14 августа
Шла сегодня по узкой дорожке мимо дачи Вихманов. Бывшей дачи Вихманов, конечно, опять у меня всё бывшее - дальше можно и не читать, особенно Н. Ку, она такое не любит. Впрочем, скорей всего, Н. Ку от меня отписалась - боюсь курсор навести, ну да ладно.
В общем, опять я увидела соломенную шляпу Юлия Львовича, самого главного конструктора, помню только его сутулость и шляпу - а то, что под шляпой - маленький красный носик и голос тишайший - это уже папа вторит, когда я уточняю у него отчество старого Вихмана.
(Перед ним открывают ватман, а он, едва глянув, тычет в заветное место чертежа массообменной колонны, и шепчет: «вы тут проверьте, тут ошибочка, скорей всего». «Да ну что вы, Юлий Львович!» А он ещё тише: «проверьте-проверьте, и дайте записочку пояснительную, как вы тут считали».
Человек приносит записочку, а Юлий Львович - «Ну вот, видите, толщина стенки другая» - и легонечко карандашиком чик - «и тут у вас ошибочка!», и ещё карандашиком - чик! - «И тут!»
«Чёртова перечница, бе-бе-бе!» - передразнивают его).
И полосатый шезлонг в глубине сада. Глубина прежняя - значит и шезлонг в глубине, ушёл на дно.
И я опять кого-то там внутри или снаружи прошу, чтоб дали хоть день оттуда. Просто обычный, с начала и до конца прожить день сорокалетней давности. Всех обойти, увидеть, кого застану. А дальше как пойдёт само.
Выхожу за большую калитку к пруду. На дорожке сидит крошечный чёрный щенок и, увидев меня, спотыкаясь, бежит навстречу, подтявкивая игрушечным звуком заезженной батарейки. «Обрубочек», - вспоминаю я слово, которым бабушка называла щенков, народившихся на соседней с Вихманами даче.
Щенков было четверо, а может, и больше - толстых, мохнатых малышей, они жили под домом на даче, куда никто не приезжал. Мы с Наташей приходили к щенкам, сидели с ними на чужом крыльце в этом чужом саду, чем-то вроде их подкармливали.
Из щенячьих ртов пахло кислой шерстью и молоком. Мы поднимали щенков, придерживая их за маленькие подмышки, легонько вытрясая из них короткое игривое рычание. Мы выбрали себе по щенку. Мой был коричневый с белым ушком и рыжим нагрудником, живой и весёлый. Наташе нравился светлый мохнатый флегматик - она считала, что тот не совсем здоров и пыталась его лечить, сама не понимая, от чего.
С щенками мы проводили целый день, прерываясь только на быстрый обед, во время которого нужно было незаметно собрать для щенков еду, а потом так же незаметно вынести её на улицу.
Однажды вечером мы поняли, что не можем уже расстаться со щенками - и, спрятав их под одеждой, ближе к ночи принесли домой. Быстро легли спать, а щенков посадили в небольшую картонную коробку. Не сразу, но довольно скоро они начали тихонько скулить - звук тоже был немного игрушечный, или мультяшный, подражательный. Мы принялись гладить и успокаивать щенков, но это не помогло - скулёж и возню в нашей комнате услышала бабушка, она спала на веранде, и устроила нам такое грозное разбирательство, о котором мне до сих пор неприятно вспоминать.
Так зло, резко, жёстко бабушка объяснила нам, что нужно немедленно вернуть щенков матери, которая с ума сходит, и сделать это нужно прямо сейчас, не откладывая до утра.
Было уже совсем темно, и ночь стояла прохладная, наверное, августовская, и нас давила тревога: во-первых, мы боялись встречи с мамой щенков, боялись быть покусанными, а то и растерзанными - бабушка всё так расписала, что было очень страшно. Во-вторых, не хотели идти по тёмной дачной улице в самый её конец. В-третьих, нам было очень жалко расставаться со своими щенками - казалось, что теперь собака их точно куда-нибудь перенесёт и мы никогда больше не увидим своих обрубочков...
И вот мы пошли - в ночных рубашках, прижимая к себе щенков, под конвоем бабушки, которая шла по тёмной летней улице тоже в длинной ночной рубашке и покрикивала на нас. Мне казалось, в руках у неё было ружьё...
На узкой дорожке, в десятке шагов от крыльца, под которым жили щенки, стало невыносимо - мы будто захлебнулись ароматной дачной темнотой, и она нас душила, переполняя, и валила с ног. Это был страх.
Бабушка своим громким голосом («Изетта Пална, не кричите!» «Я не кричу, я говорю!») приказала подойти к самому крыльцу - дальше, кажется, мы ни живы ни мертвы уже бросили щенков, как мячи, в сторону крыльца, и убежали.
Тут же раздалось повизгиванье и печальный взрослый лай - собачья семья, видимо, воссоединилась, а мы, дрожа от слёз и холода, вернулись домой и долго не могли заснуть - плакали и разговаривали, отгоняя комаров...
Чёрный щенок путается в моих ногах, пытаясь подпрыгнуть к коленям, и всё бежит и бежит за мной, так что даже приходится отпихнуть его и бросить в него сливой, чтоб отстал - сама себе удивляюсь, что гоню его и даже не погладила.
Иду вдоль болота у пруда - в пруду ныряла дельфинчиком моя бабушка - у неё купальник был серо-чёрный, как у дельфина, и это я поняла только несколько лет назад, часто наблюдая в те годы дельфинов, а на даче плавая в бабушкином купальнике; бабушка же сравнивала себя не с дельфином, а с поросёночком.
К пруду мы шли с ней через болото, опираясь на палки - трясина была тёплой и пахла коровами и сырыми цветами.
В берёзовой роще за лето окончательно перестелили траву: естественную выдернули, укатав всю территорию рулонами рыжего дёрна с ярко-зелёной одинаковой травкой, а кое-где сеяли её из больших мешков...
Интересно, пробьётся ли живая трава через эту одинаковую биомассу? Вот так, чтобы с лопухами и ромашками, и листьями хрена и щавеля, с крапивой и окопником? Ну, да, попробуй справиться с таким разнообразием при покосе - а тут - гораздо проще управлять.
И нет уже прежнего дурманного аромата, сейчас здесь пахнет только горячей трековой резиной на беговых дорожках. Голову не сносит, прочь, мечты.
Одновременно с хищническим благоустройством берёзовой рощи на её бетонных дорожках и новеньких спортплощадках появилась социально экипированная морально устойчивая публика в лице крепких подростков в чистых футболках и красивых шортах, с модными великами, и без мата, какой раздавался раньше над дивным разнотравьем. Мы даже думали, может, новейшее благоустройство шло в комплекте с этими подтянутыми пользователями - они прилагались к качелям, скамейкам и беговым дорожкам, как лего-человечки в каком-нибудь лего-наборе.
От Совхозной улицы я шла с двумя сумками продуктов, передо мной порхала девушка в шортах и блузке, чуть младше дельфинки. Войдя в рощу, девушка замедлила шаг и на вытянутой руке стала вдумчиво фотографировать себя телефончиком, я как будто услышала даже какое-то попсовое музыкальное обрамление. Обгоняя девушку, не смогла удержаться от полувопроса-полу-утверждения: «Типа красиво?» Девушка от неожиданности агакнула. У неё были красиво подкрашенные реснички.
Я шла в белых просторных, слишком просторных брюках, которые пришлось подпоясать за неимением хлястиков для ремня, как и самого ремня, индийским тонким платком, но на встречных этот приём производил хорошее впечталение. Ещё на мне был польский летний пиджак, купленный лет двадцать назад в переходе метро... В этом же пиджаке меня по «скорой» увезли тогда с аппендицитом, а после операции я прогуливалась в пиджачке по больничному садику, когда меня пришли навестить Наташа с её всемогущим Димой. И он тогда так искренне похвалил тот несчастный пиджачок, что я до сих пор храню его и ношу, невзирая на пятнышки и обтрёпанные карманы.
У большой калитки на дорожке сидело уже два щенка - с ними возились Марина и её дочка Вероника. Мы уже виделись и здоровались утром, поэтому сейчас промолчали. Хотя мне очень захотелось сказать: «Марин, а помнишь, как ты упала с нашего чердака?»
Мы тогда с ней играли на чердаке в стадо. Я была быком, а Марина коровой. Бык погнал корову так рьяно, что она, разогнавшись, выбежала с чердака на открытую лестничную площадку и, продолжая убегать, сорвалась вниз, превратившись из рыжей коровы в тощую полуслепую Марину. Очки разбились, Марина повредила позвоночник, мой дед прямо как был в тапочках - сел за руль и помчал с Мариной в больницу в Подольск.
С тех пор ни с Мариной, ни с её родными мы не здоровались долгие годы, а может быть, Марина просто перестала видеть и узнавать. Она перенесла несколько глазных операций, поступила на банковскую работу, немного разбогатела и родила Веронику от известного композитора.
Композитор иногда приезжал на дачу, и они втроём играли в бадминтон - воланчика Марина не видела, и все просто прыгали с ракетками на дорожке, напоминая небрежно нарисованную картинку в учебнике иностранного языка к топику «Моя семья».
Да, бабушки были разные. Со щенками - папина мама. Дельфинчик-поросёночек - мамина.