Дина Шаталова, "Жанр Газели"
Газель (араб. "воспевать [женщину]")
одна из наиболее распространенных стихотворных форм в персидской и тюркской лирике (ее популярность можно сравнить с популярностью сонета в поэзии европейской), жанр, в котором зафиксировано культурное своеобразие народов мусульманского мира.
Сформировалась газель в X - XI вв. в творчестве персидских стихотворцев, а в тюркской поэзии впервые появилась в XIV в. у азербайджанского поэта Имадеддина Насими.
______________________________________________________
Структура
Объем газели - как правило, 6-9 бейтов.
Первый бейт имеет название "матла (зачин” - араб.), в нем полустишия-"мисра" рифмуются между собой (аа).
В последующих бейтах рифмуются вторые полустишия-мисра (первое полустишие свободно от рифмы).
Схема рифмовки такова:
аа - ба - ва - га - да
Вот, для примера, газель Навои, окрашенная в цвета светофора :)
Украсишь ты свой наряд красным, желтым, зелёным,
И пламенем я объят - красным, желтым, зелёным.
В пустыне моей любви кострами горячих вздохов
Самумов вихрится ряд - красным, желтым, зелёным.
Цветник твоей красоты в душе моей отразился,
И блесткам цветов я рад - красным, желтым, зелёным.
Рубиновое вино, литое золото чаши,
Зелёная гроздь горят красным, желтым, зелёным.
Где бедность - там пестрота, и каждый нищий сумеет
Украсить бедный халат красным, желтым, зелёным.
Не требуй же, Навои, диван разукрашивать ярко:
Ведь сами стихи пестрят красным, желтым, зелёным.
(здесь и далее перевод С. Иванова)
Часто в газели присутствует и "редиф (идущий вослед" - араб.) - слово или группа слов, располагающиеся после рифмы (в вышеприведенной газели редиф - это слова “красным, желтым, зеленым”).
А вот газель Машраба, в которой дополнительным средством звуковой организации стиха служит внутренняя рифма, образующая прихотливую мелодическую линию (вообще, в восточной поэзии инструментовке - и, в целом, форме - уделялось особое внимание: стихи обрабатывались филигранно, игра созвучий создавала изящную фонетическую ткань; конечно, эти нюансы нелегко передать в переводе):
Соловей садов вселенной, песнь пою в мирском саду я,
Для любимой, несравненной страстно свой напев веду я.
Чаровница неземная! Даже ночью, сна не зная,
Как Хафиз, томлюсь, стеная, и рыдаю, как в бреду я.
Опьяняясь хмелем страстно, млею, как Меджнун несчастный,
За Лейли моей прекрасной - за тобой, томясь, бреду я.
Опален твоей красою, сердцем я горю, душою -
Весь дотла сожжен тобою, про свою пою беду я.
Жду свершения обета, день и ночь мне нет ответа,
Ты сказала: "Жди рассвета!" - вот теперь рассвета жду я.
Слов всесведущий ценитель, всех правдивых наставитель,
Мерных строчек повелитель, со стихом, Машраб, в ладу я!
Обратите внимание: в последнем бейте наличествует имя автора.
Это и есть характерный признак финального бейта, или "макта (пресечение" - араб.): в нем упоминается литературное "тахаллус" - имя автора. Тахаллус - это ничто иное, как ник, - он и переводится с арабского как “прозвище” (как и у некоторых сетевых авторов, у тюркских поэтов иногда было по несколько ников - например, поэтесса Надира была известна также как "Камила" и "Макнуна"; поэт Дильшод - как "Барно", и т.д.).
Неплохой опыт копирайта, не правда ли? Имя поэта “вписано” в стихотворение, как подпись художника - в композицию картины.
Так что газель компактно вобрала в себя и авторскую подпись, и название - своеобразным заголовком служит первый бейт, матла - он как бы задает тему, интонацию, настрой всему стихотворению.
В заключение рассказа о структурных признаках газели - несколько слов о формальных экзерсисах средневековых стихотворцев.
Приведем небольшой отрывок из сочинения Навои "Суждение о двух языках", где автор рассказывает о чрезвычайно сложном поэтическом приеме - панторимическом приеме тарси, применявшемся виртуозами поэтического искусства для придания бейту особой напевности. Прием заключался в том, что в матла, первом бейте газели (или касыды), требовалось зарифмовать между собой каждое слово полустиший-мисра (либо группу слов - каждое мисра делилось на рифмующиеся блоки).
Навои говорит о поэте Салмане, использовавшем прием тарси с небольшим нарушением канона (одна рифма в его матла не точна) и представляет на суд читателя собственное матла:
“Известно, что красноречивый мастер, великий и достойный Ходжа Калимиддин Салман, искусный наездник на поле касыд, в то время не имеющий равных в искусстве сложения стихов, направил свое перо на составление “искусных касыд” и закончил это в восемнадцатилетнем возрасте. Действительно, он совершил такое деяние, что мужи поэзии удивлялись его глубине и изумлялись его старанию. Прием тарси, который, кроме матла, ни в каком другом бейте не встречается, хотя в производном матла из этой касыды и верен, в одном из слов нарушается:
Сафои сафвати руят бирехт оби бахор,
Хавои чаннати куят бибехт мушки татор.
(Чистота твоего непорочного лица пристыдила весну,
Воздух рая улицы твоей рассеял татарский мускус.)
Поэты и стихотворцы подражали этому матла, пытались написать ответ, но они терпели неудачу. Вот матла, принадлежащее мне, недостойному:
Чунон вазид ба бустон насими фасли бахор,
К-аз он расид ба ёрон шамими васли нигор.
(Весенний ветерок подул в сад
И принес оттуда сладкий запах свидания с любимой.)
Если проницательные люди поразмыслят, то они поймут, что это матла обладает признаками тарси, лишено недостатков, составлено по надлежащим правилам и не должно вызывать возражений.
И я создал одно рубаи, чтобы поддержать и преумножить этот вид поэзии; с тех пор, как Халил бинни Ахмад установил правило писания рубаи, никто не слыхал, чтобы рубаи было написано в манере тарси. Вот оно:
Эй руи ту кавкаби чахон орое,
Вэй буи ту ашхаби равон осое.
Бе муи ту, ё раб, чунон фарсое
Гисун ту чун шаби фигон афзое.
(О ты, лицо которой является звездой, украшающей мир.
От благоухания аромата, исходящего от тебя, душа обретает спокойствие.
О боже, какое изнурение быть вдали от волос твоих,
Твои черные косы длинны, как ночь бедствий”.)
______________________________________________________
Подчиненность канонам
Газель - это и форма, и жанр; в классической газели регламентирована содержательная сторона так же, как и формальная.
Тематическая направленность явственна уже из названия: "газель" - это “воспевать (женщину)”, “ухаживать”. Причем для “воспевания” предлагался вполне определенный образный комплект - метафоры и стилистические приемы, определившиеся за века традиции.
Из готовых кусочков смальты требовалось сложить мозаику, и степень ее эстетической значимости зависела от мастерства художника: перетасовать знакомые образы и сложить новую комбинацию - такие, граничащие с упражнениями в композиции, задачи стояли перед восточными поэтами.
Сейчас европейская поэзия ориентирована на проявление индивидуальности, “новизну”.
“Новое” - синоним “хорошего”. От поэзии ждут открытий - новых, невиданных прежде, метафор, новых сюжетов, новых впечатлений.
На Востоке же понимали поэзию иначе - как совокупность известных знаков, как особый язык, лексикон, слова которого знакомы, но от этого не теряют своего значения и важности. Разумеется, лексикон этот был динамичен, подвижен, - он пополнялся, но осторожно.
Задачей поэта являлось подчинение своей индивидуальности каноническим требованиям, но так, чтобы в этом подчинении индивидуальность и проявилась.
Возможно, сейчас нам это понять трудно, но в средние века и в Европе существовали образцы поэзии, где содержание и форма пребывали в неразрывном единстве.
Например, в альбе, утренней песне, обычно рисовалась одна и та же картина: свидание влюбленных в саду или башне.
Канцона - первоначально была песней о рыцарской любви, позже ее содержательное наполнение стало более свободным.
С течением времени тематический и образный диапазон газели также значительно расширился, но, наряду с новыми элементами всегда существовали “первоначальные”, отшлифованные веками.
Поэзия мусульманского мира всегда находилась в русле традиции. Вот что в одном из рассказов Борхеса говорит Аверроэс в ответ на утверждение собеседника о “ветшании” образов поэта Зухайра:
"Зухайр в 'Муалаккат' говорит, что по прошествии восьмидесяти лет страданий и славы он видел много раз, как судьба обрушивается вдруг на человека, подобно слепому верблюду. Абд аль-Малик полагает, что этот образ уже не способен восхищать. На его замечание можно было бы возразить многое. Первое: если бы целью стиха было удивить, его время измерялось бы не веками, но днями и часами, а может, и минутами. Второе: знаменитый поэт не столько изобретатель, сколько открыватель. В похвалу Ибн Шарафа из Берхи говорят, что только он мог придумать, будто звезды на утренней заре медленно опадают, как листья опадают с деревьев; если они правы, этот образ ничего не стоит. Образ, который может быть придуман одним человеком, никого не трогает. На земле бесконечное множество всяких вещей, каждую можно сравнить с любой другой. Сравнение звезд с листьями не менее произвольно, чем сравнение их с рыбами и птицами. И напротив, нет такого человека, который бы хоть раз не почувствовал, что судьба могуча и тупа, что она безвинна и в то же время беспощадна. Ради этой мысли, которая может быть мимолетной или неотвязной, но которой никто не избежал, и написан стих Зухайра. Сказать лучше, чем сказано у него, невозможно”.
И даже нам с нашей неутолимой страстью к новизне не так уж и трудно понять притягательность “златых оков” традиции.
Почему в Интернете распространены литературные забавы типа сонетника, игры буриме, коллективного сочинения хайку и т.п.? Потому что проба сил в сотворении форм, освященных традицией - это одновременно и тест на “профпригодность” (выполнение сложной задачи, сравнение своей работы с подобными сочинениями других), и обретение пресловутого ощущения “преемственности”. В узких, казалось бы, рамках жанра обнаруживаются новые пространства для решения определенной, специализированной задачи.
______________________________________________________
Тематика и образный арсенал
Итак, рассмотрим, что же конкретно включают в себя каноны газели (каноны так называемой “этикетной лирики”).
Поэт, как правило, живописует неземные прелести любимой красавицы, а также немыслимые терзания любящего, - любовь предстает обязательно безответной и безнадежной.
Стержень тюркской поэзии, ключевая стилистическая фигура - гипербола (преувеличение).
Любовь - пылкая, пламенная, горящая; страстные строки окрашены во все оттенки красного.
Рдяный, алый, багряный, рубиновый - красный цвет встречается в стихах наиболее часто, -
цвет пламени, в котором пылает душа влюбленного, цвет крови, страдания, недуга.
Любовь, как болезнь, открыла для нас Сапфо, - помните ее знаменитое описание симптомов:
“и немеет тотчас язык, под кожей быстро легкий жар пробегает, смотрят, ничего не видя, глаза…”.
Любовь в восточной поэзии - недуг гораздо более тяжелый, неисцелимый, приносящий адские муки.
Заурядная “рана на сердце” не устраивает тюркских поэтов, и они восклицают:
Меч разлуки мне грудь на сто клочьев рассек,
Сотни тысяч он ран мне нанес - посмотри.
Сердце - рана сплошная, рубец на рубце
(Надира)
А иной раз в страданиях поэты доходят до крайности, и в результате на свет появляются строки, словно бы позаимствованные из сценария триллера:
О меч мучений, взрежь мне грудь, на части рассеки!
А ты, о друг, развороши кровавые куски.
(Хусайни)
Конечно, это уже крайняя степень отчаяния. Обычно все же автор ограничивается "сотнями тысяч ран".
Алый цвет также символизирует эффектную, ослепительную красоту возлюбленной (не забудьте, что и в русском языке слово “красивый” этимологически восходит к тому же “красному”).
Чтобы усилить свою привлекательность и окончательно погубить несчастного поэта, девушка надевает красные одежды:
Ты наряд надела красный, краше быть стократ желая.
Принарядилась, хороша, краса моя прекрасная -
Знать, кровь мою пролить спеша, она оделась в красное!
(Машраб)
Но кто же эта “краса прекрасная”, жестоко терзающая поэтов?
Ясно, что не простая смертная:
Ты ангел, или человек, иль гурия - понять нельзя,
Но милостей твоих и нег утратить благодать нельзя.
(Машраб)
Это истинная “мисс Вселенная”, или, иначе говоря:
Весь сонм красавиц искони гордился службою тебе:
Ты - повелитель их, они - твоею ратью нареклись.
(Мунис)
Для воссоздания облика красавицы существует богатейший образный арсенал. Перечислим лишь немногие из часто используемых метафор.
Лик девушки в обрамлении темных локонов - словно луна во тьме ночи.
Ланиты ее - розы, губы - рубины.
Уста столь малы, что их почти не видно (здесь гиперболу заменяет литота, преуменьшение).
Очи красавицы - нарциссы, ресницы - кинжалы, которыми девушка ранит влюбленное сердце. Как оружие использует красавица и брови, взведенные, подобно лукам. И кудри ее - силки, тенета для бедного воздыхателя.
Но зато дыхание девушки живительно, словно дыхание Исы, и она вздохом может воскресить погибшего от любви. И лик ее сияет влюбленному, затмевая горние светила.
Стан бессердечной красавицы строен, словно кипарис, который рядом с девушкой кажется согбенным. Также стан сравнивается с буквой “алиф”, первой в арабском алфавите: алиф - это вертикальная палочка.
Вообще, сравнение с буквами, - очень интересная особенность восточной поэзии. На Ближнем и Среднем Востоке существовал культ письменного слова:
Рожденное разумом, слов существо,
Не ставши записанным, будет мертво…
(Мунис)
И буквы, выписанные искусной рукою каллиграфа, - изящные знаки, певучим узором свивающие мудрость, воспринимаются такими же равноправными объектами реальности, как и цветы, травы, драгоценные камни и другие “предметы сравнения”:
Я в буквах ищу сравнений: как “нуны” - дуги бровей,
Как “сад” - у очей-нарциссов миндальный изгиб орбит.
(Надира)
А вот буква “даль” (дуга) - похожа на сломленного горем влюбленного, терзаемого муками ревности. Ведь пленительная, но коварная девушка пирует с соперниками героя, в то время как он томится в одиночестве.
А порой вероломная красавица не удовлетворяется земными мучениями поклонника и замышляет погубить и его душу. Будучи неправоверной, она предлагает герою отречься от ислама, надев красный пояс-зуннар, который в мусульманских странах носят христиане:
Вот ведь дева-христианка! Вмиг меня лишила веры:
Мне зуннар дала смутьянка - “Вот, надень!” - мол, что за дело!
(Машраб)
Страдания лирического героя - один из самых распространенных мотивов газели:
Нет, никому не ведомы те беды, что терплю я,
А застенать - так бедами все небо расколю я!
(Машраб)
Помимо уже приведенных метафор ран и прочих тяжких телесных повреждений, часто для выражения остроты любовных мук используются образы огня и дыма.
С огнем все понятно - и в европейской традиции выражение “сгореть в огне любви” вполне легитимно, как и образ мотылька, гибнущего в пламени свечи:
Если крови моей жаждешь ты, меча ресницы-стрелы,
Мотыльком лететь на светоч я, забыв покой, мечтаю.
(Машраб)
Но несколько непривычно для нас выглядит сравнение дыма со стоном.
Стон страдающего влюбленного возносится ввысь, подобно дыму, - застилает темной пеленой все небеса.
Сердце его кричит, точно сова в заброшенном доме. А иногда сердце вовсе покидает несчастного героя, и он отправляется на его поиски:
Я повсюду бродил, заплутавшее сердце искал -
Где безумное скрылось - в морях ли, в пустынях, у скал?
(Хусайни)
Чтобы излечиться от любовного недуга, герой посещает погребок пирующих. Прекрасный юноша-кравчий подает ему фиал вина, алого, точно кровь. В “кабачке небытия” влюбленный обретает блаженное забвение:
О сердце, ты утешилось в разлуке,
Печаль и смерть вином гоня навеки
(Навои)
Разумеется, в газелях встречаются и иные мотивы.
Также весьма многообразны и тропы, каталогизировать которые в одной статье невозможно.
______________________________________________________
Автономность бейта
Как правило, в газели нет фабульной и образной динамики, присутствующей в произведениях европейской поэзии (в балладе - сюжетная горизонталь, в сонете - развитие идеи (тезис, антитезис, синтез) и т.п.). Образ и мысль получают развитие внутри отдельного бейта (завершенного и синтаксически), который как бы автономен, самостоятелен. Газель - это сумма отдельных высказываний “на данную тему”.
В европейской поэзии такую же “строфическую суверенность” имеют стансы.
______________________________________________________
Связь с суфизмом
В средние века суфизм (тасавуфф) являлся ключевой философской доктриной исламского мира. Здание тюркской классической поэзии возведено на фундаменте суфийской идеологии, поэтические образы содержат суфийские коннотации, может быть, не явственные поверхностному взгляду.
Например, любимая, к которой стремится душа, в суфийском прочтении - это Единое Божество, слияния с которым жаждет суфий.
Светлый лик возлюбленной - это Истинное, Единое, Бог, а темные локоны - феноменальный мир, мир эманаций (множественностей). Завитки, кольца кудрей, - оковы иллюзорного мира:
Провидцы истины твой лик красой томящей называют,
А кудри - узами вериг, коварной чащей называют.
(Насими)
Уста, которые столь малы, что их почти не видно, - отражают идею неизреченного:
Хоть и начнешь ты говорить, а уст твоих не видно:
Ведь небыль в быль не превратить и словом самым ясным.
(Хафиз Хорезми)
Забвение, даруемое вином, - отрешение от уз бренного бытия:
Предвечный кравчий мне налил, и я пригубил хмель иной -
Поверь: уже не стало сил хмелеть от блага сей земли.
(Машраб)
Противопоставление очей и сердца - антитеза внешнего и сокровенного.
Соловей, влюбленный в розу - суфий, взыскующий Бога.
Сгореть, как мотылек, в пламени свечи, - означает достичь состояния полного Слияния, - и т.д.
Суфийские коннотации обогащают газель, наделяют ее дополнительными семантическими пластами.
Разумеется, в газелях встречаются и “очевидно мистические” бейты, где суфийский смысл дан непосредственно, а не эмблематично:
Бог существует, мир - небытие,
Суть эту каждый праведник постиг
(Надира)
Навек от сердца отреши все блага двух миров:
Нам повелитель стран души сокровища несет.
(Насими)
Забудь привычку различать растенье, тварь и вещь:
Три этих сути не в ладах с единством естества.
(Навои)
В бессчетные зерцала глядит всегда Единый,
Хоть видимость явлений и кажется несметной.
(Юнус Эмре)
Покинув свой предел, проник я в глубь небесных высей,
Я беспредельности достиг - что мне с пределом делать?
(Машраб)
Но и, помимо суфийских смыслов, “верхний лирический пласт” газели имеет значительную эстетическую ценность:
“Суфистская поэтическая символика - “возлюбленная” и “друг”, “вино” и “кабачок” - заключают в себе идею божества. Но переключенные в поэтическую сферу, эти символы зачастую лишались мистической абстрактности. Сами аллегории, в которых поэзия пыталась уяснить себе взаимоотношения человека и природы, человека и бога, жизни и смерти и т.д., воспринимались в их реальной жизненной оболочке и сущности. И не будет преувеличением утверждать, что суфийская поэзия, изощренная, мистическая, философская, часто скептическая, пессимистическая <…> воспринималась не абстрагированно, а как жизненная конкретность высокого поэтического искусства <…>
В любовной лирике, в воспевании природы, в мудром познании человеческого сердца восточная поэзия действительно достигла удивительных результатов”.
(Л. Арутюнов, В. Танеев)
_________________________________________
Строфические стихи (наращенные формы)
Так называемые “наращенные формы” - это строфические стихи, образованные от газели, - как бы к каждому бейту газели добавлены дополнительные строчки.
Мурабба - 4-строчные строфы.
Схема рифмовки:
Первая строфа: аааа
Вторая строфа: ббба
Третья строфа: ввва
и т.д.
Мухаммас - 5-стишия
пожалуй, наиболее популярная из “наращенных форм”.
Схема рифмовки:
ааааа - бббба - вввва - гггга
Мусаддас - 6-стишия.
Схема рифмовки:
аааааа - ббббба - ввввва - ггггга
Звучание мухаммаса, мусаддаса весьма прихотливо - при чтении второй, третьей и т.д. строф “исходная” рифма первой строфы почти стирается из памяти, остается лишь неясное воспоминание о ней, которое освежается при чтении последней строки.
Фрагмент мусаддаса Машраба:
Томно приоткрыв свой лик, взором повела не ты ли?
Жаром страсти в тот же миг жизнь мою зажгла не ты ли?
В кудри - в темный их тайник скрыла свет чела не ты ли?
Чтоб был верен, жала пик в очи мне впила не ты ли?
Ливень стрел меня настиг - мечешь стрелы зла не ты ли?
Раньше прочих горемык смерть мне принесла не ты ли?
Пряди твоих черных кос дышат благовоньем пряным,
Соловьи - в плену у роз: льнут к устам твоим румяным,
Чаша уст, что чище рос, - хмель соперникам-смутьянам,
Соловей твой перлы слез льет, увы, ручьем багряным,
Раб твой кар твоих не снес - нет покоя его ранам,
Спутан роком, я поник - вязь того узла - не ты ли?
Радость мне была дана - пил я хмель с тобой, бывало,
Хмелем страсти и вина тебе очи охмеляло,
Цвел твой лик в те времена от вина, что светит ало,
И с надеждой дотемна мотыльком душа порхала,
Градом бедствий сражена, вдруг душа поникла вяло -
Пламень в душу мне проник - жгла его дотла не ты ли?
(перевод С. Иванова)
A в мусабба (7-стишиях), мусаммане (8-стишиях) связующую строфы роль играет не рифма, а рефрен - заключительный бейт, повторяющийся в каждой строфе.
Мусабба, схема рифмовки: ааааааа - бббббаа - ввввваа.
Мусамман: аааааааа - ббббббаа - вввввваа.
В последней строфе наращенных форм, как и в последнем бейте газели, упоминается тахаллус - литературный псевдоним автора.
_________________________________________
http://www.simurg.ru/file2_2.shtm
http://www.simurg.ru/file2_3.shtm
одна из наиболее распространенных стихотворных форм в персидской и тюркской лирике (ее популярность можно сравнить с популярностью сонета в поэзии европейской), жанр, в котором зафиксировано культурное своеобразие народов мусульманского мира.
Сформировалась газель в X - XI вв. в творчестве персидских стихотворцев, а в тюркской поэзии впервые появилась в XIV в. у азербайджанского поэта Имадеддина Насими.
______________________________________________________
Структура
Объем газели - как правило, 6-9 бейтов.
Первый бейт имеет название "матла (зачин” - араб.), в нем полустишия-"мисра" рифмуются между собой (аа).
В последующих бейтах рифмуются вторые полустишия-мисра (первое полустишие свободно от рифмы).
Схема рифмовки такова:
аа - ба - ва - га - да
Вот, для примера, газель Навои, окрашенная в цвета светофора :)
Украсишь ты свой наряд красным, желтым, зелёным,
И пламенем я объят - красным, желтым, зелёным.
В пустыне моей любви кострами горячих вздохов
Самумов вихрится ряд - красным, желтым, зелёным.
Цветник твоей красоты в душе моей отразился,
И блесткам цветов я рад - красным, желтым, зелёным.
Рубиновое вино, литое золото чаши,
Зелёная гроздь горят красным, желтым, зелёным.
Где бедность - там пестрота, и каждый нищий сумеет
Украсить бедный халат красным, желтым, зелёным.
Не требуй же, Навои, диван разукрашивать ярко:
Ведь сами стихи пестрят красным, желтым, зелёным.
(здесь и далее перевод С. Иванова)
Часто в газели присутствует и "редиф (идущий вослед" - араб.) - слово или группа слов, располагающиеся после рифмы (в вышеприведенной газели редиф - это слова “красным, желтым, зеленым”).
А вот газель Машраба, в которой дополнительным средством звуковой организации стиха служит внутренняя рифма, образующая прихотливую мелодическую линию (вообще, в восточной поэзии инструментовке - и, в целом, форме - уделялось особое внимание: стихи обрабатывались филигранно, игра созвучий создавала изящную фонетическую ткань; конечно, эти нюансы нелегко передать в переводе):
Соловей садов вселенной, песнь пою в мирском саду я,
Для любимой, несравненной страстно свой напев веду я.
Чаровница неземная! Даже ночью, сна не зная,
Как Хафиз, томлюсь, стеная, и рыдаю, как в бреду я.
Опьяняясь хмелем страстно, млею, как Меджнун несчастный,
За Лейли моей прекрасной - за тобой, томясь, бреду я.
Опален твоей красою, сердцем я горю, душою -
Весь дотла сожжен тобою, про свою пою беду я.
Жду свершения обета, день и ночь мне нет ответа,
Ты сказала: "Жди рассвета!" - вот теперь рассвета жду я.
Слов всесведущий ценитель, всех правдивых наставитель,
Мерных строчек повелитель, со стихом, Машраб, в ладу я!
Обратите внимание: в последнем бейте наличествует имя автора.
Это и есть характерный признак финального бейта, или "макта (пресечение" - араб.): в нем упоминается литературное "тахаллус" - имя автора. Тахаллус - это ничто иное, как ник, - он и переводится с арабского как “прозвище” (как и у некоторых сетевых авторов, у тюркских поэтов иногда было по несколько ников - например, поэтесса Надира была известна также как "Камила" и "Макнуна"; поэт Дильшод - как "Барно", и т.д.).
Неплохой опыт копирайта, не правда ли? Имя поэта “вписано” в стихотворение, как подпись художника - в композицию картины.
Так что газель компактно вобрала в себя и авторскую подпись, и название - своеобразным заголовком служит первый бейт, матла - он как бы задает тему, интонацию, настрой всему стихотворению.
В заключение рассказа о структурных признаках газели - несколько слов о формальных экзерсисах средневековых стихотворцев.
Приведем небольшой отрывок из сочинения Навои "Суждение о двух языках", где автор рассказывает о чрезвычайно сложном поэтическом приеме - панторимическом приеме тарси, применявшемся виртуозами поэтического искусства для придания бейту особой напевности. Прием заключался в том, что в матла, первом бейте газели (или касыды), требовалось зарифмовать между собой каждое слово полустиший-мисра (либо группу слов - каждое мисра делилось на рифмующиеся блоки).
Навои говорит о поэте Салмане, использовавшем прием тарси с небольшим нарушением канона (одна рифма в его матла не точна) и представляет на суд читателя собственное матла:
“Известно, что красноречивый мастер, великий и достойный Ходжа Калимиддин Салман, искусный наездник на поле касыд, в то время не имеющий равных в искусстве сложения стихов, направил свое перо на составление “искусных касыд” и закончил это в восемнадцатилетнем возрасте. Действительно, он совершил такое деяние, что мужи поэзии удивлялись его глубине и изумлялись его старанию. Прием тарси, который, кроме матла, ни в каком другом бейте не встречается, хотя в производном матла из этой касыды и верен, в одном из слов нарушается:
Сафои сафвати руят бирехт оби бахор,
Хавои чаннати куят бибехт мушки татор.
(Чистота твоего непорочного лица пристыдила весну,
Воздух рая улицы твоей рассеял татарский мускус.)
Поэты и стихотворцы подражали этому матла, пытались написать ответ, но они терпели неудачу. Вот матла, принадлежащее мне, недостойному:
Чунон вазид ба бустон насими фасли бахор,
К-аз он расид ба ёрон шамими васли нигор.
(Весенний ветерок подул в сад
И принес оттуда сладкий запах свидания с любимой.)
Если проницательные люди поразмыслят, то они поймут, что это матла обладает признаками тарси, лишено недостатков, составлено по надлежащим правилам и не должно вызывать возражений.
И я создал одно рубаи, чтобы поддержать и преумножить этот вид поэзии; с тех пор, как Халил бинни Ахмад установил правило писания рубаи, никто не слыхал, чтобы рубаи было написано в манере тарси. Вот оно:
Эй руи ту кавкаби чахон орое,
Вэй буи ту ашхаби равон осое.
Бе муи ту, ё раб, чунон фарсое
Гисун ту чун шаби фигон афзое.
(О ты, лицо которой является звездой, украшающей мир.
От благоухания аромата, исходящего от тебя, душа обретает спокойствие.
О боже, какое изнурение быть вдали от волос твоих,
Твои черные косы длинны, как ночь бедствий”.)
______________________________________________________
Подчиненность канонам
Газель - это и форма, и жанр; в классической газели регламентирована содержательная сторона так же, как и формальная.
Тематическая направленность явственна уже из названия: "газель" - это “воспевать (женщину)”, “ухаживать”. Причем для “воспевания” предлагался вполне определенный образный комплект - метафоры и стилистические приемы, определившиеся за века традиции.
Из готовых кусочков смальты требовалось сложить мозаику, и степень ее эстетической значимости зависела от мастерства художника: перетасовать знакомые образы и сложить новую комбинацию - такие, граничащие с упражнениями в композиции, задачи стояли перед восточными поэтами.
Сейчас европейская поэзия ориентирована на проявление индивидуальности, “новизну”.
“Новое” - синоним “хорошего”. От поэзии ждут открытий - новых, невиданных прежде, метафор, новых сюжетов, новых впечатлений.
На Востоке же понимали поэзию иначе - как совокупность известных знаков, как особый язык, лексикон, слова которого знакомы, но от этого не теряют своего значения и важности. Разумеется, лексикон этот был динамичен, подвижен, - он пополнялся, но осторожно.
Задачей поэта являлось подчинение своей индивидуальности каноническим требованиям, но так, чтобы в этом подчинении индивидуальность и проявилась.
Возможно, сейчас нам это понять трудно, но в средние века и в Европе существовали образцы поэзии, где содержание и форма пребывали в неразрывном единстве.
Например, в альбе, утренней песне, обычно рисовалась одна и та же картина: свидание влюбленных в саду или башне.
Канцона - первоначально была песней о рыцарской любви, позже ее содержательное наполнение стало более свободным.
С течением времени тематический и образный диапазон газели также значительно расширился, но, наряду с новыми элементами всегда существовали “первоначальные”, отшлифованные веками.
Поэзия мусульманского мира всегда находилась в русле традиции. Вот что в одном из рассказов Борхеса говорит Аверроэс в ответ на утверждение собеседника о “ветшании” образов поэта Зухайра:
"Зухайр в 'Муалаккат' говорит, что по прошествии восьмидесяти лет страданий и славы он видел много раз, как судьба обрушивается вдруг на человека, подобно слепому верблюду. Абд аль-Малик полагает, что этот образ уже не способен восхищать. На его замечание можно было бы возразить многое. Первое: если бы целью стиха было удивить, его время измерялось бы не веками, но днями и часами, а может, и минутами. Второе: знаменитый поэт не столько изобретатель, сколько открыватель. В похвалу Ибн Шарафа из Берхи говорят, что только он мог придумать, будто звезды на утренней заре медленно опадают, как листья опадают с деревьев; если они правы, этот образ ничего не стоит. Образ, который может быть придуман одним человеком, никого не трогает. На земле бесконечное множество всяких вещей, каждую можно сравнить с любой другой. Сравнение звезд с листьями не менее произвольно, чем сравнение их с рыбами и птицами. И напротив, нет такого человека, который бы хоть раз не почувствовал, что судьба могуча и тупа, что она безвинна и в то же время беспощадна. Ради этой мысли, которая может быть мимолетной или неотвязной, но которой никто не избежал, и написан стих Зухайра. Сказать лучше, чем сказано у него, невозможно”.
И даже нам с нашей неутолимой страстью к новизне не так уж и трудно понять притягательность “златых оков” традиции.
Почему в Интернете распространены литературные забавы типа сонетника, игры буриме, коллективного сочинения хайку и т.п.? Потому что проба сил в сотворении форм, освященных традицией - это одновременно и тест на “профпригодность” (выполнение сложной задачи, сравнение своей работы с подобными сочинениями других), и обретение пресловутого ощущения “преемственности”. В узких, казалось бы, рамках жанра обнаруживаются новые пространства для решения определенной, специализированной задачи.
______________________________________________________
Тематика и образный арсенал
Итак, рассмотрим, что же конкретно включают в себя каноны газели (каноны так называемой “этикетной лирики”).
Поэт, как правило, живописует неземные прелести любимой красавицы, а также немыслимые терзания любящего, - любовь предстает обязательно безответной и безнадежной.
Стержень тюркской поэзии, ключевая стилистическая фигура - гипербола (преувеличение).
Любовь - пылкая, пламенная, горящая; страстные строки окрашены во все оттенки красного.
Рдяный, алый, багряный, рубиновый - красный цвет встречается в стихах наиболее часто, -
цвет пламени, в котором пылает душа влюбленного, цвет крови, страдания, недуга.
Любовь, как болезнь, открыла для нас Сапфо, - помните ее знаменитое описание симптомов:
“и немеет тотчас язык, под кожей быстро легкий жар пробегает, смотрят, ничего не видя, глаза…”.
Любовь в восточной поэзии - недуг гораздо более тяжелый, неисцелимый, приносящий адские муки.
Заурядная “рана на сердце” не устраивает тюркских поэтов, и они восклицают:
Меч разлуки мне грудь на сто клочьев рассек,
Сотни тысяч он ран мне нанес - посмотри.
Сердце - рана сплошная, рубец на рубце
(Надира)
А иной раз в страданиях поэты доходят до крайности, и в результате на свет появляются строки, словно бы позаимствованные из сценария триллера:
О меч мучений, взрежь мне грудь, на части рассеки!
А ты, о друг, развороши кровавые куски.
(Хусайни)
Конечно, это уже крайняя степень отчаяния. Обычно все же автор ограничивается "сотнями тысяч ран".
Алый цвет также символизирует эффектную, ослепительную красоту возлюбленной (не забудьте, что и в русском языке слово “красивый” этимологически восходит к тому же “красному”).
Чтобы усилить свою привлекательность и окончательно погубить несчастного поэта, девушка надевает красные одежды:
Ты наряд надела красный, краше быть стократ желая.
Принарядилась, хороша, краса моя прекрасная -
Знать, кровь мою пролить спеша, она оделась в красное!
(Машраб)
Но кто же эта “краса прекрасная”, жестоко терзающая поэтов?
Ясно, что не простая смертная:
Ты ангел, или человек, иль гурия - понять нельзя,
Но милостей твоих и нег утратить благодать нельзя.
(Машраб)
Это истинная “мисс Вселенная”, или, иначе говоря:
Весь сонм красавиц искони гордился службою тебе:
Ты - повелитель их, они - твоею ратью нареклись.
(Мунис)
Для воссоздания облика красавицы существует богатейший образный арсенал. Перечислим лишь немногие из часто используемых метафор.
Лик девушки в обрамлении темных локонов - словно луна во тьме ночи.
Ланиты ее - розы, губы - рубины.
Уста столь малы, что их почти не видно (здесь гиперболу заменяет литота, преуменьшение).
Очи красавицы - нарциссы, ресницы - кинжалы, которыми девушка ранит влюбленное сердце. Как оружие использует красавица и брови, взведенные, подобно лукам. И кудри ее - силки, тенета для бедного воздыхателя.
Но зато дыхание девушки живительно, словно дыхание Исы, и она вздохом может воскресить погибшего от любви. И лик ее сияет влюбленному, затмевая горние светила.
Стан бессердечной красавицы строен, словно кипарис, который рядом с девушкой кажется согбенным. Также стан сравнивается с буквой “алиф”, первой в арабском алфавите: алиф - это вертикальная палочка.
Вообще, сравнение с буквами, - очень интересная особенность восточной поэзии. На Ближнем и Среднем Востоке существовал культ письменного слова:
Рожденное разумом, слов существо,
Не ставши записанным, будет мертво…
(Мунис)
И буквы, выписанные искусной рукою каллиграфа, - изящные знаки, певучим узором свивающие мудрость, воспринимаются такими же равноправными объектами реальности, как и цветы, травы, драгоценные камни и другие “предметы сравнения”:
Я в буквах ищу сравнений: как “нуны” - дуги бровей,
Как “сад” - у очей-нарциссов миндальный изгиб орбит.
(Надира)
А вот буква “даль” (дуга) - похожа на сломленного горем влюбленного, терзаемого муками ревности. Ведь пленительная, но коварная девушка пирует с соперниками героя, в то время как он томится в одиночестве.
А порой вероломная красавица не удовлетворяется земными мучениями поклонника и замышляет погубить и его душу. Будучи неправоверной, она предлагает герою отречься от ислама, надев красный пояс-зуннар, который в мусульманских странах носят христиане:
Вот ведь дева-христианка! Вмиг меня лишила веры:
Мне зуннар дала смутьянка - “Вот, надень!” - мол, что за дело!
(Машраб)
Страдания лирического героя - один из самых распространенных мотивов газели:
Нет, никому не ведомы те беды, что терплю я,
А застенать - так бедами все небо расколю я!
(Машраб)
Помимо уже приведенных метафор ран и прочих тяжких телесных повреждений, часто для выражения остроты любовных мук используются образы огня и дыма.
С огнем все понятно - и в европейской традиции выражение “сгореть в огне любви” вполне легитимно, как и образ мотылька, гибнущего в пламени свечи:
Если крови моей жаждешь ты, меча ресницы-стрелы,
Мотыльком лететь на светоч я, забыв покой, мечтаю.
(Машраб)
Но несколько непривычно для нас выглядит сравнение дыма со стоном.
Стон страдающего влюбленного возносится ввысь, подобно дыму, - застилает темной пеленой все небеса.
Сердце его кричит, точно сова в заброшенном доме. А иногда сердце вовсе покидает несчастного героя, и он отправляется на его поиски:
Я повсюду бродил, заплутавшее сердце искал -
Где безумное скрылось - в морях ли, в пустынях, у скал?
(Хусайни)
Чтобы излечиться от любовного недуга, герой посещает погребок пирующих. Прекрасный юноша-кравчий подает ему фиал вина, алого, точно кровь. В “кабачке небытия” влюбленный обретает блаженное забвение:
О сердце, ты утешилось в разлуке,
Печаль и смерть вином гоня навеки
(Навои)
Разумеется, в газелях встречаются и иные мотивы.
Также весьма многообразны и тропы, каталогизировать которые в одной статье невозможно.
______________________________________________________
Автономность бейта
Как правило, в газели нет фабульной и образной динамики, присутствующей в произведениях европейской поэзии (в балладе - сюжетная горизонталь, в сонете - развитие идеи (тезис, антитезис, синтез) и т.п.). Образ и мысль получают развитие внутри отдельного бейта (завершенного и синтаксически), который как бы автономен, самостоятелен. Газель - это сумма отдельных высказываний “на данную тему”.
В европейской поэзии такую же “строфическую суверенность” имеют стансы.
______________________________________________________
Связь с суфизмом
В средние века суфизм (тасавуфф) являлся ключевой философской доктриной исламского мира. Здание тюркской классической поэзии возведено на фундаменте суфийской идеологии, поэтические образы содержат суфийские коннотации, может быть, не явственные поверхностному взгляду.
Например, любимая, к которой стремится душа, в суфийском прочтении - это Единое Божество, слияния с которым жаждет суфий.
Светлый лик возлюбленной - это Истинное, Единое, Бог, а темные локоны - феноменальный мир, мир эманаций (множественностей). Завитки, кольца кудрей, - оковы иллюзорного мира:
Провидцы истины твой лик красой томящей называют,
А кудри - узами вериг, коварной чащей называют.
(Насими)
Уста, которые столь малы, что их почти не видно, - отражают идею неизреченного:
Хоть и начнешь ты говорить, а уст твоих не видно:
Ведь небыль в быль не превратить и словом самым ясным.
(Хафиз Хорезми)
Забвение, даруемое вином, - отрешение от уз бренного бытия:
Предвечный кравчий мне налил, и я пригубил хмель иной -
Поверь: уже не стало сил хмелеть от блага сей земли.
(Машраб)
Противопоставление очей и сердца - антитеза внешнего и сокровенного.
Соловей, влюбленный в розу - суфий, взыскующий Бога.
Сгореть, как мотылек, в пламени свечи, - означает достичь состояния полного Слияния, - и т.д.
Суфийские коннотации обогащают газель, наделяют ее дополнительными семантическими пластами.
Разумеется, в газелях встречаются и “очевидно мистические” бейты, где суфийский смысл дан непосредственно, а не эмблематично:
Бог существует, мир - небытие,
Суть эту каждый праведник постиг
(Надира)
Навек от сердца отреши все блага двух миров:
Нам повелитель стран души сокровища несет.
(Насими)
Забудь привычку различать растенье, тварь и вещь:
Три этих сути не в ладах с единством естества.
(Навои)
В бессчетные зерцала глядит всегда Единый,
Хоть видимость явлений и кажется несметной.
(Юнус Эмре)
Покинув свой предел, проник я в глубь небесных высей,
Я беспредельности достиг - что мне с пределом делать?
(Машраб)
Но и, помимо суфийских смыслов, “верхний лирический пласт” газели имеет значительную эстетическую ценность:
“Суфистская поэтическая символика - “возлюбленная” и “друг”, “вино” и “кабачок” - заключают в себе идею божества. Но переключенные в поэтическую сферу, эти символы зачастую лишались мистической абстрактности. Сами аллегории, в которых поэзия пыталась уяснить себе взаимоотношения человека и природы, человека и бога, жизни и смерти и т.д., воспринимались в их реальной жизненной оболочке и сущности. И не будет преувеличением утверждать, что суфийская поэзия, изощренная, мистическая, философская, часто скептическая, пессимистическая <…> воспринималась не абстрагированно, а как жизненная конкретность высокого поэтического искусства <…>
В любовной лирике, в воспевании природы, в мудром познании человеческого сердца восточная поэзия действительно достигла удивительных результатов”.
(Л. Арутюнов, В. Танеев)
_________________________________________
Строфические стихи (наращенные формы)
Так называемые “наращенные формы” - это строфические стихи, образованные от газели, - как бы к каждому бейту газели добавлены дополнительные строчки.
Мурабба - 4-строчные строфы.
Схема рифмовки:
Первая строфа: аааа
Вторая строфа: ббба
Третья строфа: ввва
и т.д.
Мухаммас - 5-стишия
пожалуй, наиболее популярная из “наращенных форм”.
Схема рифмовки:
ааааа - бббба - вввва - гггга
Мусаддас - 6-стишия.
Схема рифмовки:
аааааа - ббббба - ввввва - ггггга
Звучание мухаммаса, мусаддаса весьма прихотливо - при чтении второй, третьей и т.д. строф “исходная” рифма первой строфы почти стирается из памяти, остается лишь неясное воспоминание о ней, которое освежается при чтении последней строки.
Фрагмент мусаддаса Машраба:
Томно приоткрыв свой лик, взором повела не ты ли?
Жаром страсти в тот же миг жизнь мою зажгла не ты ли?
В кудри - в темный их тайник скрыла свет чела не ты ли?
Чтоб был верен, жала пик в очи мне впила не ты ли?
Ливень стрел меня настиг - мечешь стрелы зла не ты ли?
Раньше прочих горемык смерть мне принесла не ты ли?
Пряди твоих черных кос дышат благовоньем пряным,
Соловьи - в плену у роз: льнут к устам твоим румяным,
Чаша уст, что чище рос, - хмель соперникам-смутьянам,
Соловей твой перлы слез льет, увы, ручьем багряным,
Раб твой кар твоих не снес - нет покоя его ранам,
Спутан роком, я поник - вязь того узла - не ты ли?
Радость мне была дана - пил я хмель с тобой, бывало,
Хмелем страсти и вина тебе очи охмеляло,
Цвел твой лик в те времена от вина, что светит ало,
И с надеждой дотемна мотыльком душа порхала,
Градом бедствий сражена, вдруг душа поникла вяло -
Пламень в душу мне проник - жгла его дотла не ты ли?
(перевод С. Иванова)
A в мусабба (7-стишиях), мусаммане (8-стишиях) связующую строфы роль играет не рифма, а рефрен - заключительный бейт, повторяющийся в каждой строфе.
Мусабба, схема рифмовки: ааааааа - бббббаа - ввввваа.
Мусамман: аааааааа - ббббббаа - вввввваа.
В последней строфе наращенных форм, как и в последнем бейте газели, упоминается тахаллус - литературный псевдоним автора.
_________________________________________
http://www.simurg.ru/file2_2.shtm
http://www.simurg.ru/file2_3.shtm