Дневники Суворина. Часть 5
Дневник Суворина.
Дневник Суворина. Часть 2
Дневник Суворина. Часть 3
Дневник Суворина. Часть 4
Глупость грузин объясняется их воспитанием. С пеленок ему дается кахетинское, наливают его в соску, оно раздражает мозг постоянно. Грузины - христиане, и потому употребление вина развито между ними страшно, все пьют и пьют постоянно. Естественно, что постоянно раздражаемый мозг не выносит наконец, и начинается реакция. Оттого дети способны, но лет с 14 начинают тупеть. (Грузины, получившие европейское воспитание, представляют собой совсем другой тип.) От материнских грудей прямо к лапке бурдюка (кожаный мешок с вином); десятилетний мальчик легко отмечает в вине примесь воды. Недалеко то время, когда в Грузии из лени ходить за водой вином умывались, на вине готовили кушанья, вином обрызгивали пол, женщины пьют также и достигают того, что перепивают мужчин. Грузины никогда пьяны не бывают. В Тифлисе были лет 20 тому грузины, которые ведерную посуду иначе не называли, как стаканом, а тунгу (5 бутылок) - рюмкой.
У грузин есть обычай по избранию устабаши (цехового старосты), при поздравлении его с этим, дарить ему яблоко, начиненное мелкими деньгами. В день нового года также. Евдокимову дарили арбуз, наполненный золотом. Так заимствовали мы обычаи грузинской цивилизации.
Австрийский профессор Грубе обратился к тифлисскому доктору, занимающемуся этнографией, с просьбой достать черкесский череп для дерптского профессора, его друга.
- Трудно это теперь, - сказал доктор. - Могил еще не трогали, да и как отличишь черкесский череп? Надо забраться куда-нибудь в глушь, найти следы аула, принадлежащего какому-нибудь чистому черкесскому племени, и порыться в могилах. Я, впрочем, постараюсь. Можете себе вообразить, что в стране черкеса трудно добыть черкесский череп. Где ж он? Другой доктор, очевидец переселения черкесов в Турцию, рассказывал мне ужасающие подробности этого «великого переселения народов». Правительство сделало все, чтобы облегчить участь этих изгнанников. Оно выработало подробности контрактов с судохозяевами, назначило за перевозку 2 руб. 50 коп. с человека, обязало судохозяев иметь провизию и привозить ее для тех, кто оставался на берегу в ожидании путешествия по морю. Но преднамерения правительства были сами по себе, а исполнение их было тоже само по себе. Исполнители жестоко отнеслись к переселенцам. Аулы очищались чуть не в 24 часа; черкесы едва успевали забрать необходимое, да это пропадало. Берег моря представлял что-то такое, что напоминало действительно великое переселение народов. Шум, крики, толпы оборванцев, ржание коней, овцы, быки, арбы, солдаты. Овцы продавались по 15 коп. штука, лошади по 3 руб. Черкес сидит на коне и просит за него 50 руб. Дают 50 коп. Он негодует, волнуется; но сдерживает свои чувства, потому что боится ничего не взять, а у него семья, возле него дети. Он спускает цену, ему набавляют туго, по полтиннику. Дошло дело до 3 руб. Нет сил выносить, он выхватывает кинжал, поражает ноги коню, который падает мертвый, и тут же о колени ломает свой кинжал - им не позволяли брать оружия - и бросает осколки в море. Крики и плач детей и женщин. Большое отчаяние овладевает некоторыми, и они бросаются в море к судам. Суда нагружены, как нагружали невольничьи суда неграми, несмотря на то, что правительство предпи-сывало обратить строгое внимание на вместимость судов. Но армянин-подрядчик должен заплатить взятку кому следует по рублю с человека, и вместо трехсот он сажает на свое судно тысячу. Ни стать, ни сесть, негде положить свое добро. Две трети, если не три четверти, погибло от тифа и черной оспы, которые развились на берегу. Турция тоже не утешила беглецов, и они продолжали гибнуть там. Это энергическое племя. Воздавая должное кавказским героям, пора помянуть, хоть и поздним сочувствием, страдания этих детей гор, отстаивавших свою свободу с мужеством древних героев...
...К приезду великого князя сделали перила для входа к Барятинским ваннам, потом их сняли и заваливают камнями; где он остался, все взял, пока можно.
Климат здоровый, эпидемий не слыхать, аптеки работают в убыток, так что лекарства выписывают из Пятигорска. Реальное училище хорошее, гимназия - очень хорошая.
Малка - широкая, Терек - излучистый, на десять верст каменная плотина от разлива Терека; дорога пересекается Джераховским ущельем, очень живописным. Столовая гора у станции Балта, где дорога высечена в скале над Тереком, шумящим внизу несколькими рукавами; в это время года он, впрочем, немноговоден, и бег не так стремителен. За Балтой ущелье становится узким. К этой станции владикавказские жители обыкновенно отправляются на пикники и делают экскурсии в ближайшие долины. Задержка. Лошадей нет, будут через два часа. Лучше, значит, платить дешевле в дилижансе, чем дороже в коляске, дилижанс доставляет вас в 22 часа в Тифлис, а в коляске вы рискуете проехать три дня, если не запаслись от начальника области каким-нибудь особым повелением, которое быстро действует на смотрителей и мгновенно увеличивает число содержимых на станции лошадей. Вообще начальство обладет творческой способностью в этих глухих местах, хотя бы относительно лошадей. Я стал говорить, что поеду во Владикавказ к Свистунову и потребовал лошадей обратно. Смотритель вдруг сказал: «Отдаем вам последнюю четверку». Досадно, что поездка по этой дороге отравляется такими передрягами.
Перед Ларсом вливаются в него с гор ручьи и потоки. У Ларса огромная глыба, похожая на скирд хлеба, легла среди Терека и заставила его обход делать. За Ларсом склоны то покрыты яркой зеленью и кустарником, то совершенно голые из слоистых твердых пород; в иных местах обвалились и сползли набок. Камни набросаны на камни, и все узкое ущелье забросано ими. На обрушившемся громадном обрыве слой чернозема. Мост через реку. Дорога переходит на левый берег. Тут Терек роет гору, образовав вроде галереи в горе со столбом. Скалы сходятся. Крепость. Это Дарьяльское ущелье; немного далее влево бурный поток и скоро направо видна деревня Казбек, на одном из обрывов его стоит как бы человек, через некоторое время Казбек снова появляется в прекрасном ущелье, обрамленном оригинальным вершинами, кое-где с полосками снега; над ущельем остановилось облачко и повисло; в нем играли золотые лучи солнца, и оно представлялось в виде ярко-золотого навеса, а кругом голубые и красноватые скалы. Дорога пошла вверх зигзагом. Холодный ветер давал себя чувствовать. Созвездия близки. Вот дом Казбеков и часовня при нем. Вот и Казбек, виден только с вершины и перед ними на высокой скале - церковь. Там никто не живет, кроме сторожа. Езда туда верхом около полутора часов. Станция запущенная, тюфяки грязные и рваные, мебелировка жалкая, женской прислуги нет (во Владикавказе также нет); есть один бесплатный семейный нумер и несколько платных, 50 коп. Чугунные печки - как в Италии - это на такой высоте...
Железная дорога. Нападают на министров, а дают 3300 руб. жалованья, жить нельзя; не может быть самостоятельным. Поляков сгоняет вагоны с других дорог и перекрашивает надпись.
Могут не обращать внимания на выгоды, потому что 5% всегда идет; если он заработает 6%, то положит себе в карман только 1%, а если заработает 2%, то положит в карман 3%. Но их надо возвратить? Когда - ведь не он будет возвращать.
Станция Гудаури лежит на чрезвычайно живописном месте; перед ней глубокий обрыв, внизу шумит Арагва, немного выше ее на прихотливой скале лесок, вправо Чертова долина, обрамленная голубыми и красноватыми горами конической формы, кое-где с ледниками и снегом на вершинах, влево горы мягких очертаний, покрытые лесом, и над этим только голубое чудесное небо. Вообще пейзаж с перевала очень симпатичен...
Хохол понимает машины, любит их. По природе ленив, но у него мозговица есть; он рад, мускул его сохраняет, он и смотрит, изучает, любит. Не как ремесленник относится к делу, а как любящий человек...
Всякий человек честен только до известной суммы. Честность его простирается до тысячи рублей.
1884
В «Историческом вестнике» был корректором Опочинин, малограмотный и ленивый человек, 30 лет. С ним случилась целая драма. Попал он в учителя к генеральше Извольской, которая жила в деревне и амуры свои давала молодому племяннику своему, стала давать их и Опочинину. Соперники стали ссориться, племянник делал сцены Опочинину, Извольская молчала, не желая, конечно, терять ни того, ни другого: чем чаще, тем лучше. Теперь в моде такие амуры, несколькими разом, без увлечений, без любви. Раз племянник подслушал разговор Извольской с Опочининым и сделал ему такую сцену, что, когда племянник уехал в свою деревню, Опочинин догнал его и застрелил. Он несколько времени жил, и Извольская молила его, требуя, чтобы он ее не выдавал; он обещал сказать, что он сам вызвал против себя Опочинина, но письменно не мог этого сделать и умер. Извольская взяла Опочинина на поруки. Недавно она приехала к нему - он жил где-то у черта на куличках, два часа с ним лежала на кровати и сказала, что должна покончить с ним навсегда. Вероятно, супруг стал подозревать не шутя. Она оделась и уже собралась выходить, когда Опочинин выстрелил в себя. Прибежала горничная, соседи. Извольская говорила горничной: «Вы видите, что я тут ни при чем, я случайно зашла сюда. - Я не знаю, сударыня, случайно или нет, а я вас отсюда не выпущу, и пошлю за полицией». Во время этих объяснений Опочинин, умирая, называл ее Лизой и говорил нежные слова. Она же беспокоилась о себе и своих письмах. Пришла полиция и все описала. Опочинин умер. Стали хлопотать о том, чтоб возвратить письма и успели. Так барыня погубила обоих любовников, и у нее сохранились приятные воспоминания о часах, с ними проведенных. Это прошлое говорит и о будущем. Рассказывал Шубинский, а ему - Данилевский.
Островский говорил об одном костромском купце, который обанкротился и притворялся сумасшедшим - потом и свихнулся. Притворялся он безумным на том, чтобы досаждать губернаторам, о которых всюду дурно говорил. Раз при нем напали на одного губернатора. Вдруг купец говорит: «Нет, он добрый. На нем Христос в Иерусалим въезжал».
1886
14 ноября. Телеграмма в «Новостях» о заговоре в юнкерском училище в Софии. Арестовано 50 человек. Спросил у рейтерского телеграфного агентства, почему этой телеграммы нет у нас: «Министр зачеркнул», но сегодня она будет. Министр зачеркивает для всех газет, а цензура пропускает для «Новостей». Гире, должно быть, с ума сходит окончательно.
19 ноября. Вчера был бой студентов с полицией на Волковом. Студенты хотели помянуть 25-летие Добролюбова. Грессер вмешался. Этот длинный генерал тоже длинно глуп. На похоронах Коломнина он запретил студентам говорить. Удивительно это у нас. То политические процессы по всей России распространили, с речами обвиненных, то на могиле профессора не дают говорить самых обыкновенных вещей, которые и услышали бы только 20 человек. Вечером пришло приказание от Главного правления печати не говорить об этом.
Был у меня Пазухин, реформатор наших дней. Очень серьезный и убежденный человек, в разговорах одушевляется, говорит о своей нелюдимости. Его взгляд на современное положение безотраден. Он прямо говорит, что людей, верующих в самодержавие, очень немного в России.
Пазухин говорил: «В провинции только слова царя еще имеют авторитет и поднимают всех, а то, что от него идет через министров и проч., - принимается с недоверием».
21 ноября. Был Карцов, видинский консул. Говорил, что болгарская печать - русская, что вопрос в том, что они боятся поглощения Россией.
22 ноября. Отдал визит Пазухину. Не застал дома. Вчера был у Евгения Михайловича Феоктистова. Он хвалил мою пьесу. Рассказывал, что у одного коллекционера игральных карт недоставало греческих. Он написал послу - найди. Отвечает: нет карт греческих. Не может быть - пристает. Тогда посол ему ответил: изучи крап любой колоды какой хочешь национальности - вот и будет греческая.
Некто приехал в Питер, остановился в Европейской гостинице, встретил на дощечке имя знакомой провинциальной дамы, пошел к ней. Спустя несколько дней она приглашает его проводить к своей знакомой. Приезжают. Дамы, кавалеры. Пьют чай, ужинают, шампанское. После ужина дамы явились голые.
Григорович рассказывал: Офицер женится. Оба молоды и красивы. Вдруг он получает анонимное письмо, где ему говорят, что жена его ездит в бани к любовнику, и туда-то, в такие-то часы. Он отправляется в бани, говоря, что вот в такие-то часы приезжает его знакомый с такою-то дамой, что и сегодня он приедет и просит соседний нумер. Дают. Он не раздевается. Вдруг слышит голос своей жены и незнакомый голос мужской. Он меняет свой голос и говорит: я ламповщик, пустите меня газ поправлять. Его не пускают. Он говорит, что он одет и заходить не станет. Его пустили. Остальное можно себе вообразить.
Маслов рассказывал об одной молодой женщине, дочери губернского предводителя дворянства, которая в Ялте в нижнем этаже «России» жила. Она постоянно была с мужчиной лет 40. В 12 час. лакеи смотрят в окно (занавеска не доходила до подоконника), в комнату освещенную, - а там оба голые, любовник и любовница, упражнялись, причем она всеми силами и средствами старалась его возбудить. За лакеями стали ходить жильцы, а лакей сказал: «Вы слышали, что у нас случилась физическая катастрофа?»
Дневник Суворина. Часть 2
Дневник Суворина. Часть 3
Дневник Суворина. Часть 4
Глупость грузин объясняется их воспитанием. С пеленок ему дается кахетинское, наливают его в соску, оно раздражает мозг постоянно. Грузины - христиане, и потому употребление вина развито между ними страшно, все пьют и пьют постоянно. Естественно, что постоянно раздражаемый мозг не выносит наконец, и начинается реакция. Оттого дети способны, но лет с 14 начинают тупеть. (Грузины, получившие европейское воспитание, представляют собой совсем другой тип.) От материнских грудей прямо к лапке бурдюка (кожаный мешок с вином); десятилетний мальчик легко отмечает в вине примесь воды. Недалеко то время, когда в Грузии из лени ходить за водой вином умывались, на вине готовили кушанья, вином обрызгивали пол, женщины пьют также и достигают того, что перепивают мужчин. Грузины никогда пьяны не бывают. В Тифлисе были лет 20 тому грузины, которые ведерную посуду иначе не называли, как стаканом, а тунгу (5 бутылок) - рюмкой.
У грузин есть обычай по избранию устабаши (цехового старосты), при поздравлении его с этим, дарить ему яблоко, начиненное мелкими деньгами. В день нового года также. Евдокимову дарили арбуз, наполненный золотом. Так заимствовали мы обычаи грузинской цивилизации.
Австрийский профессор Грубе обратился к тифлисскому доктору, занимающемуся этнографией, с просьбой достать черкесский череп для дерптского профессора, его друга.
- Трудно это теперь, - сказал доктор. - Могил еще не трогали, да и как отличишь черкесский череп? Надо забраться куда-нибудь в глушь, найти следы аула, принадлежащего какому-нибудь чистому черкесскому племени, и порыться в могилах. Я, впрочем, постараюсь. Можете себе вообразить, что в стране черкеса трудно добыть черкесский череп. Где ж он? Другой доктор, очевидец переселения черкесов в Турцию, рассказывал мне ужасающие подробности этого «великого переселения народов». Правительство сделало все, чтобы облегчить участь этих изгнанников. Оно выработало подробности контрактов с судохозяевами, назначило за перевозку 2 руб. 50 коп. с человека, обязало судохозяев иметь провизию и привозить ее для тех, кто оставался на берегу в ожидании путешествия по морю. Но преднамерения правительства были сами по себе, а исполнение их было тоже само по себе. Исполнители жестоко отнеслись к переселенцам. Аулы очищались чуть не в 24 часа; черкесы едва успевали забрать необходимое, да это пропадало. Берег моря представлял что-то такое, что напоминало действительно великое переселение народов. Шум, крики, толпы оборванцев, ржание коней, овцы, быки, арбы, солдаты. Овцы продавались по 15 коп. штука, лошади по 3 руб. Черкес сидит на коне и просит за него 50 руб. Дают 50 коп. Он негодует, волнуется; но сдерживает свои чувства, потому что боится ничего не взять, а у него семья, возле него дети. Он спускает цену, ему набавляют туго, по полтиннику. Дошло дело до 3 руб. Нет сил выносить, он выхватывает кинжал, поражает ноги коню, который падает мертвый, и тут же о колени ломает свой кинжал - им не позволяли брать оружия - и бросает осколки в море. Крики и плач детей и женщин. Большое отчаяние овладевает некоторыми, и они бросаются в море к судам. Суда нагружены, как нагружали невольничьи суда неграми, несмотря на то, что правительство предпи-сывало обратить строгое внимание на вместимость судов. Но армянин-подрядчик должен заплатить взятку кому следует по рублю с человека, и вместо трехсот он сажает на свое судно тысячу. Ни стать, ни сесть, негде положить свое добро. Две трети, если не три четверти, погибло от тифа и черной оспы, которые развились на берегу. Турция тоже не утешила беглецов, и они продолжали гибнуть там. Это энергическое племя. Воздавая должное кавказским героям, пора помянуть, хоть и поздним сочувствием, страдания этих детей гор, отстаивавших свою свободу с мужеством древних героев...
...К приезду великого князя сделали перила для входа к Барятинским ваннам, потом их сняли и заваливают камнями; где он остался, все взял, пока можно.
Климат здоровый, эпидемий не слыхать, аптеки работают в убыток, так что лекарства выписывают из Пятигорска. Реальное училище хорошее, гимназия - очень хорошая.
Малка - широкая, Терек - излучистый, на десять верст каменная плотина от разлива Терека; дорога пересекается Джераховским ущельем, очень живописным. Столовая гора у станции Балта, где дорога высечена в скале над Тереком, шумящим внизу несколькими рукавами; в это время года он, впрочем, немноговоден, и бег не так стремителен. За Балтой ущелье становится узким. К этой станции владикавказские жители обыкновенно отправляются на пикники и делают экскурсии в ближайшие долины. Задержка. Лошадей нет, будут через два часа. Лучше, значит, платить дешевле в дилижансе, чем дороже в коляске, дилижанс доставляет вас в 22 часа в Тифлис, а в коляске вы рискуете проехать три дня, если не запаслись от начальника области каким-нибудь особым повелением, которое быстро действует на смотрителей и мгновенно увеличивает число содержимых на станции лошадей. Вообще начальство обладет творческой способностью в этих глухих местах, хотя бы относительно лошадей. Я стал говорить, что поеду во Владикавказ к Свистунову и потребовал лошадей обратно. Смотритель вдруг сказал: «Отдаем вам последнюю четверку». Досадно, что поездка по этой дороге отравляется такими передрягами.
Перед Ларсом вливаются в него с гор ручьи и потоки. У Ларса огромная глыба, похожая на скирд хлеба, легла среди Терека и заставила его обход делать. За Ларсом склоны то покрыты яркой зеленью и кустарником, то совершенно голые из слоистых твердых пород; в иных местах обвалились и сползли набок. Камни набросаны на камни, и все узкое ущелье забросано ими. На обрушившемся громадном обрыве слой чернозема. Мост через реку. Дорога переходит на левый берег. Тут Терек роет гору, образовав вроде галереи в горе со столбом. Скалы сходятся. Крепость. Это Дарьяльское ущелье; немного далее влево бурный поток и скоро направо видна деревня Казбек, на одном из обрывов его стоит как бы человек, через некоторое время Казбек снова появляется в прекрасном ущелье, обрамленном оригинальным вершинами, кое-где с полосками снега; над ущельем остановилось облачко и повисло; в нем играли золотые лучи солнца, и оно представлялось в виде ярко-золотого навеса, а кругом голубые и красноватые скалы. Дорога пошла вверх зигзагом. Холодный ветер давал себя чувствовать. Созвездия близки. Вот дом Казбеков и часовня при нем. Вот и Казбек, виден только с вершины и перед ними на высокой скале - церковь. Там никто не живет, кроме сторожа. Езда туда верхом около полутора часов. Станция запущенная, тюфяки грязные и рваные, мебелировка жалкая, женской прислуги нет (во Владикавказе также нет); есть один бесплатный семейный нумер и несколько платных, 50 коп. Чугунные печки - как в Италии - это на такой высоте...
Железная дорога. Нападают на министров, а дают 3300 руб. жалованья, жить нельзя; не может быть самостоятельным. Поляков сгоняет вагоны с других дорог и перекрашивает надпись.
Могут не обращать внимания на выгоды, потому что 5% всегда идет; если он заработает 6%, то положит себе в карман только 1%, а если заработает 2%, то положит в карман 3%. Но их надо возвратить? Когда - ведь не он будет возвращать.
Станция Гудаури лежит на чрезвычайно живописном месте; перед ней глубокий обрыв, внизу шумит Арагва, немного выше ее на прихотливой скале лесок, вправо Чертова долина, обрамленная голубыми и красноватыми горами конической формы, кое-где с ледниками и снегом на вершинах, влево горы мягких очертаний, покрытые лесом, и над этим только голубое чудесное небо. Вообще пейзаж с перевала очень симпатичен...
Хохол понимает машины, любит их. По природе ленив, но у него мозговица есть; он рад, мускул его сохраняет, он и смотрит, изучает, любит. Не как ремесленник относится к делу, а как любящий человек...
Всякий человек честен только до известной суммы. Честность его простирается до тысячи рублей.
1884
В «Историческом вестнике» был корректором Опочинин, малограмотный и ленивый человек, 30 лет. С ним случилась целая драма. Попал он в учителя к генеральше Извольской, которая жила в деревне и амуры свои давала молодому племяннику своему, стала давать их и Опочинину. Соперники стали ссориться, племянник делал сцены Опочинину, Извольская молчала, не желая, конечно, терять ни того, ни другого: чем чаще, тем лучше. Теперь в моде такие амуры, несколькими разом, без увлечений, без любви. Раз племянник подслушал разговор Извольской с Опочининым и сделал ему такую сцену, что, когда племянник уехал в свою деревню, Опочинин догнал его и застрелил. Он несколько времени жил, и Извольская молила его, требуя, чтобы он ее не выдавал; он обещал сказать, что он сам вызвал против себя Опочинина, но письменно не мог этого сделать и умер. Извольская взяла Опочинина на поруки. Недавно она приехала к нему - он жил где-то у черта на куличках, два часа с ним лежала на кровати и сказала, что должна покончить с ним навсегда. Вероятно, супруг стал подозревать не шутя. Она оделась и уже собралась выходить, когда Опочинин выстрелил в себя. Прибежала горничная, соседи. Извольская говорила горничной: «Вы видите, что я тут ни при чем, я случайно зашла сюда. - Я не знаю, сударыня, случайно или нет, а я вас отсюда не выпущу, и пошлю за полицией». Во время этих объяснений Опочинин, умирая, называл ее Лизой и говорил нежные слова. Она же беспокоилась о себе и своих письмах. Пришла полиция и все описала. Опочинин умер. Стали хлопотать о том, чтоб возвратить письма и успели. Так барыня погубила обоих любовников, и у нее сохранились приятные воспоминания о часах, с ними проведенных. Это прошлое говорит и о будущем. Рассказывал Шубинский, а ему - Данилевский.
Островский говорил об одном костромском купце, который обанкротился и притворялся сумасшедшим - потом и свихнулся. Притворялся он безумным на том, чтобы досаждать губернаторам, о которых всюду дурно говорил. Раз при нем напали на одного губернатора. Вдруг купец говорит: «Нет, он добрый. На нем Христос в Иерусалим въезжал».
1886
14 ноября. Телеграмма в «Новостях» о заговоре в юнкерском училище в Софии. Арестовано 50 человек. Спросил у рейтерского телеграфного агентства, почему этой телеграммы нет у нас: «Министр зачеркнул», но сегодня она будет. Министр зачеркивает для всех газет, а цензура пропускает для «Новостей». Гире, должно быть, с ума сходит окончательно.
19 ноября. Вчера был бой студентов с полицией на Волковом. Студенты хотели помянуть 25-летие Добролюбова. Грессер вмешался. Этот длинный генерал тоже длинно глуп. На похоронах Коломнина он запретил студентам говорить. Удивительно это у нас. То политические процессы по всей России распространили, с речами обвиненных, то на могиле профессора не дают говорить самых обыкновенных вещей, которые и услышали бы только 20 человек. Вечером пришло приказание от Главного правления печати не говорить об этом.
Был у меня Пазухин, реформатор наших дней. Очень серьезный и убежденный человек, в разговорах одушевляется, говорит о своей нелюдимости. Его взгляд на современное положение безотраден. Он прямо говорит, что людей, верующих в самодержавие, очень немного в России.
Пазухин говорил: «В провинции только слова царя еще имеют авторитет и поднимают всех, а то, что от него идет через министров и проч., - принимается с недоверием».
21 ноября. Был Карцов, видинский консул. Говорил, что болгарская печать - русская, что вопрос в том, что они боятся поглощения Россией.
22 ноября. Отдал визит Пазухину. Не застал дома. Вчера был у Евгения Михайловича Феоктистова. Он хвалил мою пьесу. Рассказывал, что у одного коллекционера игральных карт недоставало греческих. Он написал послу - найди. Отвечает: нет карт греческих. Не может быть - пристает. Тогда посол ему ответил: изучи крап любой колоды какой хочешь национальности - вот и будет греческая.
Некто приехал в Питер, остановился в Европейской гостинице, встретил на дощечке имя знакомой провинциальной дамы, пошел к ней. Спустя несколько дней она приглашает его проводить к своей знакомой. Приезжают. Дамы, кавалеры. Пьют чай, ужинают, шампанское. После ужина дамы явились голые.
Григорович рассказывал: Офицер женится. Оба молоды и красивы. Вдруг он получает анонимное письмо, где ему говорят, что жена его ездит в бани к любовнику, и туда-то, в такие-то часы. Он отправляется в бани, говоря, что вот в такие-то часы приезжает его знакомый с такою-то дамой, что и сегодня он приедет и просит соседний нумер. Дают. Он не раздевается. Вдруг слышит голос своей жены и незнакомый голос мужской. Он меняет свой голос и говорит: я ламповщик, пустите меня газ поправлять. Его не пускают. Он говорит, что он одет и заходить не станет. Его пустили. Остальное можно себе вообразить.
Маслов рассказывал об одной молодой женщине, дочери губернского предводителя дворянства, которая в Ялте в нижнем этаже «России» жила. Она постоянно была с мужчиной лет 40. В 12 час. лакеи смотрят в окно (занавеска не доходила до подоконника), в комнату освещенную, - а там оба голые, любовник и любовница, упражнялись, причем она всеми силами и средствами старалась его возбудить. За лакеями стали ходить жильцы, а лакей сказал: «Вы слышали, что у нас случилась физическая катастрофа?»