"СНОВИДЕНИЯ И ПОДЗЕМНЫЙ МИР" ч.5
Материализм и Христианизм.
Существуют две фундаментальные причины для сложностей в нашем понимании идеи подземного мира как реальности психики. Назовем их материализмом и христианизмом и кратко рассмотрим:
Я подчеркивал различие между подземельем и подземным миром и указывал, что в нашей речи слово "бессознательное" потеряло свои границы, придав натуралистический оттенок событиям психики. За этим образом мысли стоит архетипическая фигура, та, что обладает огромным историческим влиянием на наши взгляды в психологии, а также законодательстве, управлении и языке. Мы римляне по своей сути и цивилизации. В Древнем Риме богиня Теллус68, позже ставшая матерью-землей, была одновременно материнской землей и одной из богов нижнего мира, пребывая одновременно на полях природы и в царстве мертвых. Психологический источник бытующего представления, что культура Древнего Рима была материалистической и не склонной к идеалистическому восприятию, вполне может крыться в Теллус, в силу разницы между подземным миром, управляемым незримым Гадесом и принадлежащим Теллус, матери-земле.
68 Lex., "Tellus" ("Теллус"); также У. У. Фаулер, "The Religious Experience of the Roman People" ("Религиозный опыт римлян"), Лондон: MacMillan, 1933, стр. 120-22.
Не только религия, как можно предположить, но и психология начинается с рефлексии о смерти, поскольку именно перед лицом смерти мы начинаем размышлять, отправляясь глубже и ощущая свою душу, после даем ей место в своём воображении, будь то древние пирамиды и гробницы религии, или системы современной психологии. Материализм начался не с Демокрита и не с Маркса; он начался с архетипа, который управляет нашим отношением к событиям психики, то есть нашего представления о смерти, загробном мире и сновидениях. И великая мать является не просто персонажем. Она является модальностью сознания, соединяющей все движения психики с событиями естественной природы, передавая движения души в распоряжение жизни и естественные представления. Перенося сновидение в жизнь, мы всякий укрепляем её господство. Каждый перевод сновидения в "реальные" плоть и кровь имеет начало в материализме. Её роль в психологии всегда была необычна, как если бы она была для психологии Богом. Я имею в виду не только постоянное возвращение к образу матери и ребенка в качестве ключа к пониманию человеческой души, но даже утонченные интерпретаторы69 всего поколение или два назад все приписывали ей: реки, океаны, растения и животных, любовь, жизнь и смерть. Теперь, однако, путем последовательного использования методов Аристотеля в отношении сновидений - поиска правильных соответствий - мы смогли вспомнить, что океаны и реки относятся к Океану и Посейдону, что Эрос является персонажем и силой мужского пола, что повелителем растительной и животной жизни, а также детства, является Дионис, и что даже сама земля может обладать, как в древнеегипетских корнях нашей символики, представлением в виде мужского начала.
69 См. Э. Нойманн, "The Great Mother" ("Великая Мать"), Нью-Йорк : Pantheon, 1955, где каждая разновидность женской фигуры и образа стали "символами" Великой Матери". Когда некое исследование приходит к такого вида результатам, т.е. когда все данные указывают на одну основную гипотезу, следует задать вопрос о психологии данной гипотезы. Если чей-то взгляд затуманен архетипом "Великой Матери", он будет находить "Великую Мать" повсеместно. Поскольку психология является герменевтической дисциплиной, занимающейся интерпретацией смыслов и значимостей, в ней не существует объективных данных, независимых от субъективных воззрений исследователя. Психолог, рассматривающий материал, скован своим мифом.
До тех пор, пока мать господствует в нашей психологии, мы не можем не рассматривать сновидения с её точки зрения и рассматривать её послание в сновидениях в соответствии с её заботами: так сновидения касаются Геры в отношении социальных реалий, семьи и группы в мире дня; либо сновидения относятся к явным представлениям Кибелы, магического источника разрешения жизненных проблем, позволяющего жизни процветать и развиваться. Мать усиливает героическое сознание эго, бросая ему вызов. Один из повседневных способов бросить вызов - принимать сновидение как головоломку, которую следует собрать, разрешить, высветить. Когда сновидение является головоломкой, загадкой - есть и Сфинкс, которая её задает, а если есть Сфинкс - то есть и герой, который навечно связан браком со своей матерью.
"Великая Мать-Земля" является способом психологии возвращать сновидения к природе посредством натуралистического истолкования. Однако "природа" также является только психологическим воззрением, одним из представлений души и сама является воображаемой топографией, чье описание изменялось на протяжении столетий в соответствии с архетипическими доминантами.70 Великая Мать-Земля также возвращает сны в личный мир, поскольку, как указал Юнг (CW 9, i, 159), психология матери никогда не может оставить личностную точку зрения. Однако мертвые не являются личностями и эйдолы подземного мира не являются частью чьей-либо личности. Они бескровные, бестелесные, бескостные образы, более не соединенными с личностной жизнью.
70 См. Р. Ленбль, "Esquisse d'une histoire de l'idee de Nature" ("Набросок истории идеи Природы"), Париж: A. Michel, 1969.
Поэтому каждый раз, когда мы двигаемся к менее личностному, менее естественному, менее релятивистсксому и социальному образу мысли происходит битва за освобождение от матери. Opus contra naturam, "деяние против природы", как можно определить психологическую работу, в первую очередь может быть определена как opus contra maternam, "деяние против материнского" (не личной матери, что было бы новой ловушкой, но материалистических воззрений натурализма и персонализма). Для освобождения царства психики от её естественного разума в первую очередь требуется отделить подземное царство Гадеса от Теллус и подземелья.
Второй архетипической причиной наших проблем с подземным миром является наш образ мыслей, укорененный в западном христианстве. Между нами и подземным миром стоит фигура Христа в том виде, в котором он был представлен ранними отцами Церкви. "Ибо для того Христос сошед в Ад, говорят они, чтобы нам там не оказаться."71 Орфей и Дионис отправлялись вниз для того, чтобы вернуть себе любимых, Геракл - для выполнения задания. Эней и Одиссей отправлялись для получения знаний: они встречали "отца" (Анхиза и Тересия). Но Христос сошел в подземное царство для того, чтобы отменить его воскресением и победой над смертью. После деяния Христа все христиане навечно были освобождены от схождения. Лазарь становится парадигмой для всего человечества. Апостол Павел говорит (I Кор. 15,55): "Смерть! /(Танатос)/ где твоё жало? Ад! /(Аид)/ Где твоя победа?"
71 Тертуллиан, "О душе", 55. ("Ante-Nicene Christian Library" ("Анте-никейская христианская библиотека"), ред. А. Робертс и Дж. Дональдсон, Эдинбург: Clark, 1870.) Сам Тертуллиан был одним из немногих отцов, не придерживавшихся этой позиции, но, как обычно, блестяще определившим основные воззрения своих оппонентов в этом предложении. Тертуллиан (там же) утверждает, что "никому не открыты врата рая" и что "единственный ключ к Раю - кровь твоей жизни". Другими словами, по Тертуллиану Христос своим путешествием в подземный мир не открыл безопасного пути к спасению. Замечания Тертуллиана по Гадесу Гомера в главах 54-56. Этого вопроса кратко касается Ф. Гюйдкопер в "The Belief of the First Three Centuries concerning Christ's Mission to the Underworld" ("Схождение Христа в подземный мир в вере первых трех веков христианства"), Нью-Йорк : James Miller, 1876, стр. 112-28. С. Д. Ф. Брэндон, "The Personification of Death in some Ancient Religions" ("Персонификация Смерти в некоторых древних религиях"), Bull. John Rylands Libr. 43/2, Манчестер, 1961, стр. 330-32, утверждает, что Танатос предстает как "последний враг" в послании апостола Павла и ранней доктрине христианства, определяя, что эта враждебность появляется вследствие идентификации Христа с Геркулесом.
В христианизме психэ заменяется пневмой,72 воздушным элементов вознесения, и смерть более не правит душой. Подземный мир может появиться только потеряв Христа, а вместе и погибель, проклятие и страх. Тот кто с Христом, был спасен; тот, кто не был, потерян в подземном царстве. Христианизм одновременно покончил с подземным миром и сделал его ужасным в качестве вечной альтернативы пути христианина. Либо христианизм, либо подземный мир: нельзя получить и то, и другое. Соответственно и сновидения, берущие оттуда начало, становятся анти-христианскими, и они действительно играют незначительную роль в Новом Завете.73 Слово "видеть сны" не появляется в Новом Завете, а "сновидение" - только трижды, только у Матфея. Сновидения могут быть только откровениями мира ночи, искусительными посланиями, или восприниматься через христианское понимание мира горнего. Поскольку христианство и подземный мир становятся противоположностями, христианское сознание и психологическое созидание души, особенно посредством снов, становятся противоположностями.
72 О превосходстве пневмы над психэ в Новом Завете (особенно у ап. Павла и отцов Церкви), см. Д. Л. Миллер "Achelous and the Butterfly" ("Ахиллес и бабочка"), Spring 1973, Нью-Йорк и Цюрих: Spring Publ., 1973, стр. 14.
73 См. Г. Шар, "Bemerkungen zu Traumen der Bibel" ("О сновидениях в Библии"), в "Traum und Symbol" ("Сновидение и символы"), (ред. С. А. Мейер), Цюрих: Rascher, 1963, стр. 173-79.
Говоря об этом противостоянии мы можем вспомнить то, какое упорное неприятие вызывала у Юнга фигура Христа. Предубеждение Юнга перед этим образом было воспринято им биографически, теологически и алхимически, но следует, как кажется, представить это длительное ощущение дискомфорта, владевшее Юнгом, и архетипически. Юнг чувствовал естественное противостояние между христианством и подземным миром и пытался затмить фигуру Христа фигурой Гермеса-Меркурия. Он не касался Гадеса, однако объявил Гермеса-Меркурия архетипом бессознательно в противоположность Христу как архетипу сознания верхнего мира (CW 13, 299). Этот выбор Гермеса-Меркурия в качестве затмевающей фигуры, в качестве психопомпа подземного мира, перекликается с гомеровским гимном74 Гермесу, где этот бог "единственный известный посланец в Гадес", и он же - Приносящий Сновидения.
74 "Гомеровские Гимны", в переводе К. Боэра, Чикаго: Swallow Press, 1970, стр. 60.
Другими словами, попытка Юнга затмить фигуру Христа должна восприниматься с позиции созидания души, с той точки зрения, что только восстановив подземный мир, в уничтожении которого заключалась миссия Христа, можно проводить погружение и углубление в направлении смерти, то есть собственно базовый труд психотерапии. Я понимаю усилия Юнга как лежащие между двух архетипических обязательств: Христианством, отрицающим подземный мир, и созиданием души, которое неминуемо приводит туда. Как писала фрау Яффе: "Кроме того, психологическая индивидуализация, в конечном счете, является подготовкой к смерти"75. Если так, процесс переходит в подземный мир, и каждая религиозная фантазия о воскрешении может быть защитой от смерти; каждая фантазия о перерождении может быть защитой от глубин; и любая интерпретация сна, которая переводит его на язык повседневной жизни и её свойств, является защитой от души.
75 А. Яффе, "Bilder und Symbole aus E. T. A. Hoffmann's Märchen 'Der Goldene Topf'" ("Изображения и символы в сказке Гофмана "Золотой горшок") , в "Gestaltungen des Unbewussten" ("Формирование бессознательного") (под ред. К. Г. Юнга), Цюрих: Rascher, 1950.
III. Работа сновидения
Сновидения и Эго.
Позвольте обозначить один важный вывод: И в соответствии с мифом и по мнению Фрейда сновидение принадлежит к подземному миру. Однако интерпретация сновидений воспринимается как их перевод на язык верхнего мира. Если мы откажемся от интерпретации сновидений в виде обычного их анализа, каковы могут быть альтернативы?
Кое от чего мы можем отказаться сразу же. Это позиция романтиков, считающих что плавание по волнам сонных видений хорошо само по себе, как Китс:
"Волшебный сон! Несуетная птица!
Ты светлый мир выхаживаешь в море
Тревожных мыслей; - нынче на запоре
Свобода наша - но зато дана нам
Дорога ко дворцам и песням странным,
И к океанам, древним и великим,
К невиданным фонтанам, лунным бликам,
К луне и прочим чудесам
бессчетным..." (Эндимион, 11. 453-61) (пер. Евгений Фельдман)
Романтическая преданность и наслаждение миром ночи повсюду исподволь возвращаются в лаборатории исследователей сна! Там зреют семена нового Романтизма, новой расхлябанности ("laisser aller"), согласно которой сновидение само по себе благотворно, вне зависимости от того, вспомнили его или нет, поняли или нет, сумели проанализировать или нет. Достаточно - говорят они - просто видеть сны, ибо если сновидений нет, они прерываются или устраняются, это ведет к общему психологическому расстройству.
Вариант такого Романтизма также следует отвергнуть, хотя он и происходит от Юнга. Такие заявления как "видеть сон как миф" (CW 9, i, 271) и что "сновидение является своей собственной интерпретацией" (GW 11, 41) не предполагают достаточного количества труда в самом сновидении или понимания того, что несет в себе сон. Поскольку сновидения являются не только "естественным феноменом" (GW 17, 189) по словам Юнга; они являются особым продуктом воображения, выражая то, что Фрейд назвал "работой сновидения", "Traumarbeit". В соответствии с принципом подобия наш отклик на сны должен продемонстрировать их связь с работой воображения, а не просто соответствие мифологическому антуражу сновидения.
Третьим вариантом, к которому мы и должны склониться, должна быть "работа сновидения", термин, который мы заимствуем у Фрейда. Работой сновидений Фрейд называл последовательность особых мыслительных процессов, которые происходят в течение ночи: конденсацию, смещение, регрессию, архаизацию, символизацию, переопределение, обращение, смешение (IL, Lect. XI; ID, Sect. VI). В такой форме все эти термины являются переводом процессов ночного мира на язык дня; поэтому то, что происходит в наших снах получает уничижительную характеристику. Если сутью нашей терапевтической работы является перенос эго вспять по мосту сновидения, обучение эго сновидению, мы должны обратить нашу обычную процедуру и перевести эго на язык сновидений, а не сновидения на язык эго. Это означает длительную работу, которую сновидения проделывают над эго, создавая его метафору взглядом через его "реальность".
Существуют две фундаментальные причины для сложностей в нашем понимании идеи подземного мира как реальности психики. Назовем их материализмом и христианизмом и кратко рассмотрим:
Я подчеркивал различие между подземельем и подземным миром и указывал, что в нашей речи слово "бессознательное" потеряло свои границы, придав натуралистический оттенок событиям психики. За этим образом мысли стоит архетипическая фигура, та, что обладает огромным историческим влиянием на наши взгляды в психологии, а также законодательстве, управлении и языке. Мы римляне по своей сути и цивилизации. В Древнем Риме богиня Теллус68, позже ставшая матерью-землей, была одновременно материнской землей и одной из богов нижнего мира, пребывая одновременно на полях природы и в царстве мертвых. Психологический источник бытующего представления, что культура Древнего Рима была материалистической и не склонной к идеалистическому восприятию, вполне может крыться в Теллус, в силу разницы между подземным миром, управляемым незримым Гадесом и принадлежащим Теллус, матери-земле.
68 Lex., "Tellus" ("Теллус"); также У. У. Фаулер, "The Religious Experience of the Roman People" ("Религиозный опыт римлян"), Лондон: MacMillan, 1933, стр. 120-22.
Не только религия, как можно предположить, но и психология начинается с рефлексии о смерти, поскольку именно перед лицом смерти мы начинаем размышлять, отправляясь глубже и ощущая свою душу, после даем ей место в своём воображении, будь то древние пирамиды и гробницы религии, или системы современной психологии. Материализм начался не с Демокрита и не с Маркса; он начался с архетипа, который управляет нашим отношением к событиям психики, то есть нашего представления о смерти, загробном мире и сновидениях. И великая мать является не просто персонажем. Она является модальностью сознания, соединяющей все движения психики с событиями естественной природы, передавая движения души в распоряжение жизни и естественные представления. Перенося сновидение в жизнь, мы всякий укрепляем её господство. Каждый перевод сновидения в "реальные" плоть и кровь имеет начало в материализме. Её роль в психологии всегда была необычна, как если бы она была для психологии Богом. Я имею в виду не только постоянное возвращение к образу матери и ребенка в качестве ключа к пониманию человеческой души, но даже утонченные интерпретаторы69 всего поколение или два назад все приписывали ей: реки, океаны, растения и животных, любовь, жизнь и смерть. Теперь, однако, путем последовательного использования методов Аристотеля в отношении сновидений - поиска правильных соответствий - мы смогли вспомнить, что океаны и реки относятся к Океану и Посейдону, что Эрос является персонажем и силой мужского пола, что повелителем растительной и животной жизни, а также детства, является Дионис, и что даже сама земля может обладать, как в древнеегипетских корнях нашей символики, представлением в виде мужского начала.
69 См. Э. Нойманн, "The Great Mother" ("Великая Мать"), Нью-Йорк : Pantheon, 1955, где каждая разновидность женской фигуры и образа стали "символами" Великой Матери". Когда некое исследование приходит к такого вида результатам, т.е. когда все данные указывают на одну основную гипотезу, следует задать вопрос о психологии данной гипотезы. Если чей-то взгляд затуманен архетипом "Великой Матери", он будет находить "Великую Мать" повсеместно. Поскольку психология является герменевтической дисциплиной, занимающейся интерпретацией смыслов и значимостей, в ней не существует объективных данных, независимых от субъективных воззрений исследователя. Психолог, рассматривающий материал, скован своим мифом.
До тех пор, пока мать господствует в нашей психологии, мы не можем не рассматривать сновидения с её точки зрения и рассматривать её послание в сновидениях в соответствии с её заботами: так сновидения касаются Геры в отношении социальных реалий, семьи и группы в мире дня; либо сновидения относятся к явным представлениям Кибелы, магического источника разрешения жизненных проблем, позволяющего жизни процветать и развиваться. Мать усиливает героическое сознание эго, бросая ему вызов. Один из повседневных способов бросить вызов - принимать сновидение как головоломку, которую следует собрать, разрешить, высветить. Когда сновидение является головоломкой, загадкой - есть и Сфинкс, которая её задает, а если есть Сфинкс - то есть и герой, который навечно связан браком со своей матерью.
"Великая Мать-Земля" является способом психологии возвращать сновидения к природе посредством натуралистического истолкования. Однако "природа" также является только психологическим воззрением, одним из представлений души и сама является воображаемой топографией, чье описание изменялось на протяжении столетий в соответствии с архетипическими доминантами.70 Великая Мать-Земля также возвращает сны в личный мир, поскольку, как указал Юнг (CW 9, i, 159), психология матери никогда не может оставить личностную точку зрения. Однако мертвые не являются личностями и эйдолы подземного мира не являются частью чьей-либо личности. Они бескровные, бестелесные, бескостные образы, более не соединенными с личностной жизнью.
70 См. Р. Ленбль, "Esquisse d'une histoire de l'idee de Nature" ("Набросок истории идеи Природы"), Париж: A. Michel, 1969.
Поэтому каждый раз, когда мы двигаемся к менее личностному, менее естественному, менее релятивистсксому и социальному образу мысли происходит битва за освобождение от матери. Opus contra naturam, "деяние против природы", как можно определить психологическую работу, в первую очередь может быть определена как opus contra maternam, "деяние против материнского" (не личной матери, что было бы новой ловушкой, но материалистических воззрений натурализма и персонализма). Для освобождения царства психики от её естественного разума в первую очередь требуется отделить подземное царство Гадеса от Теллус и подземелья.
Второй архетипической причиной наших проблем с подземным миром является наш образ мыслей, укорененный в западном христианстве. Между нами и подземным миром стоит фигура Христа в том виде, в котором он был представлен ранними отцами Церкви. "Ибо для того Христос сошед в Ад, говорят они, чтобы нам там не оказаться."71 Орфей и Дионис отправлялись вниз для того, чтобы вернуть себе любимых, Геракл - для выполнения задания. Эней и Одиссей отправлялись для получения знаний: они встречали "отца" (Анхиза и Тересия). Но Христос сошел в подземное царство для того, чтобы отменить его воскресением и победой над смертью. После деяния Христа все христиане навечно были освобождены от схождения. Лазарь становится парадигмой для всего человечества. Апостол Павел говорит (I Кор. 15,55): "Смерть! /(Танатос)/ где твоё жало? Ад! /(Аид)/ Где твоя победа?"
71 Тертуллиан, "О душе", 55. ("Ante-Nicene Christian Library" ("Анте-никейская христианская библиотека"), ред. А. Робертс и Дж. Дональдсон, Эдинбург: Clark, 1870.) Сам Тертуллиан был одним из немногих отцов, не придерживавшихся этой позиции, но, как обычно, блестяще определившим основные воззрения своих оппонентов в этом предложении. Тертуллиан (там же) утверждает, что "никому не открыты врата рая" и что "единственный ключ к Раю - кровь твоей жизни". Другими словами, по Тертуллиану Христос своим путешествием в подземный мир не открыл безопасного пути к спасению. Замечания Тертуллиана по Гадесу Гомера в главах 54-56. Этого вопроса кратко касается Ф. Гюйдкопер в "The Belief of the First Three Centuries concerning Christ's Mission to the Underworld" ("Схождение Христа в подземный мир в вере первых трех веков христианства"), Нью-Йорк : James Miller, 1876, стр. 112-28. С. Д. Ф. Брэндон, "The Personification of Death in some Ancient Religions" ("Персонификация Смерти в некоторых древних религиях"), Bull. John Rylands Libr. 43/2, Манчестер, 1961, стр. 330-32, утверждает, что Танатос предстает как "последний враг" в послании апостола Павла и ранней доктрине христианства, определяя, что эта враждебность появляется вследствие идентификации Христа с Геркулесом.
В христианизме психэ заменяется пневмой,72 воздушным элементов вознесения, и смерть более не правит душой. Подземный мир может появиться только потеряв Христа, а вместе и погибель, проклятие и страх. Тот кто с Христом, был спасен; тот, кто не был, потерян в подземном царстве. Христианизм одновременно покончил с подземным миром и сделал его ужасным в качестве вечной альтернативы пути христианина. Либо христианизм, либо подземный мир: нельзя получить и то, и другое. Соответственно и сновидения, берущие оттуда начало, становятся анти-христианскими, и они действительно играют незначительную роль в Новом Завете.73 Слово "видеть сны" не появляется в Новом Завете, а "сновидение" - только трижды, только у Матфея. Сновидения могут быть только откровениями мира ночи, искусительными посланиями, или восприниматься через христианское понимание мира горнего. Поскольку христианство и подземный мир становятся противоположностями, христианское сознание и психологическое созидание души, особенно посредством снов, становятся противоположностями.
72 О превосходстве пневмы над психэ в Новом Завете (особенно у ап. Павла и отцов Церкви), см. Д. Л. Миллер "Achelous and the Butterfly" ("Ахиллес и бабочка"), Spring 1973, Нью-Йорк и Цюрих: Spring Publ., 1973, стр. 14.
73 См. Г. Шар, "Bemerkungen zu Traumen der Bibel" ("О сновидениях в Библии"), в "Traum und Symbol" ("Сновидение и символы"), (ред. С. А. Мейер), Цюрих: Rascher, 1963, стр. 173-79.
Говоря об этом противостоянии мы можем вспомнить то, какое упорное неприятие вызывала у Юнга фигура Христа. Предубеждение Юнга перед этим образом было воспринято им биографически, теологически и алхимически, но следует, как кажется, представить это длительное ощущение дискомфорта, владевшее Юнгом, и архетипически. Юнг чувствовал естественное противостояние между христианством и подземным миром и пытался затмить фигуру Христа фигурой Гермеса-Меркурия. Он не касался Гадеса, однако объявил Гермеса-Меркурия архетипом бессознательно в противоположность Христу как архетипу сознания верхнего мира (CW 13, 299). Этот выбор Гермеса-Меркурия в качестве затмевающей фигуры, в качестве психопомпа подземного мира, перекликается с гомеровским гимном74 Гермесу, где этот бог "единственный известный посланец в Гадес", и он же - Приносящий Сновидения.
74 "Гомеровские Гимны", в переводе К. Боэра, Чикаго: Swallow Press, 1970, стр. 60.
Другими словами, попытка Юнга затмить фигуру Христа должна восприниматься с позиции созидания души, с той точки зрения, что только восстановив подземный мир, в уничтожении которого заключалась миссия Христа, можно проводить погружение и углубление в направлении смерти, то есть собственно базовый труд психотерапии. Я понимаю усилия Юнга как лежащие между двух архетипических обязательств: Христианством, отрицающим подземный мир, и созиданием души, которое неминуемо приводит туда. Как писала фрау Яффе: "Кроме того, психологическая индивидуализация, в конечном счете, является подготовкой к смерти"75. Если так, процесс переходит в подземный мир, и каждая религиозная фантазия о воскрешении может быть защитой от смерти; каждая фантазия о перерождении может быть защитой от глубин; и любая интерпретация сна, которая переводит его на язык повседневной жизни и её свойств, является защитой от души.
75 А. Яффе, "Bilder und Symbole aus E. T. A. Hoffmann's Märchen 'Der Goldene Topf'" ("Изображения и символы в сказке Гофмана "Золотой горшок") , в "Gestaltungen des Unbewussten" ("Формирование бессознательного") (под ред. К. Г. Юнга), Цюрих: Rascher, 1950.
III. Работа сновидения
Сновидения и Эго.
Позвольте обозначить один важный вывод: И в соответствии с мифом и по мнению Фрейда сновидение принадлежит к подземному миру. Однако интерпретация сновидений воспринимается как их перевод на язык верхнего мира. Если мы откажемся от интерпретации сновидений в виде обычного их анализа, каковы могут быть альтернативы?
Кое от чего мы можем отказаться сразу же. Это позиция романтиков, считающих что плавание по волнам сонных видений хорошо само по себе, как Китс:
"Волшебный сон! Несуетная птица!
Ты светлый мир выхаживаешь в море
Тревожных мыслей; - нынче на запоре
Свобода наша - но зато дана нам
Дорога ко дворцам и песням странным,
И к океанам, древним и великим,
К невиданным фонтанам, лунным бликам,
К луне и прочим чудесам
бессчетным..." (Эндимион, 11. 453-61) (пер. Евгений Фельдман)
Романтическая преданность и наслаждение миром ночи повсюду исподволь возвращаются в лаборатории исследователей сна! Там зреют семена нового Романтизма, новой расхлябанности ("laisser aller"), согласно которой сновидение само по себе благотворно, вне зависимости от того, вспомнили его или нет, поняли или нет, сумели проанализировать или нет. Достаточно - говорят они - просто видеть сны, ибо если сновидений нет, они прерываются или устраняются, это ведет к общему психологическому расстройству.
Вариант такого Романтизма также следует отвергнуть, хотя он и происходит от Юнга. Такие заявления как "видеть сон как миф" (CW 9, i, 271) и что "сновидение является своей собственной интерпретацией" (GW 11, 41) не предполагают достаточного количества труда в самом сновидении или понимания того, что несет в себе сон. Поскольку сновидения являются не только "естественным феноменом" (GW 17, 189) по словам Юнга; они являются особым продуктом воображения, выражая то, что Фрейд назвал "работой сновидения", "Traumarbeit". В соответствии с принципом подобия наш отклик на сны должен продемонстрировать их связь с работой воображения, а не просто соответствие мифологическому антуражу сновидения.
Третьим вариантом, к которому мы и должны склониться, должна быть "работа сновидения", термин, который мы заимствуем у Фрейда. Работой сновидений Фрейд называл последовательность особых мыслительных процессов, которые происходят в течение ночи: конденсацию, смещение, регрессию, архаизацию, символизацию, переопределение, обращение, смешение (IL, Lect. XI; ID, Sect. VI). В такой форме все эти термины являются переводом процессов ночного мира на язык дня; поэтому то, что происходит в наших снах получает уничижительную характеристику. Если сутью нашей терапевтической работы является перенос эго вспять по мосту сновидения, обучение эго сновидению, мы должны обратить нашу обычную процедуру и перевести эго на язык сновидений, а не сновидения на язык эго. Это означает длительную работу, которую сновидения проделывают над эго, создавая его метафору взглядом через его "реальность".