У гор своя несокрушимая правда. За той правдой ты и добираешься до них из-за тридевять земель. Карабкаешься, превозмогая усталость, на самую вершину, и стоишь там, отрешённый и бесконечный, с ликованием ощущая себя частицей этой правды. В ту секунду ты соткан из высоты и всего того, что суетливо передаёт тебе в пёстром узелке земля: белёсое пятно ромашкового поля, сумрак векового леса, далёкое мычание коров, настойчивый перезвон ботал, лай пастушьей собаки. Земля говорит с тобой голосом матери - я здесь, я с тобой, я всегда буду с тобой. Горы же молчат голосами наших отцов. Обнимают ледяными крыльями ветра, смотрят за спину и никогда - в глаза, кружат над головой одинокими птицами. Такие близкие и такие далёкие, такие свои и не свои. Час на вершине - и тебе будто заново сотворили сердце. Час на вершине, и ты - снова ты.
.
Впервые за год проспала безмятежным сном до утра. Разбудил запах свежезаваренного кофе. На столе - любимый и знакомый с детства завтрак: брынза, сепарированная сметана, сливочное масло из маслобойки - жёлтое, солоноватое, варенье - ореховое и обязательно инжирное, мёд, подрумяненные ломти местного ноздреватого хлеба. Амаркорд души моей, родители, заняты каждый своим делом: мама готовит, папа сражается с ноутбуком. Зашла на кухню, когда мама возмущённо высказывала своему супругу:
- Ты задаёшь вопрос, но не выслушиваешь ответа!
Папа:
- А зачем мне твой ответ? Мне главное вопрос задать, остальное не имеет значения!
Мама теряет дар речи. Оборачивается ко мне, разводит руками. В этом жесте всё: пятьдесят с лишним лет брака, пять детей, любовь и голуби, орлы и куропатки. В этом жесте - соседка Марус, замершая на пороге в позе древнеегипетской плакальщицы: "Надя джан, твои дочери снова оборвали мой виноград! Нет, ты не думай, я не против, но Гамлет буквально вчера обработал его медным купоросом. Ничего им от медного купороса не будет, говоришь?(с явным сожалением) Да кто бы сомневался, что с ними что-то станется, я просто так, предупредить!"
.
Пока я вспоминаю, взаимные обвинения родителей выходят на новый виток.
- Может я смогу помочь? - вступаю в битву бастардов конницей рыцарей Долины я.
- Да разобрались уже! Твой отец забыл вытащить наушники, зудел и зудел, что звук ноутбука пропал! Главное не докажешь, что сам виноват!
- Конечно ты виновата! - подаёт голос папа.
- Я бы на твоём месте его убила, - подзуживаю я маму.
Она со стуком ставит передо мной тарелку с творожной замазкой.
- Ишь, вылупилось яйцо, родителей стравливает! Ну-ка ешь!
Ем.
.
Выбирались из Еревана в Берд по самой жаре. С нами ехал старик, которого забрали из больницы. Ноги у него не сгибались, потому пришлось отодвигать до упора сиденье. "Инфаркт и инсульт", - шёпотом сообщил водитель.
Редко кому дано выжить после инфаркта и инсульта, подумала я. Видно этот старик сделал столько хорошего, что провидение дало ему шанс пожить ещё немного.
Меж тем старик сидел с вытянутыми ногами, молчал о своём. Заговорил, когда машина уже въехала в его деревню. Торопливо, боясь не успеть, он принялся рассказывать, зажёвывая окончания слов, как однажды из оврага выскочили два зайца, поскакали впереди машины - трогательные такие: пушистые комочки хвостов, нежные ушки. Он погнался за ними, но не догнал, потому что путь машине перегородил огромный валун.
- Хоть бы одного задавил, - с сожалением закончил свой рассказ старик и умолк, словно умер.
Я поймала в зеркале заднего вида взгляд водителя, поджала губы.
Выбирался он из машины невыносимо долго и подробно: сцепит руки замком под коленом, повернётся с кряхтением так, чтобы вытащить в распахнутую дверцу одну ногу, потом проделывает те же манипуляции с другой ногой. Сын суетится рядом - папа джан, папа джан!
"Что скажешь?" - спросила я у водителя, когда мы отъехали.
Он рассмеялся - не обращай внимания и не расстраивайся.
- Подумать только - человек выжил благодаря титаническим усилиям врачей, и теперь сокрушается о том, что не задавил зайцев! Хотя бы одного! - передразнила скрипучий голос старика я.
- Жизнь, эли.
Жизнь, не стала спорить я.
.
Из подслушаного:
- Маленькими наедимся от пуза чёрной туты, а ещё густо обмажем ей лицо. Прибежим к бабо, она старенькая была, подслеповатая, не узнавала нас, пугалась. Приложит ладонь козырьком ко лбу, прищурится, разглядывает - цыганята вроде? Нет? А чьи тогда будете?
Узнав своих правнуков - страшно ругалась, обзывала безголовыми ишаками. Мы радовались, смеялись. Счастливые дураки…
- О чём жалеешь?
- О том, что пугали её. Знаю, она не обижалась. Но я всё равно сейчас на себя из-за неё обижаюсь.
.
- Наши матери всю жизнь покупали нам трусы с начёсом, до колен, системы «сдохни секс».
- А вы чего?
- Выжили. И даже своим умом пришли к пониманию, что армянская женщина и секс - понятия не взаимоисключающие, а скорее даже одного порядка.
.
- Вот это растение у нас называют травой отшельника. Её коровы не едят.
- Почему?
- Потому что они коровы, а не отшельники!
.
Между двумя дорогими иномарками приткнулся разбитый, насквозь ржавый жигулёнок на последнем издыхании. На боку гордая надпись: "Police".
Всё, что вы хотели знать об Армении.
.
Уезжаю, оставив своё матевосяновское сердце в горах.
В Ереване знойное лето. Есть невозможно, спать - тоже. Но голодной оставаться нельзя, может разболеться голова. Заказываю кофе и гату в номер. Гата в «Республике» совершенно фантастическая, её подают горячей, со взбитым сцеженным мацуном и клубникой. Девочка заносит в номер поднос, косится на мой открытый ноутбук:
- Пишете?
- Пишу.
- Про Берд?
- Да.
Уходит, довольная.
В Армении ты везде немного ребенок и каждый тебе немного взрослый: «Пишешь, бала джан? Молодец! Ты главное не отвлекайся, пиши!»
В этой стране каждый тебе немного ангел-хранитель.