Moloko s nozhami

Mar 22, 2009 04:04

Недавно мне довелось ощутить себя героем некоего романа, приближённого к миру «451° по Фаренгейту». Будучи по delam на пр. Обуховской обороны и написав mame накануне список книг к розыску в библиотеке у них на работе, я решила зайти в Крупскую и, возможно, их купить.
Безуспешно пробежавшись по рядам в главном помещении, я, естественно, направилась в свой любимый магазинчик во дворе. «Мир фантастики» или как-то так. У тамошнего постоянного продавца можно спросить практически о любой книге, и он на память выдаст столько информации - начиная с содержания и связанных с этой книгой других произведений, заканчивая последними её изданиями.
«Американского психопата» Брета Истона Эллиса я нашла у него без проблем, а вот на «Заводной апельсин» он ответил мне:
- Эту книгу уже очень давно не издавали... к сожалению. Поищите в старой книге.
И я отправилась на второй этаж, где можно найти всякий раритет и неформат.
- Вы что-нибудь ищете? - обратился ко мне пожилой дятька возле горы книг под лозунгом «То, что вы давно искали».
Ну, я и спросила - смотрю, книги у него всё старые.
- Ееесть, - как-то протянул он, бегая глазками. - Пойдёмте со мной.
И он повёл меня куда-то к подсобкам. Сидевший рядом с ним мужик, внешне напоминающий душевнобольного, принялся кричать нам вслед:
- Обманууул! Опять обманууул!
Мой провожатый нервно махнул на того рукой, а я немного напряглась, внутренне готовя себя к чему бы там ни было.
Дядька оставил меня возле двери в какую-то кладовку и попросил подождать. Через пару минут он вернулся, держа в руках тонюсенькую книжечку в мягком переплёте.
- Вот! - с энутзиазмом выдохнул он, протягивая мне книжку, обложкой вверх, на которой было написано «Заводной апельсин», и с какой-то дразнящей интонацией добавил: - Но пятьсот рэээ.
Я поняла всю иронию и подумала, что столько за разваливающуюся книжечку не дам.
- У меня, к сожалению, столько с собой уже нет, я уже потратилась, - сообразила я на ходу и собралась уходить.
- Но эту книгу вы нигде не найдёте! - всё той же дразнящей интонацией продолжил дядька.
- Я понимаю, но сказала же вам, что у меня с собой этих денег нет.
Можно, конечно, было сказать двести, но я почему-то ляпнула, что осталось у меня только триста рублей.
- Ну, хотя бы четыреста! - продолжил торговаться дядька.
- Я же сказала, что у меня с собой только триста, - и я снова отвернулась, собравшись уходить.
- Ладно! - в панике окликнул меня он. - Берите за триста!
И я взяла. Думаю, всё равно продорожила, но от самой истории осталось такое необычное впечатление. Да и от книги...

Американский психопат

Сначала вообще-то я хотела прочитать этот роман с компьютера, ибо не была уверена, захочу ли держать такую книгу в домашней библиотеке. Меня несколько обескураживало употребление через слово выражений «блядь», «хуй», «пизда», «дрочить», «ебать» и т.п., а также подробнейшее описание расчленёнки. Одним словом, чернуха чернейшая. Даже для меня.
Однако, вчитавшись, я полюбила эту книгу. Её именно так и надо было писать - с бесконечным перечислением брендов, которые столько значили для главного героя, и чернухи. Безумно странный, болезненный роман, наполненный нервозной дрожью. Он, этот «Психопат», невероятно жёсткий, жестокий, но местами такой ироничный и даже трогательный. Это как трэшевый вариант «Преступления и наказания», его зеркало, персональная трагедия человека не от нищеты, а от богатства. Временами даже понимаешь ненависть к людям, исходящую от главного героя, который, находясь в самой гуще толпы таких респектабельных людей, оказывается совсем один. Он может в открытую сознаться в том, что он маньяк, описать в подробностях свои преступления, но его собеседники этого и не заметят, поглощённые новым блюдом, о котором была статья в Times, или же собственной речью. Кошмарная жизнь в постоянной погоне за самым лучшим и дорогим, пустая насквозь - есть от чего сходить с ума.
Конец, как и в фильме, я поняла неоднозначно.

Заводной апельсин

Этот термин - заводной апельсин - всегда означал для меня не то, что имелось в виду в романе. Мне хотелось так называть энергичных, заводных людей, которые входят в раж, ударяясь во что-то. Но никак не что-то механическое, что можно завести ключиком.
Бёрджесс насытил речь главных героев необычайным жаргоном надсат - словами, взятыми из русского языка. На русский язык из-за этого роман переводили разными путями: с транслитом русских слов надсата и с заменой этих слов на англоязычные жаргонизмы. Я читала в первом варианте и не могу теперь отделаться от желания napisatt что-нибудь транслитом.
Это нечто невероятно потрясающее - этот роман. Но начало меня не впечатлило, и даже nadsat не ел мой mosk. Однако вот Алекса предают его koreshi, и я уже вся там, в этом мире детской жестокости. Алекс в тюрьме, он уже настоящий зек, хоть и очень juni пятнадцатилетный maltschipaltschik, и я уже люблю его всей душой, питаю невероятную тягу и симпатию к этому жестокому, порочному, эгоистичному, лицемерному существу. Что меня привлекает? Что он не пуст, как многие его сверстники, слушает серьёзную классическую музыку? Что он как-то выделяется из толпы? Может, он мне что-то напоминает, бллин?..
Это книга и о жестоких экспериментах над человеческой психикой, и о том, как всё же слаженно работают наши рефлексы, пусть они и условные, навязанные чужой волей. И о том, что в человеке нельзя исправить его естество, пока он не изменится сам изнутри - можно лишь спланировать его действия.
Это книга о том, что нет более жестоких людей, чем подростки. И о том, что все мы оттуда, из nadsatyh, каждый из нас узнает в этих героях себя или тех, кто был рядом тогда. А также о взрослении и вырастании из чего-то, что в один прекрасный день уходит навсегда. Несомненно, главному герою от этого только лучше, что он начнёт законопослушную жизнь, но мне было немного грустно от того, как приходило к Алексу чувство скуки и разочарования в том, что когда-то было так близко.
Ну, что же теперь, а?
Впереди фильм, который я так боялась смотреть всё это время и боюсь сейчас. Мне страшно, что выдержка временем придётся мне в который раз не по вкусу. Страшно увидеть совсем не тот мир, который представлялся и так полюбился. И всякий прочий kal.

припадки ностальгии, буквоед

Previous post Next post
Up