Матрилокальные символы в свадебной обрядности у тувинцев и бурят.
Лыгденова Виктория Васильевна и Батонимаева Елена Гурбазаровна в статье "Матрилокальная, пространственная и религиозная символика в традиционной свадебной обрядности у тувинцев и бурят в конце XIX - начале XXI века" пишут:
"Символы, связанные с древним культом матери, как наиболее архаичные, ярче всего проявляются именно в свадебных обрядах. Согласно информанту И. Г. Посходиевой и её матери Э. З. Гомбоевой, в старину не девушка выходила замуж, но жених приезжал к ней и оставался жить. В то же время муж мог в любое время уехать на неопределённое время погостить у своих родителей и родственников. Об этом же пишет Г. Р. Галданова: «Легенда баргузинских бурят гласит, что в былые времена “замуж” отдавали сыновей. Однако они не могли долго жить в семье жены и в силу своего неуёмного характера (бур. муу зантай муухайнгаа түлөө) возвращались обратно» [Галданова, 1986. C. 135].
О трансформации древнего обычая переезда жениха к невесте у бурят информанты говорят в связи с символом сундука - девичьего приданого. «Жена не могла просто так уйти за уехавшим на свою родину мужем, потому что в сундуках у неё было много одежды и дорогого приданого, в том числе драгоценности, сундуки были тяжёлыми. К тому же куда уйдёшь с детьми?», поэтому было решено, что лучше жене переезжать к мужу (ПМА: И. Г. Посходиева).
Г. Р. Галданова отмечает, что сундуки для приданого невесты у баргузинских бурят мастерил её отец. Изготовленных без гвоздей сундуков около 1,8 м в длину было, по крайней мере, два. После смерти мужа и жену могли положить в эти сундуки для захоронения [Галданова, 1986. C. 135]. Здесь прослеживается взаимосвязь символа сундука - приданого невесты, и погребального обряда.
Другим символом, связанным с матрилокальностью, был обычай надевать на жениха лёгкий нарядный шёлковый халат при его приезде в жилище невесты накануне свадьбы. Символ такого наряда-халата указывает на обряд инициации, т. е. принятия жениха в родовую общину невесты (ПМА: И. Г. Посходиева).
Ещё один немаловажный факт: у баргузинских бурят родственники жениха готовят для него постельные принадлежности (бур. шэрдэг) (ПМА: И. Г. Посходиева), что, несомненно, также указывает на матрилокальные традиции.
Известный тувинский этнограф Ю. Л. Аранчын отмечал, что при существовании матрилокального брака у тувинцев жених переезжал к невесте и поселялся в её юрте. Но когда тувинцы перешли к патрилокальному браку, изменился и обычай - невеста стала приезжать к мужу и жить в собственной юрте на его стороне. При этом юрта, её обстановка и скот не были приданым, а являлись собственностью, сохранявшейся у женщины пожизненно [История Тувы, 1964. C. 314]. Таким образом, символ юрты у тувинцев оказывается тесно связанным с культом матери и матриархальным укладом в древнем общинно-родовом сообществе. Отметим также, что шест, стоящий в основании юрты, подаренной отцом невесте, в последующем, после её смерти, в процессе погребения укладывался рядом с невестой [Кисель, 2009. C. 30].
Характерной особенностью для матриархального типа взаимодействий в родовой общине тувинцев и бурят является особая роль в свадебном обряде дяди по матери - нагаса (бур.) и тай (тув.).
У бурят на всех этапах свадьбы нагаса для невесты и жениха является наиболее почитаемым членом рода: он участвует в сватовстве жениха, помогает материально с подготовкой приданого для невесты, участвует в установке коновязи во время свадебного обряда, за столом его усаживают на наиболее почётное место и т. д.
Аналогичную роль дядя со стороны матери играет в свадебной традиционной обрядности тувинцев. Л. П. Потапов пишет, что матрилокальный брак восходит корнями к групповому браку. Это свидетельствует о господстве у далёких предков тувинцев материнского рода, основанного на материнском праве. Авункулат служит веским доказательством пройденной стадии материнского родового строя. Наличие его следов у тувинцев говорит об этом же. Следы авункулата проявляются, например, в том, что тувинцы считали в старину (а некоторые считают и сейчас) родственников по линии матери более близкими, чем по линии отца [Потапов, 1969. C. 233]. Это нашло отражение в некоторых тувинских поговорках: «Увидев дядю по матери, племянник радуется, увидев гору, (преследуемый) волк радуется». Информанты также подтверждают значимость родственников по материнской линии, которая прослеживается в словообразовании: к наименованиям родственников по материнской линии часто добавляется лексема «авай» - тув. дорогой, любимый (ПМА: Х. С. Санчай; Д. А. Ондар). По мнению Ч. К. Ламажаа, значимость кровнородственных связей для тувинцев, и в целом для скотоводческих народов, связана с тем, что кочёвки производились большими семейными группами. Поэтому наиболее важные социальные связи выстраивались по кровнородственным линиям [Ламажаа, 2013. C. 122].
Таким образом, матрилокальные символы, являющиеся отражением установок архаического матриархального общества, характерны как для бурятской, так и для тувинской свадебной обрядности - кровные связи ставились на первое место, а брачные узы оставались на втором плане".
«Балерины из бурятского улуса», 1973 год
"Символы, связанные с древним культом матери, как наиболее архаичные, ярче всего проявляются именно в свадебных обрядах. Согласно информанту И. Г. Посходиевой и её матери Э. З. Гомбоевой, в старину не девушка выходила замуж, но жених приезжал к ней и оставался жить. В то же время муж мог в любое время уехать на неопределённое время погостить у своих родителей и родственников. Об этом же пишет Г. Р. Галданова: «Легенда баргузинских бурят гласит, что в былые времена “замуж” отдавали сыновей. Однако они не могли долго жить в семье жены и в силу своего неуёмного характера (бур. муу зантай муухайнгаа түлөө) возвращались обратно» [Галданова, 1986. C. 135].
О трансформации древнего обычая переезда жениха к невесте у бурят информанты говорят в связи с символом сундука - девичьего приданого. «Жена не могла просто так уйти за уехавшим на свою родину мужем, потому что в сундуках у неё было много одежды и дорогого приданого, в том числе драгоценности, сундуки были тяжёлыми. К тому же куда уйдёшь с детьми?», поэтому было решено, что лучше жене переезжать к мужу (ПМА: И. Г. Посходиева).
Г. Р. Галданова отмечает, что сундуки для приданого невесты у баргузинских бурят мастерил её отец. Изготовленных без гвоздей сундуков около 1,8 м в длину было, по крайней мере, два. После смерти мужа и жену могли положить в эти сундуки для захоронения [Галданова, 1986. C. 135]. Здесь прослеживается взаимосвязь символа сундука - приданого невесты, и погребального обряда.
Другим символом, связанным с матрилокальностью, был обычай надевать на жениха лёгкий нарядный шёлковый халат при его приезде в жилище невесты накануне свадьбы. Символ такого наряда-халата указывает на обряд инициации, т. е. принятия жениха в родовую общину невесты (ПМА: И. Г. Посходиева).
Ещё один немаловажный факт: у баргузинских бурят родственники жениха готовят для него постельные принадлежности (бур. шэрдэг) (ПМА: И. Г. Посходиева), что, несомненно, также указывает на матрилокальные традиции.
Известный тувинский этнограф Ю. Л. Аранчын отмечал, что при существовании матрилокального брака у тувинцев жених переезжал к невесте и поселялся в её юрте. Но когда тувинцы перешли к патрилокальному браку, изменился и обычай - невеста стала приезжать к мужу и жить в собственной юрте на его стороне. При этом юрта, её обстановка и скот не были приданым, а являлись собственностью, сохранявшейся у женщины пожизненно [История Тувы, 1964. C. 314]. Таким образом, символ юрты у тувинцев оказывается тесно связанным с культом матери и матриархальным укладом в древнем общинно-родовом сообществе. Отметим также, что шест, стоящий в основании юрты, подаренной отцом невесте, в последующем, после её смерти, в процессе погребения укладывался рядом с невестой [Кисель, 2009. C. 30].
Характерной особенностью для матриархального типа взаимодействий в родовой общине тувинцев и бурят является особая роль в свадебном обряде дяди по матери - нагаса (бур.) и тай (тув.).
У бурят на всех этапах свадьбы нагаса для невесты и жениха является наиболее почитаемым членом рода: он участвует в сватовстве жениха, помогает материально с подготовкой приданого для невесты, участвует в установке коновязи во время свадебного обряда, за столом его усаживают на наиболее почётное место и т. д.
Аналогичную роль дядя со стороны матери играет в свадебной традиционной обрядности тувинцев. Л. П. Потапов пишет, что матрилокальный брак восходит корнями к групповому браку. Это свидетельствует о господстве у далёких предков тувинцев материнского рода, основанного на материнском праве. Авункулат служит веским доказательством пройденной стадии материнского родового строя. Наличие его следов у тувинцев говорит об этом же. Следы авункулата проявляются, например, в том, что тувинцы считали в старину (а некоторые считают и сейчас) родственников по линии матери более близкими, чем по линии отца [Потапов, 1969. C. 233]. Это нашло отражение в некоторых тувинских поговорках: «Увидев дядю по матери, племянник радуется, увидев гору, (преследуемый) волк радуется». Информанты также подтверждают значимость родственников по материнской линии, которая прослеживается в словообразовании: к наименованиям родственников по материнской линии часто добавляется лексема «авай» - тув. дорогой, любимый (ПМА: Х. С. Санчай; Д. А. Ондар). По мнению Ч. К. Ламажаа, значимость кровнородственных связей для тувинцев, и в целом для скотоводческих народов, связана с тем, что кочёвки производились большими семейными группами. Поэтому наиболее важные социальные связи выстраивались по кровнородственным линиям [Ламажаа, 2013. C. 122].
Таким образом, матрилокальные символы, являющиеся отражением установок архаического матриархального общества, характерны как для бурятской, так и для тувинской свадебной обрядности - кровные связи ставились на первое место, а брачные узы оставались на втором плане".
«Балерины из бурятского улуса», 1973 год