О фашизме с терминологической точки зрения
В связи с известно какими событиями уже более года над постсоветским пространством летают ярлыки "фашизм", "нацизм" и другие иноземные проклятия, которые по новому пуристическому закону, так-то, следует вообще воспретить к употреблению (кстати, не лепо ли ны бяшетъ, братья, заменить слово "фашизм" посконным термином "союзничество", благо, черносотенцев из "Союза Русскаго народа" именно "союзниками" полуофициально и звали? Вот только "нацистов" на "народников" менять... перед эсерами будет неудобно 😞). Но насколько употребление этих обзывалок по сами знаете чьим адресам правомерно, и насколько это крик пастушка "Волки"?
Прежде всего, разберёмся с нацизмом. Большинство исследователей согласны в том, что это локальный немецкий вариант родового понятия "фашизм", в части расизма и антисемитизма связанный с повесточкой фёлькиш-пангерманистов, прекрасно вызревшей ещё в XIX веке на лоне империи Хоэнцоллернов. Но наличие в Баварии Вагнера (этого, а не того) ещё не превратило кайзеровскую Германию в нацистское государство: нацизм есть фашизм плюс электрификация трайбалистский фёлькиш-расизм, и без фашистского компонента трайбалистский будет прозябать в пивных, потому что правившая любыми христианскими монархиями европейская аристократия, в т. ч. и немецкая, по своей природе интернациональна, и под себя яму копать, допуская к себе какое-то быдло со штангенциркулем, разумеется, без веской причины не стала бы. А вот после того, как Вилли-дервиш свалил от Ноябрьской революции в конопляную Голландию на ПМЖ,
его детишкам пришлось и поунижаться за петлички группенфюреров. То есть нацизма без фашизма не бывает, и искать можно сразу именно фашизм.
Что же касается фашизма как такового, то он неисчерпаем, как атом, и в науке можно говорить про два (с половиной) подхода к дефиниции "фашизма" - критериальный и сущностный.
Первый рассматривает конкретные приёмы и особенности идеологии и практики признаваемых фашистскими движений и режимов. Имеется в виду, что эти приёмы и особенности были присущи "эталонным фашизмам" (Германии и Италии), но отличались как от либерализма с социализмом, так и от форм господства "старых правых" консерв XIX века (см. опять-таки Третий Райх в сравнении со Вторым). Пресловутые списки "14 признаков", будь то от Бурдерона, Эко или, прости Г-споди, от некоего Бритта, относятся именно к этому подходу. Проблемы определений этой группы связаны с тем, что понятие «фашизма» как совокупности определённых практик, во-первых, выпадает за рамки XX века (из-за чего синьор Умберто и пролонгировал "вечный фашизм" аж до Третьей династии Ура), и, во-вторых, в XX веке получается довольно-таки размытым даже при обсуждении самых «патентованных фашизмов» Европы, поскольку полный набор признаков редко свойственен любому из них, будь то немецкий или итальянский. А если так, то какой доли названных признаков должно быть достаточно для причисления режима к фашистским, и почему?
Поэтому (вот та самая половинка) более серьёзные авторы всё же приходят и к необходимости анализа системы, стоящей за всякими там признаками. Так, критерии Стэнли Пэйна группируются вокруг трёх аспектов: отношения (антилиберализм, антимарксизм и антиконсервативность фашистов), идеология (авторитаризм, корпоративизм, империализм и культурная революция) и стилистика (символизм, мобилизация масс, апология насилия, маскулинности, культ юности и личности вождя). Как пишет Роджер Итуэлл: «Фашистский минимум» должен быть дополнен тем, что я называю «фашистской матрицей». Вместо того, чтобы предлагать относительно краткое определение, сосредоточенное на конкретных ключевых словах, термин «матрица» подчеркивает необходимость выделения различных способов, которыми фашисты могли интерпретировать три частично совпадающие ключевые темы. Первой темой в фашистской матрице является поиск «нового человека», который был центральным в большинстве попыток эмпатической школы* отличить фашизм от реакционных и реформистских правых. Вторая и третья - это фашистские цели формирования нового смысла нации и государства».
___________________________________________
* «The empathetic school» - историографическое направление, использующее «эмпатический подход» марксиста Маруямы Масао, сводимый к определению природы политических движений через мотивы, которыми сознательно руководствовались их участники.
Другой подход, сущностный, более традиционный для марксистской историографии, сосредоточивается на процессе генезиса фашистского движения в рассматриваемых странах, на заинтересованных в этом генезисе группах элит, на стратах общества, участвующих в движении, целях, которые это движение ставило перед собой гласно, и реальной его политике в случае прихода к власти. Классическое димитровское определение фашизма как открытой террористической диктатуры наиболее реакционных, шовинистических и империалистических элементов финансового капитала именно таково. Оно исходит из модели, в рамках которой моно- и олигополисты некоторых великих держав мира, вставших по итогам Первой мировой войны перед лицом леворадикального «восстания масс», вынуждены были искать противоядие ему в лице столь же массового движения, построенного вокруг идеологии, отвергающей классовую борьбу, принципы демократии и ценности эпохи Просвещения в целом. Массовыми участниками движения при этом становились мелкие и средние торговцы и промышленники, землевладельцы и фермеры, а "капо" движения могли образовывать как демагоги из вышеуказанной группы, так и отдельные выходцы из кругов "старой элиты" (так, "толстый Герман", в отличие от гефрайтера, был всё-таки сыном друга Бисмарка и офицером-лётчиком, в силу чего был вполне рукоподаваем в юнкерских кругах). Вот это и были собственно фашисты, а все остальные "попутчики", в том числе из числа бывших конкурентов вроде Папена, липли к ним, как правило, уже после установления их власти. Фашистские движения, придя к власти, не всегда начинали завоевательную войну (не у всех силёнок хватало), зато всегда останавливали процесс «левого дрейфа» в обществе на некоторое время. В итало-германском варианте они оттесняли "старых правых" на вторые роли, а в других нет.
В этом подходе много правды, но, увы, исходя из принципов "что выгодно" и "кому выгодно", передёргивать тоже вполне возможно. Ведь вышеуказанная контрреволюционная цель могла быть достигнута разными средствами, и создание фашистского режима лишь один из вариантов реакции. К тому же реализованный не в Англии-Франции-США, где и монополистический капитал, и рабочих не нужно было искать с лупой по закоулкам, а в странах, ушибленных итогами Великой войны, где монополии сожительствовали со "старой знатью" (италия, Германия, Япония), или в странах периферийного капитализма, где большинство населения жило на сяле и за слово "монополия" могло и в морду дать больно, шобы ынтелехент у доме не ругалси при святых-то иконах незанавешенных. Тем не менее, марксисты периодически приплетали тему фашизма для макания в неё не только самопровозглашённых и сочувствующих фашизму акторов, а и просто тех, кто им не по нраву.
Такова концепция "социал-фашизма" для обличения немецких эсдеков (которые конкурировали с КПГ за одно электоральное поле так плотно, что рабочие в основном и перетекали от одних к другим весь Ваймар, довольно редко отпадая от левых к любым другим политическим силам, включая настоящих наци, на сколь-либо значительный процент). Таковы и поиски фашистских элементов в американской действительности, которыми любили баловаться, допустим, японские марксисты Сасса Хиро в тридцатых и всё тот же Маруяма Масао в пятидесятых (отчасти чтобы не было обидно одним сидеть в коричневом углу, ибо свой отечественный тэнноизм 1930-х-40-х годов они оба тоже считали фашистским режимом). Кроме того, в рамках этой концепции требовалось, чтобы фашизм торжествовал в странах победившего капитализма на его высшей стадии. Однако в Германии, где тезис про победу капиталистических отношений в производстве звучал наиболее серьёзно, сохранялись и рудименты ещё феодальной эпохи, включая весьма социально активную страту юнкерства, лендлордов-помещиков, из которых в значительной степени формировался офицерский корпус. Про остальные страны, в большинстве своём вообще ещё аграрно-индустриальные, т. е. недоурбанизированные ещё до хотя бы половины населения в городах, и вовсе речи нет.
Лично мне импонирует концепция фашизации от Аристотеля Каллиса, который обращает особое внимание на то, что танго старых элит с фашистами ВЕЗДЕ носило инструментальный с точки зрения старых элит характер. При этом установление фашистского режима, руководимого СОБСТВЕННО фашистами, происходило там, где старые элиты ЗАигрались и ДОигрались, перестав вести в этом танце по внутриполитическим (как отчасти в Италии 20-х и в Германии) или внешнеполитическим (в форме немецкой оккупации, как в Венгрии и Северной Италии 1944 г.) обстоятельствам. Италию Муссолини и Германию Гитлера Каллис относит к чисто фашистским режимам. В иных случаях, определяемых как "парафашизм", судьба фашистов, буде они притязали на верховную власть "не по чину", складывалась печально. Так было в Японии с "молодыми офицерами", в Румынии с "Железной гвардией", в Испании с кланом де Риверы в "Фаланге". При этом при изменении конъюнктуры фашистский антураж вместе с ПОКОРНЫМИ фронтменами правящие выходцы из "старых элит" могли задвинуть в пыльный угол сравнительно мирно и безболезненно, под руководством всё того же вождя, что ранее фашизацию и лоббировал. Так случилось после проигрыша Оси во Второй мировой в Испании, и у китайских чанкайшистов, а также в Южной Корее, где (специфический случай) парафашизм-ильминизм и начался-то уже после 1945 года, ибо южные помещики-нацпредатели и американский ставленник д-р Ли Сынман должны были хоть что-то противопоставить северным коммунистам в идейном плане**.
_____________________________________________
**После угасания угрозы изнутри в 1953 году (когда коммунистов на Юге или постреляли, или выдавили с Юга вместе с отступающей на север КНА), любых националистов, чья идеология требовала продолжать войну за полную демилитаризацию и декоммунизацию Севера, включая ильминистов, быстренько вышибли из власти в оппозицию.
Наконец, что считать свидетельством прихода процесса фашизации в точку создания хоть окончательно-фашистского, хоть промежуточно-парафашистского, но стабильного режима, в своё время предлагал Ямагути Ясуси (не тот, который геймдиз или геолог, а тот, который в Осаке работал). Он видел признаком этой консолидации изменение формы государства в отношении принципов легитимации государственной власти, механизмов государственной политики и характера взаимоотношений государства и общества. Признаками-ориентирами в этом плане выступают:
1) реакционная трансформация некоторых элементов внутри устоявшегося правящего класса и возникновение общеполитического союза между ними и так называемыми ложнореволюционными силами (вот как раз вышеописанной низовой фашнёй, короче говоря);
2) однопартийная диктатура и осуществление политической и социальной «принудительной гомогенизации»;
3) полное подавление различных либеральных прав и всеобъемлющий полицейский террор;
4) мобилизация масс, направленная на формирование «нового порядка» и «нового человека».
Естественно, надо помнить, что перечисленные признаки отличают фашизм от предшествовавших ему классических правых диктатур, например, монархической природы, а не от либерализма с социализмом. Поэтому там не упомянуто вещей, объединяющих традиционных деспотов с нетрадиционными фюрерками, типа этатизма и скрепной риторики, которые, конечно, также неотъемлемо свойственны фашистам.
С культом личности бессменного главнюка-нацлидера в фашизме всё тоже обстоит неоднозначно. То есть, культ личности ВСЕГДА ЕСТЬ (не знаю ни единого примера, когда бы он отсутствовал в фашистской или парафашистской державке), но направлен он на разных персонажей. У фашистов всё просто: правит главарь фашистской партии, он же и живая икона. У парафашистов возможны варианты. Японцы имели в качестве spiritual liege своего богочеловека-Хирохито, который, однако, режим освящал скорее своей невидимой божественной харизмой, чем видимой человеческой рожей, кричащей слышимые человеческими ушами приказы (ещё Мэйдзи-тэнно клялся, что править будет коллегиально, и, поведи себя микадо в духе Алоизыча, его, суеверно тряся кадилами, немедленно свели бы в дурку свои же енаралы).
Франко, Салазар и Антонеску не были "фашистами в узком смысле", но диктаторски возглавляли государство и его единственную правящую партию, поглотившую фашистские движения в себя и частью взявшую их идеи и практики на вооружение. Восточные варианты парафашизма совмещали западную и японскую логику: так, Ли Сынман, над возвеличиванием жёлтого лика которого
труждались ильминисты, никакую партию лично не возглавлял и не входил в неё, поскольку он, типа, солнышко и отец всех корейцев, а не одного только Ли Гибуна, стоящего во главе правящей Либеральной партии. Кто сказал "Путин"?
На этом и окончу пока недозволенные речи. А выводы... выводы по поводу текущего положения на постсоветском пространстве и его отношении к процессам фашизации, как водится, каждый читатель может сделать сам.