От Емели
Печально я гляжу на годы своей юности. Сейчас объяснение, почему мне нравилось разменивать то немногое, чем я обладал, - свободные вечера, на общение с бутылками и кружками под шумный людской разговор, даётся мне нелегко. Как я мог тратить утро субботы и всё воскресенье на упрашивание своей головы о восстановлении её функций после вечерних говорильных алкомарафонов и смехопанорам?
По словам анонимного источника во мне, путём перекрёстного общения с тоннами людей я пытался просеять из них хотя бы несколько граммов скупого мужского золота-счастья. Очевидно, в тот момент я за таковое считал ещё пару весело потраченных впустую часов, ещё пару обволакивающих комнаты смехом шуток, ещё пару разжигающих (а потом обращающих в пепел) надежду томных взглядов. Но самый главный парадокс этого изначально провального метода в том, что инвестиция в убыточную компанию неожиданного принесла мне невероятные дивиденды. Новичкам-инвесторам тоже везёт: мой пиф (казавшийся «-пафом») подарил мне любимую, что, хоть и бесценно, существенно дороже других возможных форм отдачи.
Эта цель, недекларируемая даже собственным сознанием, униженная при самом своём рождении, прояснилась, только будучи достигнутой. На этом мой мозг мог бы успокоиться. Но нет: в последнее время этот пытливый самоисследователь подсказывает мне, что в тени благородного оазиса любовного поиска я стремился еще и к куда менее достойной точке. Фокусирование мозга лишь на трёх действиях - обеспечении работы конвейера шуток, нагромождении теоретических выводов в практике пьяного разговора и ритуальном подношении стакана ко рту - было призвано отвернуть его от самого себя. Не дать ему думать и развиваться, ведь даже смутное понимание того, чем это грозит, приводило меня в жестокий ужас.
Я вообще-то не верю в психологические теории. Их совпадение с реальной жизнью обычно колеблется в районе пятидесяти процентов. А значит, его можно описать так: «Либо совпадает, либо нет». Но, возможно, всё в жизни действительно должно быть сбалансировано. Чем больше ты любишь одного человека, тем больше ненавидишь остальных. Любовь, приключившаяся со мной, компенсировалась быстро развившейся мизантропией.
Раньше дружеские посиделки сдавались перед собственной бессмысленностью лишь в самом конце из-за упрямых штыков непонимания, бахвальства и первооткрывательства избитых истин. Теперь они даже не борются за свою оправданность, ибо все возможные пути их ведения уже давно пережиты, прочувствованы и более не несут никакой новизны. Все слова давно сказаны, все шутки отсмеяны, все ходы просчитаны. Большинство людей слишком уверены в своей правоте по любому вопросу, даже по тому, в котором их компетентность однозначно минимальна, а потому не хотят рассуждать и сомневаться. Не хотят или не умеют слушать других. Каждый слишком занят выстраиванием собственных фраз, чтобы обращать внимание на других. Диалога не случается, нет обмена эмоциями. Это не коммуникация, это самый дурацкий и бесполезный способ препровождения времени в одиночестве.
От него необходимо избавляться, как от засорившегося аппендикса. Причем желательно, чтобы на освободившемся месте вырос не новый рудимент, а какой-нибудь полезный орган, добавляющий организму приятных опций. Отчасти этот процесс можно контролировать (в те минуты, когда времяпрепровождение не контролирует тебя). Доказанно бессмысленную борьбу с самим собой, с располагающей, но неловкой тишиной, с невербальными образами в поисках новой темы для разговора по низкому курсу белорусского рубля я меняю на такую же заведомо обречённую борьбу с реальностью за поиск смысла жизни. Двигаясь исключительно в потёмках и на ощупь, выбрать верную дорогу не проще, чем потом с неё не сбиться. Но стояние на месте приводит к успеху лишь на реке Угре; мы на Москве - и тут оно бессмысленно. Значит, идти всё равно надо. Хоть куда-нибудь, лишь бы быть уверенным, что вперёд (впередее, чем на прошлой дороге).
…Ты, они и ещё несколько тех, кому иногда можно верить, говорят: пиши. Голова в автобусах, невменозе, метро и сне зачем-то генерирует сюжеты и темы. Одновременно Katatonia наглядно демонстрирует, что целая строка может состоять только из «I». Они божественны более всякого бога. Как будто Ницше там про всех нас тут писал, что самое важное рождается из музыки. Она с удивительной регулярностью даёт как раз те эмоции, которые практически невозможно испытать в «нормальной» жизни.
Возбуждение, восстание духа, захлёбывание воздухом, утонуть, открытие, бездонная грусть, растягиваемость времени, зло-добрая усмешка, замедленное созерцание, секундная нега, достаточно и секунды, глубокий вдох, рваный подъём, приятное заблуждение, окончательный разгром, смерть надежды, бардо, всемирная пауза - и по новой. Их природу не объяснить, словами не описать, но это и не сказка.
Не спросив меня, посреди «невинных наблюдателей» под выступление KoЯn моё тело дрыгается, взлетает, трясет конечностями, корчится в экстатической бодрости. Я не могу и не хочу по-другому; все эти слова, звуки и следующие из ниоткуда в никуда эмоции очищающим водопадом рушатся сквозь всего меня - от души до тела. То ли JD первоклассный лицедей, то ли, даже спустя столько лет, его по-прежнему дико прут собственные песни. Кому-то покажется, что у нас с ним слишком разные жизни. Но я чувствую, что при всём его величии и моём ничтожестве суть всё равно одна и та же. И эмоции в данный конкретный момент одинаковые: это не конкретный плач по погибшему другу или радость от обретения любви. Это абстрактные возбуждение, восстание духа, захлёбывание воздухом и далее по тексту.
На связи Орхан Памук. У него вообще третья жизнь, кардинально отличающаяся от нашей с JD. Но его «Снег» тоже растапливает вечный лёд эскалаторов, электричек и эфира. Шелест электронных страниц чуть тише музыки Katatonia или KoЯn, а протяжённое напряжение подводит к никогда не наступающему пику, заставляя не жуя проглатывать текст, оставляя обдумывание на потом. Но когда весь паззл сошёлся, ты поднял голову и сделал первый шаг с эскалатора, твой мозг уже припорошен этим только усиливающимся «Снегом».
Под последние ноты глядя на начинающую чернеть белизну, я понимаю: вот они это всё не зря. Не впустую. Я же не уникален, не одного меня так от них сшибает, а тысячи, десятки тысяч. Только так и можно жить. Дарить совершенно невероятные эмоции, взамен получая, возможно, во стократ больше. Отдаваться честно и по полной, и при этом ещё и быть талантливым (или просто много работать?). Выплыть из мелочей, разобраться в приоритетах, найти себя и стать одним из тех счастливчиков, которые в вечной борьбе победили.
Когда последние ноты уже утихли и растаял снег, незаметно пробравшаяся на своих мягких лапах в мою внутреннюю комнату кошка уже зырит на меня во все глаза. «Ты же бежишь от бессмысленности людей, а неужели они творят для кого-то другого? Ты хочешь быть, как они, но чем простое общение принципиально отличается от творчества? Что музыка, что слова пишутся для людей, «зависят от народа». Это просто другой способ самоутвердиться в мире (обществе) в качестве крутой личности».
Велик соблазн ответить на этот кошачий вызов самым простым и пошлым материальным способом: созидание на то и созидание, что оно оставляет после себя нечто материальное. Успешно общаться может каждый второй, а как-то оформить свой опыт в книгу там или симфонию и потом ещё не побояться отдать это кому-то на суд (заодно прощаясь с тем маленьким внутренним мирком, который долго и кропотливо, как станция метро «Кропоткинская», строился благодаря работе над этой вещью) дано не единицам, конечно, но, возможно, полуторкам.
Эти две причины (а если потрудиться, то ещё бесчисленное множество) послужат отличным объяснением тем, для кого все вышеописанное - полный бред. Для меня они несущественны, потому что для творчества вообще не нужно причин. Единственное для него условие - чтобы по-другому было просто невозможно. Невозможно заставить голову перестать городить образы, невозможно не достать блокнот, когда что-то пришло, невозможно не искусать все ногти во время редактирования.
Если всё время думать, зачем и для кого, тогда самым большим мизантропом всех времён и народов станет Емеля, лежащий на печи. Он не делает ровным счётом ничего, а значит - ничего для людей. Все остальные - так или иначе.
От этой мысли есть одно проверенное лекарство: ещё раз взглянуть на Katatonia, KoЯn или Орхана Памука (ну в отношении него я могу только предполагать). По ним видно, как их самих до дрожи прёт ими рождённое. К этому и надо идти в потёмках и на ощупь. Ну а если ещё и единственный человек, который изменил мой взгляд на собственную дорогу, хотя бы в четверть так же, как я ценю творчество вышеозначенных, оценит хоть что-то написанное моей дрожащей рукой, тогда мой труд точно не будет напрасным.
По словам анонимного источника во мне, путём перекрёстного общения с тоннами людей я пытался просеять из них хотя бы несколько граммов скупого мужского золота-счастья. Очевидно, в тот момент я за таковое считал ещё пару весело потраченных впустую часов, ещё пару обволакивающих комнаты смехом шуток, ещё пару разжигающих (а потом обращающих в пепел) надежду томных взглядов. Но самый главный парадокс этого изначально провального метода в том, что инвестиция в убыточную компанию неожиданного принесла мне невероятные дивиденды. Новичкам-инвесторам тоже везёт: мой пиф (казавшийся «-пафом») подарил мне любимую, что, хоть и бесценно, существенно дороже других возможных форм отдачи.
Эта цель, недекларируемая даже собственным сознанием, униженная при самом своём рождении, прояснилась, только будучи достигнутой. На этом мой мозг мог бы успокоиться. Но нет: в последнее время этот пытливый самоисследователь подсказывает мне, что в тени благородного оазиса любовного поиска я стремился еще и к куда менее достойной точке. Фокусирование мозга лишь на трёх действиях - обеспечении работы конвейера шуток, нагромождении теоретических выводов в практике пьяного разговора и ритуальном подношении стакана ко рту - было призвано отвернуть его от самого себя. Не дать ему думать и развиваться, ведь даже смутное понимание того, чем это грозит, приводило меня в жестокий ужас.
Я вообще-то не верю в психологические теории. Их совпадение с реальной жизнью обычно колеблется в районе пятидесяти процентов. А значит, его можно описать так: «Либо совпадает, либо нет». Но, возможно, всё в жизни действительно должно быть сбалансировано. Чем больше ты любишь одного человека, тем больше ненавидишь остальных. Любовь, приключившаяся со мной, компенсировалась быстро развившейся мизантропией.
Раньше дружеские посиделки сдавались перед собственной бессмысленностью лишь в самом конце из-за упрямых штыков непонимания, бахвальства и первооткрывательства избитых истин. Теперь они даже не борются за свою оправданность, ибо все возможные пути их ведения уже давно пережиты, прочувствованы и более не несут никакой новизны. Все слова давно сказаны, все шутки отсмеяны, все ходы просчитаны. Большинство людей слишком уверены в своей правоте по любому вопросу, даже по тому, в котором их компетентность однозначно минимальна, а потому не хотят рассуждать и сомневаться. Не хотят или не умеют слушать других. Каждый слишком занят выстраиванием собственных фраз, чтобы обращать внимание на других. Диалога не случается, нет обмена эмоциями. Это не коммуникация, это самый дурацкий и бесполезный способ препровождения времени в одиночестве.
От него необходимо избавляться, как от засорившегося аппендикса. Причем желательно, чтобы на освободившемся месте вырос не новый рудимент, а какой-нибудь полезный орган, добавляющий организму приятных опций. Отчасти этот процесс можно контролировать (в те минуты, когда времяпрепровождение не контролирует тебя). Доказанно бессмысленную борьбу с самим собой, с располагающей, но неловкой тишиной, с невербальными образами в поисках новой темы для разговора по низкому курсу белорусского рубля я меняю на такую же заведомо обречённую борьбу с реальностью за поиск смысла жизни. Двигаясь исключительно в потёмках и на ощупь, выбрать верную дорогу не проще, чем потом с неё не сбиться. Но стояние на месте приводит к успеху лишь на реке Угре; мы на Москве - и тут оно бессмысленно. Значит, идти всё равно надо. Хоть куда-нибудь, лишь бы быть уверенным, что вперёд (впередее, чем на прошлой дороге).
…Ты, они и ещё несколько тех, кому иногда можно верить, говорят: пиши. Голова в автобусах, невменозе, метро и сне зачем-то генерирует сюжеты и темы. Одновременно Katatonia наглядно демонстрирует, что целая строка может состоять только из «I». Они божественны более всякого бога. Как будто Ницше там про всех нас тут писал, что самое важное рождается из музыки. Она с удивительной регулярностью даёт как раз те эмоции, которые практически невозможно испытать в «нормальной» жизни.
Возбуждение, восстание духа, захлёбывание воздухом, утонуть, открытие, бездонная грусть, растягиваемость времени, зло-добрая усмешка, замедленное созерцание, секундная нега, достаточно и секунды, глубокий вдох, рваный подъём, приятное заблуждение, окончательный разгром, смерть надежды, бардо, всемирная пауза - и по новой. Их природу не объяснить, словами не описать, но это и не сказка.
Не спросив меня, посреди «невинных наблюдателей» под выступление KoЯn моё тело дрыгается, взлетает, трясет конечностями, корчится в экстатической бодрости. Я не могу и не хочу по-другому; все эти слова, звуки и следующие из ниоткуда в никуда эмоции очищающим водопадом рушатся сквозь всего меня - от души до тела. То ли JD первоклассный лицедей, то ли, даже спустя столько лет, его по-прежнему дико прут собственные песни. Кому-то покажется, что у нас с ним слишком разные жизни. Но я чувствую, что при всём его величии и моём ничтожестве суть всё равно одна и та же. И эмоции в данный конкретный момент одинаковые: это не конкретный плач по погибшему другу или радость от обретения любви. Это абстрактные возбуждение, восстание духа, захлёбывание воздухом и далее по тексту.
На связи Орхан Памук. У него вообще третья жизнь, кардинально отличающаяся от нашей с JD. Но его «Снег» тоже растапливает вечный лёд эскалаторов, электричек и эфира. Шелест электронных страниц чуть тише музыки Katatonia или KoЯn, а протяжённое напряжение подводит к никогда не наступающему пику, заставляя не жуя проглатывать текст, оставляя обдумывание на потом. Но когда весь паззл сошёлся, ты поднял голову и сделал первый шаг с эскалатора, твой мозг уже припорошен этим только усиливающимся «Снегом».
Под последние ноты глядя на начинающую чернеть белизну, я понимаю: вот они это всё не зря. Не впустую. Я же не уникален, не одного меня так от них сшибает, а тысячи, десятки тысяч. Только так и можно жить. Дарить совершенно невероятные эмоции, взамен получая, возможно, во стократ больше. Отдаваться честно и по полной, и при этом ещё и быть талантливым (или просто много работать?). Выплыть из мелочей, разобраться в приоритетах, найти себя и стать одним из тех счастливчиков, которые в вечной борьбе победили.
Когда последние ноты уже утихли и растаял снег, незаметно пробравшаяся на своих мягких лапах в мою внутреннюю комнату кошка уже зырит на меня во все глаза. «Ты же бежишь от бессмысленности людей, а неужели они творят для кого-то другого? Ты хочешь быть, как они, но чем простое общение принципиально отличается от творчества? Что музыка, что слова пишутся для людей, «зависят от народа». Это просто другой способ самоутвердиться в мире (обществе) в качестве крутой личности».
Велик соблазн ответить на этот кошачий вызов самым простым и пошлым материальным способом: созидание на то и созидание, что оно оставляет после себя нечто материальное. Успешно общаться может каждый второй, а как-то оформить свой опыт в книгу там или симфонию и потом ещё не побояться отдать это кому-то на суд (заодно прощаясь с тем маленьким внутренним мирком, который долго и кропотливо, как станция метро «Кропоткинская», строился благодаря работе над этой вещью) дано не единицам, конечно, но, возможно, полуторкам.
Эти две причины (а если потрудиться, то ещё бесчисленное множество) послужат отличным объяснением тем, для кого все вышеописанное - полный бред. Для меня они несущественны, потому что для творчества вообще не нужно причин. Единственное для него условие - чтобы по-другому было просто невозможно. Невозможно заставить голову перестать городить образы, невозможно не достать блокнот, когда что-то пришло, невозможно не искусать все ногти во время редактирования.
Если всё время думать, зачем и для кого, тогда самым большим мизантропом всех времён и народов станет Емеля, лежащий на печи. Он не делает ровным счётом ничего, а значит - ничего для людей. Все остальные - так или иначе.
От этой мысли есть одно проверенное лекарство: ещё раз взглянуть на Katatonia, KoЯn или Орхана Памука (ну в отношении него я могу только предполагать). По ним видно, как их самих до дрожи прёт ими рождённое. К этому и надо идти в потёмках и на ощупь. Ну а если ещё и единственный человек, который изменил мой взгляд на собственную дорогу, хотя бы в четверть так же, как я ценю творчество вышеозначенных, оценит хоть что-то написанное моей дрожащей рукой, тогда мой труд точно не будет напрасным.