«Хармс! Чармс! Шардам!, или 25 лет тому…» в театре «Эрмитаж»
«Хармс! Чармс! Шардам!, или 25 лет тому…». Юбилей первого в мире спектакля по Даниилу Хармсу. Московский театр «Эрмитаж». Представление исключительно для весёлых и легкомысленных людей в трех шарах, двух молотках, сочиненное М. Левитиным по мотивам произведений Даниила Хармса. Памяти Любови Полищук. Постановка Михаила Левитина. Художник - Борис Мессерер. Композитор - Владимир Дашкевич. В спектакле заняты участники премьеры 1982 года: нар. арт. России Роман Карцев, нар. арт. России Евгений Герчаков, нар. арт. России Александр Пожаров, засл. арт. России Юрий Чернов, а также Лариса Панченко, Катя Тенета, засл. раб. культуры Владимир Жорж, засл. арт. России Геннадий Храпунков, Михаил Горский, Станислав Сухарев, Сергей Щипачев. Текст от автора - Иннокентий Смоктуновский (в записи).
Благодаря любознательности и любезности завлита театра «Эрмитаж» Ирины Волковой (d_serpokrylov), нашедшей мою скромную персону в интернете и ЖЖ, я попал вчера на 25-летие первого в мире спектакля, поставленного по Хармсу. Удивительно - и прекрасно! - что «Хармс! Чармс! Шардам!, или Школа клоунов» Михаила Левитина до сих пор держится в репертуаре.
Премьера была сыграна в Московском театре миниатюр (как тогда назывался «Эрмитаж») 12 апреля 1982 года с участием Любови Полищук, Романа Карцева, Виктора Ильченко, Алексея Горизонтова, Александра Пожарова, Юрия Чернова и Евгения Герчакова.
Я узнал о факте существования такой постановки из эмоциональной рецензии Бориса Беленкина в журнале «Театральная жизнь» в 1987 году, и даже процитировал ее в своей диссертайке. В прошлом году сам попытался сходить на «Школу клоунов», но, увы, попал на замену спектакля.
Естественно, состав исполнителей за четверть века не раз менялся. Вчерашний вечер был посвящен памяти первой исполнительницы единственной женской роли. В некоторых эпизодах выходили Катя Тенета и Лариса Панченко, но в целом все было поставлено так, чтобы на сцене и в зале постоянно ощущалось незримое присутствие Любови Полищук: к ней обращались, о ней вспоминали и говорили, звучал ее голос. Меня сильнее всего впечатлил момент, когда на темной сцене лежал серебристый шар, вокруг него танцевали два световых луча и голос Полищук пел Человек состоит из трех частей … Хеу-ля-ля, дрюм-дрюм, ту-ту - можно было представить, какой отменной негритянкой она была в «Американской улице».
Вечер вел Левитин. О спектакле говорили Владимир Меньшов, Андрей Максимов, Виктор Шендерович…
Гвоздевой трюк представления состоял в том, что одну и ту же миниатюру (не все, только некоторые) целиком или по частям разыгрывали исполнители разных лет. К сожалению, кроме Карцева и Герчакова я никого не знаю, поэтому не могу описать, кто что играл. А это было безумно смешно. Анри Бергсон объяснил, почему повтор вообще вызывает смех, а уж когда повторяется получил твое письмо и сразу понял, что оно от тебя в парном исполнении Карцева и Храпункова (?) - это нужно видеть и слышать.
В «Школе клоунов» Левитин использовал «Сундук», «Математик и Андрей Семенович», «Я слыхал такое выражение: “Лови момент!”…», «Сон», «Синфония № 2», «[Григорьев и Семёнов]», «Жил-был человек, звали его Кузнецов…», «Дорогой Никандр Андреевич…», «Вот этот цветок красиво поставить сюда…» (что-то я, возможно, выпустил).
Если говорить о трактовке, то Хармс Левитина - романтик особого типа, который творит свой, ни на что не похожий мир, полный иррационального юмора. (Примерно таким его представляли и первые советские публикаторы и интерпретаторы).
Когда смотришь на такого Хармса в «обратной перспективе», он кажется непривычно облегченным: «чёрная» составляющая сильно «осветлена», «жуткая» устранена совсем, а юмор даже несколько нарочит. (Роман Карцев, между прочим, напомнил залу, что Михаил Левитин - тоже одессит;)). Но в исторической перспективе и это было прорывом. Естественно, самые абсурдные, мрачные и провокационные вещи в 82-м году попасть на сцену не могли ни под каким соусом (да многие и не были опубликованы). Второй заголовок - «Школа клоунов» - как раз и был соусом, делающим постановку более проходимой через цензуру, но, в общем, идея клоунады органична режиссерской и актерской трактовке Хармса.
На том месте, где была церковь, построили клуб и в день открытия клуба устроили концерт, на котором выступал скрипач, который четырнадцать лет назад потерял свое пальто… А среди слушателей сидел сын одного из тех хулиганов, которые четырнадцать лет тому назад сбили шапку с этого скрипача… После концерта они поехали домой в одном трамвае. Но в трамвае, который ехал за ними, вагоновожатым был тот самый кондуктор, который когда-то продал пальто скрипача на барахолке… И вот они едут поздно вечером по городу: впереди - скрипач и сын хулигана, а за ними вагоновожатый, бывший кондуктор… Они едут и не знают, какая между ними связь, и не узнают до самой смерти.
В том, как это исполнено, можно сполна насладиться фантазией автора, связавшего алогичной логикой всякую лабуду, но катарсис остается чисто юмористическим. Того, что здесь подразумевается катарсис метафизический, заключенный в последнем слове - в момент смерти они, наконец, ВСЁ УЗНАЮТ - вы не почувствуете.
Но это уже интерпретации Хармса конца 1990-х. До появления книги М. Ямпольского, в метафизике нелепых хармсовых смертей, исчезновений и шаров, по большому счету, ничего не понимали даже профессиональные литературоведы, писавшие об обэриутах.
Тем замечательнее, что неслучайную роль шаров (сигнализирующих у Хармса о появлении трансцендентного - пластического «ноля», неразложимого и ни во что не трансформируемого совершенства, бесконечного в конечном) Левитин почувствовал и отыграл. Серебристые надувные шары везде - в фойе театра, на сцене и в зале. И песня «Летят по небу шарики» идет лейтмотивом через весь спектакль. В. Шендерович об этом сказал: мотив песенки надолго стал для меня наваждением - чувствуешь тут что-то такое.
Справедливости ради: конечно, метафизический план в постановке Левитина есть, уже в открывающем ее «Сундуке». По обыкновению, сошлюсь на более непосредственное восприятие moscou_actu, которую хармсомания счастливо обошла стороной и которая на 3 года моложе этого спектакля. Общее впечатление она выразила примерно так: веселенький междусобойчик, но есть символические вещи - про мужичка, который забрался в сундук, а потом оказался на полу.
В заключение Левитин попросил исполнить два текста «другого» Хармса (из того, что 25 лет назад ни за что бы не прошло) - Карцев прочитал «Новый талантливый писатель», а сын его Павел Кассинский - «Американский рассказ».
Было бы крайне интересно посмотреть две поздние постановки Левитина по Хармсу: «Белую овцу» и кантату «Спасение». Постараюсь, по возможности.
Все представление я записал на диктофон, но с балкона - так что реакцию зала слышно лучше, чем происходящее на сцене.
Приложение:
Д. Хармс. Американский рассказ
В Американский суд была подана жалоба сторожем скотобойни, будто ему какой-то парень сломал руку. Судья вызвал этого парня и спросил: «Ты сломал сторожу руку?» Парень сказал: «нет я не ломал ему руки». А сторож сказал: «как же ты не ломал мне руки! Ведь я из-за тебе же сломал руку!» Тогда судья спросил: «Как же было дело?» Оказалось, что дело было так:
Молодой здоровый парень забрался на скотобойню, срезал с коровьего вымяни сиську, вставил ее себе в прорешку штанов и так идет.
Сторож увидал парня, вылупил глаза и говорит: «Да ты смотри, как ты идешь!»
А парень достал нож и говорит: «Эх, все равно!», отрезал ножом сиську и бросил ее в сторону.
Сторож упал и сломал себе руку.
Благодаря любознательности и любезности завлита театра «Эрмитаж» Ирины Волковой (d_serpokrylov), нашедшей мою скромную персону в интернете и ЖЖ, я попал вчера на 25-летие первого в мире спектакля, поставленного по Хармсу. Удивительно - и прекрасно! - что «Хармс! Чармс! Шардам!, или Школа клоунов» Михаила Левитина до сих пор держится в репертуаре.
Премьера была сыграна в Московском театре миниатюр (как тогда назывался «Эрмитаж») 12 апреля 1982 года с участием Любови Полищук, Романа Карцева, Виктора Ильченко, Алексея Горизонтова, Александра Пожарова, Юрия Чернова и Евгения Герчакова.
Я узнал о факте существования такой постановки из эмоциональной рецензии Бориса Беленкина в журнале «Театральная жизнь» в 1987 году, и даже процитировал ее в своей диссертайке. В прошлом году сам попытался сходить на «Школу клоунов», но, увы, попал на замену спектакля.
Естественно, состав исполнителей за четверть века не раз менялся. Вчерашний вечер был посвящен памяти первой исполнительницы единственной женской роли. В некоторых эпизодах выходили Катя Тенета и Лариса Панченко, но в целом все было поставлено так, чтобы на сцене и в зале постоянно ощущалось незримое присутствие Любови Полищук: к ней обращались, о ней вспоминали и говорили, звучал ее голос. Меня сильнее всего впечатлил момент, когда на темной сцене лежал серебристый шар, вокруг него танцевали два световых луча и голос Полищук пел Человек состоит из трех частей … Хеу-ля-ля, дрюм-дрюм, ту-ту - можно было представить, какой отменной негритянкой она была в «Американской улице».
Вечер вел Левитин. О спектакле говорили Владимир Меньшов, Андрей Максимов, Виктор Шендерович…
Гвоздевой трюк представления состоял в том, что одну и ту же миниатюру (не все, только некоторые) целиком или по частям разыгрывали исполнители разных лет. К сожалению, кроме Карцева и Герчакова я никого не знаю, поэтому не могу описать, кто что играл. А это было безумно смешно. Анри Бергсон объяснил, почему повтор вообще вызывает смех, а уж когда повторяется получил твое письмо и сразу понял, что оно от тебя в парном исполнении Карцева и Храпункова (?) - это нужно видеть и слышать.
В «Школе клоунов» Левитин использовал «Сундук», «Математик и Андрей Семенович», «Я слыхал такое выражение: “Лови момент!”…», «Сон», «Синфония № 2», «[Григорьев и Семёнов]», «Жил-был человек, звали его Кузнецов…», «Дорогой Никандр Андреевич…», «Вот этот цветок красиво поставить сюда…» (что-то я, возможно, выпустил).
Если говорить о трактовке, то Хармс Левитина - романтик особого типа, который творит свой, ни на что не похожий мир, полный иррационального юмора. (Примерно таким его представляли и первые советские публикаторы и интерпретаторы).
Когда смотришь на такого Хармса в «обратной перспективе», он кажется непривычно облегченным: «чёрная» составляющая сильно «осветлена», «жуткая» устранена совсем, а юмор даже несколько нарочит. (Роман Карцев, между прочим, напомнил залу, что Михаил Левитин - тоже одессит;)). Но в исторической перспективе и это было прорывом. Естественно, самые абсурдные, мрачные и провокационные вещи в 82-м году попасть на сцену не могли ни под каким соусом (да многие и не были опубликованы). Второй заголовок - «Школа клоунов» - как раз и был соусом, делающим постановку более проходимой через цензуру, но, в общем, идея клоунады органична режиссерской и актерской трактовке Хармса.
На том месте, где была церковь, построили клуб и в день открытия клуба устроили концерт, на котором выступал скрипач, который четырнадцать лет назад потерял свое пальто… А среди слушателей сидел сын одного из тех хулиганов, которые четырнадцать лет тому назад сбили шапку с этого скрипача… После концерта они поехали домой в одном трамвае. Но в трамвае, который ехал за ними, вагоновожатым был тот самый кондуктор, который когда-то продал пальто скрипача на барахолке… И вот они едут поздно вечером по городу: впереди - скрипач и сын хулигана, а за ними вагоновожатый, бывший кондуктор… Они едут и не знают, какая между ними связь, и не узнают до самой смерти.
В том, как это исполнено, можно сполна насладиться фантазией автора, связавшего алогичной логикой всякую лабуду, но катарсис остается чисто юмористическим. Того, что здесь подразумевается катарсис метафизический, заключенный в последнем слове - в момент смерти они, наконец, ВСЁ УЗНАЮТ - вы не почувствуете.
Но это уже интерпретации Хармса конца 1990-х. До появления книги М. Ямпольского, в метафизике нелепых хармсовых смертей, исчезновений и шаров, по большому счету, ничего не понимали даже профессиональные литературоведы, писавшие об обэриутах.
Тем замечательнее, что неслучайную роль шаров (сигнализирующих у Хармса о появлении трансцендентного - пластического «ноля», неразложимого и ни во что не трансформируемого совершенства, бесконечного в конечном) Левитин почувствовал и отыграл. Серебристые надувные шары везде - в фойе театра, на сцене и в зале. И песня «Летят по небу шарики» идет лейтмотивом через весь спектакль. В. Шендерович об этом сказал: мотив песенки надолго стал для меня наваждением - чувствуешь тут что-то такое.
Справедливости ради: конечно, метафизический план в постановке Левитина есть, уже в открывающем ее «Сундуке». По обыкновению, сошлюсь на более непосредственное восприятие moscou_actu, которую хармсомания счастливо обошла стороной и которая на 3 года моложе этого спектакля. Общее впечатление она выразила примерно так: веселенький междусобойчик, но есть символические вещи - про мужичка, который забрался в сундук, а потом оказался на полу.
В заключение Левитин попросил исполнить два текста «другого» Хармса (из того, что 25 лет назад ни за что бы не прошло) - Карцев прочитал «Новый талантливый писатель», а сын его Павел Кассинский - «Американский рассказ».
Было бы крайне интересно посмотреть две поздние постановки Левитина по Хармсу: «Белую овцу» и кантату «Спасение». Постараюсь, по возможности.
Все представление я записал на диктофон, но с балкона - так что реакцию зала слышно лучше, чем происходящее на сцене.
Приложение:
Д. Хармс. Американский рассказ
В Американский суд была подана жалоба сторожем скотобойни, будто ему какой-то парень сломал руку. Судья вызвал этого парня и спросил: «Ты сломал сторожу руку?» Парень сказал: «нет я не ломал ему руки». А сторож сказал: «как же ты не ломал мне руки! Ведь я из-за тебе же сломал руку!» Тогда судья спросил: «Как же было дело?» Оказалось, что дело было так:
Молодой здоровый парень забрался на скотобойню, срезал с коровьего вымяни сиську, вставил ее себе в прорешку штанов и так идет.
Сторож увидал парня, вылупил глаза и говорит: «Да ты смотри, как ты идешь!»
А парень достал нож и говорит: «Эх, все равно!», отрезал ножом сиську и бросил ее в сторону.
Сторож упал и сломал себе руку.