Особое дело Постернской тюрьмы. Эпилог
Эпилог
Пять дней спустя я вновь приехал в тюрьму.
На этот раз уже не как заключенный, а в качестве посетителя. Послушно следуя за охранником, ведущим меня по лабиринту коридоров Бродмура, я ощутил нечто вроде дурного предчувствия. Двери, для открытия которых требовалось несколько ключей, тихий звук гудевшего где-то вдали тюремного колокола и стоны безумцев за железными решетками живо напомнили мне все то, что я изо всех сил старался забыть.
Однако, мне необходимо было приехать сюда, эту миссию я не мог препоручить никому другому. Я приехал, чтоб увидеться с Мостейном Джонсом, художником, изготавливающим прекрасные копии и выдающим их за подлинники, который в настоящий момент был пациентом тюремной больницы. Он опасался, что то, что я подозревал на счет его работодателя, было правдой. Но у меня в кармане было верно средство, способное развязать язык самым отъявленным молчунам. Так или иначе, он все мне расскажет.
Джонс сидел на своей больничной койке и выглядел значительно лучше, чем тогда, когда я видел его в последний раз. Судя по всему, он был рад приходу посетителя, хотя когда он узнал меня, его глаза широко распахнулись от удивления и тревоги. Так как нам необходимо было поговорить с глазу на глаз, охранник сел на стул у двери и зашелестел газетой, приготовившись к долгому ожиданию.
- Холмс, это, в самом деле, вы? - воскликнул Джонс, когда я уселся рядом с ним. - Я едва смог узнать вас с отросшими волосами. - Он робко улыбнулся. - Вас выпустили? Ну, да, конечно, должны были выпустить. - Он понизил голос. - Мы тут слышали о том, что произошло в Постерне.
Он имел в виду, что миру поспешно было объявлено о том, что Постерн невозможно более использовать в качестве тюрьмы. Заключенные были рассредоточены по другим тюрьмам, штат тюрьмы был распущен, ворота заперты. Некоторые компании, занимающиеся вторсырьем, уже предлагали свои цены на то, что останется от этих мощных стен, когда все будет кончено . Постерн будет стерт с лица земли и память о гнусных деяниях людей, на которых была возложена забота о его заключенных, будет похоронена вместе с ним.
Понадобилось несколько дней, чтобы идентифицировать личности девятнадцати жертв. Все их преступление заключалось в том, что они были бедны и одиноки. Поэтому и было решено, что их жизни ничто по сравнению с ценностью их тел, и, обманув ничего не подозревающего палача, можно было заработать несколько дополнительных фунтов, которые могли стать вполне подходящей платой за изысканный ужин для таких негодяев, как доктор Мартин.
Их некому было оплакивать; Мерридью тщательно следил за тем, чтоб за воротами тюрьмы не оставалось никаких скорбящих родственников, которые начнут потом задавать вопросы. Им и посмертно было отказано в должном уважении. Этих несчастных похоронили в общей могиле, выкопанной в тюремном дворе. Упокоятся ли они с миром, зная, что правосудие настигло Мерридью? Меня не мог не волновать этот вопрос. Я чувствовал, что важно, чтоб кто-то знал об этом, даже если с меня и взяли слово хранить молчание - как поется в песне - Помни меня, но ах! - забудь мою судьбу*.
Все это время я раздумывал, знал ли Джонс о случившемся в Постерне. В конце концов, я решил, что, нет, не знал. Если б у Джонса было хоть слабое подозрение о той участи, что могла его ожидать, он бы никогда не решился на тот дерзкий поступок, что совершил в отношении своего нанимателя. То, что у него вообще хватило безрассудства пытаться угрожать ему , говорило о глубине охватившего его отчаяния.
Нет ничего, что было бы ему не по силам, - сказал мне тогда Джонс.
В том, что касалось него, все было устроено так, чтоб его посадили в Постернскую тюрьму и следом за ним туда были направлены двое убийц , очаровательно названные Стиксом и Стоунсом. Этот человек, обладавший столь большим влиянием, по мнению Джонса, не знал о побочном заработке Мерридью.
Кроме того, он сказал мне, что Вамберри был тоже его человек. Джонс считал, что он был казнен - что вновь говорило о его неосведомленности - и это давало ему ложную надежду. Но я подозревал и ничем не мог этого доказать, что в дело тогда вмешался этот таинственный наниматель Джонса, точно так же, как он уже делал в предыдущих восемнадцати случаях. Но это были лишь мои подозрения и ничего больше. Из того немногого, что пожелал сообщить мне Майкрофт, я знал, что доктор Мартин и другие выдали Мерридью, сказав, что заправлял всем именно он.
Мерридью же не произнес ни слова. Его господин требовал абсолютной преданности, даже под страхом смерти, и его подручные были готовы платить столь высокую цену.
Таким образом, у меня оставался лишь Мостейн Джонс, последнее звено в этой разорванной цепи. Он еще более похудел и осунулся с нашей последней встречи. Охранник сказал, что его раны зажили и он уже на пути к выздоровлению. И он даже предположил, что, возможно, на следующей неделе, он уже покинет больничную койку.
Это значит, что времени у нас было мало. В отличие от Джонса я отнюдь не был убежден, что он здесь находится в большей безопасности, нежели в Постерне. Он говорил мне раньше, что думает сбежать; но судя по этой тюрьме и его ослабленному состоянию, я сомневался, что ему удастся далеко уйти.
- Как же это любезно с вашей стороны, то, что вы приехали посетить меня, - сказал Джонс, чувствуя неловкость от моего молчания. - Хотя вас я менее всего рассчитывал здесь увидеть…. После того, что случилось.
- Джонс, я не стану лгать вам, - сказал я. - Я здесь как раз из-за того, что случилось.
- Вы имеете в виду, то, что я выдал вас Мерридью? Я же просил у вас прощения…
- Нет, я говорю о попытке покушения на вашу жизнь.
С его бледного лица схлынул последний румянец.
- Холмс, я уже говорил вам, я не могу назвать вам его имя.
- Он уже пытался покончить с вами и потерпел неудачу. Почему вы думаете, что он вновь не попытается это сделать?
Джонс тяжело дышал, и взгляд его испуганно заметался по комнате.
- Я уже получил хороший урок, - сказал он чуть громче. - И больше не сделаю ничего подобного.
Охранник посмотрел на нас поверх газеты, закатил глаза и вновь вернулся к своему чтению.
- Холмс, они следят за мной, - прошептал Джонс, схватив меня за руку. - Мне нужно доказать свою лояльность. Пожалуйста, уйдите.
- Не раньше, чем я узнаю его имя.
- Я не могу! - Черты его лица исказились от ужаса. - Когда я произношу его имя, оно сразу вызывает в моей памяти образ всего самого гадкого и отвратительного, что только можно себе представить. Зачем вы хотите знать его? Какой вам от этого прок?
- Потому что я хочу призвать его к ответу, Джонс.
- Вы, обычный вор? Да что вы можете сделать?
Настала пора раскрыть правду в надежде на то, что в ответ на мое доверие и откровенность, он ответит тем же.
- Я не вор. Никто не сажал меня в тюрьму ни за какое преступление. И мое имя вовсе не Генри Холмс. Это был просто удобный псевдоним.
- Тогда кто же вы?
- Я - Шерлок Холмс. Детектив-консультант.
Он уставился на меня с непонимающим видом.
- И что это значит?
- Для вас это означает свободу. - Я вытащил из внутреннего кармана пиджака лист бумаги. Учитывая то, как мне пришлось лебезить перед старшим братом, чтобы его получить, этот документ стоило охранять не менее надежно, чем самые дорогие бриллианты. - Это приказ о досрочном освобождении - вашем досрочном освобождении. Мне стоит лишь отдать его начальнику тюрьмы, и вы сегодня же выйдете на свободу.
- Он меня найдет.
- Вы поедете поездом в Ливерпуль, а там сядете на пароход до Нью-Йорка. А что уж вы будете там делать и куда пойдете - это ваше дело.
Он протянул руку , чтоб взять у меня документ. Я отдернул руку.
- Ведь они настоящие, эти документы? Вы меня не обманываете?
- Такие же настоящие, как стены этой тюрьмы.
Он облизнул сухие губы.
- Очень хорошо. Я скажу вам. - Джонс нервно оглянулся на охранника. - Дайте мне бумагу и карандаш.
Я вырвал листок из своей записной книжки и протянул ему. Джонс прикрывал листок рукой, когда писал, а затем плотно сложил его и вложил мне в руку.
- Обещайте, что вы не заглянете в него, пока не выйдете за ворота, - сказал он. - У него повсюду шпионы. - Он нервно сглотнул. Он узнает о моем предательстве. Мне ни за что не доехать до Ливерпуля.
Я сжал его влажную ладонь.
- Доедете , Джонс, потому что я сам поеду с вами до самой пристани. А после этого вы будете уже под присмотром судового врача.
Слабая улыбка тронула его губы.
- Ну, если между нами будет Атлантический океан, возможно, у меня и будет шанс.
- Ну, вот и отлично, - сказал я, поднимаясь. - Теперь мне нужно встретиться с начальником тюрьмы. Я буду ждать вас у ворот.
Так я и сделал. Начальник тюрьмы , казалось, был немного расстроен, что столь неожиданным образом должен выпустить заключенного, и угрюмо отдал приказ, чтоб Джонса подготовили к освобождению. Он предложил мне подождать в его кабинете, но с меня уже было довольно серых стен и окон с решетками. Меня через множество дверей вывели наружу. По дороге, заглядевшись, я натолкнулся на молодого голубоглазого охранника с волосами цвета пшеницы, вследствие чего выронил свою драгоценн" -ую записку.
- Ничего, сэр, - сказал молодой человек, улыбнувшись и протягивая мне мою бумагу. - Это моя вина. Все в порядке.
Я больше не думал об этом, пока не оказался на свежем воздухе, где слабые лучи зимнего солнца пробивались сквозь толщу облаков, и записка Джонса буквально обжигала меня сквозь ткань брюк, готовая прожечь дыру в моем кармане. Пальцы мои дрожали, когда я раскрывал сложенную записку, чтоб узнать , наконец, имя этого человека.
У меня перехватило дыхание. У меня в руках был чистый лист бумаги.
Минуту спустя я уже отчаянно барабанил в дверь, требуя впустить меня обратно. После мучительно долгой задержки я вновь оказался внутри тюрьмы, умоляя сопровождавшего меня в тюремную больницу охранника поторопиться. Казалось, чтоб открыть каждую дверь, что встречалась нам на пути, требовалась целая вечность, и к тому времени, когда мы дошли до больницы, я уже твердо знал, что меня там ждет.
И я не ошибся. Доктор, стоявший возле кровати Джонса, качал своей седой головой, глядя на безжизненное тело с посиневшими губами и остановившимся взглядом. У него на груди все еще лежала подушка, оставленная там после того, как было исполнено ее ужасное предназначение.
Молодого блондина, подменившего мою записку и задушившего после этого Джонса, так и не нашли. Когда тело накрыли простыней, я не мог не подумать о том, что его гибель была напрасной. Если б он шепнул мне имя этого страшного человека, то я бы, по крайней мере, знал, кто приказал с ним расправиться.
И вот в итоге, его убийца мог свободно продолжать творить свои гнусные дела, по крайней мере, пока.
Но как-нибудь я все же узнаю его имя.
И тогда у него будут все основания хорошо запомнить мое.
* Из Плача Дидоны - "Дидона и Эней - опера Генри Пёрселла на либретто Наума Тейта