Берлинская картинная галерея - 2
Святые Косма и Дамиан, они же Кузьма и Демьян, первые трансплантологи.
Собственно, Кузьм и Демьянов, как считается в православной традиции, было несколько пар, и работали они в разных местах - одни в Малой Азии, другие в Риме, третьи в Аравии, все были врачевателями и православная традиция считает их разными людьми. Ну типа «Кузьма и Демьян» - это как бы медицинская специальность, а в некоторых интерпретациях они вообще сливались в единого могучего Козьмодемьяна. Католическая традиция считала это перебором и признавала только Аравийских Кузьму и Демьяна, и очевидно, что болонский живописец Джованни да Модена, как католик, изобразил именно их.
Братья Кузьма и Демьян Аравийские жили и практиковали в конце третьего века. От всех остальных врачей того времени их отличал высокий профессиональный скилл, а также отказ от оплаты своего лечения, за что они по праву имеют лик бессребренников. Бессребренничество - это было серьезно, настолько, что когда Кузьма узнал, что Демьян взял три яйца у дамы, которую вылечил от геморроя, то расстроился настолько, кто запретил себя хоронить рядом с коллегой и понадобилось вмешательство говорящего верблюда (sic!), ранее излеченного братьями от бешенства, который пришел и разъяснил, что три яйца Демьян взял во имя Отца, Сына и Святого Духа. Вопрос похорон жителям Киликии пришлось решать экстренно, ибо игемон Киликии по имени Лисий (не Лисий хвост, не Лисий, не знаю, нос - просто Лисий) помог братьям умереть вместе - время было такое, затейник Диоклетиан азартно искоренял христианство и Лисий игемон старался выслужиться перед начальством. Абы кого киликийцы не послушались, а говорящего верблюда послушались - верблюд порожняк гнать не будет - и похоронили братьев вместе.
Скилл докторов был, как я уже сказал, высок - лечили не только геморрой, но и вообще всё. Джованни да Модена, как живописец болонский, а значит непростой, имеет правильное понимание об эмоциональном выражении лиц докторов, придумавших пересадить одному бедолаге вместо плохой больной белой ноги хорошую черную ногу мертвого негра, чтобы бедолага до конца жизни с черной ногой и ходил. Кузьма как бы сомневается: «Да ну не, этош дичь какая-то», а Демьян как бы мурлычет: «Дааа, мы сделаем это... и именно негра!»
Может показаться, что святую Люцию режут за кремлевскими стенами. Вовсе нет. Доменико Венециано в Москве не бывал, но писал с натуры. Стены - точно (Люцию не мог, это было за тыщу лет до него). В общем, кремлевские стены возводили итальянцы, а на тот момент у них была жосткая всеитальянская заруба гибеллинов, которые были за императора, и гвельфов, которые за джедаев папу. На гвельфских замках зубцы были прямые, а на гибеллинских - ласточкиным хвостиком, полукруглые.
Итальянцы, приглашенные Иваном Третьим ваять новые стены Кремля, попали в затруднительное положение - какие зубчики ставить. Техзадание царь не уточнял в этом пункте, но как бы потом на кол не сесть в случае политического непопадания - то было время простых и быстрых решений...
Зодчие рассудили так - царь он кто? Ну практически император. А папа ему кто? Да никто. Вот и ладушки! Так и стоит нынче кремль с гибеллинскими символами. Люцию же резали совсем в другом месте - в Сиракузах, сильно далёких от политическо-архитектурных разборок. А зубцы такие, потому, что Венециано жил во Флоренции, а Флоренция - город гвельфский. Что видел, то и писал. Авторский подход, несогласные - в сад.
Что же касается Люции, то зарезали её по доносу несостоявшегося жениха, после того, как префект Пасхазий (очевидно, мелкий мудак на башне) повелел её отдать в публичный дом, что ни у кого не получилось, поскольку сдвинуть её с места не смогла даже куча здоровых мужиков с упряжкой волов. Доменико изобразил заключительный акт мученичества, на котором гнида в синих панталонах и шапке какашечной модели убивает Люцию ударом кинжала в шею.
Жопаконя кисти того же Доменико Венециано. Художник так видит.
Доменико родился, понятное дело, в Венеции, а рабочую известность заслужил во Флоренции - и это, пожалуй, то немногое в его жизни, о чём можно говорить уверенно. Вездесущий Вазари уделил ему внимания ровно столько, чтобы рассказать, как доменикин друг, другой известный художник Андреа Кастаньо, с которым они вместе пили, пели и плясали под женскими окнами, забил его в переулке свинцовым кистенем, чтобы избавиться от конкурента - Вазари сообщает, что Венециано изобрел особую технику живописи маслом, коей и поделился с другом, который оказался вдруг не друг, а «не просто уже не человек, и даже не животное, но существо недостойное жизни». Вазари, безусловно, умел в эмоционально окрашенные определения, однако никаких подтверждений, что Венециано вообще что-либо писал маслом, нет, это во-первых, а во-вторых, Кастаньо умер на четыре года раньше, так что можно констатировать, что Вазари опять невозбранно наврал, собрав с округи досужие сплетни.
Что же касается фрагмента этой картины, Поклонения волхвов, то она интересна, в первую очередь, что это одно из первых тондо (картина круглого формата), написанная не с прикладной целью (обычно это были расписные подносы или родильные столики, которые с намёком дарили новобрачным на свадьбу), а просто так, по приколу. Картина полна чудесных эпизодов, кои можно находить в разных её уголках, таких как маааленькая виселица с висельниками, негр на верблюде или павлин-мавлин на сарае. Ну и, конечно, жопыконей, в этом Венециано имел свой взгляд на вещи.