(no subject)
Во вторник я проснулась в пять утра. Не то чтобы мне нравилось просыпаться в пять утра, но мой любимый таксист уверенно сказал, что выехать нам следует не позже восьми, что означало, что встать мне следует не позже пяти. Опасаясь что-нибудь забыть, я написала себе длинный список -- что надо взять с собой, не забыть затворить и запереть форточки, не забыть выбросить мусор, не забыть документы, обязательно не забыть бумаги, связанные с коронавирусом, ни в коем случае не забыть, написала я себе еще раз, вздохнула, и написала в третий раз, но крупными буквами. Посмотрела еще раз, добавила шесть восклицательных знаков и на этом успокоилась. Теперь я их точно не забуду, я напомнила себе три раза, один из которых восклицательный (целых шесть раз).
Закончив собирать всё, что надо было не забыть, я огляделась -- мне было необходимо оценить масштабы катастрофы. Посреди гостиной стоял мой огромный чемодан, приближающийся по весу к двум третям меня; подле него стоял рюкзак, на котором стояла сумка; ко всей этой конструкции уютно прислонилось автомобильное кресло для девицы, в котором на данный момент стоял устрашающих размеров пакет, содержащий всё то, что будет жизненно-необходимо в полете. К примеру: опасаясь, что девице будет жарко, я взяла несколько летних комбинезонов (обязательно несколько, так как вдруг один, нет, два, нет, три! испачкаются, а у меня не окажется того самого необходимого четвертого), я также была готова предположить, что ей внезапно станет холодно, и потому, на всякий случай, взяла несколько осенних одеяний, думала было взять куртку для снежной погоды, но усилием воли положила ее на место. И, несомненно, я крайне опасалась, что девице может стать скучно, потому я взяла, на всякий случай, любимую обезьянку, три любимые книжки (подумав немного, положила еще одну, не менее любимую), четыре особенно любимые погремушки, и, конечно же, обожаемого динозавра, которого, к тому же, можно прицепить к коляске, как же его не взять. Я долго считала и пересчитывала сколько раз мне придется переодевать ей подгузники, сбилась со счета, плюнула, и положила новую нераспечатанную упаковку. Ее, как правило, хватает на неделю, думала я, так что на пять часов, запнулась я, наверное, должно хватить. Подумав еще немного, я бросила в недра безразмерного пакета несколько упаковок влажных салфеток, каждой из которых хватает, как правило, на неделю, так что, продолжала осторожно размышлять я, трех, нет, пожалуй, четырех, на пять часов, наверное, должно хватить. В дополнение, конечно же, в пакете стояли две переполненные сумки-холодильники, так как вдруг ей захочется в обед то, что она ест на полдник, а на полдник она решит съесть то, что ест на ужин, но к ужину мы уже прилетим, она же при этом будет горько рыдать последние, как минимум, три часа, из пяти возможных. Я представила это, содрогнулась, и заполнила обе сумки всей возможной едой, которую она когда-либо в жизни соглашалась есть, включая молоко, честно произведенное мной накануне. Ух, думала я, если мне хоть кто-то скажет о том, что можно перевозить только сто миллилитров, я... Нет, я не знала точно что я сделаю, но подозревала, что ничем хорошим это не кончится. Я огляделась, чего-то не хватало. Точно -- еще коляска, куда мы без нее. Замерев в попытке представить как я буду всё это перемещать с места на место, я поняла, что потерпела фиаско -- картина не складывалась, никак.
Дорогой мой, позвонила я в отчаянии таксисту, не будешь ли ты столь любезен и не поможешь ли мне дотащить всё, что я тут сложила, до заветной стойки, где я смогу избавиться от большей части всего этого? Не волнуйся, успокаивал меня он, всё сделаем в лучшем виде.
Несмотря на его опасения, дорога поражала пустотой. Мы не снижали скорость, не тормозили, мы домчались до аэропорта так быстро, что я не успела в десятый раз обдумать самый важный вопрос: точно ли я затворила все форточки и выбросила весь мусор? Ничего страшного, легкомысленно решила я, можно продолжить думать об этом в самолете.
Несмотря на все сложности, связанные с полетами, автомобильная стоянка была переполнена. Это одновременно вызывало восторг и ужас -- ура, думала я, все куда-то летят или кого-то встречают; какой кошмар, развивала я собственную мысль, а вдруг мы не найдем свободного места и мне придется всё это тащить самой?! От этой страшной мысли ныло под ложечкой, я усиленно гнала ее прочь и всё надеялась на благополучное разрешение. Когда я было окончательно отчаялась, он воскликнул -- ура, -- вытянул руку и указал куда-то вдаль, -- я там вижу место, точно говорю! Мы вышли из машины, я надела рюкзак, сумку, положила пакет в поддон коляски, он же отважно катил чемодан одной рукой, а на второй красовалось кресло. Я смотрела на него, на себя, и пыталась понять что я буду делать по приезде, но, как всегда, решила, что подумаю об этом потом. Совсем потом. Если вообще придется об этом думать, ехидно подумалось мне. Не выдержав серьезности момента, я прыснула -- слушай, сообщила я ему, стараясь сохранять серьезность, -- ты не слишком быстро уезжай, может статься, -- я перевела дыхание, -- что я тебе позвоню и попрошу вернуть нас на место. Откуда взял, -- добавила я для пущего понимания сюжета.
Очередь у стойки была скромной. Мы приехали почти раньше всех, удовлетворенно заметила я, немедленно подумав о том, что если нас всё-таки пустят, то мы даже успеем перекусить до того, как нырнем в самолетное брюхо. К нам подошла девушка, попросила предъявить паспорта, окинула нас равнодушным взглядом, сличила. Так, стоп, -- она словно выплыла из дремы, -- где результаты ваших проверок? Вот, предъявила я, затаив дыхание. Девушка не смотрела ни на имена, ни на результат, но только на время. Подняла глаза к потолку, пожевала губами, опустила глаза на меня -- ну, допустим, -- неожиданно медленно и тягуче протянула она, -- годится. Подождите, еще не всё, -- остановила она нас, -- где декларация на въезд? Она долго рассматривала английскую версию, всё искала что-то, нашла -- время истечения. Снова подняла глаза к потолку, снова пожевала губами, словно что-то считая и пересчитывая. Проходите! Она вручила нам все наши бумаги обратно, и приветственно протянула руку, показывая куда конкретно нам необходимо пройти. Девица, тем временем, заигрывала со всеми стоящими в очереди, улыбаясь и строя глазки (как истинная леди) всем подряд.
Мы прошли все остальные проверки и я выдохнула -- теперь почти точно улетим. Вопрос о том прилетим ли, оставался открытым, но я решила подумать обо всем этом позже.
В самом конце длинного зала мы нашли симпатичное место, в котором, судя по виду, можно было подкрепиться. Едва мы расположились за столиком, к нам подбежала девушка. Добро пожаловать, держите, -- на одном дыхании выпалила она и вручила мне небольшое меню (которое я успела изучить заранее, иначе для чего вообще заходить?!) и небольшой огрызок бумаги со странным штрих-кодом. Что это? -- я удивленно смотрела на огрызок, пытаясь строить всевозможные предположения, но они отказывались строиться, посему я решила не стесняться, но честно признаться, что не имею ни малейшего представления что это и для чего оно может понадобиться. Это, -- девушка ласково ткнула в огрызок, -- штрих-код, -- подняла на меня глаза, и быстро добавила, -- когда будете готовы, прислоните сюда телефон, и я немедленно приду. Она улыбнулась, с ее точки зрения разговор был закончен. Подождите секунду, -- задержала ее я, -- у меня такого телефона нет, мой телефон только звонит. В каком смысле? -- она развернулась, застыла на секунду, продолжая улыбаться, но выглядела крайне растерянной. В прямом, -- продолжала улыбаться я, -- как в старые добрые времена, помните, когда телефоны только звонили, на них отвечали, говорили алло и на этом их функции заканчивались. Девушка растерянно застыла. Она помолчала мгновение, покрутила задумчиво головой, -- как же вы меня позовете? Мне не надо вас звать, -- обрадовала ее я, -- мой заказ уже готов, я хотела бы заказать вот это, -- я ткнула пальцем в меню, девушка задержала палец на нужной строчке, вдруг решительно тряхнула головой, убежала и вернулась через мгновение -- в руках ее была шариковая ручка. Она быстро пробежала взглядом меню, нарисовала напротив желаемого мной яства звездочку, и сообщила, что очень скоро всё будет доставлено в лучшем виде. Когда закончите, -- начала она фразу, но осеклась, -- а как же вы меня позовете когда закончите? Она смотрела с таким отчаянием и тоской, что мне стало стыдно за свою полную разобщенность с прогрессом. Я вам помашу! Вот так, -- я улыбалась и махала рукой, как в старые добрые времена, в те самые, когда телефоны только звонили.
Через несколько минут нам принесли обед для меня и стул для девицы. Мы с девицей ели по-честному -- один укус мне из моей тарелки, следом одну ложку ей из ее тарелки. В ее тарелке лежал заранее приготовленный обед, на который она смотрела с нескрываемым восторгом. На мою же тарелку косилась подозрительно и, кажется, немного укоризненно качала головой -- ну вот что вы, дорогая мамаша, едите, что это такое? Чести ради, обед был неплох, особенно учитывая мои опасения. Мы закончили обед, помахали рукой, потом помахали еще раз. Металлический голос уже несколько раз пригласил нас на посадку, я же продолжала махать рукой. Наконец, нас заметили. Слушайте, -- взахлеб говорила девушка, -- я уже и не помню когда мне в последний раз махали рукой! Она неловко рассмеялась, -- у всех же телефоны, у всех. Ну, -- замялась она, -- кроме вот, наверное, вас. Она всё еще немного подозрительно смотрела на меня, думая, что я пошутила. Дабы развеять сомнения, я предъявила аппарат. Ой, -- она смотрела на мой любимый телефон как на инопланетное существо, -- ничего себе! Хорошего вам полета, -- она склонила приветственно голову и помахала нам рукой.
Мы бежали изо всех сил, я очень боялась опоздать. Поначалу всё шло как надо. Мы добежали до ворот с необходимым номером, но как я ни смотрела, я никого поблизости не видела. Неужели все уже улетели? Я прошла за стойку и меня осенило. Я вспомнила! В самолет, летящий в Тель Авив, проходят по полю, терпеливо ждут у трапа, после поднимаются в порядке живой очереди. Как в старые добрые времена, когда телефоны умели только звонить. Всё это означало одно -- нам предстояло спуститься вниз на четыре этажа: с рюкзаком, сумкой, коляской, девицей, сидящей в коляске, и безразмерным пакетом, стоящим в поддоне. И никакого лифта. Всё -- как раньше, как давным-давно. Вокруг не было ни души, я сцепила зубы, достала девицу из коляски и попыталась идти по лестнице вниз, аккуратно таща за собой коляску. Коляска грозно подпрыгивала на каждой ступеньке, мы замирали на мгновение, я же объясняла девице, что так надо, это аттракцион, почти как американские горки, которые ей обязательно понравятся с первого взгляда, когда она на них впервые окажется. Мы благополучно прошли два этажа, мне начало казаться, что мы почти у цели. Но именно в этот момент раздался металлический голос, сообщивший, что посадка заканчивается. И именно в этот момент коляска в очередной раз страшно подпрыгнула, выплюнув из своего чрева драгоценный пакет. Содержимое пакета рассыпалось по ступенькам, я же стояла с девицей в руках, едва удерживая коляску, и лихорадочно пыталась придумать что нам делать дальше. Но выбора у нас, на самом деле, не было, посему я бросила коляску и пакет, и помчалась вниз, оглушительно крича спасите-помогите. Что случилось? -- перед нами, словно из воздуха, возник элегантно одетый господин, -- чем помочь? У нас, -- задыхалась я, -- там, два этажа наверх, -- я пыталась перевести дыхание, но у меня никак не получалось, -- коляска! и еще пакет! Пойдемте, -- надо было действовать решительно, сейчас не время стесняться, -- я вам всё покажу! Господин вздохнул и послушно пошел наверх, в обратную от ворот сторону. Мы добрались до коляски, господин оценил фронт работ, вздохнул еще раз и начал аккуратно складывать всё рассыпавшееся в пакет, после погрузил пакет в коляску и, решительно тряхнув головой, потащил коляску вниз по лестнице. Мы с девицей семенили следом. Вот только дойдем, обязательно полетим, думала я, всё продолжая бормотать -- огромное вам спасибо, огромное, извините нас, пожалуйста, огромное вам спасибо! Господин же шел молча, не оборачиваясь, будто сосредоточившись исключительно на том, чтобы доставить нас с вещами к трапу.
Наконец, мы прошли все проверки, сдали коляску в багаж и начали подниматься в самолет. Наш ряд был одним из первых и мысль о том, что нам надо только зайти и мы практически сразу сядем, утешала и подгоняла. Нам невероятно повезло, рядом с нами оказалось пустое место, куда я немедленно усадила довольную девицу. Проходившая мимо нас стюардесса бросила -- пока можете сидеть так, но на взлете обязательно возьмите ребенка на руки, пристегните к себе и не отпускайте пока не погаснет знак пристегнуть ремни. Всё это были такие мелочи. Мы взлетали крепко обнявшись, позади нас слышался детский плач, девица же только недоуменно оглядывалась, пытаясь понять откуда он доносится. Девушка, сидящая рядом, тепло посмотрела на нас: а вы хорошо себя ведете. Я кивнула -- тем самым, самым гордым на свете, кивком. Мне не хотелось думать о проверках, мне не хотелось думать о финансах, мне не хотелось думать о том, как мы будем добираться когда долетим, потому я решила, что настало самое время в очередной раз подумать сделала ли я всё, что было надо, перед выходом. Я сидела и мысленно перебирала по пунктам, когда вдруг вспомнила: я забыла выбросить бублики! Обычные бублики, они остались на кухонной столешнице, я собиралась их выбросить и забыла. Боже мой, чуть не рыдала я, пытаясь представить какая жизнь зародится в этих бубликах к нашему возвращению и сколько ее там будет. Как я могла?! Развернитесь на секундочку, хотелось кричать мне, нам надо срочно вернуться и выбросить бублики! Но невероятным усилием воли я заставила себя перестать о них думать. Что теперь-то, убеждала себя я, теперь всё, только вернуться и посмотреть что с ними за это время станет. Ничего страшного, тихо бормотала я засыпающей девице на ухо, если что, чадо будет счастлива -- будет будто бы эксперимент.
Пять часов полета прошли быстро. Девица успела поспать, успела перекусить, успела поиграть. Она тихо сидела в соседнем кресле, сосредоточившись на обезьянке, я же дремала, нисколько не опасаясь ничего. Вообще ничего. Стало хорошо и спокойно. Я решила выйти из полной боевой готовности, в которую мне предстояло вернуться сразу по приезде. Мы быстро вышли из самолета, мгновенно прошли паспортный контроль, задержались, ожидая чемодана и кресла, пока же внимательно подслушивали, что вокруг объясняли другим о том как, когда и где делать ту самую проверку, которую Ыкл благоразумно заказал и оплатил заранее. Значит так, -- объяснял молодой охранник, -- сначала надо получить багаж, после выходите сквозь вот эти ворота, потом идете немного прямо и сразу налево. Там, -- продолжал он объяснение, набрав еще порцию воздуха, -- увидите палатки. Надо встать в очередь в одну из них, вас позовут, сделают проверку и после этого можно выходить на волю.
Мы получили багаж и медленно пошли. Я толкала коляску и чемодан по очереди, пытаясь не уронить кресло, которое повесила на коляску. Ничего страшного, говорила я самой себе раз за разом, если небольшими шагами, очень медленно, да по прямой, то как-нибудь дойдем. Я останавливалась, отдыхала, набиралась решительности и продолжала наш, казалось бесконечный, путь. Наконец мы вышли и повернули налево. Подождите, -- окликнули нас, -- с детьми вот сюда! Если, конечно, -- он зевнул и устало повторил нечто заученное, -- вы заранее всё оплатили. Да, -- кивнула я и зашла в проход, уставленный ленточками. Мы аккуратно шли по этому серпантину, а мне казалось, что он никогда не кончится. Я лавировала между ленточками, коляска и чемодан отказывались слушаться, но я строго пыталась их обуздать и упрямо шла к назначенной цели. Проходите вон в ту палатку, -- распорядитель кивнул в сторону. Там, за ширмой, сидела симпатичная девушка и махала нам рукой -- сюда, идите сюда! Я села на стул. Значит так, -- оглядела нас девушка, -- я не знаю как у вас, но у нас детям до года пробу берут только изо рта, никакого носа. Так что, -- заверила она меня, -- не волнуйтесь, всё будет быстро и непринужденно. И действительно, девица покорно открыла рот, заинтересованно смотрела что там делают, после открыла рот еще раз и так же покорно дала взять пробу со второй половины. На нас надели специальные браслеты: мне на руку, девице на ногу. Браслет напоминал те самые, которые надевают в парке аттракционов, чтобы можно было провести в нем весь день. Нежно-голубой, ничего особенно, я не понимала для чего это надо, но спрашивать не стала, решив, что пойму потом, коли такая необходимость наступит. Она наступила практически мгновенно -- мы почти дошли до дверей, обещающих выпустить нас на волю, как вдруг перед нами возникли охранники -- покажите руку, -- вежливо попросили меня они, посмотрели на наши браслеты, удовлетворенно цокнули языками, протянули руки в пригласительном жесте -- добро пожаловать!
Всё это напоминало фильм Содерберга, никак не покидало ощущение, что я случайно оказалась именно в нем. Даже браслеты совпадали.
Я продолжала пытаться тащить коляску и чемодан, как вдруг кто-то положил руку на чемодан. Я обернулась. Рядом стоял молодой человек и смущенно улыбался. Вам помочь? -- он не снимал руку с моего чемодана, словно только ждал команды, -- я просто уже минуту смотрю как вы всё это толкаете и не мог больше выдержать. Да, -- благодарно выдохнула я, -- большое спасибо! Мы вышли на улицу, в лицо нам ударила обычная летняя израильская жара. Внезапно стало нечем дышать, будто на мгновение оказался в парилке. Долетели, радостно выдохнула я, вдохнув струю горячего воздуха. Вокруг сновали люди, кто-то кого-то встречал, кто-то кого-то ждал, мы же стояли, замерев, переводили дыхание. Молодой человек давно исчез, он помог нам и пошел дальше, мы же стояли на площади у входа и смотрели вокруг. Мне надо позвонить, вдруг вспомнила я. Несчастный английский телефон отказывался работать, израильский же забрал Ыкл, потому я подбежала к первому встречному -- позвольте, пожалуйста, позвонить, буквально на одну минуту, -- добавила я торопливо, опасаясь отказа. Он протянул мне телефон -- один из прогрессивных, размером со сковороду, тех, которых я боюсь и не знаю как их обуздать. Он заметил мою растерянность -- говорите номер! Набрал номер, передал мне телефон, который я держала так, словно он может лопнуть прямо в руках. Мы здесь, -- заорала я счастливо, -- говори что делать дальше, куда ехать?!
Таксист не умолкал всю дорогу, всё говорил о коронавирусе, о том, как плохо с работой, о том, как пострадали все, но особенно таксисты. Я слушала и кивала, кивала и слушала. А как у вас? -- повернулся он ко мне. Я забыла выбросить бублики! -- обреченно выдохнула я, опять вспомнив о своей оплошности. Какие бублики? -- он удивленно смотрел на меня, пытаясь проследить за ходом моих мыслей, но у меня не осталось никаких сил, потому я махнула рукой, -- забудь, не столь важно. Я смотрела на дорогу и думала о том, что невероятно соскучилась. По этой дороге, по этим людям, даже по этому пеклу, в которое выбегаешь на мгновение и мечтаешь забежать назад, под спасительный кондиционер.
Мы вошли в дом и выдохнули. Всё, прилетели. Значит так, -- сообщил мне Ыкл после того, как девица была уложена, -- вас на неделю сажают в изоляцию. Что значит, -- продолжал он, -- что вам нельзя выходить. Никуда, вообще никуда, даже вынести мусор. А мне, -- добавил вдруг задумчиво, -- больше нельзя будет брать с собой твой телефон. Почему? -- удивилась я, пытаясь проследить за этой сложной логической цепочкой. Потому, -- наставительно продолжал он, -- что запеленгуют, приедут с мигалками, влепят штраф. Ты серьезно? -- я широко раскрывала глаза, пытаясь показать, что не готова понять эту степень абсурда. Да, -- вздохнул он, -- я совершенно серьезно.
Меня не покидало ощущение, что всё это странный сон, такого не может быть. Лечь бы на дно, как подводная лодка, чтоб не смогли запеленговать, -- напевала я со смехом. Час назад раздался звонок. Это Фрося? -- раздался приятный женский голос. Нет, -- растерялась я. А, может, это Дуся? -- продолжал голос ласково и терпеливо. Тоже нет, -- продолжала я всё так же растерянно, -- вы знаете, -- аккуратно начала я, -- вы, наверное, ошиблись номером. Подождите, -- быстро продолжила девушка, -- как вас зовут? Я представилась, не понимая для чего я это делаю. Этот номер, -- продолжала девушка, -- помечен как телефон, принадлежащий людям, которые должны сидеть в изоляции. Я звоню из, -- тут стало плохо слышно и я пробормотала, -- подождите, пожалуйста, тут плохая связь, я сейчас на балкон выйду, там получше. Я вышла на балкон и застыла у перил -- там, где связь лучше всего. Кто вы? -- переспросила я. Я из полиции, -- спокойно сообщила мне милая девушка, -- я звоню узнать соблюдаете ли вы предписанный вам карантин. Но, как я вижу, -- добавила она прежде, чем я успела ответить, -- соблюдаете. В каком смысле, как вы видите? -- я стояла на балконе и озиралась. Это уже не Содерберг, подумала я, это -- Оруэлл. Вижу, -- засмеялась она, -- я стою напротив вашего дома и видела как ты вышла на балкон, ровно тогда, когда сказала, что выходишь. Мне помахать рукой? -- я не смогла сдержаться и рассмеялась. Нет, -- засмеялась она в ответ, -- я и так уже всё увидела. Продолжайте соблюдать. Она повесила трубку, я же зашла в комнату и задумалась -- пеленгуют, вспомнила я слова Ыкла, как есть пеленгуют. Хорошо, что мой телефон только звонит, так что пеленговать получается крайне плохо, потому им, бедным, приходится стоять под моим балконом. Вот я и в подводной лодке, удовлетворенно заметила я самой себе. Ну уж дудки, нас так просто не возьмешь, наши телефоны только звонят, как в старые, добрые времена. Потому вам придется ехать к нам в гости, и надеяться, что я выйду на балкон.
Закончив собирать всё, что надо было не забыть, я огляделась -- мне было необходимо оценить масштабы катастрофы. Посреди гостиной стоял мой огромный чемодан, приближающийся по весу к двум третям меня; подле него стоял рюкзак, на котором стояла сумка; ко всей этой конструкции уютно прислонилось автомобильное кресло для девицы, в котором на данный момент стоял устрашающих размеров пакет, содержащий всё то, что будет жизненно-необходимо в полете. К примеру: опасаясь, что девице будет жарко, я взяла несколько летних комбинезонов (обязательно несколько, так как вдруг один, нет, два, нет, три! испачкаются, а у меня не окажется того самого необходимого четвертого), я также была готова предположить, что ей внезапно станет холодно, и потому, на всякий случай, взяла несколько осенних одеяний, думала было взять куртку для снежной погоды, но усилием воли положила ее на место. И, несомненно, я крайне опасалась, что девице может стать скучно, потому я взяла, на всякий случай, любимую обезьянку, три любимые книжки (подумав немного, положила еще одну, не менее любимую), четыре особенно любимые погремушки, и, конечно же, обожаемого динозавра, которого, к тому же, можно прицепить к коляске, как же его не взять. Я долго считала и пересчитывала сколько раз мне придется переодевать ей подгузники, сбилась со счета, плюнула, и положила новую нераспечатанную упаковку. Ее, как правило, хватает на неделю, думала я, так что на пять часов, запнулась я, наверное, должно хватить. Подумав еще немного, я бросила в недра безразмерного пакета несколько упаковок влажных салфеток, каждой из которых хватает, как правило, на неделю, так что, продолжала осторожно размышлять я, трех, нет, пожалуй, четырех, на пять часов, наверное, должно хватить. В дополнение, конечно же, в пакете стояли две переполненные сумки-холодильники, так как вдруг ей захочется в обед то, что она ест на полдник, а на полдник она решит съесть то, что ест на ужин, но к ужину мы уже прилетим, она же при этом будет горько рыдать последние, как минимум, три часа, из пяти возможных. Я представила это, содрогнулась, и заполнила обе сумки всей возможной едой, которую она когда-либо в жизни соглашалась есть, включая молоко, честно произведенное мной накануне. Ух, думала я, если мне хоть кто-то скажет о том, что можно перевозить только сто миллилитров, я... Нет, я не знала точно что я сделаю, но подозревала, что ничем хорошим это не кончится. Я огляделась, чего-то не хватало. Точно -- еще коляска, куда мы без нее. Замерев в попытке представить как я буду всё это перемещать с места на место, я поняла, что потерпела фиаско -- картина не складывалась, никак.
Дорогой мой, позвонила я в отчаянии таксисту, не будешь ли ты столь любезен и не поможешь ли мне дотащить всё, что я тут сложила, до заветной стойки, где я смогу избавиться от большей части всего этого? Не волнуйся, успокаивал меня он, всё сделаем в лучшем виде.
Несмотря на его опасения, дорога поражала пустотой. Мы не снижали скорость, не тормозили, мы домчались до аэропорта так быстро, что я не успела в десятый раз обдумать самый важный вопрос: точно ли я затворила все форточки и выбросила весь мусор? Ничего страшного, легкомысленно решила я, можно продолжить думать об этом в самолете.
Несмотря на все сложности, связанные с полетами, автомобильная стоянка была переполнена. Это одновременно вызывало восторг и ужас -- ура, думала я, все куда-то летят или кого-то встречают; какой кошмар, развивала я собственную мысль, а вдруг мы не найдем свободного места и мне придется всё это тащить самой?! От этой страшной мысли ныло под ложечкой, я усиленно гнала ее прочь и всё надеялась на благополучное разрешение. Когда я было окончательно отчаялась, он воскликнул -- ура, -- вытянул руку и указал куда-то вдаль, -- я там вижу место, точно говорю! Мы вышли из машины, я надела рюкзак, сумку, положила пакет в поддон коляски, он же отважно катил чемодан одной рукой, а на второй красовалось кресло. Я смотрела на него, на себя, и пыталась понять что я буду делать по приезде, но, как всегда, решила, что подумаю об этом потом. Совсем потом. Если вообще придется об этом думать, ехидно подумалось мне. Не выдержав серьезности момента, я прыснула -- слушай, сообщила я ему, стараясь сохранять серьезность, -- ты не слишком быстро уезжай, может статься, -- я перевела дыхание, -- что я тебе позвоню и попрошу вернуть нас на место. Откуда взял, -- добавила я для пущего понимания сюжета.
Очередь у стойки была скромной. Мы приехали почти раньше всех, удовлетворенно заметила я, немедленно подумав о том, что если нас всё-таки пустят, то мы даже успеем перекусить до того, как нырнем в самолетное брюхо. К нам подошла девушка, попросила предъявить паспорта, окинула нас равнодушным взглядом, сличила. Так, стоп, -- она словно выплыла из дремы, -- где результаты ваших проверок? Вот, предъявила я, затаив дыхание. Девушка не смотрела ни на имена, ни на результат, но только на время. Подняла глаза к потолку, пожевала губами, опустила глаза на меня -- ну, допустим, -- неожиданно медленно и тягуче протянула она, -- годится. Подождите, еще не всё, -- остановила она нас, -- где декларация на въезд? Она долго рассматривала английскую версию, всё искала что-то, нашла -- время истечения. Снова подняла глаза к потолку, снова пожевала губами, словно что-то считая и пересчитывая. Проходите! Она вручила нам все наши бумаги обратно, и приветственно протянула руку, показывая куда конкретно нам необходимо пройти. Девица, тем временем, заигрывала со всеми стоящими в очереди, улыбаясь и строя глазки (как истинная леди) всем подряд.
Мы прошли все остальные проверки и я выдохнула -- теперь почти точно улетим. Вопрос о том прилетим ли, оставался открытым, но я решила подумать обо всем этом позже.
В самом конце длинного зала мы нашли симпатичное место, в котором, судя по виду, можно было подкрепиться. Едва мы расположились за столиком, к нам подбежала девушка. Добро пожаловать, держите, -- на одном дыхании выпалила она и вручила мне небольшое меню (которое я успела изучить заранее, иначе для чего вообще заходить?!) и небольшой огрызок бумаги со странным штрих-кодом. Что это? -- я удивленно смотрела на огрызок, пытаясь строить всевозможные предположения, но они отказывались строиться, посему я решила не стесняться, но честно признаться, что не имею ни малейшего представления что это и для чего оно может понадобиться. Это, -- девушка ласково ткнула в огрызок, -- штрих-код, -- подняла на меня глаза, и быстро добавила, -- когда будете готовы, прислоните сюда телефон, и я немедленно приду. Она улыбнулась, с ее точки зрения разговор был закончен. Подождите секунду, -- задержала ее я, -- у меня такого телефона нет, мой телефон только звонит. В каком смысле? -- она развернулась, застыла на секунду, продолжая улыбаться, но выглядела крайне растерянной. В прямом, -- продолжала улыбаться я, -- как в старые добрые времена, помните, когда телефоны только звонили, на них отвечали, говорили алло и на этом их функции заканчивались. Девушка растерянно застыла. Она помолчала мгновение, покрутила задумчиво головой, -- как же вы меня позовете? Мне не надо вас звать, -- обрадовала ее я, -- мой заказ уже готов, я хотела бы заказать вот это, -- я ткнула пальцем в меню, девушка задержала палец на нужной строчке, вдруг решительно тряхнула головой, убежала и вернулась через мгновение -- в руках ее была шариковая ручка. Она быстро пробежала взглядом меню, нарисовала напротив желаемого мной яства звездочку, и сообщила, что очень скоро всё будет доставлено в лучшем виде. Когда закончите, -- начала она фразу, но осеклась, -- а как же вы меня позовете когда закончите? Она смотрела с таким отчаянием и тоской, что мне стало стыдно за свою полную разобщенность с прогрессом. Я вам помашу! Вот так, -- я улыбалась и махала рукой, как в старые добрые времена, в те самые, когда телефоны только звонили.
Через несколько минут нам принесли обед для меня и стул для девицы. Мы с девицей ели по-честному -- один укус мне из моей тарелки, следом одну ложку ей из ее тарелки. В ее тарелке лежал заранее приготовленный обед, на который она смотрела с нескрываемым восторгом. На мою же тарелку косилась подозрительно и, кажется, немного укоризненно качала головой -- ну вот что вы, дорогая мамаша, едите, что это такое? Чести ради, обед был неплох, особенно учитывая мои опасения. Мы закончили обед, помахали рукой, потом помахали еще раз. Металлический голос уже несколько раз пригласил нас на посадку, я же продолжала махать рукой. Наконец, нас заметили. Слушайте, -- взахлеб говорила девушка, -- я уже и не помню когда мне в последний раз махали рукой! Она неловко рассмеялась, -- у всех же телефоны, у всех. Ну, -- замялась она, -- кроме вот, наверное, вас. Она всё еще немного подозрительно смотрела на меня, думая, что я пошутила. Дабы развеять сомнения, я предъявила аппарат. Ой, -- она смотрела на мой любимый телефон как на инопланетное существо, -- ничего себе! Хорошего вам полета, -- она склонила приветственно голову и помахала нам рукой.
Мы бежали изо всех сил, я очень боялась опоздать. Поначалу всё шло как надо. Мы добежали до ворот с необходимым номером, но как я ни смотрела, я никого поблизости не видела. Неужели все уже улетели? Я прошла за стойку и меня осенило. Я вспомнила! В самолет, летящий в Тель Авив, проходят по полю, терпеливо ждут у трапа, после поднимаются в порядке живой очереди. Как в старые добрые времена, когда телефоны умели только звонить. Всё это означало одно -- нам предстояло спуститься вниз на четыре этажа: с рюкзаком, сумкой, коляской, девицей, сидящей в коляске, и безразмерным пакетом, стоящим в поддоне. И никакого лифта. Всё -- как раньше, как давным-давно. Вокруг не было ни души, я сцепила зубы, достала девицу из коляски и попыталась идти по лестнице вниз, аккуратно таща за собой коляску. Коляска грозно подпрыгивала на каждой ступеньке, мы замирали на мгновение, я же объясняла девице, что так надо, это аттракцион, почти как американские горки, которые ей обязательно понравятся с первого взгляда, когда она на них впервые окажется. Мы благополучно прошли два этажа, мне начало казаться, что мы почти у цели. Но именно в этот момент раздался металлический голос, сообщивший, что посадка заканчивается. И именно в этот момент коляска в очередной раз страшно подпрыгнула, выплюнув из своего чрева драгоценный пакет. Содержимое пакета рассыпалось по ступенькам, я же стояла с девицей в руках, едва удерживая коляску, и лихорадочно пыталась придумать что нам делать дальше. Но выбора у нас, на самом деле, не было, посему я бросила коляску и пакет, и помчалась вниз, оглушительно крича спасите-помогите. Что случилось? -- перед нами, словно из воздуха, возник элегантно одетый господин, -- чем помочь? У нас, -- задыхалась я, -- там, два этажа наверх, -- я пыталась перевести дыхание, но у меня никак не получалось, -- коляска! и еще пакет! Пойдемте, -- надо было действовать решительно, сейчас не время стесняться, -- я вам всё покажу! Господин вздохнул и послушно пошел наверх, в обратную от ворот сторону. Мы добрались до коляски, господин оценил фронт работ, вздохнул еще раз и начал аккуратно складывать всё рассыпавшееся в пакет, после погрузил пакет в коляску и, решительно тряхнув головой, потащил коляску вниз по лестнице. Мы с девицей семенили следом. Вот только дойдем, обязательно полетим, думала я, всё продолжая бормотать -- огромное вам спасибо, огромное, извините нас, пожалуйста, огромное вам спасибо! Господин же шел молча, не оборачиваясь, будто сосредоточившись исключительно на том, чтобы доставить нас с вещами к трапу.
Наконец, мы прошли все проверки, сдали коляску в багаж и начали подниматься в самолет. Наш ряд был одним из первых и мысль о том, что нам надо только зайти и мы практически сразу сядем, утешала и подгоняла. Нам невероятно повезло, рядом с нами оказалось пустое место, куда я немедленно усадила довольную девицу. Проходившая мимо нас стюардесса бросила -- пока можете сидеть так, но на взлете обязательно возьмите ребенка на руки, пристегните к себе и не отпускайте пока не погаснет знак пристегнуть ремни. Всё это были такие мелочи. Мы взлетали крепко обнявшись, позади нас слышался детский плач, девица же только недоуменно оглядывалась, пытаясь понять откуда он доносится. Девушка, сидящая рядом, тепло посмотрела на нас: а вы хорошо себя ведете. Я кивнула -- тем самым, самым гордым на свете, кивком. Мне не хотелось думать о проверках, мне не хотелось думать о финансах, мне не хотелось думать о том, как мы будем добираться когда долетим, потому я решила, что настало самое время в очередной раз подумать сделала ли я всё, что было надо, перед выходом. Я сидела и мысленно перебирала по пунктам, когда вдруг вспомнила: я забыла выбросить бублики! Обычные бублики, они остались на кухонной столешнице, я собиралась их выбросить и забыла. Боже мой, чуть не рыдала я, пытаясь представить какая жизнь зародится в этих бубликах к нашему возвращению и сколько ее там будет. Как я могла?! Развернитесь на секундочку, хотелось кричать мне, нам надо срочно вернуться и выбросить бублики! Но невероятным усилием воли я заставила себя перестать о них думать. Что теперь-то, убеждала себя я, теперь всё, только вернуться и посмотреть что с ними за это время станет. Ничего страшного, тихо бормотала я засыпающей девице на ухо, если что, чадо будет счастлива -- будет будто бы эксперимент.
Пять часов полета прошли быстро. Девица успела поспать, успела перекусить, успела поиграть. Она тихо сидела в соседнем кресле, сосредоточившись на обезьянке, я же дремала, нисколько не опасаясь ничего. Вообще ничего. Стало хорошо и спокойно. Я решила выйти из полной боевой готовности, в которую мне предстояло вернуться сразу по приезде. Мы быстро вышли из самолета, мгновенно прошли паспортный контроль, задержались, ожидая чемодана и кресла, пока же внимательно подслушивали, что вокруг объясняли другим о том как, когда и где делать ту самую проверку, которую Ыкл благоразумно заказал и оплатил заранее. Значит так, -- объяснял молодой охранник, -- сначала надо получить багаж, после выходите сквозь вот эти ворота, потом идете немного прямо и сразу налево. Там, -- продолжал он объяснение, набрав еще порцию воздуха, -- увидите палатки. Надо встать в очередь в одну из них, вас позовут, сделают проверку и после этого можно выходить на волю.
Мы получили багаж и медленно пошли. Я толкала коляску и чемодан по очереди, пытаясь не уронить кресло, которое повесила на коляску. Ничего страшного, говорила я самой себе раз за разом, если небольшими шагами, очень медленно, да по прямой, то как-нибудь дойдем. Я останавливалась, отдыхала, набиралась решительности и продолжала наш, казалось бесконечный, путь. Наконец мы вышли и повернули налево. Подождите, -- окликнули нас, -- с детьми вот сюда! Если, конечно, -- он зевнул и устало повторил нечто заученное, -- вы заранее всё оплатили. Да, -- кивнула я и зашла в проход, уставленный ленточками. Мы аккуратно шли по этому серпантину, а мне казалось, что он никогда не кончится. Я лавировала между ленточками, коляска и чемодан отказывались слушаться, но я строго пыталась их обуздать и упрямо шла к назначенной цели. Проходите вон в ту палатку, -- распорядитель кивнул в сторону. Там, за ширмой, сидела симпатичная девушка и махала нам рукой -- сюда, идите сюда! Я села на стул. Значит так, -- оглядела нас девушка, -- я не знаю как у вас, но у нас детям до года пробу берут только изо рта, никакого носа. Так что, -- заверила она меня, -- не волнуйтесь, всё будет быстро и непринужденно. И действительно, девица покорно открыла рот, заинтересованно смотрела что там делают, после открыла рот еще раз и так же покорно дала взять пробу со второй половины. На нас надели специальные браслеты: мне на руку, девице на ногу. Браслет напоминал те самые, которые надевают в парке аттракционов, чтобы можно было провести в нем весь день. Нежно-голубой, ничего особенно, я не понимала для чего это надо, но спрашивать не стала, решив, что пойму потом, коли такая необходимость наступит. Она наступила практически мгновенно -- мы почти дошли до дверей, обещающих выпустить нас на волю, как вдруг перед нами возникли охранники -- покажите руку, -- вежливо попросили меня они, посмотрели на наши браслеты, удовлетворенно цокнули языками, протянули руки в пригласительном жесте -- добро пожаловать!
Всё это напоминало фильм Содерберга, никак не покидало ощущение, что я случайно оказалась именно в нем. Даже браслеты совпадали.
Я продолжала пытаться тащить коляску и чемодан, как вдруг кто-то положил руку на чемодан. Я обернулась. Рядом стоял молодой человек и смущенно улыбался. Вам помочь? -- он не снимал руку с моего чемодана, словно только ждал команды, -- я просто уже минуту смотрю как вы всё это толкаете и не мог больше выдержать. Да, -- благодарно выдохнула я, -- большое спасибо! Мы вышли на улицу, в лицо нам ударила обычная летняя израильская жара. Внезапно стало нечем дышать, будто на мгновение оказался в парилке. Долетели, радостно выдохнула я, вдохнув струю горячего воздуха. Вокруг сновали люди, кто-то кого-то встречал, кто-то кого-то ждал, мы же стояли, замерев, переводили дыхание. Молодой человек давно исчез, он помог нам и пошел дальше, мы же стояли на площади у входа и смотрели вокруг. Мне надо позвонить, вдруг вспомнила я. Несчастный английский телефон отказывался работать, израильский же забрал Ыкл, потому я подбежала к первому встречному -- позвольте, пожалуйста, позвонить, буквально на одну минуту, -- добавила я торопливо, опасаясь отказа. Он протянул мне телефон -- один из прогрессивных, размером со сковороду, тех, которых я боюсь и не знаю как их обуздать. Он заметил мою растерянность -- говорите номер! Набрал номер, передал мне телефон, который я держала так, словно он может лопнуть прямо в руках. Мы здесь, -- заорала я счастливо, -- говори что делать дальше, куда ехать?!
Таксист не умолкал всю дорогу, всё говорил о коронавирусе, о том, как плохо с работой, о том, как пострадали все, но особенно таксисты. Я слушала и кивала, кивала и слушала. А как у вас? -- повернулся он ко мне. Я забыла выбросить бублики! -- обреченно выдохнула я, опять вспомнив о своей оплошности. Какие бублики? -- он удивленно смотрел на меня, пытаясь проследить за ходом моих мыслей, но у меня не осталось никаких сил, потому я махнула рукой, -- забудь, не столь важно. Я смотрела на дорогу и думала о том, что невероятно соскучилась. По этой дороге, по этим людям, даже по этому пеклу, в которое выбегаешь на мгновение и мечтаешь забежать назад, под спасительный кондиционер.
Мы вошли в дом и выдохнули. Всё, прилетели. Значит так, -- сообщил мне Ыкл после того, как девица была уложена, -- вас на неделю сажают в изоляцию. Что значит, -- продолжал он, -- что вам нельзя выходить. Никуда, вообще никуда, даже вынести мусор. А мне, -- добавил вдруг задумчиво, -- больше нельзя будет брать с собой твой телефон. Почему? -- удивилась я, пытаясь проследить за этой сложной логической цепочкой. Потому, -- наставительно продолжал он, -- что запеленгуют, приедут с мигалками, влепят штраф. Ты серьезно? -- я широко раскрывала глаза, пытаясь показать, что не готова понять эту степень абсурда. Да, -- вздохнул он, -- я совершенно серьезно.
Меня не покидало ощущение, что всё это странный сон, такого не может быть. Лечь бы на дно, как подводная лодка, чтоб не смогли запеленговать, -- напевала я со смехом. Час назад раздался звонок. Это Фрося? -- раздался приятный женский голос. Нет, -- растерялась я. А, может, это Дуся? -- продолжал голос ласково и терпеливо. Тоже нет, -- продолжала я всё так же растерянно, -- вы знаете, -- аккуратно начала я, -- вы, наверное, ошиблись номером. Подождите, -- быстро продолжила девушка, -- как вас зовут? Я представилась, не понимая для чего я это делаю. Этот номер, -- продолжала девушка, -- помечен как телефон, принадлежащий людям, которые должны сидеть в изоляции. Я звоню из, -- тут стало плохо слышно и я пробормотала, -- подождите, пожалуйста, тут плохая связь, я сейчас на балкон выйду, там получше. Я вышла на балкон и застыла у перил -- там, где связь лучше всего. Кто вы? -- переспросила я. Я из полиции, -- спокойно сообщила мне милая девушка, -- я звоню узнать соблюдаете ли вы предписанный вам карантин. Но, как я вижу, -- добавила она прежде, чем я успела ответить, -- соблюдаете. В каком смысле, как вы видите? -- я стояла на балконе и озиралась. Это уже не Содерберг, подумала я, это -- Оруэлл. Вижу, -- засмеялась она, -- я стою напротив вашего дома и видела как ты вышла на балкон, ровно тогда, когда сказала, что выходишь. Мне помахать рукой? -- я не смогла сдержаться и рассмеялась. Нет, -- засмеялась она в ответ, -- я и так уже всё увидела. Продолжайте соблюдать. Она повесила трубку, я же зашла в комнату и задумалась -- пеленгуют, вспомнила я слова Ыкла, как есть пеленгуют. Хорошо, что мой телефон только звонит, так что пеленговать получается крайне плохо, потому им, бедным, приходится стоять под моим балконом. Вот я и в подводной лодке, удовлетворенно заметила я самой себе. Ну уж дудки, нас так просто не возьмешь, наши телефоны только звонят, как в старые, добрые времена. Потому вам придется ехать к нам в гости, и надеяться, что я выйду на балкон.