Watching YouTube, 2017
She had high hopes
She had almond eyes
She had yellow thighs
Другой дается первоначально как источник чуждой свободы. Дразнящий взгляд/ухмылка, или только так кажется. Сначала она (или он) смотрит на меня подначивающе и понимающе, или просто заговорщически, потом поворачивает плавно голову дальше и смотрит вверх: вся в себе и для себя. Все внимание, которое она уделила мне, она этим движением уводит от меня к себе и за собой, переключая нарциссическую ценность и взоры мира от меня к ней. Изящная кража.
«Кто чем занят, кто чем занимается, кто куда едет?», спросила, ухмыльнувшись, Ситора Баратова у своих невидимых сетевых друзей, повернула плавно голову и стала подпевать песне, которая звучала в салоне ее машины. За дорогой она следила крайне небрежно. Это происшествие (1, 2, 3, 4, 5) - было оно на минующей неделе в Татарстане - стало еще одной смертью из множества подобных нелепых смертей, заснятых на видео.
Нелепая и глупая или все-таки диковатая и красивая смерть? Вот такая, случайно оказавшаяся на виду у миллионов потребителей СМИ? И откуда самоощущение, что две шестеренки заклинило зубьями внутри? Поди разберись...
У внезапно умерших онлайн лик (их портрета из прижизненного альбома) двоится, поскольку он расфокусирован в наших глазах. «Простите меня, я получила в лотерею, но вам не сказала». Лицо словно извиняется за это "двуличие" и удивляется себе. Мы знаем по видео, что у этого человека были жизненные планы: печальная онлайн трансляция показывает нам, что такие существуют. Непонятным образом манифестные ожидания человека от жизни совмещены у нас в восприятии с утаиванием им своего рода "лотерейного выигрыша", этой чудовищной червоточинки. Нам, осведомленным о финале, произошедший обмен жизни на смерть кажется взаимоналожением открытых планов и скрытого лукавства. И эта иллюзия делает для нас смерть Баратовой необходимой, почти что задуманной (и, следовательно, красивой), хотя мы прекрасно знаем, что она была случайной. Более того, поскольку мы чувствуем, что любая смерть (даже учиненная), настав, переводит все на сторону случайного, - где опровергаются и стираются любые планы и цели, то мы попадаем в фундаментальное противоречие, особый обман представлений, именуемый судьбой или роком. Необходимость и случайность не могут совмещаться на столь базовом уровне. Молодая Ситора, не успевшая повидать жизнь, вдруг «оказалась» мудрее-хитрее многих из аудитории, эффектно забрав у нас из под носа самое себя так, как, бывает, воротившись с порога, ваша подруга заберет забытую было сумочку: т.е. совершит абсолютное нужное действие. Опять изящная кража. Теперь уже сумрачная, ибо предметом выступает фатум, а не казус.
«Успех» острой обнародованной погибели горше внезапной нобелевской премии. Фундаментальное противоречие, о котором упомянуто, вызывает чувство попрания и недоумения даже на уровне ощущений: какой-то гадкий подлог со стороны природы. Вот человек живой, а потом вдруг - мертвый, похожий на тюфяк, выброшенный из окна. Парадокс тут, возможно, в том, что мертвое тело видится спящим, а значит уговоренным спать, все бросившим и ушедшим спать под действием совета. Т.е. в смерть - которая бесспорно является внешним обрушением, случайным обвалом - украдкой вовлечен момент добровольности, свойственной жизни. Как будто труп еще жив и выдыхается на глазах, отдавая свою автономию, переходя из сна в вещность, вписывая себя в нечеловеческий порядок мира. Это сдача позиций, добровольное движение, которое однако не может больше оставаться своим, но скользит от себя, обманутое, в беспомощность и подчиненность (где оно, словно в черной дыре, уже не может подать голоса, чтобы мотивировать свой переход, - в отличие от человека, сдавшегося в плен живым). Участие в своей участи посредством загустевания - это картинка гнусной кражи, абсурда.
Итак, то ли жертва универсума, то ли собственная «проделка»... Но в любом случае Ситоры Баратовой больше нет в живых, и это означает, что с прижизненной фотографии смотрит на нас кукла: каждый отныне может играть в ее бытие - воображать так и этак о том, чем она жила, что она делала и с кем была связана. И куда поехала по той слякотной дороге. Наверно, некоторые проходящие по сети и остановившиеся поглядеть захотят узнать о ней побольше бытовых подробностей, чтобы натуральнее играть в жизнь куклы. В самом деле и без шуток: ведь своей судьбы здравствующий человек не знает, а умерший другой в его воображении, особенно если был красив или необычен, очерченным уделом обладает. Вернее, этой судьбой владеет уже не он, а наш живой наблюдатель и кукловод, чтобы инсценировать и расцвечивать фантазией эту утраченную чужую жизнь, причем непременно, даже иногда вопреки своему желанию, приводить ее к заданному «логическому концу», который и случился («случится») в реальности. Так что, вероятно, Ситора будет еще какое-то время жить на полке игрушек - то ли на поругание, то ли на спасение - благодаря множеству посторонних людей из интернета и строго в их руках (мыслях). Скандал сбережения суверенной жизни ценою ее кражи во владение другими мы называем памятью. Людская память есть насмешка чуть менее тошнотворная, чем усмешка вещного универсума (о чем шла речь выше), поскольку люди, которым "принадлежишь" после смерти, принадлежат себе.
Но память не удержать хотением. Еще, быть может, ближайший месяц отдельные анонимусы и комментаторы вокруг умершей в прямом эфире девушки - этой или очередной другой - будут испытывать внутри странную, тоскливую преданность, и удивятся факту, что погибшая почему-то им близка, как будто сестра. Беспокойный период окончится, а дальше - зависит от них (как зависело и "до" и что от себя скрывали). Не родная, совсем не обязывающая кого-либо ее помнить, совершившая по своей глупости ДТП, безответственная растеряша всего - непреднамеренно напомнила всем ныне об одной чепуховой свободе, которая заключается просто в том, чтобы в жизни, данной ради ничего, делать подвижки (творчества или верности) без оснований и надежд. Ведь у нас, на диванах лежащих и смотрящих в YouTube или потолок, жизнь не сложилась и не устроится никогда - фиаско всякого живущего, а у какой-то Ситоры Баратовой на 11-м километре хлябистой автодороги всё уже сложилось три дня тому назад.
And she is different from Cro-Magnon man
She's different from Anne Boleyn
She is different from the Rosenbergs
And from the unknown Jew
She is different from the unknown Nicaraguan
Half superstar half victim
She's a victor star conceptually new
And she is different from the Dodo
And from the Kankanbono
She is different from the Aztec
And from the Cherokee
She's everybody's sister
She's symbolic of our failure
She's the one in fifty million
Who can help us to be free
Because she died on TV
Watching TV, 1992
She had almond eyes
She had yellow thighs
Другой дается первоначально как источник чуждой свободы. Дразнящий взгляд/ухмылка, или только так кажется. Сначала она (или он) смотрит на меня подначивающе и понимающе, или просто заговорщически, потом поворачивает плавно голову дальше и смотрит вверх: вся в себе и для себя. Все внимание, которое она уделила мне, она этим движением уводит от меня к себе и за собой, переключая нарциссическую ценность и взоры мира от меня к ней. Изящная кража.
«Кто чем занят, кто чем занимается, кто куда едет?», спросила, ухмыльнувшись, Ситора Баратова у своих невидимых сетевых друзей, повернула плавно голову и стала подпевать песне, которая звучала в салоне ее машины. За дорогой она следила крайне небрежно. Это происшествие (1, 2, 3, 4, 5) - было оно на минующей неделе в Татарстане - стало еще одной смертью из множества подобных нелепых смертей, заснятых на видео.
Нелепая и глупая или все-таки диковатая и красивая смерть? Вот такая, случайно оказавшаяся на виду у миллионов потребителей СМИ? И откуда самоощущение, что две шестеренки заклинило зубьями внутри? Поди разберись...
У внезапно умерших онлайн лик (их портрета из прижизненного альбома) двоится, поскольку он расфокусирован в наших глазах. «Простите меня, я получила в лотерею, но вам не сказала». Лицо словно извиняется за это "двуличие" и удивляется себе. Мы знаем по видео, что у этого человека были жизненные планы: печальная онлайн трансляция показывает нам, что такие существуют. Непонятным образом манифестные ожидания человека от жизни совмещены у нас в восприятии с утаиванием им своего рода "лотерейного выигрыша", этой чудовищной червоточинки. Нам, осведомленным о финале, произошедший обмен жизни на смерть кажется взаимоналожением открытых планов и скрытого лукавства. И эта иллюзия делает для нас смерть Баратовой необходимой, почти что задуманной (и, следовательно, красивой), хотя мы прекрасно знаем, что она была случайной. Более того, поскольку мы чувствуем, что любая смерть (даже учиненная), настав, переводит все на сторону случайного, - где опровергаются и стираются любые планы и цели, то мы попадаем в фундаментальное противоречие, особый обман представлений, именуемый судьбой или роком. Необходимость и случайность не могут совмещаться на столь базовом уровне. Молодая Ситора, не успевшая повидать жизнь, вдруг «оказалась» мудрее-хитрее многих из аудитории, эффектно забрав у нас из под носа самое себя так, как, бывает, воротившись с порога, ваша подруга заберет забытую было сумочку: т.е. совершит абсолютное нужное действие. Опять изящная кража. Теперь уже сумрачная, ибо предметом выступает фатум, а не казус.
«Успех» острой обнародованной погибели горше внезапной нобелевской премии. Фундаментальное противоречие, о котором упомянуто, вызывает чувство попрания и недоумения даже на уровне ощущений: какой-то гадкий подлог со стороны природы. Вот человек живой, а потом вдруг - мертвый, похожий на тюфяк, выброшенный из окна. Парадокс тут, возможно, в том, что мертвое тело видится спящим, а значит уговоренным спать, все бросившим и ушедшим спать под действием совета. Т.е. в смерть - которая бесспорно является внешним обрушением, случайным обвалом - украдкой вовлечен момент добровольности, свойственной жизни. Как будто труп еще жив и выдыхается на глазах, отдавая свою автономию, переходя из сна в вещность, вписывая себя в нечеловеческий порядок мира. Это сдача позиций, добровольное движение, которое однако не может больше оставаться своим, но скользит от себя, обманутое, в беспомощность и подчиненность (где оно, словно в черной дыре, уже не может подать голоса, чтобы мотивировать свой переход, - в отличие от человека, сдавшегося в плен живым). Участие в своей участи посредством загустевания - это картинка гнусной кражи, абсурда.
Итак, то ли жертва универсума, то ли собственная «проделка»... Но в любом случае Ситоры Баратовой больше нет в живых, и это означает, что с прижизненной фотографии смотрит на нас кукла: каждый отныне может играть в ее бытие - воображать так и этак о том, чем она жила, что она делала и с кем была связана. И куда поехала по той слякотной дороге. Наверно, некоторые проходящие по сети и остановившиеся поглядеть захотят узнать о ней побольше бытовых подробностей, чтобы натуральнее играть в жизнь куклы. В самом деле и без шуток: ведь своей судьбы здравствующий человек не знает, а умерший другой в его воображении, особенно если был красив или необычен, очерченным уделом обладает. Вернее, этой судьбой владеет уже не он, а наш живой наблюдатель и кукловод, чтобы инсценировать и расцвечивать фантазией эту утраченную чужую жизнь, причем непременно, даже иногда вопреки своему желанию, приводить ее к заданному «логическому концу», который и случился («случится») в реальности. Так что, вероятно, Ситора будет еще какое-то время жить на полке игрушек - то ли на поругание, то ли на спасение - благодаря множеству посторонних людей из интернета и строго в их руках (мыслях). Скандал сбережения суверенной жизни ценою ее кражи во владение другими мы называем памятью. Людская память есть насмешка чуть менее тошнотворная, чем усмешка вещного универсума (о чем шла речь выше), поскольку люди, которым "принадлежишь" после смерти, принадлежат себе.
Но память не удержать хотением. Еще, быть может, ближайший месяц отдельные анонимусы и комментаторы вокруг умершей в прямом эфире девушки - этой или очередной другой - будут испытывать внутри странную, тоскливую преданность, и удивятся факту, что погибшая почему-то им близка, как будто сестра. Беспокойный период окончится, а дальше - зависит от них (как зависело и "до" и что от себя скрывали). Не родная, совсем не обязывающая кого-либо ее помнить, совершившая по своей глупости ДТП, безответственная растеряша всего - непреднамеренно напомнила всем ныне об одной чепуховой свободе, которая заключается просто в том, чтобы в жизни, данной ради ничего, делать подвижки (творчества или верности) без оснований и надежд. Ведь у нас, на диванах лежащих и смотрящих в YouTube или потолок, жизнь не сложилась и не устроится никогда - фиаско всякого живущего, а у какой-то Ситоры Баратовой на 11-м километре хлябистой автодороги всё уже сложилось три дня тому назад.
And she is different from Cro-Magnon man
She's different from Anne Boleyn
She is different from the Rosenbergs
And from the unknown Jew
She is different from the unknown Nicaraguan
Half superstar half victim
She's a victor star conceptually new
And she is different from the Dodo
And from the Kankanbono
She is different from the Aztec
And from the Cherokee
She's everybody's sister
She's symbolic of our failure
She's the one in fifty million
Who can help us to be free
Because she died on TV
Watching TV, 1992