Ахав и Хлопуша
Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков
и камнями побивающий посланных к тебе!
сколько раз хотел Я собрать детей твоих,
как птица собирает птенцов своих под крылья,
и вы не захотели!
Евг. от Мтф., 23:37
Не вывести птенцов - зеленых вербенят,
По горлу их скользнул сентябрь, как нож,
И кости крыл ломает на щебняк
Осенний дождь.
Холодный, скверный дождь.
С. Есенин, Пугачев
Ахав:
О ничтожества!
Высокий рангоут предназначен для сильных ветров,
а рангоут моего мозга уходит под облака,
что несутся в вышине, изорванные в клочья.
Что же мне, спустить его?
Только трусы убирают в бурю снасти своих мозгов.
Ого, как громко рычит и бурчит все там наверху!
Бог! Бог! Бог! раздави мое
сердце! взломай мой мозг! это насмешка!
насмешка горькая, жестокая насмешка,
разве я пережил довольно радостей,
чтоб носить седые волосы и быть и
выглядеть таким нестерпимо старым?
Глядите вверх; хорошенько глядите;
белое пламя лишь освещает путь к Белому Киту!
Подайте мне конец этого громоотвода,
я хочу чувствовать биение его пульса,
и пусть мой пульс бьется об него.
Вот так! Кровь и огонь!
Г. Мелвилл, Моби Дик, или Белый кит
Хлопуша:
Сумасшедшая, бешеная кровавая муть!
Что ты? Смерть? Иль исцеленье калекам?
Проведите, проведите меня к нему,
Я хочу видеть этого человека.
Я три дня и три ночи искал ваш умёт,
Тучи с севера сыпались каменной грудой.
Слава ему! Пусть он даже не Петр!
Чернь его любит за буйство и удаль.
Я три дня и три ночи блуждал по тропам,
В солонце рыл глазами удачу,
Ветер волосы мои, как солому, трепал
И цепами дождя обмолачивал.
Но озлобленное сердце никогда не заблудится,
Эту голову с шеи сшибить нелегко.
Оренбургская заря красношерстной верблюдицей
Рассветное роняла мне в рот молоко.
И холодное корявое вымя сквозь тьму
Прижимал я, как хлеб, к истощенным векам.
Проведите, проведите меня к нему,
Я хочу видеть этого человека.
С. Есенин, Пугачев