(no subject)
Выйти из карантина просто -- надо сделать еще одну проверку через неделю после приземления и, если всё в порядке, тебя выпускают на волю, мол, ходи куда хочешь, гуляй где вздумается. Но только по улице. Внутрь, сообщают нам, вас не пустят, пока не получите зеленый пропуск. Тут никто никому не доверяет, кроме самих себя. Вам сделали прививки где-то там, где не тут? Ничего страшного. Добро пожаловать на тест на антитела, после него, конечно же, мы поверим в то, что ваши прививки ничуть не хуже наших, и тогда, несомненно, выдадим зеленый пропуск, с которым хоть куда -- хоть туда, хоть сюда. Тест на антитела делается в частном порядке -- это же вам хочется ходить не только по улице, так что, не нойте, не жалуйтесь, пополняйте государственную казну.
Я назначила очередь и поехала на проверку, наивно предполагая, что меня примут если не сразу же, так с пятиминутным опозданием, не более того. Уверенно сообщила господину водителю такси, что ждать ему не более пяти минут: я быстро, -- скороговоркой сообщила я, -- туда, и сразу обратно. Очередь извивалась длинной змеей до самой парковки. Люди обмахивались газетами, журналами, рекламными буклетами; стонали от жары. У вас на когда назначено? -- обернулась ко мне женщина, стоящая впереди и устало вздохнула. У меня, -- всё еще не понимая ситуации, беспечно отвечала я, -- на через пять минут. А у меня, -- вздохнула она и усиленно замахала газетой, -- на час назад. Я подумала еще немного и сообщила таксисту, что меня лучше не ждать, я потом сама как-нибудь доберусь. Люди терпеливо стояли в очереди и разговаривали.
-- А вот, к примеру, -- громко задавал вопрос молодой человек стоящий поблизости, -- в магазин меня пустят без этого зеленого пропуска?
-- В магазин, -- задумчиво отвечали ему стоящие где-то впереди, -- скорее всего, пустят.
-- Но в театр, к примеру, -- вмешивались люди стоящие сбоку, -- не пустят! И в ресторан тоже, -- поджимали губы они, словно пытаясь молчаливо объяснить невыносимость бытия без зеленого пропуска.
-- Ничего не понимаю, -- разводил руками молодой человек, -- то есть, получается, в магазине заражать можно, а в театре или ресторане ни-ни? Но в магазин же ходят больше и чаще?! -- отчаянно смотрел он на стоящих в очереди.
-- Ха! -- вмешалась женщина стоящая далеко позади. Она обмахивалась глянцевым журналом и выглядела так, словно сама сошла с его страниц. Смотрела немного свысока и отстраненно, -- так в магазин не пойми кто ходит, а в театр! -- она закатила глаза, -- Театр -- это же лицо страны! Это же, -- она помахала в воздухе указательным пальцем, -- интеллектуальная элита!
-- Вы понимаете в чем фокус, -- вмешался в разговор молодой человек, стоящий почти в самом конце очереди. Был он в шортах, растянутой майке, стоял устало, переминался с ноги на ногу и крутил самокрутку, -- эта самая элита тоже покупает продукты в магазинах, а не в театре. Это, -- продолжал он, усмехаясь, -- может, наверное, показаться странным, но, увы, это чистая правда.
-- У нас, -- вздохнул молодой человек, начавший разговор, -- очередь на полтора часа назад, когда же нас примут?
-- А у меня, -- сообщила женщина со страниц журнала, -- очередь на час сорок назад, я раньше пришла, а стою после вас!
-- Это всё потому, -- обернулся господин, стоящий в центре, и скривился, -- что, скорее всего, как пить дать, тут половина вообще без назначенной очереди! Просто пришли и проходят впереди всех! А мы тут должны стоять и ждать.
-- Когда же это кончится? -- вздохнула женщина в центре плотной очереди. Она опиралась на ручку чемодана и устало смотрела в пол, -- мы прямо с самолета, мы летели полдня, потом проверка в аэропорту, теперь тут стоим. Это, -- вздохнула она, -- никогда не кончится, никогда!
-- Кончится, конечно, -- вмешался в разговор благообразный господин лет шестидесяти, -- нас всех примут, часом раньше, часом позже. Мы сейчас узнаем можно ли попасть без очереди. Простите, пожалуйста, -- обратился он к проходящей мимо медсестре, -- тут принимают только по записи или всех подряд? А то, -- добавил смущенно, -- у нас тут у всех назначено, но мы так долго стоим, вот и подумали...
-- Нет, -- отрезала та, -- здесь принимают только по записи, не волнуйтесь, всех примем.
Очередь вздыхала, продолжала обмахиваться газетами, журналами, буклетами и терпеливо ждала.
Через час я добралась до заветного кабинета. Секретарша окинула меня взглядом, записала данные, благосклонно приняла оплату и направила в кабинет, где сидели люди в синих халатах. Люди в синих халатах были расслаблены и спокойны. Давай руку, -- равнодушно обратилась ко мне медсестра, но, получив мою руку в свое владение, внезапно расплылась в благодарной улыбке, -- какие у тебя изумительные вены, -- выдохнула она восхищенно, -- вот если бы хотя бы у половины такие были; эх, -- она цокнула языком и хлопнула по плечу сидящего рядом господина в идентичном синем халате, -- ты посмотри, ты только посмотри, какая красота! Я было зарделась от удовольствия, как подумала, что, кажется, никогда не получала такого рода комплиментов и так и не смогла решить как всё это воспринимать.
На следующий день я получила заветный зеленый пропуск. Я долго смотрела на зеленый квадрат и пыталась понять ощущения. Ощущения были горькими -- нет, этот мир в этом виде мне не нравился.
*******
Ни в одном баре не просили предъявить пропуск. То ли потому, что мы предпочитали сидеть за столиками на улице, то ли потому, что им не до того. На улице жара настолько плотная, что обволакивает всего тебя -- с ног до головы, не оставляя надежды на спасение. Холодное густое пиво спасает, правда не надолго. За столиками сидят шумные компании, смеются, разговаривают. Людей так много, что разговоры и смех сливаются в единый шумовой поток, словно сидишь посреди улья. Впрочем, это, наверное, и есть самый настоящий человеческий улей. Люди довольны и расслаблены -- вот она, свобода. Их выпустили из заточения, им разрешили дойти до бара, им разрешили купить бокал пива, стоящий в три раза дороже того же самого пива, купленного в магазине. Но дело же не в цене, конечно, дело в ощущении. Дома кондиционер и дешевое пиво из супермаркета, здесь же -- люди, толпа, смех, свет и ощущение непрерывного праздника. Давно забытое чувство -- то самое, когда ни жара, ни что другое не являются преградами. Жадно бежишь к свободному столику и выдыхаешь: ты быстро садись, занимай, а я пойду и скажу им, что мы уже тут устроились, пусть только побыстрее пиво принесут.
И сидишь, нога на ногу, глотаешь густое пиво, разговариваешь так, будто впервые в жизни, так, словно в последний раз. И ощущение, что не сидела так целую вечность, потому тороплюсь, очень тороплюсь насладиться этим до конца, впитать ощущение до мелочей, замри мгновение, ты прекрасно.
Бабушка Ыкла заказала билеты в театр. Мы долго обсуждали когда и где мы встретимся, в какой пойдем ресторан перед спектаклем, что будем есть и пить, как будем разговаривать не в состоянии наговориться. Я ехала в театр как на первое свидание. Машина слушалась беспрекословно, несмотря на то, что садиться за руль было немного страшно -- два года не ездила, а вдруг я всё забыла, а вдруг не сумею. Какое счастье снова сидеть за рулем, какое счастье ехать по шоссе, ехать и ехать, думать о своем и предвкушать дивный вечер. Даже пробки не раздражали, лишь смешно отмечала про себя, что ничего не изменилось -- по дороге в Тель Авив пробка всегда, в любое время.
Мы спустились по ступенькам в симпатичный ресторан и терпеливо встали у входа, в ожидании метрдотеля. Им оказалась симпатичная девушка лет двадцати пяти. Что вы планируете делать? -- обратилась она к нам с улыбкой. Пить вино, -- переглянулись мы. И, если можно, -- спешно добавила я, -- нам бы хотелось сидеть на улице, к примеру, вот за этим столиком, -- я указала пальцем на один из пустых столиков. Хм, -- задумчиво оглядела нас девушка, -- если вы собираетесь только пить, то давайте мы посадим вас за барную стойку. Нам решительно не хотелось сидеть за барной стойкой, потому мы клятвенно заверили, что обязательно найдем что-нибудь, чем непременно закусим прекрасное (а оно, несомненно, будет прекрасным, интимно прошептали мы) вино. Минуту спустя мы сидели за небольшим столиком, позади нас росли пальмы, сверху струился приятный вечерний свет, белоснежные салфетки хрустели при прикосновении. Мы выбрали вино и небольшую закуску и начали разговаривать. Ой, -- спохватилась бабушка Ыкла, -- я забыла маску в машине, придется за ней бежать! Не волнуйтесь, -- парировала я, -- у них, наверное, найдется лишняя маска, сейчас спросим. Официантка поставила перед нами бокалы с легким красным вином, но немедленно покачала головой в ответ на вопрос про лишнюю маску -- нет, у нас нет лишних масок. Ну, -- вздохнули мы вместе, -- тогда, наверное, придется идти в машину.
Мы немедленно начали разговаривать -- так, словно не виделись тысячу лет. Я изо всех сил махала руками, она хохотала, я продолжала махать руками. Несчастный бокал с вином не вынес моего преображения в мельницу, упал, заливая белоснежную скатерть почти фиолетовой жидкостью. Боже мой, какая неудача! -- расстроилась бабушка Ыкла, но в ту же секунду рядом с нами появился официант (словно из воздуха, его там не было, я точно знаю), он мгновенно удалил последствия и уже пять минут спустя передо мной стоял новый бокал, стол же покрывала белоснежная скатерть.
Мы говорили и говорили, когда вдруг заметили, что надо срочно бежать, спектакль начинался очень скоро, а еще за маской бежать, успеть бы.
Счет оказался достаточно скромным, я толком ничего не проверила, только быстро заплатила, опасаясь, что бабушка Ыкла перехватит инициативу в свои руки. Но бабушка Ыкла смирилась, только очень просила огласить конечную сумму. Я взяла счет в руки, продолжая удивляться его скромности, как вдруг заметила, что мы заплатили только за один бокал вина. Так, -- засмеялась она, -- сиди, молчи и радуйся. Сиди, тебе говорю! Я вытерпела ровно две минуты. Я не могу, -- объясняла я, смеясь, -- глупо было бы попасть в ад из-за какого-то бокала вина, глупо и нелепо. Ну да, -- вздохнула она, -- я бы тоже не смогла.
Простите, -- я подозвала официантку, та подошла и окинула нас прощальным взглядом, -- принести что-то еще? Нет, -- спешила я, -- понимаете, я проверила счет и оказалось, что мы заплатили только за один бокал вина. Но вы пролили, -- недоуменно отвечала мне она, -- и мы принесли вам бокал, конечно же, за наш счет. Да-да, спасибо, я поняла, -- кивала я согласно, -- но мы заказали два бокала вина, вместе с пролитым -- три. Официантка смотрела то на меня, то на счет, словно пыталась понять что произошло и что теперь делать. И что вы хотите? -- осторожно посмотрела она на меня. Заплатить, -- выдохнула я, -- я хотела бы заплатить за тот бокал, за который мы случайно не заплатили. Официантка обрадованно выдохнула -- спасибо большое, я сейчас с вас возьму, большое спасибо! Я расплатилась и, пока бабушка Ыкла отходила, решила попытать счастья еще раз. Простите, -- задержала я довольную официантку, -- может у вас всё-таки найдется маска? Одна, -- я умоляюще скрестила руки на груди, -- а то уж очень не хочется бежать в машину. Сейчас, подождите, -- кивнула она мне и умчалась что есть мочи. Через минуту она вернулась и торжественно положила маску на стол -- туда, где сидела бабушка Ыкла. Большое спасибо, -- всё продолжала благодарить я, она же смущенно отходила и всё повторяла, -- не за что, совершенно не за что.
-- Что это такое? -- удивлению бабушки Ыкла не было предела, -- откуда она взялась?
-- Это, -- сдерживая смех, сообщила я, -- награда за то, что теперь я не попаду в ад!
На входе в театр нас попросили предъявить наши зеленые пропуска. Молодой человек внимательно смотрел на номер удостоверения личности, попросил назвать его наизусть, пожевал губами и махнул рукой -- проходите.
-- А вы знаете что такое фиолетовый пропуск? -- шутили со сцены, реагируя на последние новости, -- это зеленый, который душили до тех пор, пока он не стал фиолетовым!
-- Не забывайте не снимать маску, -- предупреждали нас откуда-то сверху, -- ни за что не забывайте не снимать маску! А то, -- вздыхали горько, -- нас опять всех закроют и не будет больше театра: ни вам, ни нам.
-- У нас всё хорошо, -- шутили опять, -- хорошая страна, хорошие люди, хорошие заработки, -- в зале раздался нервный смех, -- чего вы молчите? -- обратился к залу главный герой действия, -- какие заработки? Ваш не оплачиваемый отпуск? Так его тоже скоро не будет! Будет просто отпуск, и всё тут.
На сцене пели песни из известных мюзиклов и шутили на злобу дня. На сцене было то весело, то грустно. Вместе со сценой зал, в едином порыве, то хохотал, то отирал слезы. И это было невероятное наслаждение, такое, которое невозможно описать словами, но только чувствовать и ощущать.
-- Спасибо вам огромное, -- кланялись нам в конце спектакля, -- за то, что вы пришли; за то, что в зале нет свободных мест; за то, что вы здесь: слушаете, смотрите, переживаете, смеетесь и плачете. За то, что благодаря вам, у нас есть возможность делать то, что мы любим больше всего на свете -- видеть вас, играть для вас, смешить и расстраивать, петь и танцевать. Вы знаете, -- продолжал он, смахивая слезы, -- теперь каждый спектакль играешь как в последний раз, никогда не знаешь какой из них опять будет последним и как долго это всё будет длиться. Приходите, пожалуйста, -- склонился он в глубоком поклоне, -- ведь мы без вас никто, совсем никто.
Овации не стихали, люди требовали еще и еще, люди кричали браво, люди стояли и просили еще. Еще немного, только на дорогу, только для того, чтобы забрать с собой еще совсем чуть-чуть. На всякий случай. Чтобы было.
Но всё когда-нибудь кончается. Захлопнулись портьеры, стихла музыка, зажегся свет и все начали продвигаться к выходу.
Я ехала домой и думала о том, что еще один день закончился. Их так мало, так ничтожно мало. И кажется, будто месяц это очень много, а на самом деле -- всего ничего. На шоссе из Тель Авива была плотная пробка. Некоторые вещи, -- философски замечала я самой себе, -- не меняются никогда. И пробка в полночь по дороге из Тель Авива, несомненно, одна из таких вещей. Ведь должны же все те, кто так стремился попасть в Тель Авив, вернуться обратно домой.
Я назначила очередь и поехала на проверку, наивно предполагая, что меня примут если не сразу же, так с пятиминутным опозданием, не более того. Уверенно сообщила господину водителю такси, что ждать ему не более пяти минут: я быстро, -- скороговоркой сообщила я, -- туда, и сразу обратно. Очередь извивалась длинной змеей до самой парковки. Люди обмахивались газетами, журналами, рекламными буклетами; стонали от жары. У вас на когда назначено? -- обернулась ко мне женщина, стоящая впереди и устало вздохнула. У меня, -- всё еще не понимая ситуации, беспечно отвечала я, -- на через пять минут. А у меня, -- вздохнула она и усиленно замахала газетой, -- на час назад. Я подумала еще немного и сообщила таксисту, что меня лучше не ждать, я потом сама как-нибудь доберусь. Люди терпеливо стояли в очереди и разговаривали.
-- А вот, к примеру, -- громко задавал вопрос молодой человек стоящий поблизости, -- в магазин меня пустят без этого зеленого пропуска?
-- В магазин, -- задумчиво отвечали ему стоящие где-то впереди, -- скорее всего, пустят.
-- Но в театр, к примеру, -- вмешивались люди стоящие сбоку, -- не пустят! И в ресторан тоже, -- поджимали губы они, словно пытаясь молчаливо объяснить невыносимость бытия без зеленого пропуска.
-- Ничего не понимаю, -- разводил руками молодой человек, -- то есть, получается, в магазине заражать можно, а в театре или ресторане ни-ни? Но в магазин же ходят больше и чаще?! -- отчаянно смотрел он на стоящих в очереди.
-- Ха! -- вмешалась женщина стоящая далеко позади. Она обмахивалась глянцевым журналом и выглядела так, словно сама сошла с его страниц. Смотрела немного свысока и отстраненно, -- так в магазин не пойми кто ходит, а в театр! -- она закатила глаза, -- Театр -- это же лицо страны! Это же, -- она помахала в воздухе указательным пальцем, -- интеллектуальная элита!
-- Вы понимаете в чем фокус, -- вмешался в разговор молодой человек, стоящий почти в самом конце очереди. Был он в шортах, растянутой майке, стоял устало, переминался с ноги на ногу и крутил самокрутку, -- эта самая элита тоже покупает продукты в магазинах, а не в театре. Это, -- продолжал он, усмехаясь, -- может, наверное, показаться странным, но, увы, это чистая правда.
-- У нас, -- вздохнул молодой человек, начавший разговор, -- очередь на полтора часа назад, когда же нас примут?
-- А у меня, -- сообщила женщина со страниц журнала, -- очередь на час сорок назад, я раньше пришла, а стою после вас!
-- Это всё потому, -- обернулся господин, стоящий в центре, и скривился, -- что, скорее всего, как пить дать, тут половина вообще без назначенной очереди! Просто пришли и проходят впереди всех! А мы тут должны стоять и ждать.
-- Когда же это кончится? -- вздохнула женщина в центре плотной очереди. Она опиралась на ручку чемодана и устало смотрела в пол, -- мы прямо с самолета, мы летели полдня, потом проверка в аэропорту, теперь тут стоим. Это, -- вздохнула она, -- никогда не кончится, никогда!
-- Кончится, конечно, -- вмешался в разговор благообразный господин лет шестидесяти, -- нас всех примут, часом раньше, часом позже. Мы сейчас узнаем можно ли попасть без очереди. Простите, пожалуйста, -- обратился он к проходящей мимо медсестре, -- тут принимают только по записи или всех подряд? А то, -- добавил смущенно, -- у нас тут у всех назначено, но мы так долго стоим, вот и подумали...
-- Нет, -- отрезала та, -- здесь принимают только по записи, не волнуйтесь, всех примем.
Очередь вздыхала, продолжала обмахиваться газетами, журналами, буклетами и терпеливо ждала.
Через час я добралась до заветного кабинета. Секретарша окинула меня взглядом, записала данные, благосклонно приняла оплату и направила в кабинет, где сидели люди в синих халатах. Люди в синих халатах были расслаблены и спокойны. Давай руку, -- равнодушно обратилась ко мне медсестра, но, получив мою руку в свое владение, внезапно расплылась в благодарной улыбке, -- какие у тебя изумительные вены, -- выдохнула она восхищенно, -- вот если бы хотя бы у половины такие были; эх, -- она цокнула языком и хлопнула по плечу сидящего рядом господина в идентичном синем халате, -- ты посмотри, ты только посмотри, какая красота! Я было зарделась от удовольствия, как подумала, что, кажется, никогда не получала такого рода комплиментов и так и не смогла решить как всё это воспринимать.
На следующий день я получила заветный зеленый пропуск. Я долго смотрела на зеленый квадрат и пыталась понять ощущения. Ощущения были горькими -- нет, этот мир в этом виде мне не нравился.
*******
Ни в одном баре не просили предъявить пропуск. То ли потому, что мы предпочитали сидеть за столиками на улице, то ли потому, что им не до того. На улице жара настолько плотная, что обволакивает всего тебя -- с ног до головы, не оставляя надежды на спасение. Холодное густое пиво спасает, правда не надолго. За столиками сидят шумные компании, смеются, разговаривают. Людей так много, что разговоры и смех сливаются в единый шумовой поток, словно сидишь посреди улья. Впрочем, это, наверное, и есть самый настоящий человеческий улей. Люди довольны и расслаблены -- вот она, свобода. Их выпустили из заточения, им разрешили дойти до бара, им разрешили купить бокал пива, стоящий в три раза дороже того же самого пива, купленного в магазине. Но дело же не в цене, конечно, дело в ощущении. Дома кондиционер и дешевое пиво из супермаркета, здесь же -- люди, толпа, смех, свет и ощущение непрерывного праздника. Давно забытое чувство -- то самое, когда ни жара, ни что другое не являются преградами. Жадно бежишь к свободному столику и выдыхаешь: ты быстро садись, занимай, а я пойду и скажу им, что мы уже тут устроились, пусть только побыстрее пиво принесут.
И сидишь, нога на ногу, глотаешь густое пиво, разговариваешь так, будто впервые в жизни, так, словно в последний раз. И ощущение, что не сидела так целую вечность, потому тороплюсь, очень тороплюсь насладиться этим до конца, впитать ощущение до мелочей, замри мгновение, ты прекрасно.
Бабушка Ыкла заказала билеты в театр. Мы долго обсуждали когда и где мы встретимся, в какой пойдем ресторан перед спектаклем, что будем есть и пить, как будем разговаривать не в состоянии наговориться. Я ехала в театр как на первое свидание. Машина слушалась беспрекословно, несмотря на то, что садиться за руль было немного страшно -- два года не ездила, а вдруг я всё забыла, а вдруг не сумею. Какое счастье снова сидеть за рулем, какое счастье ехать по шоссе, ехать и ехать, думать о своем и предвкушать дивный вечер. Даже пробки не раздражали, лишь смешно отмечала про себя, что ничего не изменилось -- по дороге в Тель Авив пробка всегда, в любое время.
Мы спустились по ступенькам в симпатичный ресторан и терпеливо встали у входа, в ожидании метрдотеля. Им оказалась симпатичная девушка лет двадцати пяти. Что вы планируете делать? -- обратилась она к нам с улыбкой. Пить вино, -- переглянулись мы. И, если можно, -- спешно добавила я, -- нам бы хотелось сидеть на улице, к примеру, вот за этим столиком, -- я указала пальцем на один из пустых столиков. Хм, -- задумчиво оглядела нас девушка, -- если вы собираетесь только пить, то давайте мы посадим вас за барную стойку. Нам решительно не хотелось сидеть за барной стойкой, потому мы клятвенно заверили, что обязательно найдем что-нибудь, чем непременно закусим прекрасное (а оно, несомненно, будет прекрасным, интимно прошептали мы) вино. Минуту спустя мы сидели за небольшим столиком, позади нас росли пальмы, сверху струился приятный вечерний свет, белоснежные салфетки хрустели при прикосновении. Мы выбрали вино и небольшую закуску и начали разговаривать. Ой, -- спохватилась бабушка Ыкла, -- я забыла маску в машине, придется за ней бежать! Не волнуйтесь, -- парировала я, -- у них, наверное, найдется лишняя маска, сейчас спросим. Официантка поставила перед нами бокалы с легким красным вином, но немедленно покачала головой в ответ на вопрос про лишнюю маску -- нет, у нас нет лишних масок. Ну, -- вздохнули мы вместе, -- тогда, наверное, придется идти в машину.
Мы немедленно начали разговаривать -- так, словно не виделись тысячу лет. Я изо всех сил махала руками, она хохотала, я продолжала махать руками. Несчастный бокал с вином не вынес моего преображения в мельницу, упал, заливая белоснежную скатерть почти фиолетовой жидкостью. Боже мой, какая неудача! -- расстроилась бабушка Ыкла, но в ту же секунду рядом с нами появился официант (словно из воздуха, его там не было, я точно знаю), он мгновенно удалил последствия и уже пять минут спустя передо мной стоял новый бокал, стол же покрывала белоснежная скатерть.
Мы говорили и говорили, когда вдруг заметили, что надо срочно бежать, спектакль начинался очень скоро, а еще за маской бежать, успеть бы.
Счет оказался достаточно скромным, я толком ничего не проверила, только быстро заплатила, опасаясь, что бабушка Ыкла перехватит инициативу в свои руки. Но бабушка Ыкла смирилась, только очень просила огласить конечную сумму. Я взяла счет в руки, продолжая удивляться его скромности, как вдруг заметила, что мы заплатили только за один бокал вина. Так, -- засмеялась она, -- сиди, молчи и радуйся. Сиди, тебе говорю! Я вытерпела ровно две минуты. Я не могу, -- объясняла я, смеясь, -- глупо было бы попасть в ад из-за какого-то бокала вина, глупо и нелепо. Ну да, -- вздохнула она, -- я бы тоже не смогла.
Простите, -- я подозвала официантку, та подошла и окинула нас прощальным взглядом, -- принести что-то еще? Нет, -- спешила я, -- понимаете, я проверила счет и оказалось, что мы заплатили только за один бокал вина. Но вы пролили, -- недоуменно отвечала мне она, -- и мы принесли вам бокал, конечно же, за наш счет. Да-да, спасибо, я поняла, -- кивала я согласно, -- но мы заказали два бокала вина, вместе с пролитым -- три. Официантка смотрела то на меня, то на счет, словно пыталась понять что произошло и что теперь делать. И что вы хотите? -- осторожно посмотрела она на меня. Заплатить, -- выдохнула я, -- я хотела бы заплатить за тот бокал, за который мы случайно не заплатили. Официантка обрадованно выдохнула -- спасибо большое, я сейчас с вас возьму, большое спасибо! Я расплатилась и, пока бабушка Ыкла отходила, решила попытать счастья еще раз. Простите, -- задержала я довольную официантку, -- может у вас всё-таки найдется маска? Одна, -- я умоляюще скрестила руки на груди, -- а то уж очень не хочется бежать в машину. Сейчас, подождите, -- кивнула она мне и умчалась что есть мочи. Через минуту она вернулась и торжественно положила маску на стол -- туда, где сидела бабушка Ыкла. Большое спасибо, -- всё продолжала благодарить я, она же смущенно отходила и всё повторяла, -- не за что, совершенно не за что.
-- Что это такое? -- удивлению бабушки Ыкла не было предела, -- откуда она взялась?
-- Это, -- сдерживая смех, сообщила я, -- награда за то, что теперь я не попаду в ад!
На входе в театр нас попросили предъявить наши зеленые пропуска. Молодой человек внимательно смотрел на номер удостоверения личности, попросил назвать его наизусть, пожевал губами и махнул рукой -- проходите.
-- А вы знаете что такое фиолетовый пропуск? -- шутили со сцены, реагируя на последние новости, -- это зеленый, который душили до тех пор, пока он не стал фиолетовым!
-- Не забывайте не снимать маску, -- предупреждали нас откуда-то сверху, -- ни за что не забывайте не снимать маску! А то, -- вздыхали горько, -- нас опять всех закроют и не будет больше театра: ни вам, ни нам.
-- У нас всё хорошо, -- шутили опять, -- хорошая страна, хорошие люди, хорошие заработки, -- в зале раздался нервный смех, -- чего вы молчите? -- обратился к залу главный герой действия, -- какие заработки? Ваш не оплачиваемый отпуск? Так его тоже скоро не будет! Будет просто отпуск, и всё тут.
На сцене пели песни из известных мюзиклов и шутили на злобу дня. На сцене было то весело, то грустно. Вместе со сценой зал, в едином порыве, то хохотал, то отирал слезы. И это было невероятное наслаждение, такое, которое невозможно описать словами, но только чувствовать и ощущать.
-- Спасибо вам огромное, -- кланялись нам в конце спектакля, -- за то, что вы пришли; за то, что в зале нет свободных мест; за то, что вы здесь: слушаете, смотрите, переживаете, смеетесь и плачете. За то, что благодаря вам, у нас есть возможность делать то, что мы любим больше всего на свете -- видеть вас, играть для вас, смешить и расстраивать, петь и танцевать. Вы знаете, -- продолжал он, смахивая слезы, -- теперь каждый спектакль играешь как в последний раз, никогда не знаешь какой из них опять будет последним и как долго это всё будет длиться. Приходите, пожалуйста, -- склонился он в глубоком поклоне, -- ведь мы без вас никто, совсем никто.
Овации не стихали, люди требовали еще и еще, люди кричали браво, люди стояли и просили еще. Еще немного, только на дорогу, только для того, чтобы забрать с собой еще совсем чуть-чуть. На всякий случай. Чтобы было.
Но всё когда-нибудь кончается. Захлопнулись портьеры, стихла музыка, зажегся свет и все начали продвигаться к выходу.
Я ехала домой и думала о том, что еще один день закончился. Их так мало, так ничтожно мало. И кажется, будто месяц это очень много, а на самом деле -- всего ничего. На шоссе из Тель Авива была плотная пробка. Некоторые вещи, -- философски замечала я самой себе, -- не меняются никогда. И пробка в полночь по дороге из Тель Авива, несомненно, одна из таких вещей. Ведь должны же все те, кто так стремился попасть в Тель Авив, вернуться обратно домой.