Запах луны
Мне нравятся сухие цветы в вазах. Они пахнут давно исчезнувшим временем. Они как орнаменты, которые осыпаются незаметно, но нацелены в небо, точно еще полны затихнувшей жизни.
Цветы в вазах похожи на синие и золотистые на русском платке, которым обернут мой манекен. Платок пахнет сумеречным небом.
До вечера я одеваю женщин, живущих во мне. Женщины, живущие внутри, неизменно прекрасны. Как и те, что живут в зеркалах. Я всегда нахожу ту, что заставит меня восхититься. Если оставить их раздетыми, они будут, как цветы в вазах, обсыпать меня пылью.
Вечером я выхожу в темный город. Следом спускается с кухни запах щей и ржаных гренков. Сияет луна. У любого проулка я медлю, но справа сияет луна. Луна делает запахи ярче и утягивает за собой.
Я испытываю искушение запахами как терзание, как непрерывный соблазн.
У каждого, проходящего мимо, свой запах. По вечерам на улицы стекаются молодые. Стайки парней то и дело оказываются на пути. Запах их пота перекрывает дорогу, как лента, которая вьется еще какое-то время следом. Запахи длиннотелых девиц, почти ажурных в ночи, смешиваются в облака, висящие над тротуаром. Кажется, они хранят голоса, хотя сами девицы ушли. Я захлебываюсь в запахах сохнущих трав, опавшей листвы, автомобилей, покрытых желтыми листьями. Я иду на запах луны, которая неизбежно приводит в постель, на мои простыни, черные с одной стороны и с другой - молочные, белые. Постель словно день и ночь. Я всегда застилаю ночной стороной к телу.
По ночам в постели я вспоминаю деревню. Запах мягкой бабушкиной руки, которую она тянет ко мне из-под полога с высокой кровати. Я окунаюсь в нее, словно в жатый шелк, как в ведро с теплым парным молоком. Запах латунных шариков со спинок кровати. Запах навоза возле сарая, в котором ночуют коровы и куры. Огород уходит вверх и вниз от сарая в такую даль, что надо долго бежать, чтобы добраться до края.
Запах старых журналов «Работница» и «Крестьянка» на этажерке, запах прелой травы. Запах половиков, на которых я разглядываю полоски. Мне всегда в них чудится тайна. Я скрывала бы в полупрозрачных полосках всех, кто живет внутри. Мне так хочется спать на полу, как отец, когда приезжает помочь во время страды, после того как бабушка, поглядев в небо, определяет: «Вёдро»!
Запах молока, льющегося из крынки. Запах варева для коров в чугунках, похожих на опрокинутые колокола. Коровам готовят похлебку из картофельных шкурок, щедро сдабривая ее черным хлебом, который мы приносим из деревенского магазина.
Каждый день я завязываю на голове платок. Он пахнет покосом. Он пахнет свежескошенной травой и железной дорогой. У меня всегда кружится голова, когда я слышу запах покоса.
Запах сеней, в глубине которых хранятся яйца, ветошь, косы, грабли и весы с сундучком разновесов.
Запах белоснежного белья с вышивкой ришелье в сундуке. В глубине, на дне, бабушка прячет для нас приданое. Запах занавесок на окнах, за которыми то и дело грохочет поезд. Пассажирский по стуку отличается от товарняка. По пассажирским деревня определяет время: вот через Вильву идет казанский, теперь московский, а в семь вечера проследует поезд на Свердловск. У товарных мы считаем вагоны.
О времени сообщает еще кукушка с часов. Поймай ее, бабушка, умоляю я. И бабушка ловит.
Запах пирогов с черемухой из русской печи. Запах картофельных шанег. Запах кваса. Круглый стол со скатертью с бахромой, на которой я заплетаю косички.
Шаги Пастернака. Его голос, висящий в облаке запахов мяты и смородины в огороде. Все мои женщины внутри хотели бы быть его правнучками, но они об этом молчат.
Я оберну платками их головы и всех оставлю без платьев. В платках они будут пахнуть сеном, золотистой пылью с вышки в бабушкиной избе, пылью, веселящейся между связками благоухающих сохнущих трав.
Луна пахнет сеном и женским лоном.
Возвращаясь из магазина, я прихлебываю пива и вдруг вступаю в одуряющий запах трав. По Дороге жизни мчатся с шумом машины, а я, пойманная волной травяного запаха, не двигаюсь с места.