первый дракон
- прыгай!
прыгай, прыгай... прыгай носилось в воздухе, закручиваясь вокруг пламени костра пульсирующей воронкой
- прыгай, - шептало что-то внутри, ласковой лентой обдирая между лопаток, изворачиваясь наждаком и протекая медом...
- прыгай, - манили камни перебираемые далекой волной
- ДАВАЙ!
- оттолкнись и закрой глаза... - укачивало меня танцующее марево, обожженного воздуха.
- оттолкнииииись...
это запрокидывало меня в воздух, гигантским водоворотом направляя к звездам
- разбегись и прыгай!
помню перескрип гальки под ногой, открывшийся вздох огня, воздух, крик сгорающих ящериц и падение
когда падаешь навзничь, словно земля вытекает из-под тебя и искры захлопывают дверь в небо, смыкаясь над головой
я рухнула в костёр, точно, как камень, кинутый на поверхность воды чтобы отскочить, рвет поверхность и приникает к дну, как к чему-то родному
подо мной горела земля, листья, ветви пальм и ножки того стола, у которого мы забрали обруч, что бы обмотать его бечевой и пустить под гору
что бы загадать желание
по тому, что это был день праздника, день Ивана Купалы[это был мой первый дракон]
это был мой первый дракон
спасло то, что мы все были после воды и мокрые волосы не загорелись
куртку сдернули быстро, не дав опалить кожу, купальник сорвался вместе с ней и на меня выплеснули ту единственно влагу, которая была с собой
сухое белое... какая славная шутка... сухое...
мне повезло, что тогда мы не доросли еще до коньяка
я стояла едва прикрытая волосами и ленты костряных бликов жадно слизывали с меня капли отраженной ночи
- красивая ты, - сказала самая тихая часть нашей компании, - ни вода ни огонь тебя не берут...
- ладно тебе, оль, - сбивчиво прошептала я
мы были той пятнадцатилетней зрелости, которая во всем находила смех, нас улыбало все и обернув меня какой то травой и кажется платками мы обошли костер и я прыгнула
еще...
еще!
ЕЩЁ!!!
я проникала в тот пожар и выходила их него неповрежденной, тщась доказать всему, что победитель я
оттанцевав свое, накрыв не догоревшие куски тем самым колесом, мы разошлись, предоставив рассвету самому женить огонь с прибоем, драконов и царей
- Ольга! ОЛЬОЛЬОЛЬ!!! - крики острыми ножницами вырывали искры из бетонной дорожки
я выглянула из-под кухонной занавески
- не подходи! не открывай! беги ко мне, через крышу, - задыхалась она
не эмоциональная Танька производила впечатление укушенной тарантулом, не пытаясь спорить, я вышла в прихожую, что бы начать подъем на тот самый чердак, через который действительно можно было выбраться к ней, минуя нашу парадную
в дверь позвонили, остановив меня стреножив звуком
позвонили еще
и распахнувшись, день выставил стеной трех человек
- оля… из окна
- умерла
- ...самоубилась
ворвавшись ураганом в дом, запыхавшаяся Танька кинулась ко мне
сгребла меня в охапку, как мама медведица и поволокла на чердак
- не слушай, не слушай никого, - шептала она мне в волосы, - не слушай никого
не осознавая ног, не сопротивляясь, не говоря, я поднялась ступени на три, пять, где-то на шестой у меня соскользнула нога и я целиком повисла на руках непонятно откуда взявшейся Танькиной силы
- беги! тебе нужно уходить, уходить, не ходить, никуданеходитьникогданикогла... выла она странным речитативом и тянула меня выше
уже на второй лестнице, в деревянном коробе пролета ребята нагнали нас
словно солнце подросло, что бы и тени смогли
они были тенями во весь проем и закрывали солнце
- похороны нац-того
- не ходи! не надо туда...
- нельзя.
- нельзя не пойти.
тошнота поднималась по позвоночному столбу, на кухне сходил с ума чайник, оранжевые доски шли в хоровод, дышать не хотелось и что то острое расчерчивало лицо
- не прогоняйте меня, только не от сюда, не так
- ты не понимаешь, - выдохнули они, - во всем обвинят тебя.
так останавливается жизнь.
так кровь превращается в свинец и он проплавляет все этажи и земля вопит под ногами и пульсирует, роняя тебя ниц
- как это, кто? чтозачемпочемузачто…
это была абсурдная история с письмами.
мы тогда были еще в возрасте доверчивости к бумаге, доверяя ей слова и все это смешенное тоже доверяли
нас было четверо и Татьяна, мы были тёзками и ни кого это не смущало
меня звали Ольгой, ее оля, я была трехжильной и мне до всего было дело, она тихой и болезненной, восхищенно смотря на наши эскапады, большую часть жизни просто присутствовала
я взрывала пространство, падая в любовь и выныривая от туда держа в пятерне извивающихся коньков
она любила одного, я была всеми любима
что было в той записке не важно, важно, что отправлена она была мне, а досталась ей
и что слов начертанных там хватило, что бы распахнуть ей окно и шагнуть в пропасть
меня пытались остановить.
они все говорили, разное, никто не хотел знать правды
никто её и не знал
я все равно приперлась в этом своем черном сарафанчике с красной ниткой - самой черной вещью в моем гардеробе
словно меня тянули туда, я физически чувствовала, как внутренности наматывались на катушку с кольями
шла пешком, перепутала остановку, перестала смотреть
как в шорах я шла в единственно видимое место
люди, пластиковые цветы, ленты…
белое, черное, голубые вены…
запах земли, лилий и чего-то мылкого, как искусственный шелк
у Стаса в руках была скрипка, Таня держала Лешку за руку, Миша - цветы
гроб с олей уже опустили и теперь оставалось лишь подкинуть прах к праху
ощущение сведенных туч навалилось, прижимая к земле
её родители стояли особняком, казалось их пеленала пустота
мама, высушенная горем до прозрачности,
потеряла все, единственно оставленное ей было глазами
бездонной, карминовой пустоты, сочившиеся болью
она ощупала ими нас и
медленно
заведя за спину руку
кинула мне в лицо горсть земли
- ТЫЫыыыыыыыы…