На берегу замёрзшего моря
Не знаю, кто как, а лично я эту зиму не заметил, хотя недавно был на её проводах.
Говорят, что она вроде бы как была, да ещё какая.
Говорят, Море замёрзло!
Цемесская бухта, о которой я как-нибудь расскажу отдельно, превратилась в ледяной монолит, вставший костью в горле всей транспортной системы. Любезные моему сердцу одесские пляжи побелели и вздыбились торосами, и люди с хорошими фотоаппаратами бродили по ним, как последние блогеры ледникового периода.
Я ничего такого не видел, разве только на картинках. У нас всё было иначе. Всю зиму питерские улицы посыпали волшебной гадостью, которая не оставляла снегу ни единого шанса. Гололёд ещё как-то держался, а вот снег робко ютился по газонам.
Когда мы выводили детей погулять, несколько десятков метров приходилось нести санки в одной руке, а Святослава Ивановича - в другой. Потом начиналась благословенная неблагоустроенная земля, лишённая асфальтовой коросты и не посыпанная волшебной гадостью. Санки падали на снег, Святослав Иванович на санки - и начинался великий поход до ближайшей горки.
Связка далматинцев мимикрировала в трёх берёзах, между пятиэтажками мелькали витязи-реконструкторы, две старушки и священник служили у деревянного креста, по небу плыли звёзды и планеты, невидимые в дневном свете, и жалящая точка Марса уже простреливала темнеющий горизонт снизу вверх.
Странная была зима, что сказать. Представляете, каково это, когда в воздухе носится ледяная промозглость, а повсюду чернеет голый асфальт? Асфальт, чьи трещинки плотно забиты снегом. Эти чёрные ленты, оплетающие человеческий муравейник, подчёркивали серость зданий и напоминали о море, день за днём.
В эту зиму к нам приходил батюшка, гудящий, как колокол, и размеренный, как литургия. В эту зиму сгорело много благовоний и свечей, и целые облака корицы, гвоздики и красного перца обагрили чёрные холмы молотого кофе, медленно уходящие под воду.
Слова и образы витали в воздухе, но очень редко воплощались, зато книжная очередь, накопившаяся за последние годы, основательно подвинулась, несмотря на то, что гражданин Павич невозмутимо вставал в неё несколько раз.
В эту зиму мы продолжали своё движение. Всё было движением, даже неподвижность наяву или во сне. Брызги горячего вина, поднятые в воздух упавшей апельсиновой долькой, навсегда оставались висеть в пространстве прожитых мгновений. В кухне пахло лаком и масляными красками, и надпиленным яблоневым поленом, и прошитым во всех направлениях листом фанеры.
Время летело так быстро, что однажды стала очевидной бессмысленность перелистывания календаря и переворачивания песочных часов. Отныне и впредь это делается только для разнообразия. По этому же принципу запускается и латунный маятник старинных настенных часов.
Говорят, море замёрзло, может, оно и так, эта зима вообще была странной. Но всё это нюансы, потому что мы прошли через зиму, прошли навылет, почти не взрывая скальные породы, и вышли прямиком в шестнадцатый день марта, вместе с благовониями, книгами, детьми, санками, друзьями, телефонами, невоплощёнными образами и недописанными стихами, с вином и гитарой, с насморком и в добром здравии, с надеждой и верой, в лунном свете и звёздных лучах, с новым знанием и пониманием. Вышли, чтобы идти дальше, вот что главное.
А за море не волнуйтесь, оттает.