Катарин Раска и норвежская традиционность
В Осло - осень. В Осло - бабье лето. Рыжее солнце заливает песчаную площадку перед королевским дворцом. Солнце слепит глаза, и так приятно греться под ним и никуда не спешить. Мы уже успели обежать половину города, а сейчас у нас назначена встреча с варганисткой из Эстонии. Сидя на бортике ограды, я лениво щурюсь на спешащих норвежцев, на праздных туристов, фотографирующихся с гвардейцами у входа во дворец, и думаю, завела бы я себе велосипед, живи в таком городе. Несомненно, завела бы. И тут же представляется, как вот сейчас подрулит светловолосая девушка, затормозит, взрыв колесом песок, и скажет с приятным акцентом: "Привет. Я Катарин".
Стоит ли удивляться, что через минуту она появляется именно так. Прямо по волшебству.
Владимир Марков познакомился с Катарин два года назад на фестивале мунхарпы и лонгелейка, на который, собственно, мы и приехали сейчас. Это симпатичная, открытая и дружелюбная девушка. В Осло она закончила музыкальную академию, играет на саксафоне и варгане, а в кофре у неё - эстонская волынка, три обертоновые флейты и несколько мунхарп: мы поймали её перед репетицией ансамбля, с которым через два дня Катарин едет на гастроли в родную Эстонию. Русский учила в школе, говорит на нём с удовольствием, с приятным, протягивающим акцентом, хотя время от времени ей приходится соскакивать на английский. Немного смущается, но очень быстро это преодолевает. Особенно, когда начинаем играть вместе.
"Что играешь?" - спрашивает она Владимира, имея в виду, что будем играть сейчас. Для русского варганиста, привыкшего к импровизациям и спонтанным джемам, такой вопрос может показаться странным. Но здесь иной подход: играются известные мелодии, а неизвестные показывают и, по возможности, сразу разучивают. Импровизация происходит в заданной мелодии. Мне ещё предстоит к этом привыкнуть.
"Лабаяльг", - отвечает Владимир. Этот танец Катарин показала ему два года назад. "Лабаяльг? - протягивает она удивлено, красивые, пшеничного цвета брови взлетают вверх. - "Ааблин исанданте люгу", - выдаёт Владимир полное, замысловатое название. - "А! Ааблин!" - догадывается Катарин и произносит по-своему. "А-аблин", - пытается повторить Владимир. "Нет, Ааблин…" - и так далее. Ааблин - это город. А дальше, собственно, название танца. В общем, сыграть это легче, чем выговорить.
Катарин играет, закрывая глаза, ловко притоптывая обеими ногами. Словно она уже на сцене. Рыжее солнце лучится в светлых волосах, и она будто светится изнутри. Играть с Катарин одно удовольствие: она слышит, как звучит каждый голос, и в соответствии с этим выстраивает свою партию. Ты не подстраиваешься, ты играешь, как хочешь, но твоё звучание ложится в общую мелодию вместе с другими голосами. Надо только учиться слушать.
Катарин тоже с удовольствием слушает и учится. Записывает на рекордер гуцульский "Аркан" в моём исполнении (да простят меня гуцулы!), а русскую "Во кузнице" и польскую "Заходи, солнышко" фиксирует нотами. Впрочем, "Во кузнице" простая мелодия, она быстро разучивает её, и скоро мы играем втроём. "А что ты сейчас играешь? Что нового выучила?" - спрашивает Владимир. "Польку", - говорит Катарин и выдаёт быстрый, забористый танец, который мы не в состоянии повторить с первого раза. Приходится тоже записывать на камеру.
Работа этнографа: Катарина фиксирует "Заходи, солнышко"
Катарин интересны новые мелодии, наверное, именно поэтому она здесь, в Норвегии, обучается варгану, несмотря на то, что в Эстонии есть своя культура этого инструмента. Но способна ли традиция к развитию, если она не имеет новых притоков? Об этом у нас произошёл интересный спор.
"Я ездила учиться играть на мунхарпе к Сигурду Брокку, - начала Катарин. - Меня отправляли от академии". - "Он приедет?" - спрашивает Владимир. - "Нет. Сигурд патриот. Он из Сетесдейла (местность в Норвегии) и играет так, как играли там всегда. Ему не интересно, как играют в Телемарке (другая местность, между ними меньше, чем 100 километров; наш фестиваль состоится в городе Бё именно этого района)". - "Я не понимаю такого, - говорит Владимир. - Как может быть неинтересно то, что делают другие люди в твоём же деле?!" Это говорит человек, приехавший на трёхдневный фестиваль за 7000 километров. Мне кажется, он имеет право так говорить. Но для Катарин, привыкшей к норвежцам и их взглядам на музыку, в этом нет ничего удивительного. "Они живут замкнуто. Могут не знать, что творится за горой. Им важна своя традиция и её сохранение. Сигурд говорит, что знает, как играют в Эстонии, ему нравится, но это не может заставить его учиться играть по-эстонски. У него есть своё".
Чем является такой взгляд на родную культуру - мудрым охранительством или закрытостью? "За горой", каждый в своей долине, музыканты из поколения в поколение создавали и оттачивали мелодии. В этой замкнутости был залог высочайшего мастерства. Однако может ли "хватить" музыканту (и в целом - культуре) нескольких десятков мелодий, пусть даже сыгранных с высочайшей искусностью? Не является ли это ограничением, за которым следует отсутствие дальнейшего развития? Да и возможно ли развитие в рамках традиции? Для нас, русских, этот вопрос - не праздное рассуждение на тему, а выбор тактики. Сейчас, когда идёт восстановление (или создание, как кому угодно в силу убеждений) нашей музыкальной, в частности, варганной культуры многие выбирают путь развития за счёт постоянного обогащение и заимствований из других традиций и культур. А там, глядишь, выкристаллизуется нечто своё. А возможен и другой путь: личного совершенствования на основе только своей культуры и музыкального опыта. Собственно, такой путь может быть наиболее приближен к историческому, но может ли он быть результативен в современных условиях?
В этих размышлениях мы и отправились на фестиваль мунхарпы и лонгелейка в тот самый Бё. Нам можно: мы же из России, а не Сетесдейла.
Click to viewФотографии и видео Владимира Маркова.