой-то странной фольги: Они построили какое-то Птушко (Александр Птушко - советский режиссер, мастер киносказки. - «Труд»). Никуда не годится, снимать невозможно. Я сразу сказал Флейшману, что сценарий надо переписать, а он ответил, что нельзя, потому что за каждым кадром стоит банк и большие деньги. И говорит: «Очень жаль, я бы с удовольствием вас нанял, вы такой симпатичный человек». Мы еще с ним потрепались, выпили пива, и я уехал.
Потом мне Камшалов говорит: «Хорошо, мы тебе даем миллион, и снимай. Мы сравним, чья картина лучше, будет такой эксперимент». И мы начали писать. Но в это время - Горбачев. Всё ликует и поет, завтра мы - демократы, послезавтра совершенно неизвестно, куда девать колбасу, послепослезавтра выходит Сахаров. Все зло было побеждено! И мы отказались.
- А сегодня почему к этому вернулись?
- Оказалось, что ничего в нашей стране сделать нельзя. У нас так же воруют, и все вокруг берут взятки, университеты пускают на доски, а рабы не желают снимать колодки. Им и не рекомендуется. Если говорить о политике, этот фильм - предостережение. Всем. И нам тоже.
- Как возник новый заголовок - «Хроника арканарской резни»?
- Как только стало известно, что я снимаю «Трудно быть богом», по телевизору стали беспрестанно показывать фильм Флейшмана, раз за разом. Как будто специально. После этого мы поссорились с Леней Ярмольником, он записал пластинку - аудиокнигу «Трудно быть богом». И я подумал: наступайте, варвары-враги. Фильм мой все равно будет другой. Сделаю, допустим, «Хронику арканарской резни» и что-то потеряю - допустим, многие сейчас Богом интересуются. А я на афишках всегда смогу приписать внизу «Трудно быть богом». «Хроника арканарской резни», может, и не лучшее название, но как-то соответствует всему, что происходит в картине.
- Вы сами говорили, что для того, чтобы любой ваш фильм получился, вы должны увидеть в нем себя, маму или папу. А кого и где увидели в «Хронике арканарской резни»?
- Я всех нас увидел. Мы делали фильм про всех нас. Ничем этот Арканар от нас не отличается: такие же доносы, такая же подлость, такие же тюрьмы, такие же Черные, такие же Серые. Ничего мы не достигли: что было в XVI веке, то и у нас в XXI. А земляне - далеко не лучшее произведение.
- В первом варианте сценария вы так же мрачно смотрели на вещи?
- Это было менее философское и более приключенческое кино. И финал был другой. Румата не возвращался на Землю, как у Стругацких, и не оставался в Арканаре, как в теперешней версии. Он погибал. Зато на планету возвращались люди. Другая экспедиция. Вот какой был финал: идут какие-то купцы, монахи средневековые по современному аэродрому, а в небо начинают подниматься и таять там странные белые корабли. Но и я был другой, в какие-то другие вещи верил. Я знал, что в нашей стране творится ужас, но все-таки считал, что при всем ужасе, который творится у нас, сама идея не должна погибнуть - сама идея благородна! Вместе с тем я помню, как примерно в те годы сказал Володе Венгерову (режиссер, постановщик фильмов «Кортик», «Два капитана», «Порожний рейс». - «Труд»), что Сталин и Ленин - одинаковые убийцы. Был страшный скандал:
- Теперешний Румата в исполнении Ярмольника - кто угодно, но уж точно не человек из светлого будущего.
- Румата - человек с современной Земли, он от нас прилетел. Он твой кореш. На Земле точно такое же говно. Даже были слова в сценарии о том, что «на Земле опять готовились к очередной войне, и всем было не до того». На Земле - психушки и тюрьмы. Земля полна идиотов. А на эту планету землян послали, потому что там начали после пожаров строить странные высокие желтые дома, и это привело землян к выводу, что в Арканаре началось Возрождение. Поэтому бросили экспедицию в тридцать человек, чтобы этому Возрождению помочь. Но Возрождения, может, никакого и не было. Так, мелькнуло только. А вот реакция на Возрождение - страшная: всех книгочеев и умников убивают, и они ползут с лучинками через жуткие болота, попадая в руки то бандитов, то солдат, и везде веревка, веревка, веревка и смерть, смерть, смерть…
- Ощутимая телесность картины мира, ее правдоподобие подчеркиваются тем, что люди постоянно заняты поглощением или извержением из себя различных субстанций и жидкостей: то едят, то пьют, то мочатся, то плюют...
- Один раз ко мне кто-то пристал: почему столько плюются? Я тогда попросил четверых человек выйти во двор, стать кружком и говорить о чем угодно, но не расходиться. Через полчаса к ним вышел. Сказал: теперь разойдитесь. Посмотрите на асфальт. Там было двести граммов плевков! Человек, когда ему нечего делать, все время плюется.
- Такой натурализм - и не снята сама сцена резни.
- Это было бы очень плохо. Мы не можем этого сделать. Это могут американцы с их вышколенной массовкой. У нас даже из арбалета не умеют выстрелить как следует. И арбалеты у нас не стреляют. Да и чехи, с которыми я работал, как выяснилось, потрясающие в этом смысле люди. Мне, скажем, надо было повесить человека. «Это может делать только специалист». Приезжает специалист на специальном грузовичке, долго разгружается. Потом готовится, вешает какие-то цепи: Говорит:«Все, я готов». Подхожу, а у человека веревка торчит откуда-то из области копчика. Я говорю: «Стоп, у нас на планете людей вешают не за копчик, а за шею, и на этой планете - тоже». Он замахал руками: «За шею - нет-нет-нет, это опасно». Долго все отстегивал, собрался и уехал. Приезжают другие чехи - для сцены сожжения людей на костре. Когда их каскадер увидел наши полыхнувшие костры с чучелами, в одном из которых корчился обмазанный чем-то наш человек, он закричал: «Это нет-нет-нет, я могу сжигание по сих пор делать» - и показал на щиколотку.
Нет, наработано столько штампов: Не хочется штампов. Мы показали одно убийство, но мощное.
- Когда вы впервые отчетливо поняли, что надо бороться со штампами? И когда поняли, как с ними бороться?
- С «Хрусталевым», с которым я и заработал репутацию «дедушки русской пролонгации», который снимает фильмы дольше всех.
- Как это случилось?
- Я стал придумывать другой способ съемки фильмов. Иначе все давным-давно бы для меня с кинематографом закончилось. Мне кино к тому моменту перестало быть интересным. Интересно было только одно: оказаться внутри мира, который я снимаю, вместо того чтобы рассматривать его справа или слева. Поэтому я стал работать так подолгу. «Проверка на дорогах» снималась меньше года. «Двадцать дней без войны» - полтора года, но там было огромное количество экспедиций: Казахстан, Узбекистан, Калининград: А «Лапшин» вообще снят месяцев за шесть, включая режиссерскую разработку и все актерские пробы. Я могу снимать быстро, но «Хрусталева» снять быстро было невозможно.
Я помнил рассказ Товстоногова о том, как он был в Китае и пошел там в театр. Там вдруг он услышал свист и хохот всего зала. Это условный театр, и оказалось, что после того, как артист входит в дверь на сцене, ему нужно сделать такой вот поворот. А тут один не сделал, и весь зал на него обрушился с негодованием. Гораздо позже я оказался в Японии и пошел в театр кабуки. Посмотрел несколько спектаклей. Чего они там находят прекрасного? На одно «Э!» зал ложится, а на другое «У!» - молчит. Почему? А потом я понял, что весь наш кинематограф - театр кабуки. Я такого делать не хотел и шел к этому еще в «Лапшине». У меня там уже не было ни одного крупного плана за весь фильм. Я не хотел делать так, как остальные.
- Неужели в «Проверке на дорогах» вы были «как остальные»?
- В ней я впервые начал понимать, где мы живем и кто мы. Мне надо было увидеть, вспомнить жизнь тех лет. Я вертелся и так, и эдак, но вся военная хроника была цензурирована. Иногда можно лицо увидеть, голос услышать, а фамилии уже нет: расстрелян. Тогда я спросил: «Скажите, пожалуйста, а есть у вас раздел „хозяйственная хроника“, где что-нибудь чинят, куют?» Посмотрели и нашли строительство канализации на Лиговке. Принесли пленку - много коробок. Я начал смотреть и все понял. Как все происходило на самом деле? Ковш берет породу или трубу, поднимает: и мы выходим на Лиговку. Видим людей, которые на это глазеют. Ждут, когда можно улицу перейти. И у них лица - серые от авитаминоза, от жизни, от страха, от плохого желудка. На них сырые пальто. У них авоськи с полугнилой едой:
Дело не в том, что канализация. Дело в другом: все, что мы знали о нашей стране, оказалось выдумкой гениального Дзиги Вертова, который, наверное, в дантовом аду сейчас на привилегированном месте! Не надо выдумывать эпох. А он все выдумал. Я хотел увидеть подлинную жизнь - и нашел в этих записях. Их у нас были километры. Так же удалось увидеть советские города под немцами - только в «хозяйственной хронике», но уже немецкой. Нормальной, непарадной. Где на заднем плане мальчик играет с собакой.
- Вот и ключ к эстетике ваших фильмов, которая берет начало в «Проверке на дорогах».
- Не увидев этот мир, я бы ничего снять не мог. Я открыл не только для себя - для многих эту замочную скважину, в которую можно подсмотреть, не будучи там. У меня все фильмы сделаны по принципу замочной скважины. Мне всегда это было интереснее всего. Уже тогда я понимал, что или замочная скважина, или Феллини; он выдумщик, он сказка. Или «Трон в крови». Или самый мой любимый режиссер - Бергман.
Резюме «Труда»
Алексей Герман, кинорежиссер
Родился в 1938 году в Ленинграде. Сын писателя Юрия Германа, снимал по его книгам фильмы.
Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кино, мастерская Григория Козинцева (1960).
Снял фильмы «Проверка на дорогах» (1971-1985), «Двадцать дней без вой-ны» (1976), «Мой друг Иван Лапшин» (1984), «Хрусталев, машину!» (1998).
Справка
«Трудно быть богом»
Год выпуска: 1990
Страна: Западная Германия / Франция / СССР
Жанр: Экранизация / Фантастика / Драма / Арт-хаус
Продолжительность: 02:07:56
Перевод: полное дублирование (киностудия Довженко) + немецкая дорожка
Режиссер: Peter Fleischmann
В ролях: Edward Zentara, Александр Филиппенко, Hugues Quester, Anne Gautier, Christine Kaufmann, Андрей Болтнев, Pierre Clémenti, Михаил Глузский, Elgudzha Burduli
2005
(интервью было взято раньше предыдущего)
Когда Алексея Германа спрашивают, почему он не снимает кино про наше время, режиссер отвечает, что современная картина у него все же есть. Та, что сейчас в работе, - "Трудно быть богом". События в ней хоть и разворачиваются на другой планете, но проблемы до боли наши: убивать - не убивать, карать - не карать.
Режиссёр Алексей Герман, отметивший недавно своё 68-летие, закончил съёмки фильма по произведению братьев Стругацких «Трудно быть богом». Съёмочный период картины растянулся на 7 лет, впереди ещё монтаж и озвучание.
Монтаж, по словам режиссёра, займёт ещё года полтора, так как фильм получился трудным для сложения.
Из Интерью известиям.ру:
вопрос: Алексей Юрьевич, вы уже устали от вопросов - почему так долго снимаете свои фильмы? Но ведь и нас понять можно: ждем-с.
ответ: Знаете, меня можно сколько угодно упрекать, что я долго снимаю. Но, во-первых, не я один. А кроме того, жизнь своими щелчками отучила меня торопиться. Я снял "Проверку на дорогах", сдал ее к двенадцати часам назначенного числа, и она на пятнадцать лет улетела в небытие. И другие картины тоже сдавал к назначенному сроку - час в час. Но "Мой друг Иван Лапшин" пролежал на полке четыре с половиной года, а "Двадцать дней без войны" - полтора.
в: Помимо Ярмольника в главной роли, кто из актеров играет в вашей картине?
о: У нас работали артисты, которые раньше в кино не снимались. Я выбирал по этому принципу. У меня была настольная книга типажей - Босх. Люди на планете, где действует главный герой, представляют собой все-таки иную разновидность. Хорошие они или плохие, но это портреты оттуда, из Босха, где характеры сконцентрированы и сжаты. Они не из Рокотова.
В конце съемок у меня было отчаянное положение, когда заболел неартист, взятый на маленькую роль. Нашли замену - очень хорошего актера Сашу Баширова. Но так и не решились. Потому что он уже очень известен. Толчок узнавания разрушил бы всю иллюзию.
в: Сценарий "Трудно быть богом" написан по повести братьев Стругацких. Что в картине останется от повести?
о: Много. Но переносить повесть на экран? Зачем? Читайте повесть - хорошая. Она написана шестидесятниками для шестидесятников. Ну например. На Земле все чудно, и известно, куда герой, пусть долго и мучительно, поворачивает. А сегодня мы понимаем, что и Земля, человечество не знает, куда поворачивать. Вот с учетом этого мы со Светланой (Светлана Кармалита - жена Германа, киносценарист) и писали сценарий. В повести действует черный орден, и нам это было интересно потому, что такой черный орден всегда может появиться и захлестнуть любую страну, любой континент.
Мы даже не хотим, чтобы кино называлось "Трудно быть богом". Название прекрасное, но уж очень расшифровывает весь смысл. Пока у нас рабочее название - "Что сказал табачник".
в: За время съемок вас семь раз увозили в больницу с сердечным приступом. Как ваше здоровье сейчас?
о: Закончились съемки - и как-то сразу все прошло. Я действительно здорово плохо себя чувствовал - из-за стрессов. К семидесяти снимать большие картины трудно.
Чего только у нас не приключалось! На съемках в Чехии огромная лошадь першерон заснула, а спросонья испугалась и начала все крушить. Мы только увидели, как она - около тонны живого веса! - топчет чешского каскадера, который был к ней приставлен.
В кинематографе скопилось достаточно плутов, и на самом деле это был не каскадер, а ветеринар. Но поскольку каскадер получает больше, вот этот жулик и предъявил нам какую-то "липу". Так вот, лошадь так по нему плясала, что минимум перелом позвоночника был ему обеспечен. Все в ужасе, я в отчаянии. Приехала "скорая", увезла тело. А потом врачи нам позвонили: "У вас душ есть? Помойте его, и пусть работает".
Оказалось, на чехе - ни одной царапины. А лошадь так бешено оттого плясала, что в той узости, где она оказалась с упавшим в обморок - он так испугался! - ветеринаром, выбирая место для копыта, старалась не наступить на человека. И не наступила, не ткнула, не толкнула. Поразительно!
в: "Трудно быть богом" тоже будет черно-белой картиной. Вы никогда не хотели снять цветное кино?
о: Когда-то американцы приглашали меня сделать фильм про ленинградскую блокаду. Я очень хотел. Мы не сошлись на одном пункте. Они хотели цветное кино. А я не представляю себе блокаду, где люди с розовыми лицами.
Источники:
Марина Панова Известия.(izvestia.ru)
Аргументы и факты (gazeta.aif.ru)
КИНО РОССИИ (kinorus.ru)