Беркович, Петрийчук и их спектакль
Спектакль я смотрела в несколько приемов, потому что было немного противно. Сразу, от интонации спектакля, даже когда действие только начиналось, и еще ничего не было понятно. Но противно уже было, как будто предлагают съесть что-то тухлое.
Хотела сама разобраться, получить свое собственное впечатление. И оно сложилось. Я посмотрела и читку, и спектакль, и обсуждение пьесы. На обсуждении Петрийчук сказала, что ее задачей было не только вскрыть механизмы вербовки, но и всего данного феномена, когда самые неожиданные, совсем неглупые девушки вовлекаются не просто в чужую культуру, но в экстремистское движение. В религиозный экстремизм, добавлю я, отрицающий нашу культуру, и направленный против нашей культуры, наших людей, нашей жизни и нашей религии. Петрийчук говорила о том, что хотела исследовать и описать феномен такого «гипнотического влияния» на российских женщин, чтобы они больше не попадались в эту ловушку. Идея вскрыть механизмы воздействия для предотвращения подобных заблуждений была ею прямо озвучена.
Как будто бы благородная задача, с таким рассмотрением проблемы можно только согласиться. Но интонация всего спектакля, и каждой его реплики, а также расставленные акценты говорят совсем о другом. О неуважении к русским мужчинам, представленным в карикатурном свете - ничтожными, грубыми, примитивными; о пренебрежении к русской культуре и стремлении ее обесценить.
При этом осуждение выбора женщинами террористов и терроризма дано в таком уничижительно-издевательском ключе, что оно вызывает смех и отвращение в зале. А значит, негласно утверждает неправоту тех, кто судит и осуждает за терроризм невинных женщин, ищущих любви. Искать любовь, любить, и жертвовать всем ради любви (а иначе, говорит одна из героинь, ничего по-настоящему хорошего не получишь, за реализацию заветной мечты нужно отдать все), так вот, жертвовать ради любви - это хорошо, это красиво, а осуждать за любовь - не за участие в террористической организации, а за любовь - это не просто плохо, это отвратительно, это тупая реакция неразвитого русского грубого общества, просто неспособного понять тонкие переживания любящих женщин и их высокой мечты.
И сам текст, и его трактовка, и подача не оставляет никакого сомнения в том, что мысль автора и режиссера была направлена не на предотвращение неправильного выбора запутавшихся женщин, а на высмеивание и обесценивание русской культуры в самых ее базисных формах, вроде русских народных сказок и песен, а также на высмеивание и обесценивание русских людей - грубых и примитивных мужчин и женщин. Уничижительная ирония направлена и на страну в целом: ее представляет суд, в лице женщины-судьи, развязано и нарочито гнусно поющей вопросы и приговор подсудимой на мотив русских народных песен. Безобразная грубость и примитивность поведения связывается здесь как с русским народным через мотивы песен, так и со словами осуждения выбора женщинами террористов и терроризма, делая их нелепыми.
Каков суд, такова и страна, намекают нам автор и режиссер: слова судьи подхватывает некий хор, на манер античного, но в кокошниках, который продолжает издевательски-похабное распевание судебного процесса. Тем более, что национальная принадлежность как судьи, так и хора в кокошниках, вопросов не вызывает, достаточно посмотреть на них, и послушать эти народные, содержащие вместо слов статьи УК и приговоры, песни.
Вот страна русских, «эта страна», как любят выражаться либералы, вот ее песни: их слова - несправедливые судебные приговоры, и, поскольку затрагиваются базисные основы русского национального, следует естественный вывод - это не случайность, не единственный прецедент, так в «этой стране» было всегда.
Обращает внимание также и выбор цвета в костюмах: женщины в кокошниках, играющие на гуслях и символизирующие русское народное, одеты в костюмы серого цвета, кокошники тоже серые. Это также одна из невербальных посылок режиссера зрителям, относящаяся к русским и России, ее прошлому и настоящему - все беспросветно-серое. Но есть два исключения, это женщины, рассказывающие о своем путешествии к боевикам: они обе - в красном, в цвете героизма и любви. И это тоже демонстрация настоящего отношения режиссера спектакля к описываемым событиям: к боевикам-террористам и тем, кто их поддерживает, с одной стороны, и к России и русским - с другой.
Важно, что такое очернение русского дано в спектакле не само по себе - оно дано в противопоставлении героическому, тонкому, эмпатичному и привлекательному радикально-исламистскому. Там - порядок (в отличие от, как вы понимаете), там женщина не только внешне покрыта платком, она целиком покрыта заботой и любовью, она под защитой, и чувствует себя в безопасности. Все, что связано с радикальным исламом, экстремизмом, подается восторженно, в превосходных словах, и с восхищенной интонацией. «Там женщина - королева», она находится под опекой мужа и может делать все, что хочет. «Хочет - работает, хочет - не работает, хочет гуляет, хочет - сидит дома».
Если бы это было вскрытие механизмов вербовки, то автор дал бы понять, что все это - манипуляция, психологическая обработка, упомянул бы о насилии, деспотизме, неравенстве, избиениях, а также о разочаровании и обмане тех, кого завлекли подобными сказками. Автор мог бы рассказать, что такие поездки в ряде случаев заканчиваются в лагерях, откуда женщин не выпускают, где их подвергают жесткой психологической обработке и, в конце концов, делают смертницами, надевая на них пояса шахидок.
Но таких упоминаний не просто нет, это все отрицается! Единственное разоблачение идет от судьи с манерами пьяной хабалки, в грубой матерной форме, и не воспринимается женщинами. И, соответственно, не воспринимается зрительным залом. Оно свидетельствует не против террористов, а против самой судьи, и страны, которую она представляет. Женщины не считают себя обманутыми, это прямо говорится в тексте пьесы, и это очень важно. Ложность выбора отрицается. Такое впечатление, что пьеса написана и поставлена по заказу исламских боевиков-проповедников.
Но особое место в спектакле занимает прославление исламских террористов. Подается оно как мнение русских девушек, в противопоставлении их же общению с русскими парнями. Одна из таких девушек прямо говорит, что русские парни и девушки - вонючие, и проявляют себя как насильники. Из-за вони она не может с ними общаться, среди русских у нее нет друзей. А вот исламский радикальный террорист - «чистый». Она знакома с ним только виртуально, но «он не пахнет», он - «чистый», от него не может быть такого противного запаха, она это чувствует. И «чистота», «порядок», которых она не находит в России, ее привлекают. В России нигде нет безопасности, ни в сибирском селе, ни в Москве - нигде. Но зато она есть в общении с террористами, радикальными исламистами. Там все безопасно, там она под защитой. Дело не только в словах, которые говорит актриса, дело в подаче - искренне-восторженной, когда говорится о женихах-террористах, или издевательской, глумливой, когда говорится о русских или о России.
И самое важное в прославлении террористов: «эти мужчины - решительные и смелые, они готовы умирать и убивать за свою идею». Это вызывает у говорящей восхищение.
Здесь мы видим подмену христианского понимания героизма другим, чуждым нашей культуре. В христианском и даже постхристианском обществе умереть за идею - это героизм. Но не убивать за идею. Такая мысль в российском обществе воспринимается как дикая, экстремистская, как нарушение базисных культурных норм. Как преступление, и моральное, и уголовное.
Но рядоположенная с привычным жертвенным христианским представлением о героизме, она может незаметно проскочить, просочиться, меняя жертвенные христианские установки на жестокие радикально-исламистские. И не у девушек в спектакле - у зрителей. Такая незаметная подмена смыслов, психологическая манипуляция. Поэтому закономерно в тексте появляется следующее утверждение - что она уже стоит на пути джихада, то есть, войны с «неверными», в том числе, и с христианами. И в этом героическом ряду джихад занимает свое место.
Еще один интересный штрих: когда озвучивается «инструкция по одеванию хиджаба» - символа романтической любви и близкого счастья с исламским боевиком, девушка и инструкторша, стоящие напротив друг друга, делают симметричный жест с поднятым указательным пальцем - жест насилия и терроризма в радикальном исламе. Но он тут же маскируется под русское народное танцевальное движение, когда рука с поднятым указательным пальцем прижимается к щеке.
И вот это - сознательная подлость режиссера спектакля: вставить экстремистский жест насилия в имитацию русского народного танца, изменив его мирный смысл на враждебно-угрожающий. Мерзость, как и все остальные смысловые подмены, которых тоже много.
Например, такая: девушки утверждают, что ехали к исламским террористам «из любви». И тут же приводится цитата христианского святого - Августина: «Люби и делай, что хочешь». В христианской традиции понимание любви - совсем другое, чем во вне-христианском обществе. Не всякую любовь можно признать христианской. Христианская любовь - это недопущение никакого зла, никакого насилия, никакого беззакония, путем самоограничения, это любовь, в которой присутствует Бог. В этом случае человек, действительно, может «делать, что хочет», потому что у него чистые устремления, и он, пребывая в любви, не сделает ничего плохого, никому и ничему не причинит зла. Но эта цитата, вырванная из христианского контекста, принципиально не понимаемая ни режиссером, ни автором, ни актрисами, подается как оправдание терроризма, и, в конечном счете, оправдание зла: девушка «любит», и потому все ее действия правильные, включая поддержку терроризма и пособничество террористам.
И вот это примазывание слов Блаженного Августина о любви и его понимания христианского поведения к террористической бойне, и оправдание, с их помощью, зверской жестокости - это тоже сознательная подлость авторов спектакля, Петрийчук и Беркович.
Как и другие подмены: русские народные сказки, составляющие базис русской культуры, содержащие основные архетипы, тоже становятся инструментом манипуляции: то, что было воспринято в раннем детстве от родителей, и вызывает спокойствие и доверие, становится способом реализации радикально-исламистских целей по вербовке русских женщин в запрещенные террористические организации.
Причем делают это не вербовщики-исламисты. Это делают авторы спектакля, Петрийчук и Беркович, это они называют жениха-террориста, вербовщика, обманщика и убийцу, Финистом Ясным Соколом, побуждая к нему базовое доверие и симпатию, ведь в любой манипуляции главное - это найти правильные слова. А девушка, собирательный образ которой играют несколько актрис - конечно же Марьюшка, из той же сказки. И ее поездка на войну к террористу - это сказочный путь за любовью, жертвенный путь: «три железных посоха обломать, три пары железных сапог износить, три железных просфоры (!) сгрызть», то есть, пройти длинный тяжелый путь, чтобы обрести любовь.
То, что там, в основе, обман и манипуляция - этого не говорится, зато сам этот дикий выбор и безумное путешествие, в полу-зомбированном состоянии, на «войну с неверными», не только поэтизируется, под него подводится база из нашего русского детства, над которой Беркович и Петрийчук еще и потешаются, и это тоже прочитывается.
«Рецепт халяльного торта», с музыкальным сопровождением на гуслях - это еще один издевательский культурный перекос. При этом исламские пищевые запреты озвучиваются уважительно и серьезно. Это дополнительный штрих к тому, как расставлены акценты в этом спектакле.
И, наконец, цитата из речи боевика: «Весь мир погряз в страшном грехе христианства», без какого-то критического комментария, или, как у Беркович водится, хотя бы издевательской интонации, по которой мы бы поняли, что сочувствие авторов - с нами. Но нет, в этом случае сохраняется серьезность и уважительная декларативность.
Ну и последний аккорд в конце спектакля, когда озвучивается инструкция по надеванию тюремного платка: ровно то же самое, что и с хиджабом, но только вместо романтической любви в стране «чистоты и порядка» - исламских террористов, теперь тотальная несвобода и отсутствие любви в ненавистной «этой» стране, представляющей собой одну сплошную «зону».
Итак, суммируем основные высказывания радикального исламизма, которые, будучи перемешанными с остальным текстом, незаметно внедряют целую идеологию:
Террористы не только героические, они - «чистые», и с ними (на войне!) «безопасно». «Чистые» по отношению к русским - «плохо пахнущим», то есть, «грязным», или, другими словами, «не чистым».
Христианство оправдывает действия «по любви». Девушки едут к террористам-боевикам «по любви». Значит, христианство оправдывает их выбор терроризма.
«Убивать за идею» - это хорошо, это героизм. Что это за идея? Идея - джихад, война с «неверными». Кто эти неверные? И тут нам подсовывают высказывание о «грехе христианства».
Далее идет утверждение, что девушка, согласившаяся стать женой боевика, уже стоит на пути джихада. То есть, она не просто едет за обретением «любви» и «безопасности». Она едет на войну против «неверных», главные из которых - христиане.
Подводя итоги, могу сказать, что, с моей точки зрения, спектакль настолько пронизан ненавистью к России, русской культуре, христианству, и русским людям в целом, и настолько последователен в продвижении основных идей радикального ислама, которые используют вербовщики, что может стать основой для их методичек. Повторю: такое впечатление, что спектакль написан и поставлен по заказу исламских боевиков.
За спектакль Беркович получила множество восторженных отзывов «деятелей культуры», а Петрийчук - Золотую Маску.
Что особенно удивляет, так это то, что и Петрийчук, и Беркович не особенно молоды, а значит, они застали теракты в России, в частности, в Москве. Они видели, хотя бы краем глаза, ролики террористов с показательными зверскими казнями невинных людей, они знали о жертвах терактов. Знали в течение пятнадцати лет, пока совершались теракты в России. Не могли не слышать о Буденовске, Кизляре, об улице Гурьянова и Дубровке в Москве, о Беслане. Но, видимо, их это не впечатлило. И в ислам они вцепились не из любви, или хотя бы интереса к нему, а потому, что это будет раздражать русских и досаждать им, что это каким-то образом может уколоть, уязвить «эту страну».
Очень удивляет в «либералах» способность всегда быть на стороне врагов России, кем бы они ни были, хоть исламскими террористами, хоть украинскими нацистами.
Но в последние годы время как бы ускорилось, все меняется очень быстро. С началом СВО пошел процесс оздоровления общества, стало происходить то, что в Древнем Китае называлось «исправлением имен», когда вещи занимают свои места, а утраченные смыслы вновь обретаются. Начинают проступать истинные ценности, все искаженное и ложное уходит, не выдерживает проверки войной, а настоящее укрупняется, получает новую жизнь. И тема предательства родины начинает обретать реальные очертания.
Во время войны нельзя заниматься пособничеством врагу, распространяя его ценности и разрушая Россию. Нельзя раскалывать общество. После теракта в Крокусе заигрывание с идеологией радикального ислама выглядит особенно цинично и мерзко. И все «выступления против», «жизнь в оппозиции», становятся ничтожными и пошлыми, они не отражают время, а потому не интересны - в них нет настоящего.
А подлость и предательство есть.
Я не судья, и не возьмусь оценивать, много или мало получили Петрийчук и Беркович, для этого есть юристы-профессионалы. Но я рада, что спектакль остановили, и что подлая игра в оппозицию, во время войны, прекратилась.
Мне неприятно и оскорбительно было смотреть их спектакль, неприятно было о нем писать, и я рада, что все это закончилось.