Pompidou - мелочи
В магазине музея продавали поднос Пенроуза. Для тех, кто не читал в детстве Мартина Гарднера кто не в теме, это неповторяющаяся мозаика из двух элементов - помимо математической красоты, она красива и просто так.
А это просто какой-то портал в параллельную вселенную. Что это за пупсики и их привидения?
А вот это просто прелесть - миниатюрные охотничью трофеи. Не стоили бы они как паровоз, купил бы себе голову невинно убиенного котика. Или коровы.
Jana Sterbak, «Vanitas: платье из плоти для анорексичного альбиноса», 1987. Это платье из мяса (на фотографии слева - фото с вернисажа первого дня), которое постепенно сохнет, начинает напоминать кожу, и с нынешнем состоянии (фото справа) уже не вызывает настолько же сильного отторжения. Как язвительно отмечает автор, с современными художниками происходит то же самое - многие художники раздражают лишь в начале, а после смерти их произведения приобретают респектабельный статус, людям проще признать, что да, это тоже искусство (не будем сейчас про отношение в России к «Квадрату» Малевича).
Hans Hollein, «Дверь фрустрации», 1968. На миланской триеннале (оказывается, есть и такая) в австрийском павильоне был коридор с этой дверью. Только одна ручка открывает дверь, и пока посетитель найдёт, какая именно, он поймёт и смысл названия произведения.
Timm Ulrich, «Вальтер Беньямин, „Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости“», 1967. Речь идёт об известной работе, переосмысливающей роль произведения искусства после изобретения фотографии и кино. Художник взял обложку, сделал с него ксерокопию, с неё ещё одну, и так далее, до практически полного исчезновения первоначального смысла.
Помимо того, что «это просто красиво», лично я после предыдущего шедевра задумался над двумя аспектами. Первый достаточно очевидный - с 1967 года (тем более с 1936 года изначального текста) многое изменилось, в частности механическое копирование заменено на цифровое, при чём достигнуто идеальное качество воспроизведения. А вот второй - это была действительно серьёзная веха в развитии искусства, когда появилось практически механическое копирование. При ручном копировании хочешь не хочешь, а возникает соблазн интерпретации. Ты переписываешь текст, и тебе сложно не исправить ошибку (или добавить свою), не объяснить непонятный кусок (опять же, добавив, возможно, собственную интерпретацию), приблизить старый текст к современности, добавив актуальный пример. Ну и так далее. В итоге текст (любое произведение искусства) живёт - а при механическом копировании он застывает, и любая переделка, если это не детская адаптация, выглядит кощунством (ааа! они выкинули слово «негр» из "Тома Сойера«!!1)
При этом совершенно невозможно представить, как могло бы развиваться искусство, не будь этого механического воспроизведения. Ну ок: песни / оперы / пьесы / танцы мы можем представить в виде местных постановок - интерпретаций, позволяющих размножить оригинал, пусть и с некоторыми потерями. С книгами и того проще, хоть и забавно представлять себе армию переписчиков «Гарри Поттера» с мегасрачами по поводу расхождений текстов. А кино? Телевидение? Интернет?
Ещё одна работа Timm Ulrich, «To name = to mean», 1968. Мне очень нравятся подобные игры (я одно время не понимал, почему Etienne Klein помешан на анаграммах), мой любимый пример, когда буквы сторон света из английского компаса N - S - E - W складываются в английское же NEWS.
William Wegman, «Before / on / after : permutations», 1972. Концептуальное искусство, как мы его любим. Пёс художника (его зовут Man Ray!) принимает различные позы в зависимости от показанных ему геометрических фигур. Понятно, что это издевательство над зрителем, фотографии постановочные, но кажущаяся концентрация пса прекрасна.
А это просто какой-то портал в параллельную вселенную. Что это за пупсики и их привидения?
А вот это просто прелесть - миниатюрные охотничью трофеи. Не стоили бы они как паровоз, купил бы себе голову невинно убиенного котика. Или коровы.
Jana Sterbak, «Vanitas: платье из плоти для анорексичного альбиноса», 1987. Это платье из мяса (на фотографии слева - фото с вернисажа первого дня), которое постепенно сохнет, начинает напоминать кожу, и с нынешнем состоянии (фото справа) уже не вызывает настолько же сильного отторжения. Как язвительно отмечает автор, с современными художниками происходит то же самое - многие художники раздражают лишь в начале, а после смерти их произведения приобретают респектабельный статус, людям проще признать, что да, это тоже искусство (не будем сейчас про отношение в России к «Квадрату» Малевича).
Hans Hollein, «Дверь фрустрации», 1968. На миланской триеннале (оказывается, есть и такая) в австрийском павильоне был коридор с этой дверью. Только одна ручка открывает дверь, и пока посетитель найдёт, какая именно, он поймёт и смысл названия произведения.
Timm Ulrich, «Вальтер Беньямин, „Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости“», 1967. Речь идёт об известной работе, переосмысливающей роль произведения искусства после изобретения фотографии и кино. Художник взял обложку, сделал с него ксерокопию, с неё ещё одну, и так далее, до практически полного исчезновения первоначального смысла.
Помимо того, что «это просто красиво», лично я после предыдущего шедевра задумался над двумя аспектами. Первый достаточно очевидный - с 1967 года (тем более с 1936 года изначального текста) многое изменилось, в частности механическое копирование заменено на цифровое, при чём достигнуто идеальное качество воспроизведения. А вот второй - это была действительно серьёзная веха в развитии искусства, когда появилось практически механическое копирование. При ручном копировании хочешь не хочешь, а возникает соблазн интерпретации. Ты переписываешь текст, и тебе сложно не исправить ошибку (или добавить свою), не объяснить непонятный кусок (опять же, добавив, возможно, собственную интерпретацию), приблизить старый текст к современности, добавив актуальный пример. Ну и так далее. В итоге текст (любое произведение искусства) живёт - а при механическом копировании он застывает, и любая переделка, если это не детская адаптация, выглядит кощунством (ааа! они выкинули слово «негр» из "Тома Сойера«!!1)
При этом совершенно невозможно представить, как могло бы развиваться искусство, не будь этого механического воспроизведения. Ну ок: песни / оперы / пьесы / танцы мы можем представить в виде местных постановок - интерпретаций, позволяющих размножить оригинал, пусть и с некоторыми потерями. С книгами и того проще, хоть и забавно представлять себе армию переписчиков «Гарри Поттера» с мегасрачами по поводу расхождений текстов. А кино? Телевидение? Интернет?
Ещё одна работа Timm Ulrich, «To name = to mean», 1968. Мне очень нравятся подобные игры (я одно время не понимал, почему Etienne Klein помешан на анаграммах), мой любимый пример, когда буквы сторон света из английского компаса N - S - E - W складываются в английское же NEWS.
William Wegman, «Before / on / after : permutations», 1972. Концептуальное искусство, как мы его любим. Пёс художника (его зовут Man Ray!) принимает различные позы в зависимости от показанных ему геометрических фигур. Понятно, что это издевательство над зрителем, фотографии постановочные, но кажущаяся концентрация пса прекрасна.