"СНОВИДЕНИЯ И ПОДЗЕМНЫЙ МИР" ч.7
Хотя само сновидение не касается дневной жизни (CP V, 150), работа сновидения, удовлетворяющая потребностям инстинкта, оказывает влияние на повседневную жизнь, пусть даже не напрямую, без преимуществ, которые дают параллели с повседневной жизнью, выявленные в ходе толкования сновидений. Мистерии и целительные ритуалы изменяли сознание - и потом жизнь - опосредованно и без интерпретации, создавая образ, переживаемый как неподдельная реальность. Интерпретация возникает когда мы теряем связь с этими образами, когда их реальность опосредуется. Видение во сне образов, удовлетворяющих инстинктивные желания, изменяет проживаемую нами жизнь таким же образом, как и удовлетворение прочих инстинктивных потребностей. Сновидения начинают изменять сознание и мир, в котором оно живет, ещё до того, как начинается их интерпретация, преобразуя "остатки дня" в созидательный материал души, помещая мои действия и взаимоотношения в мир сновидения, превращая их в часть нарративного материала сновидения, пересказывая их по-другому. Из любых изменений только изменения души могут влиять на психологический аспект моих действий и взаимоотношений. Остальные изменения, ведущие к сознательному изменению направления движения эго в результате интерпретации сновидения, являются попытками воли, Геркулесовой, не Нарциссовой, и лишь отбрасывает новую тень в подземный мир, что требует дальнейшей коррекции.
Даже мы, аналитики, говорим о снах как о "материалах" и используем выражение "работать над чьим-то материалом". Но этот "материал сновидений" не является сырой материей. Хаотический Ид не является первичным материалом алхимии. В нем особые имена, особые образы. Утром он производит готовые продукты, отлитые и закаленные образы, свеже-засохший хлеб. Представление о "сыром и приготовленном" (Леви-Стросс) начинается в психэ, в сновидении, которое является не просто природой, а усложненной природой, натура натурата. Искусство приготовления психогенных смесей является работой ночи, столь же фундаментальной для культуры, для сотворения души, как поедание этих продуктов ночи в течение дня в психологическом облике интеграции сновидений.
Мне хотелось бы подчеркнуть, что двусмысленность сновидений, о которой любят писать все исследователи этой темы, не относится к их внешней реализации. Сновидения приносят ясные образы. Это непосредственно сами визуальные образы, а также определенные эмоции, идеи, голоса и интуитивные догадки. Мы должны провести грань между ясным образом из сновидения и ощущением нечеткости, которое мы испытываем, ускользающее, мутное, его неуловимый характер и внутреннюю противоречивость. По своей сути эти характеристики - нечеткость, непрозрачность, неуловимость, противоречивость - сами являются частью сновидения. Нечеткость переносит его в туманные области, где смешиваются вода и воздух; непрозрачность - это слияние воды и земли. Неуловимые быстротечные сновидения - точные репрезентации меркуриального огня. То, как приходит сновидение уже является частью его послания, выражая связь с царством первоэлементов. Как часто аналитики используют критерий для одного элемента, неправильно истолковывая действия другого! Сновидения с длинными закрученными лабиринтами или энергические краткие выражения являются частью земного воображения, как и представление пламени, внезапном, вспыхнувшем и погасшем. Мы, аналитики, тем не менее подозреваем "латентные психозы", в случае если сон не соответствует стилю элементов, наложенных нами на материал86. Говоря о сновидениях как о материале, мы должны принять во внимание исследование Башляра об элементах воображения, из которого состоит вся его материя. Общий мотив сна, таким образом, выражает его элемент - огонь, воздух, воду, землю - и этот мотив по сути является самым базовым элементарным содержанием сновидения.
86 "От того, кто слушает ручей трудно ожидать понимания того, кто слушает песнь пламени: они говорят на разных языках". Башляр, "On Poetic Imagination" ("О поэтическом воображении"), стр. xxiii (из "La Psychoanalyse de feu" ("Психоанализ огня"), стр. 178).
Неоднозначность сновидений вытекает из сущностной природы воображения, которое, подобно текущей реке (см. Гераклит, фрагменты 12, 49, 91) должно двигаться.87 Сутью психэ является принцип движения - то же указывал Аристотель. Любой образ, который может что-то "обозначать" для психики, немедленно останавливает её поток. Такие знаки высмеивает Юнг, образы, не означающие ничего, кроме воображаемого. Сон, для того чтобы оставаться сновидением (а не знаком, посланием или пророчеством) не должен иметь единственное толкование, значение, ценность. По словам Башляра, "в царстве воображения нет однозначных ценностей"88. Двусмысленность сновидений порождается амбивалентностью их значений, их внутренней противоречивостью, тем фактом, что в каждой их сцене, фигуре и образе сталкиваются изначальные внутренние противоположности, как сказал бы Юнг. Сам образ ясен; значение же его имеет два смысла и даже более. Я бегу, потому что меня преследуют, и меня преследуют потому что я бегу. Я увожу машину с трассы или машина уводит меня с трассы, хотя руль и у меня в руках. Двойственность содержится не в самом образе, но в его значимости. Именно эта двойственность является базовым законом воображения, говорит Башляр:
87 См. Башляр, "L'Air et les songes" ("Воздух и сны"), Париж: Corti, 1943, Гл. 1 : "Воображение и подвижность".
88 "On Poetic Imagination" ("О поэтическом воображении"), стр. 83, (из "L'Eau et les rives", стр. 17). См. его "La Poétique de L'espace" ("Поэтика пространства"), стр. 3 : "По своей сути поэтический образ изменчив. Он не постоянен, как концепт". (перевод мой).
"предмет, которому воображение не может дать двойственной жизни, не может играть психологическую роль фундаментальной сущности. Предмет, который не порождает психологической двойственности не будет обладать поэтическим двойником, позволяющим осуществлять бесчисленные транспозиции. Необходимо, таким образом, чтобы его участие было амбивалентным - в качестве объекта желания и объекта страха, в качестве доброго и в качестве злого, совместного участия черного и белого - чтобы материальный элемент был включен в рамки самой души".89
89 Там же, стр. 83, (из "La Terre et les rêveries du repos" ("Земля и грезы во сне"), стр. 83)
Слова Башляра про "черное и белое" цитируются по описанию классических образов, созданному Филостратом90 (примерно 191 г. н.э.) По этой книге бог сновидений был стоящей фигурой "в расслабленной позе, в белом одеянии поверх черного". Здесь находятся фантастические корни всей проблемы теории сновидений. Существует два аспекта, один внешний, другой внутренний; один белый, другой черный. Сам сон бездеятельно и пассивно относится к своему одеянию. Назовите черные и белые свойства: позитивные и негативные, субъективные и объективный уровни, скрытое и явленное содержание, Гея и Хтон, рог и слоновая кость, жизнь и смерть; объявите задачей перевод черного в белое или обращение белого в скрытое черное; делайте что хотите, сновидение приходит облачено двойственностью, и сутью его является двусмысленность его значения. Если сновидения являются учителями бодрствующего эго, эта двойственность является важным уроком от них. Неудивительно, что однажды некто попросил у Гермеса сновидения.
90 Филострат, "Образы" ч.1, 27 (Loeb Library, Лондон: Heineman).
Мы видим, что работа сновидений - не цензор, а, скорее бриколер91, жестянщик, собирающий кусочки хлама, оставшегося от дневной суеты и копошащийся в них, собирая из них коллаж, уничтожая, с одной стороны, их исходную суть, удалив их из их естественного окружения в мире дня, после чего дав им новый смысл, поместив в новый контекст. По словам Фрейда, сновидение выражает Ид, его инстинкты смерти и любви. Смерть - старьевщик, развинчивающий мир на запасные части, разделяя, уничтожая связи (EI, 53), а любовь из них - в соответствии с метафорой Фрейда - создает новые союзы. Воображение выхватывает события из жизни, а жестянщик на службе инстинкта смерти роется в них, отбирая остатки дня, Tagesreste, извлекая из жизни все больше и больше эмпирического мусора и переправляя его в психэ для своего алхимического рецепта.
91 См. К. Леви-Штросс, "The Savage Mind" ("Неприрученная мысль"), Лондон: Athlone, 1966, стр. 16-36.
Воображение искажает и создает в единый миг. Башляр говорил о искажающей деятельности воображения92 как об очень формальной причине работы воображения по принципу искажения, или "патологизации" (RP) образа. Патологизированный или деформированный образ является фундаментальным для алхимии и искусства памяти (МА, отр. 190) - и то, и то является комплексным методом построения души. Потому для того, чтобы отыскать ключ к работе сновидений мы должны рассматривать деструктивный элемент - деформированный образ в сновидении, безумный, странный, больной или раненый персонаж. Это в нем находится формальная причина сновидения, архетип, выполняющий свой формирующий труд, впечатывая свой образ в пластичное воображение. Когда Башляр настаивает на изменчивых новых образах, неустановившемся образе, не статичном, спрашивая "Как нам удается сбежать от нашей памяти, слишком стабильной основы?"93 Может ответить: посредством шока деформации, особенно патологичной деформации, которая возвращает образу способность смущать душу до такой степени, что этот образ, доведенный почти до смерти, вновь оживает. Потому что именно шокирующий сон, парадигма кошмара, который мы лучше всего помним, сильнее всего вмешивается в память души.
92 Башляр, "On Poetic Imagination" ("О поэтическом воображении"), стр. 19 : "Воображение всегда рассматривается как способность к формированию образов. Однако это способность скорее к искажению образов, воспринимаемых органами чувств, способность к освобождению себя от образов сиюминутного: а именно, это способность к изменению образов". (из "L'Air et les songes" ("Воздух и сны"), стр. 7)
93 "On Poetic Imagination" ("О поэтическом воображении"), стр. 21.
Поэтому когда создатели ренессансных образов помещали ключи от королевства в руках Гадеса-Плутона, они хотели сказать, что ключ ко всем оккультным событиям, всем скрытым событиям в душе, находится в руках Господа, который извлекает вещи из природы и помещает их в душу посредством деформации. Разрушение, жестокость, извращение, пытка, насилие над естеством, а также все сверхъестественные события во снах могут быть поняты в этом потайном свете.
Работа со сновидением следует за работой сновидения. Мы работаем со сновидениями - не для того, чтобы распутать его, как говорил Фрейд, для того чтобы обратить работу сновидений - а для того, чтобы ответить на их труд нашим, с целью говорить на языке сновидения и использовать воображение, подобно сновидению. Работа со сновидениями не отменяет анализа, однако анализ служит другому архетипическому принципу и выполняется с другой позиции по сравнению с обычным. Анализ направления означает проведение разделения и различения. Сновидение разбирается на составные части. И это является необходимой разрушительной деятельностью интеллекта и распознавания ощущений. Однако теперь архетип, который обслуживает анализ сновидений, не только привносит сознание туда, где сознание означает солнечный свет; мы можем связать эту деструктивную аналитическую работу с бриколером или герметической ловкостью рук, или с дионисийским расчленением, при котором разрывание жизни на куски необходимо для жизненной силы и включается в его миф. То, что по-настоящему живо, может быть разорвано на куски не теряя своей жизненной силы.
Поскольку сновидение одновременно черное и белое, оно никогда не является полностью темным или полностью ясным. Гераклит (отр. 93) уже говорил об этом по схожему поводу: "Государь, чей алтарь находится в Дельфах, не говорит и не скрывает, но знаками указывает". "Это, похоже, образное высказывание (метафора);", - указывает в своем комментарии Маркович, - "его смысл может быть следующим: "Подобно тому как Аполлон ничего не говорит и ничего не скрывает, однако показывает часть правды, также и Логос в предметах не является ни недоступным для человеческого познания, ни самоочевидным, однако требует от человека интеллектуального усилия", т.е. прозрения или способности правильно толковать знаки, подаваемые Логосом... "94
94 М. Маркович, "Гераклит", стр. 51.
Это усилие интеллекта и воображения - вклад эго дня в работу сновидений; мы можем назвать это усилием, нашей западной версией та'вил95, усилием, которое ведет нас в сновидение, усилие, с которым мы за ним следуем, где толкование является целью, выводя жизнь вовне из жизни, где толкование снов является не наукой жизни, но наукой смерти, подобно философии, которая тоже некогда рассматривалась как уводящая от жизни к смерти.
95 См. А. Корбен, "Avicenna and the Visionary Recital" ("Авиценна и предсказания"), Нью-Йорк: Pantheon, 1960, стр. 28-35, 1331.
Та'вил, ведущий сновидение обратно к его архетипическим основам96, к его подоплеке, ведет "в" душу и "вовне" жизни; однако открытие архетипической подоплеки дает возможность коснуться первозданности, начала начал, как говорит Башляр: "безумный шквал жизни". "Как мне представляется, архетипы являются резервами энтузиазма, который помогает нам верить в мир, любить мир, созидать наш мир"97. Однако мы не напрямую переходим из сновидения к радостям этого мира, мы движемся не от сновидения к миру, но от сновидения - к архетипу - к миру, и первым шагом является та'вил, цель вне мира.
96 См. прим. 1 выше.
97 Башляр, "On Poetic Imagination" ("О поэтическом воображении"), стр. 97 ("La Poetique de la rêverie" ("Поэтика фантазии"), стр. 106-07)
Наша герменевтика показывает логические и наиболее значимые выводы из глубинной психологии. Наша герменевтика сна идет от Юнга к Фрейду, а далее к романтической традиции, предшествовавшей Фрейду, которая может быть выражена отрывком из Гераклита, к которому мы постоянно обращались как к источнику метафоры о глубине души и первому психологу западной традиции. Потому что именно Гераклит, как мы показали ранее, принял в качестве архона, коренного принципа всех вещей, не воздух или воду, атомы или числа, борьбу или любовь, но именно душу98.
98 Стиль самого Гераклита скорее психологический, и часто высмеивался более прямолинейными философами. Ипполит, епископ Римский, называл его Загадочником, и Туманным. Он двусмыслен: хотя его слова часто оказываются неоднозначными, его образы, тем не менее, очень точны. Он играет метафорами и подобиями. В его речи черное и белое воссоединяются; Фрейд называл это противоречивыми коренными идеями. Ф. М. Корнфорд называет Гераклита дионисийским мыслителем ("From Religion to Philosophy" ("От религии к философии"), Нью-Йорк: Harper Torchbook, 1957, стр. 183). Или, как пишет Б. Снелл: "Таким образ, склонность Гераклита к двусмысленности - не туманные фразы ради загадочности, а указание на двойственную природу Логоса, который является одновременно единым и раздвоенным". ("Die Sprache Heraklits" ("Слова Гераклита") Hermes 61, Берлин, 1926, стр. 373). У. К. К. Гутри ("A History of Greek Philosophy" ("История греческой философии"), ч.1, Кембридж: Univ. Press, 1962) также рассматривает стиль Гераклита как парадоксальный, символический и блестяще неясный (стр. 410-13).
"Когда человек жив, его душа мертва и погребена в нем,
однако когда человек умирает, его душа воскреснет и живет новой жизнью". (отр. 26)"
"Умирает" в данном отрывке следует понимать в рамках подземного мира, мира сновидений, поскольку тот же отрывок переводится также:
"Человек в ночи зажигает себе свет,
хотя он и угас очами;
хотя он и жив, он соприкасается с мертвым;
хотя и бодрствует, он соприкасается с уснувшим". (Маркович)
Иначе говоря: "сон" позволяет нам соприкоснуться с "мертвым", эйдолом, сутью, образом; "бодрствование" позволяет на соприкоснуться со спящим, личностью сознательного эго. В романтическом духе: пока мы спим, мы бодрствуем и живем; а в повседневной жизни мы спим (см. отр. 1).
В другом отрывке (89) Гераклит говорит: "Для бодрствующих существует единый и всеобщий космос, из спящих же каждый отвращается в собственный". Личный космос человека - место, где осуществляется работа сновидений. Целью работы сновидений является индивидуализация души от событий дня. Поскольку сновидение индивидуально, концептуальные обобщения относительно сновидений всегда ошибочны. Как говорит Гераклит (отр. 113): "Мышление обще всем" (Фримен), но (отр. 115), "Психее присущ самовозрастающий [со своими нуждами] логос" (Фримен). Переваривая и трансформируя остатки дневных переживаний в соответствии скорее с логосом души, а не законами здравого смысла, работа сновидений созидает индивидуальную душу. Это не может осуществиться в мире дня, где, как говорит Гераклит (отр. 106) : "Один день равен всякому другому". Деформирующая и преображающая работа сновидений создает Дом Гадеса, личную смерть человеческую. Каждое сновидение достраивает этот дом, каждое сновидение - практика посещения подземного царства, подготовка психеи к смерти100.
99 Конфорд пересказывает это в "Greek Religious Thought" ("Греческая религиозная мысль"), Лондон, 1923, стр. 81.
100 Представление о том, что сновидения являются подготовкой к смерти появляется и у романтиков, и в Древней Греции. См. примечания К. А. Мейера к "Mnesimachos" и "Die Bedeutung des Traumes" ("Смысл сновидений"), Ольтен: Walter, 1972, стр. 32, 118. Теперь мы можем это толковать менее буквально, скорее как удаление элементов (Tagesreste) из жизни и придание им ценностей души.
Материя Сновидений
Одно из фундаментальных представлений Фрейда в отношений составного материала сновидения выражается его словом "конкретный" ("для сновидения все операции со словами являются лишь подготовкой к регрессии до конкретных идей" - TD, 144). Для Фрейда "процессы сновидения кажутся управляемыми тем, насколько они подходят для пластической репрезентации" (TD, 143). А в этом контексте нашими образами были производство и рабочие, заготовки, глина и материал. Работа над сновидениями тяжела; они ощущаются тяжелыми, неподатливыми, неразрушимыми. Наша способность что-то в них понять обратно пропорциональна тому, что Фрейд определял как "сопротивление" (NIL, 23-5; CP V, 137-38, 152). Говоря об анализе, мы говорим о "проработке". Сновидения образуются в ходе процессов коагуляции: конденсации, интенсификации (переопределения), повторения, конкретизации. Синтетические операции работы сновидений работают как коллажирование, при котором разные вещи собираются воедино парадоксальным образом. Мы называем эти элементы сна символами.
Даже когда аналитики используют все эти термины, говоря о сновидениях, они некритически следуют картезианскому принципу деления на res cogitans и res extensa, "вещь мыслящую" и "вещь протяженную". Они склонны рассматривать материал как нечто внешнее, относящееся к материальному миру, поэтому аналитик говорит человеку, что чтобы получить свойства земли, тот должен найти работу, тренировать физическое тело или занимать практическими внешними занятиями. Если воспринимать воздушность и влажность психологически и метафорически - персона полна горячего воздуха, парит в облаках, слишком высоко, или она сыра, наивна и растекается по всей окрестность - представление о земле, понятое буквальным образом, проецируется на природу, тело и материю. Материальный элемент психэ принимается за настоящую материю. Однако так же, как человеку трудно привлечь "психический воздух" - дистанцию, ум, разум - посредством дыхательных упражнений или прыжков с парашютом, а "воду" - чаще купаясь или потребляя "Эвиан" или "Виши", "землю" также трудно привлечь физической деятельностью. Даже если бы душа являлась красисом (смесью) элементов, разве получилось бы создать правильный состав простым введение противоположности101 ("в вас слишком много воздуха и вы нуждаетесь в земле") или буквально понимая этот элемент в виде реальной земли? Однако получить эту "землю" можно посредством работы с материалом сновидений, поскольку сновидения "стимулируют работу"102. Посредством этой работы - за пределом любого перевода, развития и толкования - мы обретаем внутреннюю почву. Царство пластичности, тесто или глина психеи, превращается в хранилище. Чем больше мы работаем над нашим материалом в уединении наших комнат до и после анализа, тем более локализуется наша душа. Мы все лучше можем удерживать вещи и выдерживать их, у нас в наличии и сосуд и почва.
101 Наш аналитический подход к противоположностям требует уточнения в терминах Гераклита, у которого аналитическая психология заимствовала учение об энантиодромии [возникновении противодействующей силы при сильном воздействии] (CW 7, § 111). Юнг придал этому учению значение "функция баланса противоположностей". Аналитическая психология рассматривает четыре основных подхода к противоположностям: 1) превращение в противоположность (энантиодромия); 2) нечто регулируется его противоположностью (саморегуляция); 3) слияние противоположностей (конъюнкция); 4) равенство противоположностей, о котором Гераклит (отр. 60) говорил "Путь вверх и вниз - один и тот же" (Кирк). (см. Кирк, "Presocratic Philosophers" ("Философы-досократики"), стр. 189-196, там приводятся примеры того, как Гераклит говорит о связях противоположностей; также Гутри, "Greek Philosophy" ("Греческая философия"), ч.1, стр. 435-54.) Когда аналитик использует противоположности в терапии, привнося что-то отсутствующее для восстановления баланса (гармонии, говоря словами Гераклита), он предлагает пациенту "сделать что-то", "изменить однобокое отношение" посредством его эго. Это неправильный подход. Как мы видели выше, за эго стоит архетип героя, анти-психический компонент, буквализатор, и потому психическая саморегуляция (2), как и (3) и (4) не может осуществляться при помощи эго. Такая попытка анализа уже будет ошибочна, поскольку пытаясь обеспечить (2) и (3), саморегуляцию и конъюнкцию, аналитик забывает (4) - то, что противоположность уже, по определению, присутствует. Поэтому достигнуть обычно получается только (1) - превращение в противоположность, такую же буквализированную и одностороннюю, как предыдущая, что приводит к новому давлению со стороны эго. Для любой жизненной ситуации настоящей противоположностью является её "смерть", т.е. её саморегуляция посредством психэ, путем не буквального, метафорического восприятия. В этом смысле (3) и (4), конъюнкция и равенство противоположностей означает одновременно восприятие с точки зрения жизни и смерти, естественного и психического. Конъюнкция (3) тогда - это особое единение внутренних точек зрения. Благодаря этом единению становится очевидным равенство (4) противоположностей. Мы видим скрытую связь между тем, что доселе казалось противоположностями. Таким образом, когда аналитик хочет сбалансировать противоположности в пациенте посредством практической консультационной работы, он не владеет конъюнкцией. Он не воспринимает, что обе противоположности уже присутствуют, и что каждый психический феномен является тождество двух (или более) позиций; каждый психический феномен априори является символическим, метафорическим и никогда односторонним. Это происходит только если принять одну из сторон; если мы пытаемся их уравновесить, мы потеряем скрытую гармонию.
102 Ш. Годин, ведение к "On Poetic Imagination" ("О поэтическом воображении"), стр. xxiv.
Таким образом мы можем получить "землю" не только работая с землей Деметры, сельскохозяйственных представлением о возвращении к земле в качестве землекопов, возвращении в естественность. Мы можем теперь получить "землю" посредством Геи, работая с чьей-либо судьбой, карающим правосудием, связанным с грехами отцов, естественными ограничениями, налагаемыми на человека географической и исторической областью, в которой находится его дом, место, к которому он привязан. Есть, кроме того, и третий путь для того, чтобы получить "землю" - через Хтон, работая с холодными мертвыми глубинами психэ, подземным царством ночи, снов и призраков, и неискоренимая неизменная суть образа, выраженного в наших комплексах.
Как правило, эти слова работы связаны с эго и его мускулами (как мы могли видеть у Фрейда, ID, 148; EI, 41, 56; OTL, 7). Поскольку картезианская земля по прежнему является внешним явлением в наблюдаемой реальности, личность может быть укреплена только если эго будет справляться со сложными проблемами в мире суровой реальности. Однако работа сновидений и работа со сновидениями возвращают этот труд на невидимую землю, от буквальной реальности в воображаемую реальность. Посредством работы сновидений мы переключаем перспективу от героической основы сознания к поэтической основе сознания, осознавая что любая реальность является воображаемым образом психэ (CW 6, 743, 78; CW 11, 769, 889). Работа сновидений находится в центральной точке этой интериоризации земли, усилия и основы, и первым шагом в обретении плотности, твердости, веса, тяготения, серьезности, чувственности, постоянства и глубины фантазии. Таким образом, мы работаем со сновидениями не для того, чтобы усилить наше эго, а для того, чтобы создать психическую реальность, созидать душу, сгущая воображение103.
103 см. примечания Година к "поэтическому материализму" Башляра в "On Poetic Imagination" ("О поэтическом воображении"), стр. xxii-xxv.
Я думаю, вы понимаете теперь, почему я в данной работе постоянно использую слова "созидание души" вместо слов "анализ" или "психотерапия". Я подчеркиваю элемент формирования, обработки, работы над материей психики. Слово "созидание" используется потому, что это то, что делает сама психея - она созидает образы. Созидание образов - основа всей психической жизни. Человек трудящийся, да, но производит он душу.
Большой ценностью алхимии как модели психологической работы является то, что алхимия - это "опус", "делание", работа с материалом. Мы считаем, что они работали с веществами потому, что проецировали психею на материю, или, как об этом говорит Башляр: "алхимик проецирует свои глубины"104. Но предметом этого по прежнему является психея, пусть в наше время и в другом смысле. Сейчас предметом является проецируемый материал: наши желания и их осуществление, конкретные предметы навязчивости в нашей психической жизни: идеи, убеждения, симптомы, чувства, люди. Сущностный вклад в эти конкретизации мы берем там, где находится современный "фюсис", "естество". В наше время первичным материалом является всё, что мы безоговорочно, некритично принимаем за "реальность", то, что для нас непрозрачно. Это наша непрозрачная материя. Эта "реальность" входит в наши сны с Tagesreste, остатками дня, и перерабатывается воображением. По мере того, как мы прорабатываем эти элементы фюсиса, первичный материал помещается в сосуд психики, укрепляя и дифференцируя его, превращая вещь мыслящую в вещь протяженную нашей внутренней реальности.
104 Там же, стр. 63, (из "La Terre et les rêveries du repos" ("Земля и грезы во сне"), стр. 51)
Поскольку реальность - это хтон настолько же, насколько и гея, мы создаем кубок для души и внутренне укрепляем его, углубляясь. Земля является направленным вниз элементом, и достигнуть ее можно только через глубины. Фрейд отмечал, что каждый сон раскрывается на неизмеримую глубину. Хотя он и мучительно щепетильно пытается интерпретировать каждый момент каждого сновидения, он, тем не менее, дважды говорит в "Толковании снов" (ID, 525): "... в ходе труда по толкованию мы помним ... что есть в сновидениях сплетения мыслей, которые невозможно распутать.... Это есть центр, навель сновидения, точка, в которой оно касается неизвестных глубин".
Ядро сновидения, из которого сновидение вырастает "как гриб из своего мицелия", указывает Фрейд, используя этот образ сырой плодородной земли, остается непознанным. Мы бы предположили, что это отверстие, ведущее в подземный мир, соприкосновение с Гадесом, тот просвет, о котором Гераклит говорил как о царстве психеи, чистая глубина. Это омфал (навель, пупок) психического мира. Царская дорога сновидений ведет в эту точку. Поиск сходств с миром дня вполне очевидно является ложным путем.
То, что я говорю о подземном мире и моё убеждение, что следует сохранять восприятие сновидения как феномена подземного царства - всё для того, чтобы сохранить цельность сновидения. То, что мы выносим из сновидений, польза, извлекаемая из сновидений, то, что приходит к нам в сновидении - всё лежит на поверхности. Глубина является незримой связью; она нашими руками творит незаметные связи там, где мы не можем их видеть, в глубине нашего тела ночи, проникая, собирая и дифференцируя, удаляя чуждое, перемешивая, сбивая, замешивая - и этого и состоит работа над сновидениями. Мы постоянно выполняем тонкую работу, но над невидимым, двойственным, движущимся материалом. Здесь то, что мы знаем о жизни, относительно вторично. Наше знание этих полей подобно сновидению, мифологической реальности где всё также является четким, но двойственным, видимым только нашему воображению, где все образы вложены одна в другую.
Кроме того, созидательная работа воображения в то же время является разрушительной, деструктивной. Любое приближение к подземному миру возможно только через Стикс, преодолевая его холод и ненависть. Это неизбежно, и это невозможно поэтизировать. Каждое правильное движение в этом мире ночи убивает то, чего касается. Мы сталкиваемся с плотными, сопротивляющимися местами, в которые проникаем посредством откровения, откровения, которое шокирует и отдает смертью. Мы проникаем взглядом в то, что сцеплено с нами и с чем мы жили. Работа со сновидениями тяжела для врача и плохо приемлется пациентом. Похоже, мы не можем выполнить её самостоятельно. Быть может, потому что мы никак не можем увидеть себя в бессознательном состоянии, но скорее, быть может, потому, что мы в основе своей сопротивляемся разрушению, подразумеваемому работой со сновидениями, при котором уничтожаются привязанности, открывая застывшие бездны. Царица подземного царства - Персефона. И имя её значит "приносящая разрушение"105.
105 Р. Грейвз, "The Greek Myths" ("Греческие мифы", ч.2, Хармондсворт: Pelioan, 1967, стр. 404.
Даже мы, аналитики, говорим о снах как о "материалах" и используем выражение "работать над чьим-то материалом". Но этот "материал сновидений" не является сырой материей. Хаотический Ид не является первичным материалом алхимии. В нем особые имена, особые образы. Утром он производит готовые продукты, отлитые и закаленные образы, свеже-засохший хлеб. Представление о "сыром и приготовленном" (Леви-Стросс) начинается в психэ, в сновидении, которое является не просто природой, а усложненной природой, натура натурата. Искусство приготовления психогенных смесей является работой ночи, столь же фундаментальной для культуры, для сотворения души, как поедание этих продуктов ночи в течение дня в психологическом облике интеграции сновидений.
Мне хотелось бы подчеркнуть, что двусмысленность сновидений, о которой любят писать все исследователи этой темы, не относится к их внешней реализации. Сновидения приносят ясные образы. Это непосредственно сами визуальные образы, а также определенные эмоции, идеи, голоса и интуитивные догадки. Мы должны провести грань между ясным образом из сновидения и ощущением нечеткости, которое мы испытываем, ускользающее, мутное, его неуловимый характер и внутреннюю противоречивость. По своей сути эти характеристики - нечеткость, непрозрачность, неуловимость, противоречивость - сами являются частью сновидения. Нечеткость переносит его в туманные области, где смешиваются вода и воздух; непрозрачность - это слияние воды и земли. Неуловимые быстротечные сновидения - точные репрезентации меркуриального огня. То, как приходит сновидение уже является частью его послания, выражая связь с царством первоэлементов. Как часто аналитики используют критерий для одного элемента, неправильно истолковывая действия другого! Сновидения с длинными закрученными лабиринтами или энергические краткие выражения являются частью земного воображения, как и представление пламени, внезапном, вспыхнувшем и погасшем. Мы, аналитики, тем не менее подозреваем "латентные психозы", в случае если сон не соответствует стилю элементов, наложенных нами на материал86. Говоря о сновидениях как о материале, мы должны принять во внимание исследование Башляра об элементах воображения, из которого состоит вся его материя. Общий мотив сна, таким образом, выражает его элемент - огонь, воздух, воду, землю - и этот мотив по сути является самым базовым элементарным содержанием сновидения.
86 "От того, кто слушает ручей трудно ожидать понимания того, кто слушает песнь пламени: они говорят на разных языках". Башляр, "On Poetic Imagination" ("О поэтическом воображении"), стр. xxiii (из "La Psychoanalyse de feu" ("Психоанализ огня"), стр. 178).
Неоднозначность сновидений вытекает из сущностной природы воображения, которое, подобно текущей реке (см. Гераклит, фрагменты 12, 49, 91) должно двигаться.87 Сутью психэ является принцип движения - то же указывал Аристотель. Любой образ, который может что-то "обозначать" для психики, немедленно останавливает её поток. Такие знаки высмеивает Юнг, образы, не означающие ничего, кроме воображаемого. Сон, для того чтобы оставаться сновидением (а не знаком, посланием или пророчеством) не должен иметь единственное толкование, значение, ценность. По словам Башляра, "в царстве воображения нет однозначных ценностей"88. Двусмысленность сновидений порождается амбивалентностью их значений, их внутренней противоречивостью, тем фактом, что в каждой их сцене, фигуре и образе сталкиваются изначальные внутренние противоположности, как сказал бы Юнг. Сам образ ясен; значение же его имеет два смысла и даже более. Я бегу, потому что меня преследуют, и меня преследуют потому что я бегу. Я увожу машину с трассы или машина уводит меня с трассы, хотя руль и у меня в руках. Двойственность содержится не в самом образе, но в его значимости. Именно эта двойственность является базовым законом воображения, говорит Башляр:
87 См. Башляр, "L'Air et les songes" ("Воздух и сны"), Париж: Corti, 1943, Гл. 1 : "Воображение и подвижность".
88 "On Poetic Imagination" ("О поэтическом воображении"), стр. 83, (из "L'Eau et les rives", стр. 17). См. его "La Poétique de L'espace" ("Поэтика пространства"), стр. 3 : "По своей сути поэтический образ изменчив. Он не постоянен, как концепт". (перевод мой).
"предмет, которому воображение не может дать двойственной жизни, не может играть психологическую роль фундаментальной сущности. Предмет, который не порождает психологической двойственности не будет обладать поэтическим двойником, позволяющим осуществлять бесчисленные транспозиции. Необходимо, таким образом, чтобы его участие было амбивалентным - в качестве объекта желания и объекта страха, в качестве доброго и в качестве злого, совместного участия черного и белого - чтобы материальный элемент был включен в рамки самой души".89
89 Там же, стр. 83, (из "La Terre et les rêveries du repos" ("Земля и грезы во сне"), стр. 83)
Слова Башляра про "черное и белое" цитируются по описанию классических образов, созданному Филостратом90 (примерно 191 г. н.э.) По этой книге бог сновидений был стоящей фигурой "в расслабленной позе, в белом одеянии поверх черного". Здесь находятся фантастические корни всей проблемы теории сновидений. Существует два аспекта, один внешний, другой внутренний; один белый, другой черный. Сам сон бездеятельно и пассивно относится к своему одеянию. Назовите черные и белые свойства: позитивные и негативные, субъективные и объективный уровни, скрытое и явленное содержание, Гея и Хтон, рог и слоновая кость, жизнь и смерть; объявите задачей перевод черного в белое или обращение белого в скрытое черное; делайте что хотите, сновидение приходит облачено двойственностью, и сутью его является двусмысленность его значения. Если сновидения являются учителями бодрствующего эго, эта двойственность является важным уроком от них. Неудивительно, что однажды некто попросил у Гермеса сновидения.
90 Филострат, "Образы" ч.1, 27 (Loeb Library, Лондон: Heineman).
Мы видим, что работа сновидений - не цензор, а, скорее бриколер91, жестянщик, собирающий кусочки хлама, оставшегося от дневной суеты и копошащийся в них, собирая из них коллаж, уничтожая, с одной стороны, их исходную суть, удалив их из их естественного окружения в мире дня, после чего дав им новый смысл, поместив в новый контекст. По словам Фрейда, сновидение выражает Ид, его инстинкты смерти и любви. Смерть - старьевщик, развинчивающий мир на запасные части, разделяя, уничтожая связи (EI, 53), а любовь из них - в соответствии с метафорой Фрейда - создает новые союзы. Воображение выхватывает события из жизни, а жестянщик на службе инстинкта смерти роется в них, отбирая остатки дня, Tagesreste, извлекая из жизни все больше и больше эмпирического мусора и переправляя его в психэ для своего алхимического рецепта.
91 См. К. Леви-Штросс, "The Savage Mind" ("Неприрученная мысль"), Лондон: Athlone, 1966, стр. 16-36.
Воображение искажает и создает в единый миг. Башляр говорил о искажающей деятельности воображения92 как об очень формальной причине работы воображения по принципу искажения, или "патологизации" (RP) образа. Патологизированный или деформированный образ является фундаментальным для алхимии и искусства памяти (МА, отр. 190) - и то, и то является комплексным методом построения души. Потому для того, чтобы отыскать ключ к работе сновидений мы должны рассматривать деструктивный элемент - деформированный образ в сновидении, безумный, странный, больной или раненый персонаж. Это в нем находится формальная причина сновидения, архетип, выполняющий свой формирующий труд, впечатывая свой образ в пластичное воображение. Когда Башляр настаивает на изменчивых новых образах, неустановившемся образе, не статичном, спрашивая "Как нам удается сбежать от нашей памяти, слишком стабильной основы?"93 Может ответить: посредством шока деформации, особенно патологичной деформации, которая возвращает образу способность смущать душу до такой степени, что этот образ, доведенный почти до смерти, вновь оживает. Потому что именно шокирующий сон, парадигма кошмара, который мы лучше всего помним, сильнее всего вмешивается в память души.
92 Башляр, "On Poetic Imagination" ("О поэтическом воображении"), стр. 19 : "Воображение всегда рассматривается как способность к формированию образов. Однако это способность скорее к искажению образов, воспринимаемых органами чувств, способность к освобождению себя от образов сиюминутного: а именно, это способность к изменению образов". (из "L'Air et les songes" ("Воздух и сны"), стр. 7)
93 "On Poetic Imagination" ("О поэтическом воображении"), стр. 21.
Поэтому когда создатели ренессансных образов помещали ключи от королевства в руках Гадеса-Плутона, они хотели сказать, что ключ ко всем оккультным событиям, всем скрытым событиям в душе, находится в руках Господа, который извлекает вещи из природы и помещает их в душу посредством деформации. Разрушение, жестокость, извращение, пытка, насилие над естеством, а также все сверхъестественные события во снах могут быть поняты в этом потайном свете.
Работа со сновидением следует за работой сновидения. Мы работаем со сновидениями - не для того, чтобы распутать его, как говорил Фрейд, для того чтобы обратить работу сновидений - а для того, чтобы ответить на их труд нашим, с целью говорить на языке сновидения и использовать воображение, подобно сновидению. Работа со сновидениями не отменяет анализа, однако анализ служит другому архетипическому принципу и выполняется с другой позиции по сравнению с обычным. Анализ направления означает проведение разделения и различения. Сновидение разбирается на составные части. И это является необходимой разрушительной деятельностью интеллекта и распознавания ощущений. Однако теперь архетип, который обслуживает анализ сновидений, не только привносит сознание туда, где сознание означает солнечный свет; мы можем связать эту деструктивную аналитическую работу с бриколером или герметической ловкостью рук, или с дионисийским расчленением, при котором разрывание жизни на куски необходимо для жизненной силы и включается в его миф. То, что по-настоящему живо, может быть разорвано на куски не теряя своей жизненной силы.
Поскольку сновидение одновременно черное и белое, оно никогда не является полностью темным или полностью ясным. Гераклит (отр. 93) уже говорил об этом по схожему поводу: "Государь, чей алтарь находится в Дельфах, не говорит и не скрывает, но знаками указывает". "Это, похоже, образное высказывание (метафора);", - указывает в своем комментарии Маркович, - "его смысл может быть следующим: "Подобно тому как Аполлон ничего не говорит и ничего не скрывает, однако показывает часть правды, также и Логос в предметах не является ни недоступным для человеческого познания, ни самоочевидным, однако требует от человека интеллектуального усилия", т.е. прозрения или способности правильно толковать знаки, подаваемые Логосом... "94
94 М. Маркович, "Гераклит", стр. 51.
Это усилие интеллекта и воображения - вклад эго дня в работу сновидений; мы можем назвать это усилием, нашей западной версией та'вил95, усилием, которое ведет нас в сновидение, усилие, с которым мы за ним следуем, где толкование является целью, выводя жизнь вовне из жизни, где толкование снов является не наукой жизни, но наукой смерти, подобно философии, которая тоже некогда рассматривалась как уводящая от жизни к смерти.
95 См. А. Корбен, "Avicenna and the Visionary Recital" ("Авиценна и предсказания"), Нью-Йорк: Pantheon, 1960, стр. 28-35, 1331.
Та'вил, ведущий сновидение обратно к его архетипическим основам96, к его подоплеке, ведет "в" душу и "вовне" жизни; однако открытие архетипической подоплеки дает возможность коснуться первозданности, начала начал, как говорит Башляр: "безумный шквал жизни". "Как мне представляется, архетипы являются резервами энтузиазма, который помогает нам верить в мир, любить мир, созидать наш мир"97. Однако мы не напрямую переходим из сновидения к радостям этого мира, мы движемся не от сновидения к миру, но от сновидения - к архетипу - к миру, и первым шагом является та'вил, цель вне мира.
96 См. прим. 1 выше.
97 Башляр, "On Poetic Imagination" ("О поэтическом воображении"), стр. 97 ("La Poetique de la rêverie" ("Поэтика фантазии"), стр. 106-07)
Наша герменевтика показывает логические и наиболее значимые выводы из глубинной психологии. Наша герменевтика сна идет от Юнга к Фрейду, а далее к романтической традиции, предшествовавшей Фрейду, которая может быть выражена отрывком из Гераклита, к которому мы постоянно обращались как к источнику метафоры о глубине души и первому психологу западной традиции. Потому что именно Гераклит, как мы показали ранее, принял в качестве архона, коренного принципа всех вещей, не воздух или воду, атомы или числа, борьбу или любовь, но именно душу98.
98 Стиль самого Гераклита скорее психологический, и часто высмеивался более прямолинейными философами. Ипполит, епископ Римский, называл его Загадочником, и Туманным. Он двусмыслен: хотя его слова часто оказываются неоднозначными, его образы, тем не менее, очень точны. Он играет метафорами и подобиями. В его речи черное и белое воссоединяются; Фрейд называл это противоречивыми коренными идеями. Ф. М. Корнфорд называет Гераклита дионисийским мыслителем ("From Religion to Philosophy" ("От религии к философии"), Нью-Йорк: Harper Torchbook, 1957, стр. 183). Или, как пишет Б. Снелл: "Таким образ, склонность Гераклита к двусмысленности - не туманные фразы ради загадочности, а указание на двойственную природу Логоса, который является одновременно единым и раздвоенным". ("Die Sprache Heraklits" ("Слова Гераклита") Hermes 61, Берлин, 1926, стр. 373). У. К. К. Гутри ("A History of Greek Philosophy" ("История греческой философии"), ч.1, Кембридж: Univ. Press, 1962) также рассматривает стиль Гераклита как парадоксальный, символический и блестяще неясный (стр. 410-13).
"Когда человек жив, его душа мертва и погребена в нем,
однако когда человек умирает, его душа воскреснет и живет новой жизнью". (отр. 26)"
"Умирает" в данном отрывке следует понимать в рамках подземного мира, мира сновидений, поскольку тот же отрывок переводится также:
"Человек в ночи зажигает себе свет,
хотя он и угас очами;
хотя он и жив, он соприкасается с мертвым;
хотя и бодрствует, он соприкасается с уснувшим". (Маркович)
Иначе говоря: "сон" позволяет нам соприкоснуться с "мертвым", эйдолом, сутью, образом; "бодрствование" позволяет на соприкоснуться со спящим, личностью сознательного эго. В романтическом духе: пока мы спим, мы бодрствуем и живем; а в повседневной жизни мы спим (см. отр. 1).
В другом отрывке (89) Гераклит говорит: "Для бодрствующих существует единый и всеобщий космос, из спящих же каждый отвращается в собственный". Личный космос человека - место, где осуществляется работа сновидений. Целью работы сновидений является индивидуализация души от событий дня. Поскольку сновидение индивидуально, концептуальные обобщения относительно сновидений всегда ошибочны. Как говорит Гераклит (отр. 113): "Мышление обще всем" (Фримен), но (отр. 115), "Психее присущ самовозрастающий [со своими нуждами] логос" (Фримен). Переваривая и трансформируя остатки дневных переживаний в соответствии скорее с логосом души, а не законами здравого смысла, работа сновидений созидает индивидуальную душу. Это не может осуществиться в мире дня, где, как говорит Гераклит (отр. 106) : "Один день равен всякому другому". Деформирующая и преображающая работа сновидений создает Дом Гадеса, личную смерть человеческую. Каждое сновидение достраивает этот дом, каждое сновидение - практика посещения подземного царства, подготовка психеи к смерти100.
99 Конфорд пересказывает это в "Greek Religious Thought" ("Греческая религиозная мысль"), Лондон, 1923, стр. 81.
100 Представление о том, что сновидения являются подготовкой к смерти появляется и у романтиков, и в Древней Греции. См. примечания К. А. Мейера к "Mnesimachos" и "Die Bedeutung des Traumes" ("Смысл сновидений"), Ольтен: Walter, 1972, стр. 32, 118. Теперь мы можем это толковать менее буквально, скорее как удаление элементов (Tagesreste) из жизни и придание им ценностей души.
Материя Сновидений
Одно из фундаментальных представлений Фрейда в отношений составного материала сновидения выражается его словом "конкретный" ("для сновидения все операции со словами являются лишь подготовкой к регрессии до конкретных идей" - TD, 144). Для Фрейда "процессы сновидения кажутся управляемыми тем, насколько они подходят для пластической репрезентации" (TD, 143). А в этом контексте нашими образами были производство и рабочие, заготовки, глина и материал. Работа над сновидениями тяжела; они ощущаются тяжелыми, неподатливыми, неразрушимыми. Наша способность что-то в них понять обратно пропорциональна тому, что Фрейд определял как "сопротивление" (NIL, 23-5; CP V, 137-38, 152). Говоря об анализе, мы говорим о "проработке". Сновидения образуются в ходе процессов коагуляции: конденсации, интенсификации (переопределения), повторения, конкретизации. Синтетические операции работы сновидений работают как коллажирование, при котором разные вещи собираются воедино парадоксальным образом. Мы называем эти элементы сна символами.
Даже когда аналитики используют все эти термины, говоря о сновидениях, они некритически следуют картезианскому принципу деления на res cogitans и res extensa, "вещь мыслящую" и "вещь протяженную". Они склонны рассматривать материал как нечто внешнее, относящееся к материальному миру, поэтому аналитик говорит человеку, что чтобы получить свойства земли, тот должен найти работу, тренировать физическое тело или занимать практическими внешними занятиями. Если воспринимать воздушность и влажность психологически и метафорически - персона полна горячего воздуха, парит в облаках, слишком высоко, или она сыра, наивна и растекается по всей окрестность - представление о земле, понятое буквальным образом, проецируется на природу, тело и материю. Материальный элемент психэ принимается за настоящую материю. Однако так же, как человеку трудно привлечь "психический воздух" - дистанцию, ум, разум - посредством дыхательных упражнений или прыжков с парашютом, а "воду" - чаще купаясь или потребляя "Эвиан" или "Виши", "землю" также трудно привлечь физической деятельностью. Даже если бы душа являлась красисом (смесью) элементов, разве получилось бы создать правильный состав простым введение противоположности101 ("в вас слишком много воздуха и вы нуждаетесь в земле") или буквально понимая этот элемент в виде реальной земли? Однако получить эту "землю" можно посредством работы с материалом сновидений, поскольку сновидения "стимулируют работу"102. Посредством этой работы - за пределом любого перевода, развития и толкования - мы обретаем внутреннюю почву. Царство пластичности, тесто или глина психеи, превращается в хранилище. Чем больше мы работаем над нашим материалом в уединении наших комнат до и после анализа, тем более локализуется наша душа. Мы все лучше можем удерживать вещи и выдерживать их, у нас в наличии и сосуд и почва.
101 Наш аналитический подход к противоположностям требует уточнения в терминах Гераклита, у которого аналитическая психология заимствовала учение об энантиодромии [возникновении противодействующей силы при сильном воздействии] (CW 7, § 111). Юнг придал этому учению значение "функция баланса противоположностей". Аналитическая психология рассматривает четыре основных подхода к противоположностям: 1) превращение в противоположность (энантиодромия); 2) нечто регулируется его противоположностью (саморегуляция); 3) слияние противоположностей (конъюнкция); 4) равенство противоположностей, о котором Гераклит (отр. 60) говорил "Путь вверх и вниз - один и тот же" (Кирк). (см. Кирк, "Presocratic Philosophers" ("Философы-досократики"), стр. 189-196, там приводятся примеры того, как Гераклит говорит о связях противоположностей; также Гутри, "Greek Philosophy" ("Греческая философия"), ч.1, стр. 435-54.) Когда аналитик использует противоположности в терапии, привнося что-то отсутствующее для восстановления баланса (гармонии, говоря словами Гераклита), он предлагает пациенту "сделать что-то", "изменить однобокое отношение" посредством его эго. Это неправильный подход. Как мы видели выше, за эго стоит архетип героя, анти-психический компонент, буквализатор, и потому психическая саморегуляция (2), как и (3) и (4) не может осуществляться при помощи эго. Такая попытка анализа уже будет ошибочна, поскольку пытаясь обеспечить (2) и (3), саморегуляцию и конъюнкцию, аналитик забывает (4) - то, что противоположность уже, по определению, присутствует. Поэтому достигнуть обычно получается только (1) - превращение в противоположность, такую же буквализированную и одностороннюю, как предыдущая, что приводит к новому давлению со стороны эго. Для любой жизненной ситуации настоящей противоположностью является её "смерть", т.е. её саморегуляция посредством психэ, путем не буквального, метафорического восприятия. В этом смысле (3) и (4), конъюнкция и равенство противоположностей означает одновременно восприятие с точки зрения жизни и смерти, естественного и психического. Конъюнкция (3) тогда - это особое единение внутренних точек зрения. Благодаря этом единению становится очевидным равенство (4) противоположностей. Мы видим скрытую связь между тем, что доселе казалось противоположностями. Таким образом, когда аналитик хочет сбалансировать противоположности в пациенте посредством практической консультационной работы, он не владеет конъюнкцией. Он не воспринимает, что обе противоположности уже присутствуют, и что каждый психический феномен является тождество двух (или более) позиций; каждый психический феномен априори является символическим, метафорическим и никогда односторонним. Это происходит только если принять одну из сторон; если мы пытаемся их уравновесить, мы потеряем скрытую гармонию.
102 Ш. Годин, ведение к "On Poetic Imagination" ("О поэтическом воображении"), стр. xxiv.
Таким образом мы можем получить "землю" не только работая с землей Деметры, сельскохозяйственных представлением о возвращении к земле в качестве землекопов, возвращении в естественность. Мы можем теперь получить "землю" посредством Геи, работая с чьей-либо судьбой, карающим правосудием, связанным с грехами отцов, естественными ограничениями, налагаемыми на человека географической и исторической областью, в которой находится его дом, место, к которому он привязан. Есть, кроме того, и третий путь для того, чтобы получить "землю" - через Хтон, работая с холодными мертвыми глубинами психэ, подземным царством ночи, снов и призраков, и неискоренимая неизменная суть образа, выраженного в наших комплексах.
Как правило, эти слова работы связаны с эго и его мускулами (как мы могли видеть у Фрейда, ID, 148; EI, 41, 56; OTL, 7). Поскольку картезианская земля по прежнему является внешним явлением в наблюдаемой реальности, личность может быть укреплена только если эго будет справляться со сложными проблемами в мире суровой реальности. Однако работа сновидений и работа со сновидениями возвращают этот труд на невидимую землю, от буквальной реальности в воображаемую реальность. Посредством работы сновидений мы переключаем перспективу от героической основы сознания к поэтической основе сознания, осознавая что любая реальность является воображаемым образом психэ (CW 6, 743, 78; CW 11, 769, 889). Работа сновидений находится в центральной точке этой интериоризации земли, усилия и основы, и первым шагом в обретении плотности, твердости, веса, тяготения, серьезности, чувственности, постоянства и глубины фантазии. Таким образом, мы работаем со сновидениями не для того, чтобы усилить наше эго, а для того, чтобы создать психическую реальность, созидать душу, сгущая воображение103.
103 см. примечания Година к "поэтическому материализму" Башляра в "On Poetic Imagination" ("О поэтическом воображении"), стр. xxii-xxv.
Я думаю, вы понимаете теперь, почему я в данной работе постоянно использую слова "созидание души" вместо слов "анализ" или "психотерапия". Я подчеркиваю элемент формирования, обработки, работы над материей психики. Слово "созидание" используется потому, что это то, что делает сама психея - она созидает образы. Созидание образов - основа всей психической жизни. Человек трудящийся, да, но производит он душу.
Большой ценностью алхимии как модели психологической работы является то, что алхимия - это "опус", "делание", работа с материалом. Мы считаем, что они работали с веществами потому, что проецировали психею на материю, или, как об этом говорит Башляр: "алхимик проецирует свои глубины"104. Но предметом этого по прежнему является психея, пусть в наше время и в другом смысле. Сейчас предметом является проецируемый материал: наши желания и их осуществление, конкретные предметы навязчивости в нашей психической жизни: идеи, убеждения, симптомы, чувства, люди. Сущностный вклад в эти конкретизации мы берем там, где находится современный "фюсис", "естество". В наше время первичным материалом является всё, что мы безоговорочно, некритично принимаем за "реальность", то, что для нас непрозрачно. Это наша непрозрачная материя. Эта "реальность" входит в наши сны с Tagesreste, остатками дня, и перерабатывается воображением. По мере того, как мы прорабатываем эти элементы фюсиса, первичный материал помещается в сосуд психики, укрепляя и дифференцируя его, превращая вещь мыслящую в вещь протяженную нашей внутренней реальности.
104 Там же, стр. 63, (из "La Terre et les rêveries du repos" ("Земля и грезы во сне"), стр. 51)
Поскольку реальность - это хтон настолько же, насколько и гея, мы создаем кубок для души и внутренне укрепляем его, углубляясь. Земля является направленным вниз элементом, и достигнуть ее можно только через глубины. Фрейд отмечал, что каждый сон раскрывается на неизмеримую глубину. Хотя он и мучительно щепетильно пытается интерпретировать каждый момент каждого сновидения, он, тем не менее, дважды говорит в "Толковании снов" (ID, 525): "... в ходе труда по толкованию мы помним ... что есть в сновидениях сплетения мыслей, которые невозможно распутать.... Это есть центр, навель сновидения, точка, в которой оно касается неизвестных глубин".
Ядро сновидения, из которого сновидение вырастает "как гриб из своего мицелия", указывает Фрейд, используя этот образ сырой плодородной земли, остается непознанным. Мы бы предположили, что это отверстие, ведущее в подземный мир, соприкосновение с Гадесом, тот просвет, о котором Гераклит говорил как о царстве психеи, чистая глубина. Это омфал (навель, пупок) психического мира. Царская дорога сновидений ведет в эту точку. Поиск сходств с миром дня вполне очевидно является ложным путем.
То, что я говорю о подземном мире и моё убеждение, что следует сохранять восприятие сновидения как феномена подземного царства - всё для того, чтобы сохранить цельность сновидения. То, что мы выносим из сновидений, польза, извлекаемая из сновидений, то, что приходит к нам в сновидении - всё лежит на поверхности. Глубина является незримой связью; она нашими руками творит незаметные связи там, где мы не можем их видеть, в глубине нашего тела ночи, проникая, собирая и дифференцируя, удаляя чуждое, перемешивая, сбивая, замешивая - и этого и состоит работа над сновидениями. Мы постоянно выполняем тонкую работу, но над невидимым, двойственным, движущимся материалом. Здесь то, что мы знаем о жизни, относительно вторично. Наше знание этих полей подобно сновидению, мифологической реальности где всё также является четким, но двойственным, видимым только нашему воображению, где все образы вложены одна в другую.
Кроме того, созидательная работа воображения в то же время является разрушительной, деструктивной. Любое приближение к подземному миру возможно только через Стикс, преодолевая его холод и ненависть. Это неизбежно, и это невозможно поэтизировать. Каждое правильное движение в этом мире ночи убивает то, чего касается. Мы сталкиваемся с плотными, сопротивляющимися местами, в которые проникаем посредством откровения, откровения, которое шокирует и отдает смертью. Мы проникаем взглядом в то, что сцеплено с нами и с чем мы жили. Работа со сновидениями тяжела для врача и плохо приемлется пациентом. Похоже, мы не можем выполнить её самостоятельно. Быть может, потому что мы никак не можем увидеть себя в бессознательном состоянии, но скорее, быть может, потому, что мы в основе своей сопротивляемся разрушению, подразумеваемому работой со сновидениями, при котором уничтожаются привязанности, открывая застывшие бездны. Царица подземного царства - Персефона. И имя её значит "приносящая разрушение"105.
105 Р. Грейвз, "The Greek Myths" ("Греческие мифы", ч.2, Хармондсворт: Pelioan, 1967, стр. 404.