Гартман о связи этики и свободы
«Более узкое царство собственно нравственных ценностей… составляют… ценности личности и ценности актов (в отличие от благ - вещей и ситуаций). Однако такого рода отличия носителя ценностей не достаточно, чтобы охарактеризовать всю группу. Активность, сила, способность к страданию - это тоже ценности актов, а как раз поэтому - и ценности личности; то же самое относится к свободе, предвидению, целенаправленной деятельности. Существуют и эстетические ценности актов, и, быть может, некоторые другие. Но все это не моральные ценности, как бы тесно они ни были с ними связаны. Кто вообще понимает, что значит добро и зло, тот знает, что дело идет здесь о чем-то другом».
А вот греческая kalokagathia (добротолюбие) не различает нравственное добро и красоту. Любопытно, как он дальше обойдется с такими качествами, как благородство - то ли моральными, то ли эстетическими…
«Также недостаточно для сущностного определения нравственных ценностей упоминавшегося выше отношения фундирования. Понятно, что во всякой ценностной интенции ценность интенции иная, нежели ценность цели этой интенции. Но что составляет ее инаковость остается не определено. Не ясно, почему акты и личности за счет причастности к этим ценностям не просто
становятся благами, например внутренними благами высшего порядка. Ведь если все различие ценностных классов, - не принимая во внимание носителей ценности, - заключалось бы в том, что один занимает более высокое положение в иерархии, нежели другой, то из этого необходимо следовало бы, что носители нравственных ценностей суть блага высшего порядка.
Но это не так. Т.е. этот высший порядок благ тоже существует; личности в силу своего нравственного поведения могут представлять друг для друга некое благо; некто справедливый для своих сограждан, друг для друзей - блага высшего порядка. Но эта благость уже предполагает моральную ценность личности. Она, таким образом, не может ее со своей стороны составлять.
Она есть лишь присущая моральной ценности ценность благ. Ибо моральную ценность личность имеет сама по себе независимо от того, полезна ли она для кого-то (например, в чисто внутреннем, не высказываемом вслух умонастроении)».
Здесь интересно различие между «автономной этикой» (какова гартмановская) и религиозной. С точки зрения первой, праведник праведен безотносительно к тому, приносит ли это кому-то пользу (у Канта это особенно очевидно) и знает ли кто об этом. С точки зрения второй, святой отшельник и пользу приносит (молитвой за людей), и хорош в глазах Бога.
«Ценность благ, напротив, существует необходимо «для кого-то». Одно лишь различие высот, таким образом, не составляет разницы. Скорее, разница высот основывается на какой-то другой разнице - не сравнимой, но абсолютной, принципиальной, качественной.
Что же принципиально отличает ценности друг от друга? Что составляет специфичность именно этического действия, желания, образа мыслей? Легче всего нравственные ценности можно понять в их противоположности соответствующим не-ценностям. Нравственное зло - не просто погрешность или недостаток личности, но допущенные ею проступок, преступление, вина.
Нравственное зло разъедает личность, навлекает на нее неодобрение, осуждение, презрение, отвращение. Нравственная не-ценность вменяется личности, личность считается ее виновницей, в чьих силах было вести себя и по-другому. Личность несет ответственность. Как раз этого никогда нельзя сказать в отношении контрценной ситуации или вещи, всякого рода «бед». Там никакого вменения, ответственности или вины не бывает.
Этому соответствует строго аналогичное отношение позитивных противочленов. Нравственное благо тоже вменяется, оно находит признание, одобрение, даже восхищение, восхваление. Тот, кто несет ответственность, имеет и заслуги. У ценных ситуаций и вещей этого тоже нет.
Основной вопрос в разнице обоих ценностных классов - это соотнесенность нравственных ценностей со свободой. Что свободное существо - причем благодаря своей свободе, то есть поскольку оно могло бы поступить и по-другому - в своем поведении реализует те или иные ценности и неценности, - это можно ему вменить, это составляет его нравственную ценность и не-ценность. Ответственность, справедливость, вина и заслуга связаны исключительно с этим. На
добро и зло способен только свободный.
Вообще говоря, специфика нравственных ценностей заключается ни в их высоте, ни в их фундированности другими ценностями, но в их соотнесенности со свободой. В этом заключена причина их всеобщего превосходства по высоте над ценностями благ и ситуаций.
Эту соотнесенность со свободой нельзя ограничивать случаями собственно осознанных решений или намерений. …Наличие свободы распознают не во внешнем рассмотрении того, как некто мог бы захотеть или поступить иначе, но единственно в ценностном суждении, в нравственном ценностном чувстве, которое уверенно и точно обнаруживает за что человек ответствен, а за что нет. Как раз совсем не обязательно, чтобы решающее в поведении человека заключалось в том или ином сознательном решении, оно может заключаться уже в его общей нравственной установке, в относительно постоянной исходной позиции. Тогда под вменение подпадает как раз сама эта общая установка. В ней тогда будут заключены вина, ответственность или заслуга». (366-367)
Ага, вот тут различие между нравственным и эстетическим. Оно отчетливей видно на не-ценностях. Человек не свободен в эстетическом суждении, оно определяется его вкусом, над которым он так же не властен - напрямую, - как и над умом или физической силой. Но! Он вполне свободен в решении развивать ли ему вкус (как и ум, и силу) или нет. Потому О.Уайльд в конечном счете прав (кажется, это он сказал), что дурной вкус - великий грех.
А вот греческая kalokagathia (добротолюбие) не различает нравственное добро и красоту. Любопытно, как он дальше обойдется с такими качествами, как благородство - то ли моральными, то ли эстетическими…
«Также недостаточно для сущностного определения нравственных ценностей упоминавшегося выше отношения фундирования. Понятно, что во всякой ценностной интенции ценность интенции иная, нежели ценность цели этой интенции. Но что составляет ее инаковость остается не определено. Не ясно, почему акты и личности за счет причастности к этим ценностям не просто
становятся благами, например внутренними благами высшего порядка. Ведь если все различие ценностных классов, - не принимая во внимание носителей ценности, - заключалось бы в том, что один занимает более высокое положение в иерархии, нежели другой, то из этого необходимо следовало бы, что носители нравственных ценностей суть блага высшего порядка.
Но это не так. Т.е. этот высший порядок благ тоже существует; личности в силу своего нравственного поведения могут представлять друг для друга некое благо; некто справедливый для своих сограждан, друг для друзей - блага высшего порядка. Но эта благость уже предполагает моральную ценность личности. Она, таким образом, не может ее со своей стороны составлять.
Она есть лишь присущая моральной ценности ценность благ. Ибо моральную ценность личность имеет сама по себе независимо от того, полезна ли она для кого-то (например, в чисто внутреннем, не высказываемом вслух умонастроении)».
Здесь интересно различие между «автономной этикой» (какова гартмановская) и религиозной. С точки зрения первой, праведник праведен безотносительно к тому, приносит ли это кому-то пользу (у Канта это особенно очевидно) и знает ли кто об этом. С точки зрения второй, святой отшельник и пользу приносит (молитвой за людей), и хорош в глазах Бога.
«Ценность благ, напротив, существует необходимо «для кого-то». Одно лишь различие высот, таким образом, не составляет разницы. Скорее, разница высот основывается на какой-то другой разнице - не сравнимой, но абсолютной, принципиальной, качественной.
Что же принципиально отличает ценности друг от друга? Что составляет специфичность именно этического действия, желания, образа мыслей? Легче всего нравственные ценности можно понять в их противоположности соответствующим не-ценностям. Нравственное зло - не просто погрешность или недостаток личности, но допущенные ею проступок, преступление, вина.
Нравственное зло разъедает личность, навлекает на нее неодобрение, осуждение, презрение, отвращение. Нравственная не-ценность вменяется личности, личность считается ее виновницей, в чьих силах было вести себя и по-другому. Личность несет ответственность. Как раз этого никогда нельзя сказать в отношении контрценной ситуации или вещи, всякого рода «бед». Там никакого вменения, ответственности или вины не бывает.
Этому соответствует строго аналогичное отношение позитивных противочленов. Нравственное благо тоже вменяется, оно находит признание, одобрение, даже восхищение, восхваление. Тот, кто несет ответственность, имеет и заслуги. У ценных ситуаций и вещей этого тоже нет.
Основной вопрос в разнице обоих ценностных классов - это соотнесенность нравственных ценностей со свободой. Что свободное существо - причем благодаря своей свободе, то есть поскольку оно могло бы поступить и по-другому - в своем поведении реализует те или иные ценности и неценности, - это можно ему вменить, это составляет его нравственную ценность и не-ценность. Ответственность, справедливость, вина и заслуга связаны исключительно с этим. На
добро и зло способен только свободный.
Вообще говоря, специфика нравственных ценностей заключается ни в их высоте, ни в их фундированности другими ценностями, но в их соотнесенности со свободой. В этом заключена причина их всеобщего превосходства по высоте над ценностями благ и ситуаций.
Эту соотнесенность со свободой нельзя ограничивать случаями собственно осознанных решений или намерений. …Наличие свободы распознают не во внешнем рассмотрении того, как некто мог бы захотеть или поступить иначе, но единственно в ценностном суждении, в нравственном ценностном чувстве, которое уверенно и точно обнаруживает за что человек ответствен, а за что нет. Как раз совсем не обязательно, чтобы решающее в поведении человека заключалось в том или ином сознательном решении, оно может заключаться уже в его общей нравственной установке, в относительно постоянной исходной позиции. Тогда под вменение подпадает как раз сама эта общая установка. В ней тогда будут заключены вина, ответственность или заслуга». (366-367)
Ага, вот тут различие между нравственным и эстетическим. Оно отчетливей видно на не-ценностях. Человек не свободен в эстетическом суждении, оно определяется его вкусом, над которым он так же не властен - напрямую, - как и над умом или физической силой. Но! Он вполне свободен в решении развивать ли ему вкус (как и ум, и силу) или нет. Потому О.Уайльд в конечном счете прав (кажется, это он сказал), что дурной вкус - великий грех.