19-ый проблематический бред
О невозможности причинного объяснения истории
Вступление
Утверждение, которое доказывается в данном бреду, предложено Л.Н. Карсавиным в его работе "Философия истории". Однако его доказательство я сам не могу усвоить, сделать своим по той простой причине, что Л.Н. Карсавин крупный историк и некоторые ходы его обоснования предполагают большие исторические познания, коими я не обладаю. Поэтому я попытался найти иную форму доказательства невозможности причинного объяснения истории.
Постановка задачи
Согласно Соловьёву, причина - это требуемое логически условие всего бывающего, или то, без чего, по предложению нашего разума, данный факт не может произойти, а при наличности чего он происходит с необходимостью. Хотя такое определение по мнению самого же Соловьёва слишком общее, для моей цели важно, что в нём отражена связь с необходимостью. Причинность и необходимость - это неразрывные понятия. Необходимо то, что определяется достаточной причиной.
Можно сказать и так, что причина - это необходимое и достаточное условия. Применительно к объяснению исторического события необходимое условие означает, что без него данное событие не состоялось бы, хотя из наличия такого условия само событие ещё не следует. Достаточное условие означает, что при его наличии событие происходит обязательно, хотя при этом событие возможно без такого условия.
Таким образом, под причинным объяснением истории я буду понимать указание на необходимые и достаточные условия исторических явлений.
Необходимость, возможность и свобода
Я исхожу из того, что любое явление, событие, происшествие имеет свои необходимые условия. Из пустоты ничего не возникает или, иначе говоря, всё в мире закономерно. Однако необходимые условия указывают лишь на возможность каких-то явлений. Совокупность необходимых условий задаёт общий закон явлений, но не задаёт частного протекания этих явлений, а любой закон можно свести к условным высказываниям, любой закон имеет вид "если, то...". Поэтому из закономерности вовсе не следует причинности - необходимость определяется условиями достаточными.
Поэтому возникает вопрос, как же именно реализуется та возможность, которая заложена в законе? Для ответа на вопрос сначала следует различить разные степени закономерности.
Закономерность материальная выражается в законах естественных наук. Как правило, эти законы имеют числовое или наглядное выражение, то есть обладают общезначимостью. Природа лишена возможности, природа несвободна. Все её возможности формулируются в экстремальных принципах, а достаточные условия представляют собой предыдущее состояние природных процессов или, как это именуют физики и математики, начальные и граничные условия. Имея такие условия и закон явлений, следующее состояние природы устанавливается с необходимостью.
Закономерность логическая выражается только словесным образом и потому не всегда общезначима. К примеру, даже математические закономерности могут иметь разную интерпретацию. На этом уровне возможность имеется, но имеет абстрактный, отвлечённый характер. Это возможность безразличная. Действительно, можно построить логику с законом противоречия и без оного, однако выбор между этими логиками логически сделать нельзя. При более глубоком погружении в логические вопросы оказывается, что логическая закономерность противоречива, т.е. логическая возможность - это антиномия. Необходимость мышления всегда обеспечивается догматически.
Закономерность нравственная выражается в поступках людей и обладает самой малой степенью общезначимости как из-за невозможности точного установления мотивов, лежащих в основе поступков, так и из-за существенно различной интерпретации самих мотивов, хотя остаётся без сомнения, что мотивы суть необходимые условия поступков. Возможность нравственная сводится к свободе воли.
Из сделанного различения, во-первых, становится ясно, что сугубо логическое, априорное объяснение причин истории невозможно. Такой вывод, конечно, не представляет ничего интересного, поэтому, во-вторых, причинное объяснение истории возможно, если история есть сугубо материальный процесс. Очевидно, история не есть только материальный процесс. В-третьих, если воля свободна, то причинное объяснение истории невозможно. Остановимся на этом последнем выводе подробнее.
Что такое вообще свободное действие. Это, во-первых, сознательно поставленная цель. Затем, во-вторых, это выяснение средств достижения цели, то есть достаточных условий последней. И, в-третьих, само действие, приведение в движение выбранных средств. То есть свободное действие не исключает причинности, а даже предполагает её или, как это выражают со времён Гегеля, "свобода - это осознанная необходимость". Невозможность причинного объяснения истории равноценна отсутствию достаточных условий для выбора цели. А эти условия мы не можем указать в общем случае.
Действительно, мы не можем указать достаточные условия, так как существуют условия принципиально ненаблюдаемые. Речь идёт, как это уже должно быть ясно из вышесказанного, о нравственных явлениях. Человеческие поступки обусловлены не только внешними явлениями, но и внутренними мотивами. В этом смысле причины есть всегда. Однако эти мотивы ненаблюдаемы. Мы можем наблюдать только последствия этих мотивов и догадываться при этом, что же человек хотел на самом деле. Эта принципиальная непредугадываемость человеческой воли ставит крест на любых попытках увидеть какие либо причины. И она же делает историю неповторимой.
Однако на сказанное можно привести три возражения.
Первое возражение состоит в том, что мы не можем знать всего. Достаточные причины существуют, однако в силу недостаточности нашего знания мы не можем их выявить. Эта недостаточность усугубляется сложностью социальных систем. Однако мы можем знать практически нужное, то есть те причины, которые достаточны для нужного нам объяснения данного ограниченного исторического явления. Первое возражение равноценно отрицанию свободы воли. Оно же вносит произвол в выборе практически нужного. Тем не менее такой произвол составляет одну из основ всех естественных наук, о чём писалось здесь.
Второе возражение касается той простой и очевидной истины, что всякое действие извне однозначно может считаться причиной. Например, нападение Гитлера на СССР является причиной мобилизации и иных мероприятий, которые последовали за этим нападением. Конечно, никто не заставлял нас воевать, мы могли бы сразу сдаться на милость нацистов, то есть признание свободы воли позволило бы нам отвлечённо рассуждать о ином ходе истории. Однако такие упражнения с сослагательным наклонением сугубо умозрительны и практически бесполезны. Изучение действительной истории требует признания подобных причин событий как практически достаточных условий или, иначе говоря, можно инужно искать некоторую главную причину.
Третье возражение сводится к указанию на повторяемость исторических событий и, следовательно, на возможность статистического причинного объяснения или хотя бы логического, но обоснованного этой повторяемостью. С одной стороны, повторяемость исторических фактов делает знание самих причин ненужными. Указывая вероятность события, мы избавляемся как от проблем с неполнотой знания, так и (через числовую оценку) от проблем с общезначимостью самого объяснения. С другой стороны, переход от отдельных людей к большим сообществам повышает достоверность знания в статистическом или логическом смысле. Поведение отдельного человека на малом временном промежутке менее предсказуемо в общем случае, чем поведение собщества в рамках эпохи.
Рассмотрим эти возражения.
Как существуют достаточные причины
У одного умного человека я позаимствовал важное положение: происхождение не определяет сущности. Этот умный человек формулировал это утверждение в полемике с тем распространённым мнением, согласно которому христианство является просто-напросто развитием старых мифов и религиозных представлений. Однако это положение можно считать, по сути, иной формой фундаментальной аксиомы мистицизма (см. здесь), утверждающей собственное внутреннее существование личности.
Только при таком представлении история может быть понята как непрерывное возникновение нового, как некое движение, имеющее смысл и идеал (заложенный во внутреннем существовании), а не просто как повторяющийся круговорот. В этом свете становится ясным убеждение Л.Н. Карсавина в том, что история может быть только христианской, так как именно в христианстве эта аксиома получила принципиальное значение. С другой стороны, свобода воли невозможна без такой аксиомы (если, конечно, не брать в расчёт отрицательной религии буддизма).
Однако здесь я не полезу в такой сложный вопрос, как свобода воли или отношение между сущностью и явлением. Есть ли свобода воли "вещь в себе" или её нет совсем, для практического причинного объяснения неважно. Мы можем удовлетвориться не всем знанием, а частичным знанием достаточных причин, существенных для объяснения данного явления.
Для исследования первого возражения в такой, сугубо практической постановке, рассмотрим, как обстоит дело с достаточными причинами в сфере естественных явлений, которые выше теоретически были признаны лишёнными какой-либо свободы.
Как известно, толчок появлению и развитию строго подхода на изучение естественных явлений был дан механикой. Согласно этому подходу явления описываются системами дифференциальных уравнений, содержащих в качестве одного из своих переменных время. Такой подход можно назвать для краткости динамикой.
В динамике, строго говоря, не исследуются причины. Например, в механике изучается движение. (Заметим, что в динамике под движением понимается изменение фазовых переменных вообще, а не специально перемещение в пространстве). Причина любого движения - сила. Это является постулатом и, следовательно, не изучается, а всего лишь фиксируется. Аналогично можно было бы постулировать, что причина любого исторического события - действия и слова людей. Тем не менее в тех случаях, когда механика привлекается для расследований происшествий, выяснение причин последних сводится к установлению сил либо неверно приложенных, либо чрезмерных, то есть к отклонениям от нормальных условий эксплуатации. То есть практический вопрос состоит не в том, что есть причина, каков её вид, а в том, в какой степени причина стала достаточным условием исторического события.
В ньютоновой механике заложены исключительные претензии на объяснение всего, что подчиняется механическим законам. Если мы знаем положение и количество движения некоторого тела, то можем определить весь его дальнейший путь. В случае многих взаимодействующих тел, мы должны знать положения и количества движения всех тел - таково утвержение, вытекающее из положений этой науки. "Разумное существо, которое в данный момент знало бы все движущие силы природы и имело бы полную картину состояния, в котором природа находится, могло бы - если бы его ум был в состоянии достаточно проанализировать эти данные - выразить одним уравнением как движение самых больших тел мира, так и и движение мельчайших атомов. Ничего не осталось бы для него неизвестным, и оно могло бы обозреть одним взглядом как будущее, так и прошлое", писал Лаплас в 1780 году. Это разумное существо получило впоследствии собственное имя - демон Лапласа. Свобода воли, как можно видеть, в детерминированных уравнениях динамики отрицается.
Мы, очевидно, не демоны, и не можем физически иметь сведения о всех телах, которые имеют отношению к некоторому, нужному нам явлению явлению. Но с практической точки зрения возможность демона Лапласа неважна. Как уже говорилось мы будем искать существенные причины, достаточные для объяснения интересующих нас явлений. Однако в сфере строго математического описания явлений и строгой их детерминированности неожиданно встречается ряд трудностей именно практического характера.
Во-первых, имеются явления, для которых не могут быть определены существенные условия их происхождения. Простейший пример такого явления представляет движение маятника из крайнего верхнего положения равновесия (это положение называется особой точкой). Если маятник занимает крайнюю верхнюю позицию, то любое возмущение, приводит его в движение. Исследуя какой-нибудь практический случай подобного рода, какую-нибудь внезапную катастрофу, мы в общем случае не могли бы сказать, что именно привело к этой катастрофе, какое именно пёрышко сломало хребет верблюду.
Во-вторых, существуют системы, поведение которых не зависит от начальных условий. Многие нелинейные системы являются автоколебательными (механические часы), то есть их периодическое движение определяется внутренними свойствами системами, а не внешними условиями.
В-третьих, существуют системы не просто неустойчивые, как в первом случае, но и имеющие предельные траектории, как во втором случае. Для таких систем практически невозможно рассчитать прошлую или будущую траектории движения. Впервые с этим обстоятельством учёные столкнулись, изучая движение планет. Малейшее отклонение в начальных условиях приводило к иному их положению в далёком будущем. Если в случае с маятником его дальнейшее движение вполне известно, для сложных систем прогноз возможен лишь на короткий срок. Малые нелинейные члены уравнений с течением времени начинают столь сильно влиять на движение системы, что последняя отклоняется от периодической траектории. Таково, например, явление странного аттрактора.
Таким образом, объяснение причины движения динамических систем как следствия начальных условий наталкивается на невозможность вычисления этих условий в общем случае, либо 1) из-за слишком значительного влияния этих условий на следующие события, что приводит к непредсказуемому движению, либо 2) из-за слишком незначительного влияния этих событий, что приводит к одинаковому движению, либо к 3) из-за сочетания того и другого, что приводит к так называемому динамическому хаосу. Это означает, что исследование движения реальных систем в общем случае является неполным, то есть практически устанавливаемые причины их движения являются недостаточными.
Эти соображения о динамических системах, казалось бы, незначительны перед тем фактом, что самолёты летают, метал штампуется, кондиционеры охлаждают помещения, несмотря на все рассмотренные выше неувязки с причинным объяснением. Однако этот факт объясняется очень просто.
Все проблемы практического плана решаются экспериментом. Эксперимент позволяет уйти от детальных и потому невозможных расчётов к статистическим закономерностям в узких временных рамках и на основе последних построить эмпирические теории. Они не обладают той всеобщностью, которая обычно ожидается от теории, но зато позволяют получать достаточные для практики результаты, но в весьма жёстких рамках своей применимости.
Итак, не имея эксперимента, мы не можем установить достаточных условий событий в общем случае для самых простейших систем. Простейших в том смысле, что 1) параметры системы определяются однозначно; 2) число параметров невелико (от 1 до 3); 3) параметры общезначимы (числовые); 4) точно известен закон, связывающий параметры; 5) закон этот неизменен.
Человеческое сообщество не отвечает ни одному из этих пяти признаков. Оно оказывается значительно сложнее любых формализуемых динамических систем. Но если для простейших систем мы испытываем сложности с причинным объяснением, то отчего же мы можем ожидать такого объяснения для жизни человеческих сообществ?
Достаточно ли знать главную причину
В простейшем случае за главную причину можно принять внешнее воздействие, после которого очевидно начинаются некоторые перемены.
Можно утверждать, что из признания свободы воли следует, что никакие внешние воздействия не являются достаточными условиями. Если бы это было не так, то осуждение преступников во многих случах было бы бессмыссленным. Многих людей толкают на преступление, вынуждают к злодейству. Однако во всех этих случаях мы имеем согласие преступника, пусть и вынужденное, например, страхом смерти или тяжёлыми жизненными обстоятельствами. Можно ещё сослаться на неблагополучие в семье, на социальное положение и т.д. Впрочем, многие полагают, что право в данном случае является орудием классовой борьбы, с помощью которого подавляют закономерные действия жертв общественной несправедливости. Хотя, это и верно отчасти, данное воззрение не может быть исчерпывающим.
Однако, я вновь уклонюсь от погружения в метафизические глубины. Допустим, что нет никакой свободной воли и потому внешние воздействия практически можно считать достаточными. Что же мы будем иметь в этом случае.
Вышеприведённый пример со связью нападения Гитлера и последующей мобилизацией даёт нам картину ближайшей связи событий. Подобная связь обнаруживается между манифестом 1861 г. и последующим процессом освобождения крестьян, между событием 25 октября 1917 г. и последующими невесёлыми событиями. Такая же связь имеется между рождением ребёнка и фактом его последующей жизни.
Признать эту связь за связь достаточного условия и следствия невозможно из-за последействия, то есть влияния предыдущих событий. Каждое историческое событие является обусловленным предшествующей историей, причём всей историей, а не каким то её временным отрезком. Последействие исключает возможность разделения истории на этапы и приводит к пониманию истории как непрерывного развития. Эта историческая непрерывность состоит в том, что мы не можем найти в общем случае ни начала, ни конца любого исторического явления. Каждое историческое событие оказывается "участником" сразу нескольких процессов, в том числе уже давно как будто завершённых.
К примеру потеря политической независимости Руси было как будто прямым следствием монгольского нашествия. Однако в то же самое время эта потеря была следствием наших прошлых отношений с половцами и т.д. и т.д. Крещение Руси, как будто, давно ушедшее в прошлое, до сих пор влияет на нашу жизнь, а вместе с этим влияет и культурная история Византии. Даже Древний Египет нередко воздействует на умы многих наших современников пусть и в форме лженаучной сакральной ахинеи.
Так что же тут является достаточной причиной? Только вся предыдущая история. Отказываясь от свободы воли, мы тем самым отказываемся от понимания истории, ограничивая его лишь констатацией элементарной связи ближайших фактов. Таким образом, внешние влияния при всей их неоспоримости не составляют достаточных условий из-за последействия исторических явлений.
Как можно видеть, то же самое можно сказать и о любом не внешнем, а внутреннем явлении, которое представляется главной причиной. С ним будет даже сложнее, ибо внешнее явление само является обусловленным прошлым, поэтому последействие скажется на нём ещё более резким способом.
Что мы можем вывести из повторяемости исторических событий
Может быть повторяемость исторических событий обеспечивает изучение истории, которое является аналогом эксперимента? Может быть из повторяемости событий мы получаем материал для установления каких-то исторических причин в своих временных или культурных рамках?
Пусть мы не можем ничего объяснять в переломные исторические моменты, когда неустойчивость даёт о себе знать в виде экономического, политического или идеологического хаоса. Но в периоды стабильности мы не встречает неожиданностей и к тому же в стабильном состоянии влияние предыдущих событий, по видимому, приобретает некоторое "фоновое" значение, наподобие ветра постоянной силы или привычной артиллерийской канонады, без которой уже не могут засыпать солдаты. В эти периоды мы можем закрыть глаза и на последействие, и на неустойчивость и использовать строгую статистику или хотя бы логику, на основании повторяющихся явлений, и выявить таким образом причины, достаточные в рамках данного стабильного состояния.
Однако это тоже не так просто.
Для начала заметим, что статистика не определяет причин. Статистика устанавливает лишь связь между явлениями, не указывая, какое из этих явлений первично, а какое - производно.
Второе замечание относится к сути той связи, которую мы получаем статистически. Достаточно часто такие связи именуются законами: экономическими, социальными, историческими. Примером может служить закон обратной связи цены и спроса. Такого рода законы имеют нравственную природу. Им вовсе не присуща та степень неотвратимости, которую имеют законы материальные. Даже логически установленные законы, к примеру право, имеют большую степень, хотя бы из-за их ясности и умозрительной обязательности. Нарушить экономический закон ничего не стоит. Любые законодательные меры или просто указание власти может изменять статистические закономерности в поведении людей.
А ведь история как раз и интересна различными "встрясками", чем то новым. Стабильное существование в пределе неисторично, так как когда вообще ничего не происходит, тогда нет истории. А что такое повторяемость, как не отрицание нового? Другими словами, те закономерности, которые могут быть установлены статистически, не только не выявляют причин, но вообще не имеют отношения к истории. Изучая повторяемость, мы изучаем стабильный итог предшествующего развития, мы изучаем состояние, а не историю.
То же самое можно сказать и о тех являениях, которые хоть и не имеют хороших статистических свойств, но которым свойственна некоторая повторяемость. Эти явления порождают законы, наподобие смены исторических формаций или периодов цветения и умирания культурных типов. Такое познание истории аналогично, и тут самое время вспомнить О. Шпенглера с его мнением на счёт противопоставления аналогии и математической схемы.
Но что такое аналогия? Это, строго говоря, схема мышления, а не неотвратимый закон. Если мы знаем закон роста некоторого вида растения, то мы не объясняем ещё его частного проявления для данного растения. Такое растение может и не вырасти вообще. И если мы поверим марксистам, то неужели нам придётся утверждать, что у нас произошла революция только потому, что после капиталистической формации должна быть социалистическая. Нет же, мы будем привлекать частные объяснения.
Достаточные условия - это как раз частное, а не общее. Поэтому повторяемость такого рода не может быть привлечена для объяснения причин исторических явлений. Законы, вытекающие из этой повторяемости, позволяют привести разные исторические явления к единому способу понимания, найти в них общее и тем самым понять. Но понять, не значит ещё объяснить причины, и данное утверждение, как я думаю, требует некоторых объяснений, впрочем, скорее набросков, так как данная тема требует отдельного бреда.
Что значит понять историю
Почему люди малообразованные и дилетанты в истории (к каковым я отношу и себя) считают возможным рассуждать о причинах исторических явлений и в то же время помалкивать в отношении явлений природных, осознавая свою необразованность в вопросах физики, химии и других так называемых точных наук? Ведь подобное мы видим и в отношении к философии, к искусству, к религии и прочим неточным областям человеческих знаний и умений. Обычные объяснения этому сводится к двум вариантам. Можно утверждать, что дилетанты - это и есть дилетанты, и отсутствие чисел, которые могут точно показать весь дилетантизм, позволяет дилетантам обманываться насчёт своих возможностей в знаниях, которые являются всё-таки точными, но иначе, чем физика и проч. А можно утверждать и то, что эти неточные науки - это вовсе не науки, а болтовня, что позволяет просто "забалтывать" вопросы, "лить воду", изображая из себя серьёзного учёного.
Отчасти эти объяснения справедливы, но лишь отчасти. На это явление дилетантизма в истории можно взглянуть и иначе.
Исторические события говорят с нами на нашем же языке - вот в чём я вижу доступность и понятность истории для всех без исключения людей. Природа нам чужда, хотя и принято считать человека всего лишь чрезмерно умственно развитой обезьяной. Мы не понимаем природы, мы живём в другом мире - в духовном мире, в мире человеческих личностей, и именно этот мир мы усматриваем в исторических фактах. Так что с этой стороны дилетантизм не в том, что некто без предварительного обучения решился на суждения об истории, а в том, что этот некто преувеличивает своё сходство с людьми прошлого. Это, как я думаю, и рождает исторические ошибки. Именно это вхождение в жизнь людей с иным жизненным опытом требует обучения, а вовсе не само по себе знание исторических фактов.
Действительно, представим себе некоего человека из прошлого или позапрошлого века. Круг его познаний может быть весьма ограничен. Он всю жизнь прожил в своём городе, никуда не выезжал, ничему особенно не учился. Это может быть средний обыватель. Чтобы понять его, не требуется знаний о том, о чём он сам не имеет понятия. Конечно, сложность в том, чтобы сначала установить круг его понятий, а для этого приходится изучать вещи, этому обывателю недоступные. Однако само по себе изучение этих вещей может ничего нам не дать для понимания этого обывателя. Для этого требуются уже иные специальные усилия.
И всё же обыватель подобен нам, и потому неизбежно неполное знание нужных фактов не мешает его некоторому пониманию. Разумеется, китайца мы сможем понять при этом хуже, чем европейца, а средневекового человека хуже, чем человека Нового времени. Это разница в культуре, которая уменьшается в результате обучения истории.
Как я полагаю, за причины в истории ошибочно принимается, образно говоря, звук знакомой речи и слова знакомых бразов. Как будто, я понимаю слова, и воображаю, что я понимаю смысл сказанного. Поступки людей я понимаю, потому что окружающие меня люди или я сам могут поступать в сходных условиях так же. Однако кто может сказать, что он понимает всецело причины происходящего? Если кто-то осмелится так сказать, пусть он попробует предсказать что-нибудь историческое. Отсутствие исторических предсказаний я считаю опровержением причинного понимания истории.
Поэтому понимание истории мифично, оно основано на некоторой мифологии. (Что понимается под мифологией - здесь) Закономерность, которая осмысливается в виде причины и следствия, это закономерность мифическая, это совпадение хода истории и наших ожиданий от неё, причём ожидания вовсе не обязательно должны быть положительными.
Были люди, которые достаточно точно угадывали будущие события (П.Н. Дурново, к примеру). Гораздо больше людей, которые предчувствовали будущее (Ф.М. Достоевский). Но такие люди как раз не мыслили в понятиях причин и следствий. И если предсказания технического прогресса (Ж. Верн к примеру) возможны с достаточной точностью, ибо в этом прогрессе заложена материальная причинность, то попытки мысленно сконструировать будущее совпадают с действительностью лишь в той мере, в какой эти попытки мифилогичны. Революция по Марксу не осуществилась, но она в той или иной степени восприняла ту мифологию освобождения труда, которая придавала марксизму жизнь.
Вступление
Утверждение, которое доказывается в данном бреду, предложено Л.Н. Карсавиным в его работе "Философия истории". Однако его доказательство я сам не могу усвоить, сделать своим по той простой причине, что Л.Н. Карсавин крупный историк и некоторые ходы его обоснования предполагают большие исторические познания, коими я не обладаю. Поэтому я попытался найти иную форму доказательства невозможности причинного объяснения истории.
Постановка задачи
Согласно Соловьёву, причина - это требуемое логически условие всего бывающего, или то, без чего, по предложению нашего разума, данный факт не может произойти, а при наличности чего он происходит с необходимостью. Хотя такое определение по мнению самого же Соловьёва слишком общее, для моей цели важно, что в нём отражена связь с необходимостью. Причинность и необходимость - это неразрывные понятия. Необходимо то, что определяется достаточной причиной.
Можно сказать и так, что причина - это необходимое и достаточное условия. Применительно к объяснению исторического события необходимое условие означает, что без него данное событие не состоялось бы, хотя из наличия такого условия само событие ещё не следует. Достаточное условие означает, что при его наличии событие происходит обязательно, хотя при этом событие возможно без такого условия.
Таким образом, под причинным объяснением истории я буду понимать указание на необходимые и достаточные условия исторических явлений.
Необходимость, возможность и свобода
Я исхожу из того, что любое явление, событие, происшествие имеет свои необходимые условия. Из пустоты ничего не возникает или, иначе говоря, всё в мире закономерно. Однако необходимые условия указывают лишь на возможность каких-то явлений. Совокупность необходимых условий задаёт общий закон явлений, но не задаёт частного протекания этих явлений, а любой закон можно свести к условным высказываниям, любой закон имеет вид "если, то...". Поэтому из закономерности вовсе не следует причинности - необходимость определяется условиями достаточными.
Поэтому возникает вопрос, как же именно реализуется та возможность, которая заложена в законе? Для ответа на вопрос сначала следует различить разные степени закономерности.
Закономерность материальная выражается в законах естественных наук. Как правило, эти законы имеют числовое или наглядное выражение, то есть обладают общезначимостью. Природа лишена возможности, природа несвободна. Все её возможности формулируются в экстремальных принципах, а достаточные условия представляют собой предыдущее состояние природных процессов или, как это именуют физики и математики, начальные и граничные условия. Имея такие условия и закон явлений, следующее состояние природы устанавливается с необходимостью.
Закономерность логическая выражается только словесным образом и потому не всегда общезначима. К примеру, даже математические закономерности могут иметь разную интерпретацию. На этом уровне возможность имеется, но имеет абстрактный, отвлечённый характер. Это возможность безразличная. Действительно, можно построить логику с законом противоречия и без оного, однако выбор между этими логиками логически сделать нельзя. При более глубоком погружении в логические вопросы оказывается, что логическая закономерность противоречива, т.е. логическая возможность - это антиномия. Необходимость мышления всегда обеспечивается догматически.
Закономерность нравственная выражается в поступках людей и обладает самой малой степенью общезначимости как из-за невозможности точного установления мотивов, лежащих в основе поступков, так и из-за существенно различной интерпретации самих мотивов, хотя остаётся без сомнения, что мотивы суть необходимые условия поступков. Возможность нравственная сводится к свободе воли.
Из сделанного различения, во-первых, становится ясно, что сугубо логическое, априорное объяснение причин истории невозможно. Такой вывод, конечно, не представляет ничего интересного, поэтому, во-вторых, причинное объяснение истории возможно, если история есть сугубо материальный процесс. Очевидно, история не есть только материальный процесс. В-третьих, если воля свободна, то причинное объяснение истории невозможно. Остановимся на этом последнем выводе подробнее.
Что такое вообще свободное действие. Это, во-первых, сознательно поставленная цель. Затем, во-вторых, это выяснение средств достижения цели, то есть достаточных условий последней. И, в-третьих, само действие, приведение в движение выбранных средств. То есть свободное действие не исключает причинности, а даже предполагает её или, как это выражают со времён Гегеля, "свобода - это осознанная необходимость". Невозможность причинного объяснения истории равноценна отсутствию достаточных условий для выбора цели. А эти условия мы не можем указать в общем случае.
Действительно, мы не можем указать достаточные условия, так как существуют условия принципиально ненаблюдаемые. Речь идёт, как это уже должно быть ясно из вышесказанного, о нравственных явлениях. Человеческие поступки обусловлены не только внешними явлениями, но и внутренними мотивами. В этом смысле причины есть всегда. Однако эти мотивы ненаблюдаемы. Мы можем наблюдать только последствия этих мотивов и догадываться при этом, что же человек хотел на самом деле. Эта принципиальная непредугадываемость человеческой воли ставит крест на любых попытках увидеть какие либо причины. И она же делает историю неповторимой.
Однако на сказанное можно привести три возражения.
Первое возражение состоит в том, что мы не можем знать всего. Достаточные причины существуют, однако в силу недостаточности нашего знания мы не можем их выявить. Эта недостаточность усугубляется сложностью социальных систем. Однако мы можем знать практически нужное, то есть те причины, которые достаточны для нужного нам объяснения данного ограниченного исторического явления. Первое возражение равноценно отрицанию свободы воли. Оно же вносит произвол в выборе практически нужного. Тем не менее такой произвол составляет одну из основ всех естественных наук, о чём писалось здесь.
Второе возражение касается той простой и очевидной истины, что всякое действие извне однозначно может считаться причиной. Например, нападение Гитлера на СССР является причиной мобилизации и иных мероприятий, которые последовали за этим нападением. Конечно, никто не заставлял нас воевать, мы могли бы сразу сдаться на милость нацистов, то есть признание свободы воли позволило бы нам отвлечённо рассуждать о ином ходе истории. Однако такие упражнения с сослагательным наклонением сугубо умозрительны и практически бесполезны. Изучение действительной истории требует признания подобных причин событий как практически достаточных условий или, иначе говоря, можно инужно искать некоторую главную причину.
Третье возражение сводится к указанию на повторяемость исторических событий и, следовательно, на возможность статистического причинного объяснения или хотя бы логического, но обоснованного этой повторяемостью. С одной стороны, повторяемость исторических фактов делает знание самих причин ненужными. Указывая вероятность события, мы избавляемся как от проблем с неполнотой знания, так и (через числовую оценку) от проблем с общезначимостью самого объяснения. С другой стороны, переход от отдельных людей к большим сообществам повышает достоверность знания в статистическом или логическом смысле. Поведение отдельного человека на малом временном промежутке менее предсказуемо в общем случае, чем поведение собщества в рамках эпохи.
Рассмотрим эти возражения.
Как существуют достаточные причины
У одного умного человека я позаимствовал важное положение: происхождение не определяет сущности. Этот умный человек формулировал это утверждение в полемике с тем распространённым мнением, согласно которому христианство является просто-напросто развитием старых мифов и религиозных представлений. Однако это положение можно считать, по сути, иной формой фундаментальной аксиомы мистицизма (см. здесь), утверждающей собственное внутреннее существование личности.
Только при таком представлении история может быть понята как непрерывное возникновение нового, как некое движение, имеющее смысл и идеал (заложенный во внутреннем существовании), а не просто как повторяющийся круговорот. В этом свете становится ясным убеждение Л.Н. Карсавина в том, что история может быть только христианской, так как именно в христианстве эта аксиома получила принципиальное значение. С другой стороны, свобода воли невозможна без такой аксиомы (если, конечно, не брать в расчёт отрицательной религии буддизма).
Однако здесь я не полезу в такой сложный вопрос, как свобода воли или отношение между сущностью и явлением. Есть ли свобода воли "вещь в себе" или её нет совсем, для практического причинного объяснения неважно. Мы можем удовлетвориться не всем знанием, а частичным знанием достаточных причин, существенных для объяснения данного явления.
Для исследования первого возражения в такой, сугубо практической постановке, рассмотрим, как обстоит дело с достаточными причинами в сфере естественных явлений, которые выше теоретически были признаны лишёнными какой-либо свободы.
Как известно, толчок появлению и развитию строго подхода на изучение естественных явлений был дан механикой. Согласно этому подходу явления описываются системами дифференциальных уравнений, содержащих в качестве одного из своих переменных время. Такой подход можно назвать для краткости динамикой.
В динамике, строго говоря, не исследуются причины. Например, в механике изучается движение. (Заметим, что в динамике под движением понимается изменение фазовых переменных вообще, а не специально перемещение в пространстве). Причина любого движения - сила. Это является постулатом и, следовательно, не изучается, а всего лишь фиксируется. Аналогично можно было бы постулировать, что причина любого исторического события - действия и слова людей. Тем не менее в тех случаях, когда механика привлекается для расследований происшествий, выяснение причин последних сводится к установлению сил либо неверно приложенных, либо чрезмерных, то есть к отклонениям от нормальных условий эксплуатации. То есть практический вопрос состоит не в том, что есть причина, каков её вид, а в том, в какой степени причина стала достаточным условием исторического события.
В ньютоновой механике заложены исключительные претензии на объяснение всего, что подчиняется механическим законам. Если мы знаем положение и количество движения некоторого тела, то можем определить весь его дальнейший путь. В случае многих взаимодействующих тел, мы должны знать положения и количества движения всех тел - таково утвержение, вытекающее из положений этой науки. "Разумное существо, которое в данный момент знало бы все движущие силы природы и имело бы полную картину состояния, в котором природа находится, могло бы - если бы его ум был в состоянии достаточно проанализировать эти данные - выразить одним уравнением как движение самых больших тел мира, так и и движение мельчайших атомов. Ничего не осталось бы для него неизвестным, и оно могло бы обозреть одним взглядом как будущее, так и прошлое", писал Лаплас в 1780 году. Это разумное существо получило впоследствии собственное имя - демон Лапласа. Свобода воли, как можно видеть, в детерминированных уравнениях динамики отрицается.
Мы, очевидно, не демоны, и не можем физически иметь сведения о всех телах, которые имеют отношению к некоторому, нужному нам явлению явлению. Но с практической точки зрения возможность демона Лапласа неважна. Как уже говорилось мы будем искать существенные причины, достаточные для объяснения интересующих нас явлений. Однако в сфере строго математического описания явлений и строгой их детерминированности неожиданно встречается ряд трудностей именно практического характера.
Во-первых, имеются явления, для которых не могут быть определены существенные условия их происхождения. Простейший пример такого явления представляет движение маятника из крайнего верхнего положения равновесия (это положение называется особой точкой). Если маятник занимает крайнюю верхнюю позицию, то любое возмущение, приводит его в движение. Исследуя какой-нибудь практический случай подобного рода, какую-нибудь внезапную катастрофу, мы в общем случае не могли бы сказать, что именно привело к этой катастрофе, какое именно пёрышко сломало хребет верблюду.
Во-вторых, существуют системы, поведение которых не зависит от начальных условий. Многие нелинейные системы являются автоколебательными (механические часы), то есть их периодическое движение определяется внутренними свойствами системами, а не внешними условиями.
В-третьих, существуют системы не просто неустойчивые, как в первом случае, но и имеющие предельные траектории, как во втором случае. Для таких систем практически невозможно рассчитать прошлую или будущую траектории движения. Впервые с этим обстоятельством учёные столкнулись, изучая движение планет. Малейшее отклонение в начальных условиях приводило к иному их положению в далёком будущем. Если в случае с маятником его дальнейшее движение вполне известно, для сложных систем прогноз возможен лишь на короткий срок. Малые нелинейные члены уравнений с течением времени начинают столь сильно влиять на движение системы, что последняя отклоняется от периодической траектории. Таково, например, явление странного аттрактора.
Таким образом, объяснение причины движения динамических систем как следствия начальных условий наталкивается на невозможность вычисления этих условий в общем случае, либо 1) из-за слишком значительного влияния этих условий на следующие события, что приводит к непредсказуемому движению, либо 2) из-за слишком незначительного влияния этих событий, что приводит к одинаковому движению, либо к 3) из-за сочетания того и другого, что приводит к так называемому динамическому хаосу. Это означает, что исследование движения реальных систем в общем случае является неполным, то есть практически устанавливаемые причины их движения являются недостаточными.
Эти соображения о динамических системах, казалось бы, незначительны перед тем фактом, что самолёты летают, метал штампуется, кондиционеры охлаждают помещения, несмотря на все рассмотренные выше неувязки с причинным объяснением. Однако этот факт объясняется очень просто.
Все проблемы практического плана решаются экспериментом. Эксперимент позволяет уйти от детальных и потому невозможных расчётов к статистическим закономерностям в узких временных рамках и на основе последних построить эмпирические теории. Они не обладают той всеобщностью, которая обычно ожидается от теории, но зато позволяют получать достаточные для практики результаты, но в весьма жёстких рамках своей применимости.
Итак, не имея эксперимента, мы не можем установить достаточных условий событий в общем случае для самых простейших систем. Простейших в том смысле, что 1) параметры системы определяются однозначно; 2) число параметров невелико (от 1 до 3); 3) параметры общезначимы (числовые); 4) точно известен закон, связывающий параметры; 5) закон этот неизменен.
Человеческое сообщество не отвечает ни одному из этих пяти признаков. Оно оказывается значительно сложнее любых формализуемых динамических систем. Но если для простейших систем мы испытываем сложности с причинным объяснением, то отчего же мы можем ожидать такого объяснения для жизни человеческих сообществ?
Достаточно ли знать главную причину
В простейшем случае за главную причину можно принять внешнее воздействие, после которого очевидно начинаются некоторые перемены.
Можно утверждать, что из признания свободы воли следует, что никакие внешние воздействия не являются достаточными условиями. Если бы это было не так, то осуждение преступников во многих случах было бы бессмыссленным. Многих людей толкают на преступление, вынуждают к злодейству. Однако во всех этих случаях мы имеем согласие преступника, пусть и вынужденное, например, страхом смерти или тяжёлыми жизненными обстоятельствами. Можно ещё сослаться на неблагополучие в семье, на социальное положение и т.д. Впрочем, многие полагают, что право в данном случае является орудием классовой борьбы, с помощью которого подавляют закономерные действия жертв общественной несправедливости. Хотя, это и верно отчасти, данное воззрение не может быть исчерпывающим.
Однако, я вновь уклонюсь от погружения в метафизические глубины. Допустим, что нет никакой свободной воли и потому внешние воздействия практически можно считать достаточными. Что же мы будем иметь в этом случае.
Вышеприведённый пример со связью нападения Гитлера и последующей мобилизацией даёт нам картину ближайшей связи событий. Подобная связь обнаруживается между манифестом 1861 г. и последующим процессом освобождения крестьян, между событием 25 октября 1917 г. и последующими невесёлыми событиями. Такая же связь имеется между рождением ребёнка и фактом его последующей жизни.
Признать эту связь за связь достаточного условия и следствия невозможно из-за последействия, то есть влияния предыдущих событий. Каждое историческое событие является обусловленным предшествующей историей, причём всей историей, а не каким то её временным отрезком. Последействие исключает возможность разделения истории на этапы и приводит к пониманию истории как непрерывного развития. Эта историческая непрерывность состоит в том, что мы не можем найти в общем случае ни начала, ни конца любого исторического явления. Каждое историческое событие оказывается "участником" сразу нескольких процессов, в том числе уже давно как будто завершённых.
К примеру потеря политической независимости Руси было как будто прямым следствием монгольского нашествия. Однако в то же самое время эта потеря была следствием наших прошлых отношений с половцами и т.д. и т.д. Крещение Руси, как будто, давно ушедшее в прошлое, до сих пор влияет на нашу жизнь, а вместе с этим влияет и культурная история Византии. Даже Древний Египет нередко воздействует на умы многих наших современников пусть и в форме лженаучной сакральной ахинеи.
Так что же тут является достаточной причиной? Только вся предыдущая история. Отказываясь от свободы воли, мы тем самым отказываемся от понимания истории, ограничивая его лишь констатацией элементарной связи ближайших фактов. Таким образом, внешние влияния при всей их неоспоримости не составляют достаточных условий из-за последействия исторических явлений.
Как можно видеть, то же самое можно сказать и о любом не внешнем, а внутреннем явлении, которое представляется главной причиной. С ним будет даже сложнее, ибо внешнее явление само является обусловленным прошлым, поэтому последействие скажется на нём ещё более резким способом.
Что мы можем вывести из повторяемости исторических событий
Может быть повторяемость исторических событий обеспечивает изучение истории, которое является аналогом эксперимента? Может быть из повторяемости событий мы получаем материал для установления каких-то исторических причин в своих временных или культурных рамках?
Пусть мы не можем ничего объяснять в переломные исторические моменты, когда неустойчивость даёт о себе знать в виде экономического, политического или идеологического хаоса. Но в периоды стабильности мы не встречает неожиданностей и к тому же в стабильном состоянии влияние предыдущих событий, по видимому, приобретает некоторое "фоновое" значение, наподобие ветра постоянной силы или привычной артиллерийской канонады, без которой уже не могут засыпать солдаты. В эти периоды мы можем закрыть глаза и на последействие, и на неустойчивость и использовать строгую статистику или хотя бы логику, на основании повторяющихся явлений, и выявить таким образом причины, достаточные в рамках данного стабильного состояния.
Однако это тоже не так просто.
Для начала заметим, что статистика не определяет причин. Статистика устанавливает лишь связь между явлениями, не указывая, какое из этих явлений первично, а какое - производно.
Второе замечание относится к сути той связи, которую мы получаем статистически. Достаточно часто такие связи именуются законами: экономическими, социальными, историческими. Примером может служить закон обратной связи цены и спроса. Такого рода законы имеют нравственную природу. Им вовсе не присуща та степень неотвратимости, которую имеют законы материальные. Даже логически установленные законы, к примеру право, имеют большую степень, хотя бы из-за их ясности и умозрительной обязательности. Нарушить экономический закон ничего не стоит. Любые законодательные меры или просто указание власти может изменять статистические закономерности в поведении людей.
А ведь история как раз и интересна различными "встрясками", чем то новым. Стабильное существование в пределе неисторично, так как когда вообще ничего не происходит, тогда нет истории. А что такое повторяемость, как не отрицание нового? Другими словами, те закономерности, которые могут быть установлены статистически, не только не выявляют причин, но вообще не имеют отношения к истории. Изучая повторяемость, мы изучаем стабильный итог предшествующего развития, мы изучаем состояние, а не историю.
То же самое можно сказать и о тех являениях, которые хоть и не имеют хороших статистических свойств, но которым свойственна некоторая повторяемость. Эти явления порождают законы, наподобие смены исторических формаций или периодов цветения и умирания культурных типов. Такое познание истории аналогично, и тут самое время вспомнить О. Шпенглера с его мнением на счёт противопоставления аналогии и математической схемы.
Но что такое аналогия? Это, строго говоря, схема мышления, а не неотвратимый закон. Если мы знаем закон роста некоторого вида растения, то мы не объясняем ещё его частного проявления для данного растения. Такое растение может и не вырасти вообще. И если мы поверим марксистам, то неужели нам придётся утверждать, что у нас произошла революция только потому, что после капиталистической формации должна быть социалистическая. Нет же, мы будем привлекать частные объяснения.
Достаточные условия - это как раз частное, а не общее. Поэтому повторяемость такого рода не может быть привлечена для объяснения причин исторических явлений. Законы, вытекающие из этой повторяемости, позволяют привести разные исторические явления к единому способу понимания, найти в них общее и тем самым понять. Но понять, не значит ещё объяснить причины, и данное утверждение, как я думаю, требует некоторых объяснений, впрочем, скорее набросков, так как данная тема требует отдельного бреда.
Что значит понять историю
Почему люди малообразованные и дилетанты в истории (к каковым я отношу и себя) считают возможным рассуждать о причинах исторических явлений и в то же время помалкивать в отношении явлений природных, осознавая свою необразованность в вопросах физики, химии и других так называемых точных наук? Ведь подобное мы видим и в отношении к философии, к искусству, к религии и прочим неточным областям человеческих знаний и умений. Обычные объяснения этому сводится к двум вариантам. Можно утверждать, что дилетанты - это и есть дилетанты, и отсутствие чисел, которые могут точно показать весь дилетантизм, позволяет дилетантам обманываться насчёт своих возможностей в знаниях, которые являются всё-таки точными, но иначе, чем физика и проч. А можно утверждать и то, что эти неточные науки - это вовсе не науки, а болтовня, что позволяет просто "забалтывать" вопросы, "лить воду", изображая из себя серьёзного учёного.
Отчасти эти объяснения справедливы, но лишь отчасти. На это явление дилетантизма в истории можно взглянуть и иначе.
Исторические события говорят с нами на нашем же языке - вот в чём я вижу доступность и понятность истории для всех без исключения людей. Природа нам чужда, хотя и принято считать человека всего лишь чрезмерно умственно развитой обезьяной. Мы не понимаем природы, мы живём в другом мире - в духовном мире, в мире человеческих личностей, и именно этот мир мы усматриваем в исторических фактах. Так что с этой стороны дилетантизм не в том, что некто без предварительного обучения решился на суждения об истории, а в том, что этот некто преувеличивает своё сходство с людьми прошлого. Это, как я думаю, и рождает исторические ошибки. Именно это вхождение в жизнь людей с иным жизненным опытом требует обучения, а вовсе не само по себе знание исторических фактов.
Действительно, представим себе некоего человека из прошлого или позапрошлого века. Круг его познаний может быть весьма ограничен. Он всю жизнь прожил в своём городе, никуда не выезжал, ничему особенно не учился. Это может быть средний обыватель. Чтобы понять его, не требуется знаний о том, о чём он сам не имеет понятия. Конечно, сложность в том, чтобы сначала установить круг его понятий, а для этого приходится изучать вещи, этому обывателю недоступные. Однако само по себе изучение этих вещей может ничего нам не дать для понимания этого обывателя. Для этого требуются уже иные специальные усилия.
И всё же обыватель подобен нам, и потому неизбежно неполное знание нужных фактов не мешает его некоторому пониманию. Разумеется, китайца мы сможем понять при этом хуже, чем европейца, а средневекового человека хуже, чем человека Нового времени. Это разница в культуре, которая уменьшается в результате обучения истории.
Как я полагаю, за причины в истории ошибочно принимается, образно говоря, звук знакомой речи и слова знакомых бразов. Как будто, я понимаю слова, и воображаю, что я понимаю смысл сказанного. Поступки людей я понимаю, потому что окружающие меня люди или я сам могут поступать в сходных условиях так же. Однако кто может сказать, что он понимает всецело причины происходящего? Если кто-то осмелится так сказать, пусть он попробует предсказать что-нибудь историческое. Отсутствие исторических предсказаний я считаю опровержением причинного понимания истории.
Поэтому понимание истории мифично, оно основано на некоторой мифологии. (Что понимается под мифологией - здесь) Закономерность, которая осмысливается в виде причины и следствия, это закономерность мифическая, это совпадение хода истории и наших ожиданий от неё, причём ожидания вовсе не обязательно должны быть положительными.
Были люди, которые достаточно точно угадывали будущие события (П.Н. Дурново, к примеру). Гораздо больше людей, которые предчувствовали будущее (Ф.М. Достоевский). Но такие люди как раз не мыслили в понятиях причин и следствий. И если предсказания технического прогресса (Ж. Верн к примеру) возможны с достаточной точностью, ибо в этом прогрессе заложена материальная причинность, то попытки мысленно сконструировать будущее совпадают с действительностью лишь в той мере, в какой эти попытки мифилогичны. Революция по Марксу не осуществилась, но она в той или иной степени восприняла ту мифологию освобождения труда, которая придавала марксизму жизнь.