Way of the Reaper / Путь Жнеца / военные мемуары / перевод на русский - часть 11
«Цель ясна!» - сказал он сквозь шум роторов и двигателя. «Цель ясна!». Он указал на экран, давая мне понять, что смотрит прямую трансляцию видео. Тот, кто был рядом с целью, ушел.
Я показал ему большой палец вверх. Это были хорошие новости. Мы с Уэйдом сможем забраться на крышу, которую я выбрал. Мы все были залиты красным светом. Думаю, это была сюрреалистическая сцена, но она так долго была частью моей реальности, что казалась естественной. Я закрыл глаза и сосредоточился на своем дыхании, надеясь, что что-то вроде отдыха настигнет меня, пока обратный отсчет не дойдет до коммуникатора и прежде чем напряжение в моем животе, что-то похожее на голодные боли, поглотит меня.
Этот красный цвет был настолько неотъемлемой частью моего мира, что даже всего несколько дней назад, спустя почти 7 лет после той последней перестрелки, в которой я собирался участвовать в самую последнюю ночь моего последнего развертывания, я стоял у стойки. моего местного продуктового магазина, и внезапно я флэшбэкнулся к тому Чинуку. В одно мгновение я смотрел на кусочки жареной курицы под таким же теплым светом, а в следующее я летел над Афганистаном, слыша шум роторов и двигателей. Странно, что всего лишь один вид этого цвета перенес меня из одного мира в другой. Я продолжал ждать своей очереди, и пока я стоял там, ко мне вернулось ещё одно воспоминание. Я вернулся домой в Мэриленд и смотрел телевизор в семейной комнате с моим отцом. Я сидел на полу, прислонившись спиной к дивану, а он в его мягком кресле. Он и я смотрели вещи по History Channel, несколько специальных передач PBS, в основном ретроспективные обзоры Вьетнама и Второй мировой войны. Я смотрел их в первую очередь из-за съемок с поля боя. Я хотел увидеть действие. Когда они вырезали эти сцены, чтобы взять интервью у некоторых участников, мне показалось, что эти ребята были очень-очень старыми. И они всегда казались слишком погруженными в то, что вспоминали, и почти все сдерживались и боролись с плачем или даже проливали слезы.
Однажды вечером, когда я смотрел интервью с отцом, я посмотрел на него и спросил: «Почему они плачут? Все это случилось с ними так давно». Мой отец немного покачал головой, прищурился на меня и глубоко вздохнул через нос. Его губы поджались, и я видел, как он глубоко задумался. Я посмотрел на него, а затем на экран, ожидая действий в любом месте. В конце концов он сказал: «Ты не понимаешь. Ты не можешь этого понять». Слова прозвучали однозначно и содержательно - без осуждения, без остатка негодования. Он взял чипсы или другую закуску, которую лежала в миске на подлокотнике его шезлонга, и секунду задумчиво жевал. «Некоторые вещи просто остаются с тобой», - сказал он наконец. Больше он ничего не сказал, и на экране появилось изображение вертолета, тройного навеса и хижин на поляне. Время для шоу.
Люди впереди меня в очереди, казалось, решали, вывести ли деньги из своего пенсионного фонда на покупку бизнеса, чем выбирали, сколько кусков белого или темного мяса им нужно. Я должен был сдержать растущее нетерпение и желание самому наклониться над прилавком и упаковать свой заказ. Горящий дневной свет, ребята. Неужели это действительно обед и перерыв, когда вы выносите еду?
Потом я понял, что мне очень не хотелось спешить домой. Я знал, что Джесс увидит меня и сразу почувствует, что что-то не так. Тогда мне, возможно, придется объяснять. Тогда мне, возможно, придется быть как ветеринар в одном из телешоу. Это было не столько из-за того, что мне не хотелось плакать, это было больше похоже на то, что я задавался вопросом, может быть, я больше не способен на это. И если бы я не сломался перед ней, скажет ли это обо мне больше, чем я сам?
Телефонный звонок поступил от Майка; мы всё ещё общались друг с другом примерно каждую неделю. Он сообщил мне, что Alex Fernandez засунул пистолет в рот, нажал на курок и покончил с собой. Алекс был моим первым командиром отряда, когда я был новичком в рейнджерах. Он был холоден как камень и упорно трудился, чтобы вывести меня из равновесия. Он грыз мне задницу за любую неудачу в том, чтобы быть лучшим солдатом, которым я мог бы быть, но он дал мне знать, что честь его внимания я должен носить как медаль: если бы он не думал, что вы в конечном итоге станете стоящим , он вообще не беспокоился о тебе. Он подал мне хороший пример, и большая заслуга в том, что я добился успеха, принадлежит ему.
Я разговаривал с ним всего за пару недель до этого. Я спросил его, как у него дела, и он казался таким гордым за себя. Получил хорошие оценки на всех курсах колледжа.
«Делай добро, Ирв. Делай действительно добро». Теперь он был мертв, и он был стрелком. Чье это определение «делать добро»?
Затем, когда мы с Майком завершили оставшуюся часть разговора, мы сделали то, что всегда делали как парни из Special Ops. Мы говорили о том, что наблюдали, размышляли о том, что мы могли упустить, обсуждали, что мы сделали и что мы могли бы сделать лучше. Мы потеряли одного из наших парней из-за самоубийства, узнав о другом, который покончил с собой всего несколькими неделями ранее. Что мы видели с этими парнями? Что было сказано делать? Какой план действий, какую тактику мы думали применить? Затем, индивидуально и коллективно, мы с Майком ругаем себя. Мы должны были быть рядом с ним. Мы могли это предотвратить. Мы должны были предвидеть это. Мы рейнджеры. Мы снайперы. Нас учат замечать и действовать упреждающе. Предвидеть. Анализировать. Строить планы. Выполнять.
Только мы этого не сделали. Только мы не смогли. Теперь Алекс был мертв, и нам оставалось только придумать план его чествования. Отчеты о действиях долго были неотъемлемой частью нашей жизни. Чем позже мы участвовали в Глобальной войне с терроризмом, тем больше нас просили оправдывать свои действия, подвергать сомнению себя, анализировать и размышлять. Оживите эти моменты, запишите их для официального отчета и всегда несите ответственность. Мы должны были доказать, что это было хорошее убийство.
По сей день мы с Майком изучаем операции, думаем о том, что мы могли бы сделать лучше, задаваясь вопросом, как все могло бы пойти по-другому, если бы мы сделали X, Y или Z вместо A, B или C. здесь намеренно используются буквы, потому что многие люди думают о снайперах и снайпинге так, что это простая игра с числами. Получите правильные числа, и плохой парень упадет. По правде говоря, угловая минута постоянна, а люди - нет. На одном из моих снайперских курсов у меня был инструктор, который всегда говорил: «Пуля не лжет». Он говорил это все время, но особенно когда один из нас, стажеров, говорил, что мы правильно посчитали. Мы не понимали, как мы могли пропустить эту цель. Этот промах не имел смысла. Этого не могло быть. Я сделал цифры.
Но это случилось. Мы пропустили. Пули не лгут. Что мы упустили в Фернандесе? Пули не лгут, а стрелки лгут?
Я помню, когда я впервые был в Ираке, и нас доставляли вертолетом на точку. Пыль разлетится, и вы ступите в это облако, удивляясь и веря, что земля будет там, чтобы встретить вас. Я слышал истории о случаях, когда для некоторых парней это было не так, и они выходили и падали с десятков футов. В конце концов процедура изменилась. Я подумал об этом в ночь той последней перестрелки после короткого разговора с Маком. Начальник экипажа «Чинука» никого не выпустит, пока мы не окажемся в лунной пыли. Тем не менее, я ступил и попал в это облако, осторожно шагнул вперед, гадая, не оказались ли мы каким-то образом на краю обрыва, канавы или выгребной ямы. Это был иррациональный страх - пилоты с нами так не поступали. Тем не менее, это было то, что я чувствовал той ночью и множеством других ночей до и после.
Люди все время спрашивают меня, что нужно, чтобы стать снайпером, членом специальной команды. Я никогда не отвечаю прямо, но я знаю, что одна из вещей, которую я нахожу забавной, оглядываясь назад на время, проведенное с Рейнджерами - это то, как много времени я боялся и волновался. Я уже говорил об этом раньше, но стоит повторить: я ненавижу высоты, меня это пугает до дерьмового ужаса, но, тем не менее, я никогда не упускал возможности сесть на вертолет, самолет или даже прыгнуть с одного из них. Я чувствовал страх, но все равно делал это. О чем это говорит, я не уверен. Я не могу сказать, что я адреналиновый наркоман или что у меня есть желание смерти, потому что ни одно из этих двух утверждений не соответствует действительности. Я просто знал, что я был с группой других парней, которые собирались сделать это, и я тоже, поэтому я последовал за парнем впереди меня и сделал это. И мне было хорошо при этом. Итак, что я говорю в ответ на вопрос о том, что для этого нужно, так это то, что вы должны любить бросать вызов самому себе. Это хороший способ сформулировать это. Может быть, это: ты не можешь бояться испуга.
В ночь той перестрелки в Афганистане я не искал проблем. Это должна быть одна из тех быстрых миссий, которые и должны быть такими, какими должны были быть многие другие, и которые в итоге оказались неосуществимыми по плану. Уникальной особенностью операции было то, что мы направились в горы. Комплекс опирался на скалистые утесы и стены. Я задавался вопросом, зачем они это делают. Я несколько раз чувствовал толчки и землетрясения в Афганистане и Ираке. Я представил, как это место разнесет лавина. Я мог подумать, что эти плохие парни рассмотрят такую возможность, но не учел в своей первоначальной оценке, что кое-что, возможно, они знают лучше меня.
Во время этой операции мне было интересно немного испытать Уэйда. Он решил, что хочет стать снайпером. Он стал моим наблюдателем и проделал со мной большую работу. Было ли это убедиться, что все мои магазины полностью загружены и сделать это без каких-либо договоренностей, или просто надрать ему задницу и заставить делать всё со скоростью и эффективностью, которая заставит меня покачать головой в восхищении, Парень был всем, в чем он был нужен Рейнджерам.
Тем не менее, я как бы смотрел на эту последнюю операцию как на способ убедиться, что я передал ему, как и другие парни мне, те знания и опыт, которые я приобрел в свое время в качестве руководителя снайперской команды. Неофициально среди этих вещей было следующее: гораздо, намного лучше быть высаженным на ровную землю без оросительных канав, чем на ту, где они есть. В ту ночь во время последней операции я был благодарен за то, что мне больше не придется проводить грязевую пробежку для проверки равновесия по этим сукин-сыновым канавам. Я совсем не испытывал ностальгии в ту ночь, особенно по этим жгущим бедра легких нагрузок. Бегать ради удовольствия? Не моё. Однако в ту ночь мы преодолели 2 мили легким спуском по ровной местности. Благодарение господу за маленькие одолжения.
Единственное, что меня беспокоило, это то, что, когда мы вышли из облака пыли, я не мог видеть парней впереди меня; Я потерял свое место в строю. Я позвал Уэйда, и он немедленно ответил. Он был прямо за мной, как раз там, где должен был быть.
«Мы в порядке. У нас все хорошо», - сказал он. «Мы построимся».
Ещё до этого пыльного вихря мои худшие мысли были о том, что я сойду с птицы, пробегу через это облако пыли, услышу звуки перестрелки, увижу парней с оружием, отпущу свое собственное прежде чем я узнаю, половина моей команды находится на земле из-за меня. Никогда этого не было, из-за страха, что это может оказаться в центре моего внимания, удерживая меня от совершения чего-то столь принципиально глупого.
Мы с Уэйном построились вместе с остальными ребятами, а затем отделились от них, как и планировали, не вступая в контакт с врагом.
«Просто быстро войти-выйти, точно так, как мы это расписали в плане», - повторял я себе. «Это то, что я хочу в этом последнем выходе». Потом снова в периметр и через несколько часов поедем домой. Когда мы туда доберемся, разобраться с тем, что на самом деле означает «дом». Стейк-хаус на заднем дворе с лучком. New York Strip. Сметана. Картофель. Хорошие вещи. Хорошие вещи. Думай о хорошем, а не о плохом.
Я огляделся. Поселение, в которое мы шли, располагалось в широкой долине, здания стояли на крутых и каменистых возвышенностях гор, более высоких, чем всё, что я когда-либо видел раньше - казалось, на уровне Эвереста. Я никогда раньше не видел таких гор, и, мчась в темноте, я подумал, что это место невероятной красоты. Люди приехали сюда на отдых?
«Перестань быть туристом и начни быть снайпером», - сказал я себе. Это не горы, это места, где главных боевых позиций - как десяток центов в дюжине [a dime a dozen - идиома, означает распространенное явление, типа как собак нерезаных]. Определи ту, который ты бы выбрал - может быть, плохой парень сделает тот же выбор, что и ты. Предвидь, тупая жопа. Вы уязвимы здесь, в долине. Без прикрытия. Без скрытности. Они могли быть там наверху и убивать нас всех по одному. Мак сказал, однако, что все было чисто. Придется поверить, что он прав. Надо быть готовым на случай, если разведки не было.
По мере приближения комплексу он начал приобретать форму, отражающую спутниковые снимки, которые мы видели. Теперь, в камнях и грязи, это фотоизображение становится реальным, и я намного лучше ориентируюсь в нем. Я подтолкнул Уэйда и указал на здание в 400 ярдах от нас, на 2 часа. Он кивнул и расстегнул лестницу, готовясь к нашему восхождению.
Через несколько минут мы уже у нашего дома. Однако это шло не по плану. Щелевая траншея, по которой проходят неочищенные сточные воды, проходит параллельно зданию всего в 6 дюймах от стены. Наш единственный вариант - прикрепить лестницу вплотную к стене, что дает нам угол 87 градусов, чтобы подняться по этой лестнице по вертикали. Эта лестница ни в коем случае не касается этой мерзости в траншее. Ни за что. Я вспомнил, что случилось с парнем, которого мы все звали Q, когда он проглотил человеческие отходы и воду, и этого не произойдёт ни со мной, ни с Уэйдом.
Мы собирались подняться на крышу здания и занять позицию для наблюдения, когда я услышал очень громкий грохот - не от наших флеш-бомб - другой звук, но я узнаю его.
«РПГ. РПГ», - говорю я Уэйду. Мы оба падаем о землю, стараясь не попасть в траншею, и слышим, как РПГ пролетел над головой, а затем ударился в нескольких сотнях футов от нас. Дважды за мою карьеру в меня стреляли из РПГ. «Это будет последний раз», - подумал я, поднимаясь с земли. Обхватив эти ступеньки лестницы, прижавшись к ним как можно сильнее, используя бронежилет в качестве гладкой поверхности, чтобы уменьшить трение, я медленно поднялся наверх, а затем на крышу.
«Используй свою броню как сани», - сказал я Уэйду. В снайперской подготовке мы постоянно использовали лестницы на учениях. Здесь вы узнаете то, что вам действительно нужно изучить, и найдете решения проблем, о которых никогда не догадывались. Я полз по краю крыши здания, не забывая о возможных выстрелах снизу. Уэйд сделал зигзаг по той же причине, поначалу немного походив на конькобежца. Мы оба благополучно добрались до своих позиций. Я заметил, что Уэйд поднял за собой лестницу. Умно. Никто не сможет её схватить; никто не сможет использовать её, чтобы подняться туда; никто не мог её увидеть и сообщить о нашей позиции. Мне ещё есть чему поучиться.
Я подумал ещё немного. Как мы собираемся отсюда спуститься? Прыгать? Опять страхи? Высота. Болезнь. Я слышу звук саранчи? Я связался по рации с Маком и нашими GFC Duns, чтобы сообщить им, что мы на позиции. Мы проследим за штурмовиками; если эти парни острие копья, то мы щит. Я наблюдаю за их слаженными движениями, за их действиями, которые я видел десятки и десятки раз раньше, но всё ещё восхищаюсь ими. Что это за слово? Синхронизация.
Это ощущение, что все отдельные части целого функционируют вместе. Я позволяю себе подумать: мне будет не хватать чувства, что я часть этого, я скучаю по ощущению, что, по крайней мере, на некоторое время, всё в моем мире выровнено, все части сцеплены.
Забавно то, что я поговорил с Маком вскоре после того, как услышал о Фернандесе. Мы все знали, что самоубийство парней - это своего рода чума, уносящая слишком многих из нас в слишком молодом возрасте. Это болезнь, то, против чего мы должны сопротивляться и бороться, выработать некую защиту и некоторый иммунитет. Почувствуй симптомы. Поставь диагноз. Обратись за лечением. Это просто, но гораздо сложнее.
Что мы делаем? Как мы помогаем друг другу? Как заставить парней открыться и говорить, если мы сами не хотим говорить? Мак сказал, что, по его мнению, некоторые из нас утратили чувство цели. Что вы делаете, когда то, чему вы посвятили большую часть своего обучения в юном возрасте, больше не является полезным, невозможным или даже законным? Нас учили убивать. Неужели парни убивали себя каким-то нездоровым образом, делая то, чему их учили? Держи все это. Уничтожь врага.
Слава ему, Мак сказал, что он верил, и я верю, что он верил в это, что поддержание формы в форме очень поможет парням. «Как тело, так и ум», - сказал он. Здоровое тело. Здоровый дух. Подними себя. Он сказал мне, что посмотри на спартанцев, этих легендарных воинов ранней цивилизации. У них были щиты весом 50 фунтов [Щит-гоплон весил от 6 до 16 кг]. Вы, ребята, жаловались на 2 с половиной фунта брони. Вы должны быть сильными. Вы должны уметь защитить себя.
Я пытался сказать ему, что мы не говорим об отражении стрел, ударах молота и копьях. Кроме того, мы жаловались на броню, но мы её использовали. Мы знали, что это нам помогает. Но что вы делаете, когда вы больше не находитесь внутри или вне периметра и все еще носите броню, которую армия не выпускала, и большинство людей даже не видят, что вы её носите?
Мак этого не говорил, но я так думал об этом. Контроль. Это было то, что многим из нас нравилось в том, что мы делали. Частью этого было занятие физкультурой. Дисциплина и контроль. Заставь свое тело делать то, что ты от него хочешь. Вроде как желание бросить вызов самому себе. Ты не мог идти в бой, думая, что твоё тело может тебя подвести. Заставь его делать то, что велит ваш разум и ваша воля.
Большинство парней, которых я знал в спецоперациях, были, как это называется, фанатиками контроля. Я ненавижу этот термин. Почему тот, кто любит брать на себя ответственность и управлять своими обстоятельствами, а также считать себя ответственным за события и последствия своего выбора и действий, считается «уродом»? Поскольку мы были на самом конце шкалы в этом отношении, сделало ли это нас неестественными, сделало ли это мутантами, кем-то, кого следует избегать или бояться, кем-то, кто угрожает всем остальным? Я знаю, что иногда я чувствовал это разделение в гражданской жизни. Мы против них. Мы это видели и сделали, и никто другой, кроме нас, не мог понять. И если я не могу рассказать об этом одному из нас, потому что не хочу показаться слабым, не хочу вызывать у него сомнения в том, могут ли они рассчитывать на мою поддержку, тогда к кому обратиться мне?
Мы вошли в контакт, и противник имел изрядную огневую мощь. Атакующие находились в хорошей оборонительной позиции. На прямой линии огня никого не было. Плохие парни проявляли свою обычную демонстрацию силы, выскакивали из-за угла, стреляли беспорядочно, и их просто много шума и ярости составляли весьма небольшую неприятность. Я не особо увлекся, действуя в основном как наблюдатель, отслеживая движение целей от здания к зданию. Я пытался выяснить, есть ли закономерность, координируют ли они движение к какой-то точке сбора внутри комплекса. Ничего, что я мог понять, просто набор случайных ходов, но, по крайней мере, они были далеко от нашей главной цели.
Штурмовым группам был дан приказ действовать. Враг бегает и стреляет, но, по крайней мере, шум утихает. Другой звук разносится по ночи. Отчеты, поступавшие из раундов контроля сигнатур, которые вели наши штурмовики, были резче, точнее по времени и короче по продолжительности, почти как азбука Морзе. Я мог сказать, что эти снаряды исходили из здания к востоку от главной цели. Если они там стреляли, мы мало что делали, чтобы поддержать эту команду из нашего нынешнего местоположения.
«Я переезжаю», - сказал я Уэйду.
«Понял тебя», - сказал он и поднялся на ноги, показывая быстрым жестом руки, что собирается следовать за мной.
Узкие промежутки, не более двух футов, между крышами позволяли легко перепрыгивать с одной на другую. Даже если бы кто-то был ниже нас и хотел выстрелить в эту брешь, потребовалось бы невероятное невезение с нашей стороны или удача с их стороны, чтобы поразить нас. Очевидно, если бы мы услышали огонь из автоматического оружия снизу и через эту брешь, мы бы остановились и удерживали позицию. Мы сделали всего несколько прыжков, прежде чем встали на колени и пересмотрели.
Под нами, в соседнем здании, чуть левее, на несколько градусов, я увидел нечто похожее на москитную сетку, перекинутую через крышу. Я думал, что смогу разглядеть на нем пару человеческих фигур, как если бы они спали в большом гамаке. Я видел более странные вещи раньше, чем это, и привык находить местных спящих снаружи, чтобы избежать жары, не обращая внимания на стрельбу, идущую поблизости.
«Возьми свой инфракрасный порт», - сказал я Уэйду. «Освети эту область».
Уэйд достал фонарик и щелкнул им, а затем осветил место, которое я указал. Через наше ночное видение казалось, что один из тех огромных прожекторов, которые используют автомобильные или другие компании для освещения неба, освещает эту крышу. На картине ниже - оказалось, что это был всего лишь один парень в этой сети - его вообще не было видно. Но он, должно быть, что-то обнаружил, потому что открыл один глаз. Это выглядело так, как будто глаз собаки ловит какой-то свет, а затем ярко светится. Это произошло всего на мгновение, а затем он закрыл глаза, и все его лицо, казалось, потускнело. Пришлось позвонить. Мы с Уэйдом постояли несколько секунд. Парень вообще не двинулся с места. Мне казалось, что я смотрю свысока на какого-то ребенка, который подозревал, что призрак находится в его комнате, натянул одеяло на голову и закрыл глаза, надеясь, что всё, что он только что увидел, просто исчезнет.
Я посмотрел на Уэйда и покачал головой, а затем указал указательным и мизинцем левой руки на глаза. Уэйд кивнул. Мы будем следить за человеком на крыше, но больше ничего не делаем, если в этом нет необходимости. Внезапно в поле моего периферийного зрения появилась другая фигура, бегущая с юга на север по диагонали между мной и Уэйдом и целью. Я недолго следил за ним, пока не услышал крик Уэйда: «Оружие! Оружие! Оружие!».
Человек с крыши перевернулся, чтобы встать, и я мог видеть через ночное зрение белое свечение ствола его АК-47. Я развернулся с оружием, и через долю секунды мой прицел заполнился изображением его одежды и ремня. Он был не более чем в 50 ярдах от меня и упал через мгновение после того, как я нажал на спусковой крючок. Если бы наверху был только я, и мое внимание было бы переключено на бегуна, человек на крыше снес бы меня с ног. С 50 ярдов его молитва и очереди были бы эффективны как для меня, так и для штурмовой группы, которая двигалась, не зная, что этот парень был там, на позицию к востоку от того места, где он лежал и ждал в этой сети.
Мне не пришлось долго думать о том, как все могло обернуться плохо. Через несколько секунд третий парень, которого ни Уэйд, ни я раньше не заметили, подбежал к нам. Он повернул налево, с юга на юго-запад, вдоль ряда зданий. Я не мог сказать, был ли он вооружен, но, исходя из прошлого опыта, я знал следующее: если он бежал к зданиям, он хотел оставаться вовлеченным в происходящее. Он надеялся попасть в одну из тех дверей, которые он проходил. Если бы он просто хотел быть в безопасности, он бы пошел в первую, к которой пришел. Он этого не сделал. Он был полон решимости попасть в конкретное здание. Это означало, что внутри было что-то, чего он хотел настолько сильно, что рисковал получить выстрел. Если бы он был просто невиновным парнем, попавшим под перекрестный огонь, он бы двинулся в другом направлении, в сторону от нас, к ближайшему краю поселения и в поля за ним. В большинстве случаев это то, что не принимают во внимание местные жители. Вот что я бы сделал, если бы был в таком же положении. Убирайся, пока дела идут хорошо. Все это промелькнуло у меня в голове в одно мгновение. Следующая мысль была такой: я не могу позволить ему добраться туда, куда он хочет. Если он сейчас безоружен, оставим его таким. Если бы я всадил перед ним несколько пуль, просто чтобы поставить знак остановки, я бы достиг своей цели. Я знал, что с помощью ROE я не смогу победить его, но смогу удержать его от того, чтобы добраться туда, куда он хотел, и получить то, что он хотел получить. Я также знал, что мне нужно поднести эти пули как можно ближе к нему, чтобы дать ему понять, что это были не просто случайные выстрелы, исходящие откуда-то из неизвестности. Ему нужно было знать, что я его видел, нацелился на него и могу убить его, если я захочу.
Конечно, это был рискованный выстрел. Он был в движении, а это всегда усложняло ситуацию. Я не мог рассчитывать на то, что он будет поддерживать постоянную скорость, и он двигался под небольшим углом к моему местоположению, а не перпендикулярно мне, так что его расстояние тоже не было постоянным. Если бы я был на малой доле в моих расчетах или технике, я мог бы ударить его. Моя военная карьера подходила к концу; Я ожидал, что через несколько часов окажусь в самолете, направляющемся в Германию. Если бы я не выполнял свою работу правильно - если бы я ударил его - мне пришлось бы предстать перед наблюдательной комиссией и признать, что я застрелил невооруженного местного жителя, который не представлял для меня непосредственной угрозы. Меня ждет позорное увольнение и, возможно, тюремное заключение. Если же я позволю ему заняться своими делами, кто знает, что он задумал, и какой ущерб он может нанести.
Я прицелился прямо в лицо бегуна и выстрелил. Все время, пока я целился, Уэйд был позади меня. Я был в своей зоне и не общался с ним, но он говорил мне: «Уменьши градусы. Уменьши градусы». Он думал, что я пытаюсь попасть в этого парня, и видел, что я отклонился от цели на несколько градусов. Человеческая голова в среднем составляет 9 дюймов в диаметре. Я хотел быть примерно на два-три дюйма впереди, при этом полагая, что парень находится на расстоянии 70 ярдов и удаляется от меня, немного увеличивая свое расстояние. Он находился на расстоянии более половины футбольного поля, примерно в двух баскетбольных площадках в 94 фута от меня. Все 3 снаряда попали в стену прямо перед ним. Он упал на землю, свернулся в позе эмбриона и остался там. Идеальные выстрелы. Я делал то, что делал сотни раз на стрельбище, стреляя по деревянным мишеням. Я держал свое оружие наготове и постепенно перемещал свое тело, удерживая всё в одной плоскости.
Затем мое внимание привлекли 2 ведущих штурмовика на позиции остановленного плохого парня. Я подумал, что они схватят его, но они пробежали мимо него.
«Проклятье!» - Уэйд был явно зол. Если бы у этого парня был пистолет, граната или другое взрывчатое вещество, это могло быть плохой ситуацией.
Уэйд сразу же подключился к связи и сообщил членам группы позицию съежившегося плохого парня. Двое ведущих парней, которые обогнали его, немедленно остановились и пошли обратно. К ним присоединились еще несколько человек, все они с поднятым оружием на нем кричали на него на пушту. Из-за такого большого количества событий у меня не было времени предупредить нападавших о существовании второго парня. Они знали о том, что я убрался на крыше, но не о бегуне. С нашей позиции казалось, что он был прямо здесь, на открытом месте, прижатым к той стене. Но когда ты бежишь, как те двое других парней, с ночным зрением, из-за которого трудно видеть с полной ясностью, я мог понять, как они его пропустили.
Уэйд не так хорошо понимал ошибку своих товарищей по команде. «Как, черт возьми, они его упустили? Они просто прошли мимо парня, который мог убить их. Он был потенциальной угрозой».
«Контролируемый хаос, верно?» - сказал я. «Вот почему мы здесь. У нас всё ещё была линия на него. Если бы он сделал что-нибудь, кроме того, что остался стоять после того, как эти парни прошли мимо, один из нас его убил бы. Вот почему мы здесь. Мы делаем свою работу. Прикрываем их спины».
«По-прежнему. Они должны были его заиметь».
«Но они этого не сделали. Всякое случается. Ты пропускаешь вещи. Я пропустил кучу раз. Мы прикрываем друг друга».
«Я знаю. Но черт побери». Уэйд все еще был зол, но я думаю, что больше всего на свете он боялся того, как он себя чувствовал, если бы что-то обернулось плохо. Он не хотел туда идти, поэтому разозлился, задействовав этот способ справиться со всем плохим, что внутри него барражирует.
Позже, когда мы вернулись на вертолет, чтобы ехать обратно, я еще раз поболтал с ним. Я думал о нас как о ангелах-хранителях, но сейчас было не время для этого. И я не думал, что мне когда-нибудь придет время поговорить с ним о том, чтобы не бояться бояться. Я услышал новые звуки гранат и взрывов, звук нашего пулеметного огня. По связи я услышал, что операция по очистке идет хорошо. В нескольких местах я мог видеть, как наши парни охраняют нескольких местных жителей, привязанных на молнии. По средствам связи поступали сообщения о количестве взятых в плен. Это был хороший улов, и казалось, что он подходит к концу.
Мы спрыгнули с крыши и помогли ребятам опознать мертвого парня и собрать информацию, помогая одному из пулеметчиков обеспечить безопасность. Как только это было закончено, мы перемонтировали ближайшую к нам крышу. Непрекращающаяся стрельба продолжалась с крайнего северного конца комплекса. Не так стабильно, как в перестрелке, но достаточно, чтобы дать мне понять, что мы нужны в том направлении.
«Пойдем попрыгаем», - сказал я Уэйду.
Это, казалось, подняло ему настроение и отвлекло от мыслей о том, что могло случиться. После пары прыжков на север я мельком увидел одинокого бандита в поле за территорией, которая вела к крутому подъему, что-то вроде пандуса, ведущего к краю отвесной скалы. Он находился на расстоянии около 250 ярдов, исходя из грубой оценки, которую я придумал при настройке; С горами и зданиями внутри комплекса, искажающими звуковые волны, на тот момент это была всего лишь приблизительная фигура. Я полагал, что он находился в пределах эффективной дальности стрельбы из АК-47 в 380 ярдов, но для него все равно было бы очень сложно установить контакт с нашими парнями. Однако вы никогда не знали, когда неудачный снаряд настигнет вас. Мне не хотелось приближаться к нему на случай, если он нас заметит, поэтому мы спустились в этот момент и устроили класс. Я делал это редко, но мне хотелось, чтобы Уэйд видел, что именно я делаю. Я рассказал немного о том, что делаю, чтобы он лучше понял.
Сначала я осмотрел место происшествия. Наших ребят этот боевик не прижал. Они заняли хорошие оборонительные позиции за этими санями без колес, которые местные жители использовали для перевозки сена и других припасов. Мы рисковали обнажить нашу позицию, открыв огонь по этому парню, но, судя по всему, что я слышал к тому моменту, он был единственной оставшейся целью. Я не думал, что кто-то выйдет из так называемых деревянных конструкций. Мы были готовы работать по нему.
Во-вторых, точнее определил дальность. Используя вертикальный метод, поскольку я мог видеть его только от головы до промежности, примерно на расстоянии одного метра или 39 дюймов, я поместил перекрестие на его талию и измерил его до макушки. Разница между ними составила 3,5 мил. Используя формулу, я взял 39 дюймов и умножил их на константу 25,4, чтобы получить количество метров, и разделил их на 3,5 мил. Он находился на расстоянии 309 ярдов, на целых 50 ярдов больше, чем я мог предположить по звуку. На тренировках нам рассказывали об искажениях звука и горах, но это действительно помогло нам понять суть. Чтобы убедиться в диапазоне, я быстро измерил расстояние от плеча к плечу, использовал формулу горизонтального положения и подтвердил диапазон. Проблема была в том, что парень сместился немного вправо, заняв позицию частично за скалой. Все, что у меня оставалось для прицеливания - это его голова.
Я принял положение лежа с опорой, используя приподнятый край крыши, чтобы опереться на сошки. Я устроился, закрыл глаза, снова открыл их, медленно выдохнул, а затем нажал на спусковой крючок. Пуля не лгала. Я знал, как только увидел, что она вылетает из ствола, что она промахнется. Даже используя обе эти формулы, ночью и с включенным ночным видением, вычислить высоту цели было непросто. С такого расстояния погрешность в один дюйм или около того в определении его фактического роста или ширины могла отбросить цифры. Меня не смутил звук выстрела 308-го калибра, отскочившего от камня перед парнем. Я сказал Уэйду, что в снайперской стрельбе все зависит от второго выстрела. «Один выстрел - одно убийство» обычно не работает в полевых условиях.
Мы были в том, что, как я узнал в Снайперской школе, называется «период медового месяца». Это несколько секунд до того, как цель сможет обработать всё, что только что произошло в его мире. С момента, когда я нажал на спусковой крючок, до момента, когда я нажал его снова, прошло от 3 до 4 секунд. За это время парень мог сдвинуться, а этот парень - нет. Он вздрогнул, но снова поднялся. Пока он делал это, Уэйд стоял позади меня и говорил мне, что мне нужно выдержать 0,3 мил. Я знал, что мне нужно сделать корректировку, но было приятно слышать, как Уэйд выкрикивал это.
Снаряд попал в цель - и это был последний выстрел, который я произвел в Афганистане во время этой операции, хотя в то время я об этом особо не думал. Мы связались по радио, чтобы все знали, что цель нейтрализована. Они занимались своими делами, мы с Уэйдом лежали на крыше, ноги к ногам, я указывал на 12, он на 6, следя за тем, чтобы у нас было 360 градусов прикрытия для парней.
Пока мы ждали, когда приедут вертолеты, я наблюдал, как пленных вели к нашей позиции. Все они были связаны. Некоторые из них плакали, некоторые обмочились, по их одежде текли темные пятна. На самом деле я не чувствовал себя плохо из-за них, но на минуту задумался, каково это, должно быть, для них. Очевидно, они были напуганы, и их жизни изменились, причем изменились за последние несколько минут. Теперь было большое неизвестное. Что эти люди собираются со мной делать? Каково это будет быть разлученным с большинством людей, с которыми я так долго был?
Может, я просто медлителен, но в то время я не понимал, что у нас с этими парнями много общего. Моя жизнь должна была радикально измениться в ближайшие несколько часов, когда я добрался домой, оставив после себя группу парней, которые были так же похожи на семью, как и мои собственные, парни, которые поделились со мной чем-то, что моя семья и друзья не поймут дома. Когда наши парни накинули мешки на головы пленным и заперли их в темном коконе, я на мгновение задумался, как может выглядеть их будущее. Будут ли они ожесточенными, обиженными и ещё более злыми? Увидят ли они свет, возможно, появятся с новым видением того, что для них возможно?
У меня не было много времени думать об этом. Прибыли чопперы, я попросил своих парней присмотреть за ними. Позже, за периметром, пришло известие, что нам предстоит последний осмотр, прежде чем мы сядем в микроавтобус на аэродром. Мы знали, что нам лучше привести в порядок наши комнаты - входила еще одна группа наших братьев, и мы не хотели, чтобы им приходилось убирать наши беспорядки.
Я не думаю, что моя жена сказала бы, что когда я приехал домой из развертывания, мы прошли через какой-то «Период медового месяца» - никакого периода медового месяца, ничего похожего на это. После мы приехали в Форт Беннинг из Германии и сошли с самолёта. Я наслаждался своим временем на рейсах, попеременно спал или немного возился с ребятами. Как только мы вернулись на землю, веселье закончилось. Я вернулся, чтобы стать руководителем команды, сержантом, тем, кто должен был показать пример.
Когда мы сели в автобус, который должен был отвезти нас в штаб, я уже приготовился к приветствию. Я видел, как другие парни плакали, когда видели жену, детей, семью. Не я. Не собирался этого делать. Когда автобус остановился, срыгнули тормоза и дверь с грохотом распахнулась, я был Железным Человеком. У меня не было никакой суперсилы, кроме оцепенения. Я проходил мимо длинной очереди нетерпеливых приветствующих и краем глаза мельком видел Джесс, размахивающую табличкой и прыгающую вверх и вниз. Я продолжал идти, торопясь попасть в комнату подготовки, чтобы я мог распаковать и сложить свое оружие. Пришлось заботиться о своих детях. Пришлось держать это вместе. Не собирался плакать. Нет, не я. Я не могу потерять лицо здесь перед всеми этими людьми. Не на глазах у моих парней. Я все еще Ирв. Ник пока не может выйти.
Я показал ему большой палец вверх. Это были хорошие новости. Мы с Уэйдом сможем забраться на крышу, которую я выбрал. Мы все были залиты красным светом. Думаю, это была сюрреалистическая сцена, но она так долго была частью моей реальности, что казалась естественной. Я закрыл глаза и сосредоточился на своем дыхании, надеясь, что что-то вроде отдыха настигнет меня, пока обратный отсчет не дойдет до коммуникатора и прежде чем напряжение в моем животе, что-то похожее на голодные боли, поглотит меня.
Этот красный цвет был настолько неотъемлемой частью моего мира, что даже всего несколько дней назад, спустя почти 7 лет после той последней перестрелки, в которой я собирался участвовать в самую последнюю ночь моего последнего развертывания, я стоял у стойки. моего местного продуктового магазина, и внезапно я флэшбэкнулся к тому Чинуку. В одно мгновение я смотрел на кусочки жареной курицы под таким же теплым светом, а в следующее я летел над Афганистаном, слыша шум роторов и двигателей. Странно, что всего лишь один вид этого цвета перенес меня из одного мира в другой. Я продолжал ждать своей очереди, и пока я стоял там, ко мне вернулось ещё одно воспоминание. Я вернулся домой в Мэриленд и смотрел телевизор в семейной комнате с моим отцом. Я сидел на полу, прислонившись спиной к дивану, а он в его мягком кресле. Он и я смотрели вещи по History Channel, несколько специальных передач PBS, в основном ретроспективные обзоры Вьетнама и Второй мировой войны. Я смотрел их в первую очередь из-за съемок с поля боя. Я хотел увидеть действие. Когда они вырезали эти сцены, чтобы взять интервью у некоторых участников, мне показалось, что эти ребята были очень-очень старыми. И они всегда казались слишком погруженными в то, что вспоминали, и почти все сдерживались и боролись с плачем или даже проливали слезы.
Однажды вечером, когда я смотрел интервью с отцом, я посмотрел на него и спросил: «Почему они плачут? Все это случилось с ними так давно». Мой отец немного покачал головой, прищурился на меня и глубоко вздохнул через нос. Его губы поджались, и я видел, как он глубоко задумался. Я посмотрел на него, а затем на экран, ожидая действий в любом месте. В конце концов он сказал: «Ты не понимаешь. Ты не можешь этого понять». Слова прозвучали однозначно и содержательно - без осуждения, без остатка негодования. Он взял чипсы или другую закуску, которую лежала в миске на подлокотнике его шезлонга, и секунду задумчиво жевал. «Некоторые вещи просто остаются с тобой», - сказал он наконец. Больше он ничего не сказал, и на экране появилось изображение вертолета, тройного навеса и хижин на поляне. Время для шоу.
Люди впереди меня в очереди, казалось, решали, вывести ли деньги из своего пенсионного фонда на покупку бизнеса, чем выбирали, сколько кусков белого или темного мяса им нужно. Я должен был сдержать растущее нетерпение и желание самому наклониться над прилавком и упаковать свой заказ. Горящий дневной свет, ребята. Неужели это действительно обед и перерыв, когда вы выносите еду?
Потом я понял, что мне очень не хотелось спешить домой. Я знал, что Джесс увидит меня и сразу почувствует, что что-то не так. Тогда мне, возможно, придется объяснять. Тогда мне, возможно, придется быть как ветеринар в одном из телешоу. Это было не столько из-за того, что мне не хотелось плакать, это было больше похоже на то, что я задавался вопросом, может быть, я больше не способен на это. И если бы я не сломался перед ней, скажет ли это обо мне больше, чем я сам?
Телефонный звонок поступил от Майка; мы всё ещё общались друг с другом примерно каждую неделю. Он сообщил мне, что Alex Fernandez засунул пистолет в рот, нажал на курок и покончил с собой. Алекс был моим первым командиром отряда, когда я был новичком в рейнджерах. Он был холоден как камень и упорно трудился, чтобы вывести меня из равновесия. Он грыз мне задницу за любую неудачу в том, чтобы быть лучшим солдатом, которым я мог бы быть, но он дал мне знать, что честь его внимания я должен носить как медаль: если бы он не думал, что вы в конечном итоге станете стоящим , он вообще не беспокоился о тебе. Он подал мне хороший пример, и большая заслуга в том, что я добился успеха, принадлежит ему.
Я разговаривал с ним всего за пару недель до этого. Я спросил его, как у него дела, и он казался таким гордым за себя. Получил хорошие оценки на всех курсах колледжа.
«Делай добро, Ирв. Делай действительно добро». Теперь он был мертв, и он был стрелком. Чье это определение «делать добро»?
Затем, когда мы с Майком завершили оставшуюся часть разговора, мы сделали то, что всегда делали как парни из Special Ops. Мы говорили о том, что наблюдали, размышляли о том, что мы могли упустить, обсуждали, что мы сделали и что мы могли бы сделать лучше. Мы потеряли одного из наших парней из-за самоубийства, узнав о другом, который покончил с собой всего несколькими неделями ранее. Что мы видели с этими парнями? Что было сказано делать? Какой план действий, какую тактику мы думали применить? Затем, индивидуально и коллективно, мы с Майком ругаем себя. Мы должны были быть рядом с ним. Мы могли это предотвратить. Мы должны были предвидеть это. Мы рейнджеры. Мы снайперы. Нас учат замечать и действовать упреждающе. Предвидеть. Анализировать. Строить планы. Выполнять.
Только мы этого не сделали. Только мы не смогли. Теперь Алекс был мертв, и нам оставалось только придумать план его чествования. Отчеты о действиях долго были неотъемлемой частью нашей жизни. Чем позже мы участвовали в Глобальной войне с терроризмом, тем больше нас просили оправдывать свои действия, подвергать сомнению себя, анализировать и размышлять. Оживите эти моменты, запишите их для официального отчета и всегда несите ответственность. Мы должны были доказать, что это было хорошее убийство.
По сей день мы с Майком изучаем операции, думаем о том, что мы могли бы сделать лучше, задаваясь вопросом, как все могло бы пойти по-другому, если бы мы сделали X, Y или Z вместо A, B или C. здесь намеренно используются буквы, потому что многие люди думают о снайперах и снайпинге так, что это простая игра с числами. Получите правильные числа, и плохой парень упадет. По правде говоря, угловая минута постоянна, а люди - нет. На одном из моих снайперских курсов у меня был инструктор, который всегда говорил: «Пуля не лжет». Он говорил это все время, но особенно когда один из нас, стажеров, говорил, что мы правильно посчитали. Мы не понимали, как мы могли пропустить эту цель. Этот промах не имел смысла. Этого не могло быть. Я сделал цифры.
Но это случилось. Мы пропустили. Пули не лгут. Что мы упустили в Фернандесе? Пули не лгут, а стрелки лгут?
Я помню, когда я впервые был в Ираке, и нас доставляли вертолетом на точку. Пыль разлетится, и вы ступите в это облако, удивляясь и веря, что земля будет там, чтобы встретить вас. Я слышал истории о случаях, когда для некоторых парней это было не так, и они выходили и падали с десятков футов. В конце концов процедура изменилась. Я подумал об этом в ночь той последней перестрелки после короткого разговора с Маком. Начальник экипажа «Чинука» никого не выпустит, пока мы не окажемся в лунной пыли. Тем не менее, я ступил и попал в это облако, осторожно шагнул вперед, гадая, не оказались ли мы каким-то образом на краю обрыва, канавы или выгребной ямы. Это был иррациональный страх - пилоты с нами так не поступали. Тем не менее, это было то, что я чувствовал той ночью и множеством других ночей до и после.
Люди все время спрашивают меня, что нужно, чтобы стать снайпером, членом специальной команды. Я никогда не отвечаю прямо, но я знаю, что одна из вещей, которую я нахожу забавной, оглядываясь назад на время, проведенное с Рейнджерами - это то, как много времени я боялся и волновался. Я уже говорил об этом раньше, но стоит повторить: я ненавижу высоты, меня это пугает до дерьмового ужаса, но, тем не менее, я никогда не упускал возможности сесть на вертолет, самолет или даже прыгнуть с одного из них. Я чувствовал страх, но все равно делал это. О чем это говорит, я не уверен. Я не могу сказать, что я адреналиновый наркоман или что у меня есть желание смерти, потому что ни одно из этих двух утверждений не соответствует действительности. Я просто знал, что я был с группой других парней, которые собирались сделать это, и я тоже, поэтому я последовал за парнем впереди меня и сделал это. И мне было хорошо при этом. Итак, что я говорю в ответ на вопрос о том, что для этого нужно, так это то, что вы должны любить бросать вызов самому себе. Это хороший способ сформулировать это. Может быть, это: ты не можешь бояться испуга.
В ночь той перестрелки в Афганистане я не искал проблем. Это должна быть одна из тех быстрых миссий, которые и должны быть такими, какими должны были быть многие другие, и которые в итоге оказались неосуществимыми по плану. Уникальной особенностью операции было то, что мы направились в горы. Комплекс опирался на скалистые утесы и стены. Я задавался вопросом, зачем они это делают. Я несколько раз чувствовал толчки и землетрясения в Афганистане и Ираке. Я представил, как это место разнесет лавина. Я мог подумать, что эти плохие парни рассмотрят такую возможность, но не учел в своей первоначальной оценке, что кое-что, возможно, они знают лучше меня.
Во время этой операции мне было интересно немного испытать Уэйда. Он решил, что хочет стать снайпером. Он стал моим наблюдателем и проделал со мной большую работу. Было ли это убедиться, что все мои магазины полностью загружены и сделать это без каких-либо договоренностей, или просто надрать ему задницу и заставить делать всё со скоростью и эффективностью, которая заставит меня покачать головой в восхищении, Парень был всем, в чем он был нужен Рейнджерам.
Тем не менее, я как бы смотрел на эту последнюю операцию как на способ убедиться, что я передал ему, как и другие парни мне, те знания и опыт, которые я приобрел в свое время в качестве руководителя снайперской команды. Неофициально среди этих вещей было следующее: гораздо, намного лучше быть высаженным на ровную землю без оросительных канав, чем на ту, где они есть. В ту ночь во время последней операции я был благодарен за то, что мне больше не придется проводить грязевую пробежку для проверки равновесия по этим сукин-сыновым канавам. Я совсем не испытывал ностальгии в ту ночь, особенно по этим жгущим бедра легких нагрузок. Бегать ради удовольствия? Не моё. Однако в ту ночь мы преодолели 2 мили легким спуском по ровной местности. Благодарение господу за маленькие одолжения.
Единственное, что меня беспокоило, это то, что, когда мы вышли из облака пыли, я не мог видеть парней впереди меня; Я потерял свое место в строю. Я позвал Уэйда, и он немедленно ответил. Он был прямо за мной, как раз там, где должен был быть.
«Мы в порядке. У нас все хорошо», - сказал он. «Мы построимся».
Ещё до этого пыльного вихря мои худшие мысли были о том, что я сойду с птицы, пробегу через это облако пыли, услышу звуки перестрелки, увижу парней с оружием, отпущу свое собственное прежде чем я узнаю, половина моей команды находится на земле из-за меня. Никогда этого не было, из-за страха, что это может оказаться в центре моего внимания, удерживая меня от совершения чего-то столь принципиально глупого.
Мы с Уэйном построились вместе с остальными ребятами, а затем отделились от них, как и планировали, не вступая в контакт с врагом.
«Просто быстро войти-выйти, точно так, как мы это расписали в плане», - повторял я себе. «Это то, что я хочу в этом последнем выходе». Потом снова в периметр и через несколько часов поедем домой. Когда мы туда доберемся, разобраться с тем, что на самом деле означает «дом». Стейк-хаус на заднем дворе с лучком. New York Strip. Сметана. Картофель. Хорошие вещи. Хорошие вещи. Думай о хорошем, а не о плохом.
Я огляделся. Поселение, в которое мы шли, располагалось в широкой долине, здания стояли на крутых и каменистых возвышенностях гор, более высоких, чем всё, что я когда-либо видел раньше - казалось, на уровне Эвереста. Я никогда раньше не видел таких гор, и, мчась в темноте, я подумал, что это место невероятной красоты. Люди приехали сюда на отдых?
«Перестань быть туристом и начни быть снайпером», - сказал я себе. Это не горы, это места, где главных боевых позиций - как десяток центов в дюжине [a dime a dozen - идиома, означает распространенное явление, типа как собак нерезаных]. Определи ту, который ты бы выбрал - может быть, плохой парень сделает тот же выбор, что и ты. Предвидь, тупая жопа. Вы уязвимы здесь, в долине. Без прикрытия. Без скрытности. Они могли быть там наверху и убивать нас всех по одному. Мак сказал, однако, что все было чисто. Придется поверить, что он прав. Надо быть готовым на случай, если разведки не было.
По мере приближения комплексу он начал приобретать форму, отражающую спутниковые снимки, которые мы видели. Теперь, в камнях и грязи, это фотоизображение становится реальным, и я намного лучше ориентируюсь в нем. Я подтолкнул Уэйда и указал на здание в 400 ярдах от нас, на 2 часа. Он кивнул и расстегнул лестницу, готовясь к нашему восхождению.
Через несколько минут мы уже у нашего дома. Однако это шло не по плану. Щелевая траншея, по которой проходят неочищенные сточные воды, проходит параллельно зданию всего в 6 дюймах от стены. Наш единственный вариант - прикрепить лестницу вплотную к стене, что дает нам угол 87 градусов, чтобы подняться по этой лестнице по вертикали. Эта лестница ни в коем случае не касается этой мерзости в траншее. Ни за что. Я вспомнил, что случилось с парнем, которого мы все звали Q, когда он проглотил человеческие отходы и воду, и этого не произойдёт ни со мной, ни с Уэйдом.
Мы собирались подняться на крышу здания и занять позицию для наблюдения, когда я услышал очень громкий грохот - не от наших флеш-бомб - другой звук, но я узнаю его.
«РПГ. РПГ», - говорю я Уэйду. Мы оба падаем о землю, стараясь не попасть в траншею, и слышим, как РПГ пролетел над головой, а затем ударился в нескольких сотнях футов от нас. Дважды за мою карьеру в меня стреляли из РПГ. «Это будет последний раз», - подумал я, поднимаясь с земли. Обхватив эти ступеньки лестницы, прижавшись к ним как можно сильнее, используя бронежилет в качестве гладкой поверхности, чтобы уменьшить трение, я медленно поднялся наверх, а затем на крышу.
«Используй свою броню как сани», - сказал я Уэйду. В снайперской подготовке мы постоянно использовали лестницы на учениях. Здесь вы узнаете то, что вам действительно нужно изучить, и найдете решения проблем, о которых никогда не догадывались. Я полз по краю крыши здания, не забывая о возможных выстрелах снизу. Уэйд сделал зигзаг по той же причине, поначалу немного походив на конькобежца. Мы оба благополучно добрались до своих позиций. Я заметил, что Уэйд поднял за собой лестницу. Умно. Никто не сможет её схватить; никто не сможет использовать её, чтобы подняться туда; никто не мог её увидеть и сообщить о нашей позиции. Мне ещё есть чему поучиться.
Я подумал ещё немного. Как мы собираемся отсюда спуститься? Прыгать? Опять страхи? Высота. Болезнь. Я слышу звук саранчи? Я связался по рации с Маком и нашими GFC Duns, чтобы сообщить им, что мы на позиции. Мы проследим за штурмовиками; если эти парни острие копья, то мы щит. Я наблюдаю за их слаженными движениями, за их действиями, которые я видел десятки и десятки раз раньше, но всё ещё восхищаюсь ими. Что это за слово? Синхронизация.
Это ощущение, что все отдельные части целого функционируют вместе. Я позволяю себе подумать: мне будет не хватать чувства, что я часть этого, я скучаю по ощущению, что, по крайней мере, на некоторое время, всё в моем мире выровнено, все части сцеплены.
Забавно то, что я поговорил с Маком вскоре после того, как услышал о Фернандесе. Мы все знали, что самоубийство парней - это своего рода чума, уносящая слишком многих из нас в слишком молодом возрасте. Это болезнь, то, против чего мы должны сопротивляться и бороться, выработать некую защиту и некоторый иммунитет. Почувствуй симптомы. Поставь диагноз. Обратись за лечением. Это просто, но гораздо сложнее.
Что мы делаем? Как мы помогаем друг другу? Как заставить парней открыться и говорить, если мы сами не хотим говорить? Мак сказал, что, по его мнению, некоторые из нас утратили чувство цели. Что вы делаете, когда то, чему вы посвятили большую часть своего обучения в юном возрасте, больше не является полезным, невозможным или даже законным? Нас учили убивать. Неужели парни убивали себя каким-то нездоровым образом, делая то, чему их учили? Держи все это. Уничтожь врага.
Слава ему, Мак сказал, что он верил, и я верю, что он верил в это, что поддержание формы в форме очень поможет парням. «Как тело, так и ум», - сказал он. Здоровое тело. Здоровый дух. Подними себя. Он сказал мне, что посмотри на спартанцев, этих легендарных воинов ранней цивилизации. У них были щиты весом 50 фунтов [Щит-гоплон весил от 6 до 16 кг]. Вы, ребята, жаловались на 2 с половиной фунта брони. Вы должны быть сильными. Вы должны уметь защитить себя.
Я пытался сказать ему, что мы не говорим об отражении стрел, ударах молота и копьях. Кроме того, мы жаловались на броню, но мы её использовали. Мы знали, что это нам помогает. Но что вы делаете, когда вы больше не находитесь внутри или вне периметра и все еще носите броню, которую армия не выпускала, и большинство людей даже не видят, что вы её носите?
Мак этого не говорил, но я так думал об этом. Контроль. Это было то, что многим из нас нравилось в том, что мы делали. Частью этого было занятие физкультурой. Дисциплина и контроль. Заставь свое тело делать то, что ты от него хочешь. Вроде как желание бросить вызов самому себе. Ты не мог идти в бой, думая, что твоё тело может тебя подвести. Заставь его делать то, что велит ваш разум и ваша воля.
Большинство парней, которых я знал в спецоперациях, были, как это называется, фанатиками контроля. Я ненавижу этот термин. Почему тот, кто любит брать на себя ответственность и управлять своими обстоятельствами, а также считать себя ответственным за события и последствия своего выбора и действий, считается «уродом»? Поскольку мы были на самом конце шкалы в этом отношении, сделало ли это нас неестественными, сделало ли это мутантами, кем-то, кого следует избегать или бояться, кем-то, кто угрожает всем остальным? Я знаю, что иногда я чувствовал это разделение в гражданской жизни. Мы против них. Мы это видели и сделали, и никто другой, кроме нас, не мог понять. И если я не могу рассказать об этом одному из нас, потому что не хочу показаться слабым, не хочу вызывать у него сомнения в том, могут ли они рассчитывать на мою поддержку, тогда к кому обратиться мне?
Мы вошли в контакт, и противник имел изрядную огневую мощь. Атакующие находились в хорошей оборонительной позиции. На прямой линии огня никого не было. Плохие парни проявляли свою обычную демонстрацию силы, выскакивали из-за угла, стреляли беспорядочно, и их просто много шума и ярости составляли весьма небольшую неприятность. Я не особо увлекся, действуя в основном как наблюдатель, отслеживая движение целей от здания к зданию. Я пытался выяснить, есть ли закономерность, координируют ли они движение к какой-то точке сбора внутри комплекса. Ничего, что я мог понять, просто набор случайных ходов, но, по крайней мере, они были далеко от нашей главной цели.
Штурмовым группам был дан приказ действовать. Враг бегает и стреляет, но, по крайней мере, шум утихает. Другой звук разносится по ночи. Отчеты, поступавшие из раундов контроля сигнатур, которые вели наши штурмовики, были резче, точнее по времени и короче по продолжительности, почти как азбука Морзе. Я мог сказать, что эти снаряды исходили из здания к востоку от главной цели. Если они там стреляли, мы мало что делали, чтобы поддержать эту команду из нашего нынешнего местоположения.
«Я переезжаю», - сказал я Уэйду.
«Понял тебя», - сказал он и поднялся на ноги, показывая быстрым жестом руки, что собирается следовать за мной.
Узкие промежутки, не более двух футов, между крышами позволяли легко перепрыгивать с одной на другую. Даже если бы кто-то был ниже нас и хотел выстрелить в эту брешь, потребовалось бы невероятное невезение с нашей стороны или удача с их стороны, чтобы поразить нас. Очевидно, если бы мы услышали огонь из автоматического оружия снизу и через эту брешь, мы бы остановились и удерживали позицию. Мы сделали всего несколько прыжков, прежде чем встали на колени и пересмотрели.
Под нами, в соседнем здании, чуть левее, на несколько градусов, я увидел нечто похожее на москитную сетку, перекинутую через крышу. Я думал, что смогу разглядеть на нем пару человеческих фигур, как если бы они спали в большом гамаке. Я видел более странные вещи раньше, чем это, и привык находить местных спящих снаружи, чтобы избежать жары, не обращая внимания на стрельбу, идущую поблизости.
«Возьми свой инфракрасный порт», - сказал я Уэйду. «Освети эту область».
Уэйд достал фонарик и щелкнул им, а затем осветил место, которое я указал. Через наше ночное видение казалось, что один из тех огромных прожекторов, которые используют автомобильные или другие компании для освещения неба, освещает эту крышу. На картине ниже - оказалось, что это был всего лишь один парень в этой сети - его вообще не было видно. Но он, должно быть, что-то обнаружил, потому что открыл один глаз. Это выглядело так, как будто глаз собаки ловит какой-то свет, а затем ярко светится. Это произошло всего на мгновение, а затем он закрыл глаза, и все его лицо, казалось, потускнело. Пришлось позвонить. Мы с Уэйдом постояли несколько секунд. Парень вообще не двинулся с места. Мне казалось, что я смотрю свысока на какого-то ребенка, который подозревал, что призрак находится в его комнате, натянул одеяло на голову и закрыл глаза, надеясь, что всё, что он только что увидел, просто исчезнет.
Я посмотрел на Уэйда и покачал головой, а затем указал указательным и мизинцем левой руки на глаза. Уэйд кивнул. Мы будем следить за человеком на крыше, но больше ничего не делаем, если в этом нет необходимости. Внезапно в поле моего периферийного зрения появилась другая фигура, бегущая с юга на север по диагонали между мной и Уэйдом и целью. Я недолго следил за ним, пока не услышал крик Уэйда: «Оружие! Оружие! Оружие!».
Человек с крыши перевернулся, чтобы встать, и я мог видеть через ночное зрение белое свечение ствола его АК-47. Я развернулся с оружием, и через долю секунды мой прицел заполнился изображением его одежды и ремня. Он был не более чем в 50 ярдах от меня и упал через мгновение после того, как я нажал на спусковой крючок. Если бы наверху был только я, и мое внимание было бы переключено на бегуна, человек на крыше снес бы меня с ног. С 50 ярдов его молитва и очереди были бы эффективны как для меня, так и для штурмовой группы, которая двигалась, не зная, что этот парень был там, на позицию к востоку от того места, где он лежал и ждал в этой сети.
Мне не пришлось долго думать о том, как все могло обернуться плохо. Через несколько секунд третий парень, которого ни Уэйд, ни я раньше не заметили, подбежал к нам. Он повернул налево, с юга на юго-запад, вдоль ряда зданий. Я не мог сказать, был ли он вооружен, но, исходя из прошлого опыта, я знал следующее: если он бежал к зданиям, он хотел оставаться вовлеченным в происходящее. Он надеялся попасть в одну из тех дверей, которые он проходил. Если бы он просто хотел быть в безопасности, он бы пошел в первую, к которой пришел. Он этого не сделал. Он был полон решимости попасть в конкретное здание. Это означало, что внутри было что-то, чего он хотел настолько сильно, что рисковал получить выстрел. Если бы он был просто невиновным парнем, попавшим под перекрестный огонь, он бы двинулся в другом направлении, в сторону от нас, к ближайшему краю поселения и в поля за ним. В большинстве случаев это то, что не принимают во внимание местные жители. Вот что я бы сделал, если бы был в таком же положении. Убирайся, пока дела идут хорошо. Все это промелькнуло у меня в голове в одно мгновение. Следующая мысль была такой: я не могу позволить ему добраться туда, куда он хочет. Если он сейчас безоружен, оставим его таким. Если бы я всадил перед ним несколько пуль, просто чтобы поставить знак остановки, я бы достиг своей цели. Я знал, что с помощью ROE я не смогу победить его, но смогу удержать его от того, чтобы добраться туда, куда он хотел, и получить то, что он хотел получить. Я также знал, что мне нужно поднести эти пули как можно ближе к нему, чтобы дать ему понять, что это были не просто случайные выстрелы, исходящие откуда-то из неизвестности. Ему нужно было знать, что я его видел, нацелился на него и могу убить его, если я захочу.
Конечно, это был рискованный выстрел. Он был в движении, а это всегда усложняло ситуацию. Я не мог рассчитывать на то, что он будет поддерживать постоянную скорость, и он двигался под небольшим углом к моему местоположению, а не перпендикулярно мне, так что его расстояние тоже не было постоянным. Если бы я был на малой доле в моих расчетах или технике, я мог бы ударить его. Моя военная карьера подходила к концу; Я ожидал, что через несколько часов окажусь в самолете, направляющемся в Германию. Если бы я не выполнял свою работу правильно - если бы я ударил его - мне пришлось бы предстать перед наблюдательной комиссией и признать, что я застрелил невооруженного местного жителя, который не представлял для меня непосредственной угрозы. Меня ждет позорное увольнение и, возможно, тюремное заключение. Если же я позволю ему заняться своими делами, кто знает, что он задумал, и какой ущерб он может нанести.
Я прицелился прямо в лицо бегуна и выстрелил. Все время, пока я целился, Уэйд был позади меня. Я был в своей зоне и не общался с ним, но он говорил мне: «Уменьши градусы. Уменьши градусы». Он думал, что я пытаюсь попасть в этого парня, и видел, что я отклонился от цели на несколько градусов. Человеческая голова в среднем составляет 9 дюймов в диаметре. Я хотел быть примерно на два-три дюйма впереди, при этом полагая, что парень находится на расстоянии 70 ярдов и удаляется от меня, немного увеличивая свое расстояние. Он находился на расстоянии более половины футбольного поля, примерно в двух баскетбольных площадках в 94 фута от меня. Все 3 снаряда попали в стену прямо перед ним. Он упал на землю, свернулся в позе эмбриона и остался там. Идеальные выстрелы. Я делал то, что делал сотни раз на стрельбище, стреляя по деревянным мишеням. Я держал свое оружие наготове и постепенно перемещал свое тело, удерживая всё в одной плоскости.
Затем мое внимание привлекли 2 ведущих штурмовика на позиции остановленного плохого парня. Я подумал, что они схватят его, но они пробежали мимо него.
«Проклятье!» - Уэйд был явно зол. Если бы у этого парня был пистолет, граната или другое взрывчатое вещество, это могло быть плохой ситуацией.
Уэйд сразу же подключился к связи и сообщил членам группы позицию съежившегося плохого парня. Двое ведущих парней, которые обогнали его, немедленно остановились и пошли обратно. К ним присоединились еще несколько человек, все они с поднятым оружием на нем кричали на него на пушту. Из-за такого большого количества событий у меня не было времени предупредить нападавших о существовании второго парня. Они знали о том, что я убрался на крыше, но не о бегуне. С нашей позиции казалось, что он был прямо здесь, на открытом месте, прижатым к той стене. Но когда ты бежишь, как те двое других парней, с ночным зрением, из-за которого трудно видеть с полной ясностью, я мог понять, как они его пропустили.
Уэйд не так хорошо понимал ошибку своих товарищей по команде. «Как, черт возьми, они его упустили? Они просто прошли мимо парня, который мог убить их. Он был потенциальной угрозой».
«Контролируемый хаос, верно?» - сказал я. «Вот почему мы здесь. У нас всё ещё была линия на него. Если бы он сделал что-нибудь, кроме того, что остался стоять после того, как эти парни прошли мимо, один из нас его убил бы. Вот почему мы здесь. Мы делаем свою работу. Прикрываем их спины».
«По-прежнему. Они должны были его заиметь».
«Но они этого не сделали. Всякое случается. Ты пропускаешь вещи. Я пропустил кучу раз. Мы прикрываем друг друга».
«Я знаю. Но черт побери». Уэйд все еще был зол, но я думаю, что больше всего на свете он боялся того, как он себя чувствовал, если бы что-то обернулось плохо. Он не хотел туда идти, поэтому разозлился, задействовав этот способ справиться со всем плохим, что внутри него барражирует.
Позже, когда мы вернулись на вертолет, чтобы ехать обратно, я еще раз поболтал с ним. Я думал о нас как о ангелах-хранителях, но сейчас было не время для этого. И я не думал, что мне когда-нибудь придет время поговорить с ним о том, чтобы не бояться бояться. Я услышал новые звуки гранат и взрывов, звук нашего пулеметного огня. По связи я услышал, что операция по очистке идет хорошо. В нескольких местах я мог видеть, как наши парни охраняют нескольких местных жителей, привязанных на молнии. По средствам связи поступали сообщения о количестве взятых в плен. Это был хороший улов, и казалось, что он подходит к концу.
Мы спрыгнули с крыши и помогли ребятам опознать мертвого парня и собрать информацию, помогая одному из пулеметчиков обеспечить безопасность. Как только это было закончено, мы перемонтировали ближайшую к нам крышу. Непрекращающаяся стрельба продолжалась с крайнего северного конца комплекса. Не так стабильно, как в перестрелке, но достаточно, чтобы дать мне понять, что мы нужны в том направлении.
«Пойдем попрыгаем», - сказал я Уэйду.
Это, казалось, подняло ему настроение и отвлекло от мыслей о том, что могло случиться. После пары прыжков на север я мельком увидел одинокого бандита в поле за территорией, которая вела к крутому подъему, что-то вроде пандуса, ведущего к краю отвесной скалы. Он находился на расстоянии около 250 ярдов, исходя из грубой оценки, которую я придумал при настройке; С горами и зданиями внутри комплекса, искажающими звуковые волны, на тот момент это была всего лишь приблизительная фигура. Я полагал, что он находился в пределах эффективной дальности стрельбы из АК-47 в 380 ярдов, но для него все равно было бы очень сложно установить контакт с нашими парнями. Однако вы никогда не знали, когда неудачный снаряд настигнет вас. Мне не хотелось приближаться к нему на случай, если он нас заметит, поэтому мы спустились в этот момент и устроили класс. Я делал это редко, но мне хотелось, чтобы Уэйд видел, что именно я делаю. Я рассказал немного о том, что делаю, чтобы он лучше понял.
Сначала я осмотрел место происшествия. Наших ребят этот боевик не прижал. Они заняли хорошие оборонительные позиции за этими санями без колес, которые местные жители использовали для перевозки сена и других припасов. Мы рисковали обнажить нашу позицию, открыв огонь по этому парню, но, судя по всему, что я слышал к тому моменту, он был единственной оставшейся целью. Я не думал, что кто-то выйдет из так называемых деревянных конструкций. Мы были готовы работать по нему.
Во-вторых, точнее определил дальность. Используя вертикальный метод, поскольку я мог видеть его только от головы до промежности, примерно на расстоянии одного метра или 39 дюймов, я поместил перекрестие на его талию и измерил его до макушки. Разница между ними составила 3,5 мил. Используя формулу, я взял 39 дюймов и умножил их на константу 25,4, чтобы получить количество метров, и разделил их на 3,5 мил. Он находился на расстоянии 309 ярдов, на целых 50 ярдов больше, чем я мог предположить по звуку. На тренировках нам рассказывали об искажениях звука и горах, но это действительно помогло нам понять суть. Чтобы убедиться в диапазоне, я быстро измерил расстояние от плеча к плечу, использовал формулу горизонтального положения и подтвердил диапазон. Проблема была в том, что парень сместился немного вправо, заняв позицию частично за скалой. Все, что у меня оставалось для прицеливания - это его голова.
Я принял положение лежа с опорой, используя приподнятый край крыши, чтобы опереться на сошки. Я устроился, закрыл глаза, снова открыл их, медленно выдохнул, а затем нажал на спусковой крючок. Пуля не лгала. Я знал, как только увидел, что она вылетает из ствола, что она промахнется. Даже используя обе эти формулы, ночью и с включенным ночным видением, вычислить высоту цели было непросто. С такого расстояния погрешность в один дюйм или около того в определении его фактического роста или ширины могла отбросить цифры. Меня не смутил звук выстрела 308-го калибра, отскочившего от камня перед парнем. Я сказал Уэйду, что в снайперской стрельбе все зависит от второго выстрела. «Один выстрел - одно убийство» обычно не работает в полевых условиях.
Мы были в том, что, как я узнал в Снайперской школе, называется «период медового месяца». Это несколько секунд до того, как цель сможет обработать всё, что только что произошло в его мире. С момента, когда я нажал на спусковой крючок, до момента, когда я нажал его снова, прошло от 3 до 4 секунд. За это время парень мог сдвинуться, а этот парень - нет. Он вздрогнул, но снова поднялся. Пока он делал это, Уэйд стоял позади меня и говорил мне, что мне нужно выдержать 0,3 мил. Я знал, что мне нужно сделать корректировку, но было приятно слышать, как Уэйд выкрикивал это.
Снаряд попал в цель - и это был последний выстрел, который я произвел в Афганистане во время этой операции, хотя в то время я об этом особо не думал. Мы связались по радио, чтобы все знали, что цель нейтрализована. Они занимались своими делами, мы с Уэйдом лежали на крыше, ноги к ногам, я указывал на 12, он на 6, следя за тем, чтобы у нас было 360 градусов прикрытия для парней.
Пока мы ждали, когда приедут вертолеты, я наблюдал, как пленных вели к нашей позиции. Все они были связаны. Некоторые из них плакали, некоторые обмочились, по их одежде текли темные пятна. На самом деле я не чувствовал себя плохо из-за них, но на минуту задумался, каково это, должно быть, для них. Очевидно, они были напуганы, и их жизни изменились, причем изменились за последние несколько минут. Теперь было большое неизвестное. Что эти люди собираются со мной делать? Каково это будет быть разлученным с большинством людей, с которыми я так долго был?
Может, я просто медлителен, но в то время я не понимал, что у нас с этими парнями много общего. Моя жизнь должна была радикально измениться в ближайшие несколько часов, когда я добрался домой, оставив после себя группу парней, которые были так же похожи на семью, как и мои собственные, парни, которые поделились со мной чем-то, что моя семья и друзья не поймут дома. Когда наши парни накинули мешки на головы пленным и заперли их в темном коконе, я на мгновение задумался, как может выглядеть их будущее. Будут ли они ожесточенными, обиженными и ещё более злыми? Увидят ли они свет, возможно, появятся с новым видением того, что для них возможно?
У меня не было много времени думать об этом. Прибыли чопперы, я попросил своих парней присмотреть за ними. Позже, за периметром, пришло известие, что нам предстоит последний осмотр, прежде чем мы сядем в микроавтобус на аэродром. Мы знали, что нам лучше привести в порядок наши комнаты - входила еще одна группа наших братьев, и мы не хотели, чтобы им приходилось убирать наши беспорядки.
Я не думаю, что моя жена сказала бы, что когда я приехал домой из развертывания, мы прошли через какой-то «Период медового месяца» - никакого периода медового месяца, ничего похожего на это. После мы приехали в Форт Беннинг из Германии и сошли с самолёта. Я наслаждался своим временем на рейсах, попеременно спал или немного возился с ребятами. Как только мы вернулись на землю, веселье закончилось. Я вернулся, чтобы стать руководителем команды, сержантом, тем, кто должен был показать пример.
Когда мы сели в автобус, который должен был отвезти нас в штаб, я уже приготовился к приветствию. Я видел, как другие парни плакали, когда видели жену, детей, семью. Не я. Не собирался этого делать. Когда автобус остановился, срыгнули тормоза и дверь с грохотом распахнулась, я был Железным Человеком. У меня не было никакой суперсилы, кроме оцепенения. Я проходил мимо длинной очереди нетерпеливых приветствующих и краем глаза мельком видел Джесс, размахивающую табличкой и прыгающую вверх и вниз. Я продолжал идти, торопясь попасть в комнату подготовки, чтобы я мог распаковать и сложить свое оружие. Пришлось заботиться о своих детях. Пришлось держать это вместе. Не собирался плакать. Нет, не я. Я не могу потерять лицо здесь перед всеми этими людьми. Не на глазах у моих парней. Я все еще Ирв. Ник пока не может выйти.