Fucking for virginity
Если бы Пушкин писал своё знаменитое стихотворение в наше время, он вряд ли привёл в пример дикого народа тунгусов. Во-первых (и это главная причина), я, для некоторых людей как раз олицетворяющий этот этнос, отнюдь не так дик, как адвокат (и не так гус, как hiding). Ну и во-вторых (что куда менее значимо), северяне даже с определённой долей снобизма всё-таки не воспринимаются нами как подавляюще необразованное, бескультурное и безынициативное племя.
Скорее, мы, москвичи и петербуржцы, в суете разговора сказали бы «ныне дикой таджик». Без сухого анализа именно они, дворники и строители, всплывают в архетипичном сознании в данном качестве.
Чуть позже почти каждый из нас вспомнит пару-тройку опровергающих это суждение личных опытов. Вот, например, всероссийская проблема уборки снега - вы в курсе, что из года в год она успешно решается по сути только в столице? Даже в (не)официально третьем городе России Казани, как рассказывают местные жители, этой зимой машины просто застревали посреди дороги, утопая в снежном болоте с безнадёжным рыком в стиле Муму. А всё потому, что таджиков на них (почти) нет.
Другой пример - знаменитый афганский моджахед и полководец Ахмад Шах Масуд. Наши войска каждый новый год опыления в Афганистане отмечали спецоперацией, направленной на устранение местного Суворова - и всякий раз проваливались. Способы заведения советских в ловушку каждый раз изобретались новые, простые и изощрённые одновременно.
Это не было легко объяснимой ненавистью к оккупантам: Масуд, насколько известно, всегда со снисхождением относился к пленным или к сорвиголовам-журналистам, в отличие от войск сумевших пробраться к нему в лагерь. Умел слушать, вести беседу, презирал неграмотность. Человек, которого даже советские военные почитали чуть ли не за святого (что уж говорить о местном населении). По национальности он был таджиком (Пушкин, если помните, писал об этносах, а не странах их проживания, поэтому мой пример подходит).
Ещё бы, скажете вы, легко быть умницей за рекой Пяндж. И вот тут-то, через сравнение, всплывёт народ, ещё более дик«о»й, чем таджики. И правда: какой образ у вас возникает при словах «35-летний афганец» (для уточнения добавлю, что ещё и проживающий в Афганистане, а не иммигрировавший)? Не иначе малообразованный моджахед, скитающийся по стране, отправляющий на теракты смертников, пособник «Аль-Каеды» и гроза всей планеты. А кем ему ещё быть, если вся его жизнь - это безальтернативная война?
Хорошо ещё, если в этих рассуждениях вы позабудете об афганских наркотиках. А то жалость к людям, которым не повезло родиться в застывшей в прошлом стране, быстро сменится ненавистью за «истребление российской молодёжи». (Хотя у медали, как обычно, две стороны: чем меньше будет потребление в России, тем быстрее афганцы высадят клевер вместо опиумного мака).
Для тех, кто любит придираться к словам и настаивает на исключительности случаев: ок, представьте себе 35-летнего афганского оптимиста. Ведь это же должно быть вообще невозможно: к этому возрасту почти все люди обычно превращаются в циников, а уж пленники стрельбы, взрывов, смертей близких - и подавно. Надежда уже выкапала из клепсидры, опыт всё время нудит, а и без того маленькая Вера ушла, громко хлопнув дверью.
То, что выделяет условно 35-летнего афганца Хекмата Карзая из общего ряда его сограждан, я предлагаю забыть. (Чтобы это можно было сделать, сообщу: он двоюродный брат президента, (это могло бы многое объяснить, если бы мы ничего не знали о Хамиде Карзае и его братьях. Один из них, например, глава провинции Кандагар, одновременно один из крупнейших наркобаронов Афганистана), долгое время учился и работал в США и Сингапуре, возглавляет крупнейший аналитико-политологический институт в Кабуле (кабульский политолог вообще звучит до гордости смешно)).
Но даже такой набор достижений не опровергает наш стереотип: ведь о человеке те слова, что обычно предваряют его фамилию, не сообщают ровным счётом ничего. Разве что можно выстроить пирамиду из дополнительных стереотипов, определяющих образ человека, значительно превышающего своё окружение. Не исключено, что внутри этой пирамиды доля истины действительно найдётся, но по крайней мере в отношениях со мной «нецивилизованный» Хекмат Карзай повёл себя куда цивилизованнее, чем всякие там американцы, европейцы и уж тем более россияне.
Журналистам почему-то не принято перезванивать. Видимо, все считают, что наша работа - это исключительно сидеть на телефоне и ждать, когда же абонент соизволит проабонентиться. Честно говоря, не припомню ни одного случая, когда бы действительно важный собеседник, которого я бы склонял к интервью, сам мне перезванивал. А Хекмат Карзай, до этого уже наотвечавшийся посетителям московского Центра Карнеги, «Эху Москвы» и «Независимой» сделал это со своего айфона аж дважды.
Он верит, что Афганистан спасёт политика национального примирения, которую там начинают проводить. Ну, Аллах и пророк его Мохаммед им в помощь. По крайней мере прощение моджахедов и их лидеров - это не справедливость, но милосердие. Попытка закончить с убийствами должна становиться индульгенцией в прошедшем времени. Прощение сильных если не обнуляет, то хотя бы списывает грехи. И уж точно вызывает уважение, как поступок высшего порядка.
Наоборот: чуть ли не наиболее острые негативные эмоции у людей, любящих своё «обострённое чувство справедливости», вызывают мерзости по отношению к заведомо слабым. У меня, слава …, есть жена, но я тоже терпеть не могу, когда, например, погибают животные, или тем более когда их убивают. Слёзы наворачиваются, когда в книжке подробно описывается эффект, производимый смертью неглавного героя - воплощения доброты. Ну, Дамблдора, например. Захватывает гнев, когда в очередной раз читаешь про мытарства россиян, вынужденных от чего-нибудь лечиться.
Представитель диких афганцев Хекмат Карзай хочет мира и признает, что военным путём его не достичь. Движение «Наши» из страны, в цивилизованности которой сомнения есть только у эстонцев (а почему бы и нет?), выдвигает 50 тысяч против коррупции. Следственный комитет проводит наступательную операцию на Алексея Навального. Владимир Путин развёртывает народный фронт, чтобы воевать за бла-бла-благоденствие.
В этом гротескном абсурде, когда заведомо одна цель не будет достигнута, а вторая - не будет уничтожена, остаётся третья, самая ранимая. И на её защиту встаёт. И на её защиту встаёт чувство справедливости. А это чувство не просто лучше Березуцкого, оно гораздо привлекательнее. Чем сильнее на него давить, тем больше людей поднимут его флаги. Тогда своего Хекмата Карзая придётся искать нам самим.
Скорее, мы, москвичи и петербуржцы, в суете разговора сказали бы «ныне дикой таджик». Без сухого анализа именно они, дворники и строители, всплывают в архетипичном сознании в данном качестве.
Чуть позже почти каждый из нас вспомнит пару-тройку опровергающих это суждение личных опытов. Вот, например, всероссийская проблема уборки снега - вы в курсе, что из года в год она успешно решается по сути только в столице? Даже в (не)официально третьем городе России Казани, как рассказывают местные жители, этой зимой машины просто застревали посреди дороги, утопая в снежном болоте с безнадёжным рыком в стиле Муму. А всё потому, что таджиков на них (почти) нет.
Другой пример - знаменитый афганский моджахед и полководец Ахмад Шах Масуд. Наши войска каждый новый год опыления в Афганистане отмечали спецоперацией, направленной на устранение местного Суворова - и всякий раз проваливались. Способы заведения советских в ловушку каждый раз изобретались новые, простые и изощрённые одновременно.
Это не было легко объяснимой ненавистью к оккупантам: Масуд, насколько известно, всегда со снисхождением относился к пленным или к сорвиголовам-журналистам, в отличие от войск сумевших пробраться к нему в лагерь. Умел слушать, вести беседу, презирал неграмотность. Человек, которого даже советские военные почитали чуть ли не за святого (что уж говорить о местном населении). По национальности он был таджиком (Пушкин, если помните, писал об этносах, а не странах их проживания, поэтому мой пример подходит).
Ещё бы, скажете вы, легко быть умницей за рекой Пяндж. И вот тут-то, через сравнение, всплывёт народ, ещё более дик«о»й, чем таджики. И правда: какой образ у вас возникает при словах «35-летний афганец» (для уточнения добавлю, что ещё и проживающий в Афганистане, а не иммигрировавший)? Не иначе малообразованный моджахед, скитающийся по стране, отправляющий на теракты смертников, пособник «Аль-Каеды» и гроза всей планеты. А кем ему ещё быть, если вся его жизнь - это безальтернативная война?
Хорошо ещё, если в этих рассуждениях вы позабудете об афганских наркотиках. А то жалость к людям, которым не повезло родиться в застывшей в прошлом стране, быстро сменится ненавистью за «истребление российской молодёжи». (Хотя у медали, как обычно, две стороны: чем меньше будет потребление в России, тем быстрее афганцы высадят клевер вместо опиумного мака).
Для тех, кто любит придираться к словам и настаивает на исключительности случаев: ок, представьте себе 35-летнего афганского оптимиста. Ведь это же должно быть вообще невозможно: к этому возрасту почти все люди обычно превращаются в циников, а уж пленники стрельбы, взрывов, смертей близких - и подавно. Надежда уже выкапала из клепсидры, опыт всё время нудит, а и без того маленькая Вера ушла, громко хлопнув дверью.
То, что выделяет условно 35-летнего афганца Хекмата Карзая из общего ряда его сограждан, я предлагаю забыть. (Чтобы это можно было сделать, сообщу: он двоюродный брат президента, (это могло бы многое объяснить, если бы мы ничего не знали о Хамиде Карзае и его братьях. Один из них, например, глава провинции Кандагар, одновременно один из крупнейших наркобаронов Афганистана), долгое время учился и работал в США и Сингапуре, возглавляет крупнейший аналитико-политологический институт в Кабуле (кабульский политолог вообще звучит до гордости смешно)).
Но даже такой набор достижений не опровергает наш стереотип: ведь о человеке те слова, что обычно предваряют его фамилию, не сообщают ровным счётом ничего. Разве что можно выстроить пирамиду из дополнительных стереотипов, определяющих образ человека, значительно превышающего своё окружение. Не исключено, что внутри этой пирамиды доля истины действительно найдётся, но по крайней мере в отношениях со мной «нецивилизованный» Хекмат Карзай повёл себя куда цивилизованнее, чем всякие там американцы, европейцы и уж тем более россияне.
Журналистам почему-то не принято перезванивать. Видимо, все считают, что наша работа - это исключительно сидеть на телефоне и ждать, когда же абонент соизволит проабонентиться. Честно говоря, не припомню ни одного случая, когда бы действительно важный собеседник, которого я бы склонял к интервью, сам мне перезванивал. А Хекмат Карзай, до этого уже наотвечавшийся посетителям московского Центра Карнеги, «Эху Москвы» и «Независимой» сделал это со своего айфона аж дважды.
Он верит, что Афганистан спасёт политика национального примирения, которую там начинают проводить. Ну, Аллах и пророк его Мохаммед им в помощь. По крайней мере прощение моджахедов и их лидеров - это не справедливость, но милосердие. Попытка закончить с убийствами должна становиться индульгенцией в прошедшем времени. Прощение сильных если не обнуляет, то хотя бы списывает грехи. И уж точно вызывает уважение, как поступок высшего порядка.
Наоборот: чуть ли не наиболее острые негативные эмоции у людей, любящих своё «обострённое чувство справедливости», вызывают мерзости по отношению к заведомо слабым. У меня, слава …, есть жена, но я тоже терпеть не могу, когда, например, погибают животные, или тем более когда их убивают. Слёзы наворачиваются, когда в книжке подробно описывается эффект, производимый смертью неглавного героя - воплощения доброты. Ну, Дамблдора, например. Захватывает гнев, когда в очередной раз читаешь про мытарства россиян, вынужденных от чего-нибудь лечиться.
Представитель диких афганцев Хекмат Карзай хочет мира и признает, что военным путём его не достичь. Движение «Наши» из страны, в цивилизованности которой сомнения есть только у эстонцев (а почему бы и нет?), выдвигает 50 тысяч против коррупции. Следственный комитет проводит наступательную операцию на Алексея Навального. Владимир Путин развёртывает народный фронт, чтобы воевать за бла-бла-благоденствие.
В этом гротескном абсурде, когда заведомо одна цель не будет достигнута, а вторая - не будет уничтожена, остаётся третья, самая ранимая. И на её защиту встаёт. И на её защиту встаёт чувство справедливости. А это чувство не просто лучше Березуцкого, оно гораздо привлекательнее. Чем сильнее на него давить, тем больше людей поднимут его флаги. Тогда своего Хекмата Карзая придётся искать нам самим.