Гартман об антиномии носителя ценностей
«Своеобразие этики», утверждает Гартман, в том, что субъект этической оценки (реализации ценности) есть одновременно и объект ценности. Реализуемые в этих двух случаях ценности в основе своей совпадают, но расходятся в реализации - в одном случае это ценность результата, в другом - ценность поступка (или умонастроения), направленного на достижение этого результата. В первом случае это, в античной формулировке «благо», в другом случае - «добродетель». Но и добродетель может стать благом, если поступок или настроение имею ее своей целью: добродетель, говорили древние, есть высшее благо.
Это - в моем пересказе, а под катом - большая цитата:
Каждому носителю возможных ценностей как таковому уже свойственен ценностный характер. Это условие реальности тех ценностей, носителем которых он может быть. Его ценностный характер вытекает уже из ценности реальности ценностей. (Хлеб ценен прежде, чем его кто-то заценит - не будь так, не ценили бы мы возможность им насытиться).
Однако во всякой пронизанной этическими ценностями действительности носитель ценностей не сплочен и не однороден, но сам расщеплен согласно двойственности ценностных классов, здесь участвующих. Ценность, намечаемая как цель, имеет иного носителя, нежели ценность интенции (нравственной). Первая присуща объекту, последняя - субъекту интенции. Объект и субъект одной и той же ценностной интенции,- причем, безразлично, стремления ли или только некоего настроя,- оба равно выступают ценностными носителями. В этом коренится ценностная противоположность субъекта и объекта. …
Сама по себе эта противоположность есть некое столкновение. Столкновение происходит, как только одна и та же структура становится носителем ценностей в двояком смысле, т. е. там, где объект и субъект как ценностные носители совпадают.
Это происходит так. Субъект занимает по отношению к нравственным ценностям положение субстанции. Он как единственный носитель всего их многообразия есть своего рода основная этическая ценность, не в смысле высшей, а в смысле несущей фундаментальной ценности. Но эта основная ценность одновременно включена в материю составляющих предмет стремления ценностей ситуации, ибо последние имеют содержанием причастность личностей к ценностям тех или иных вещей. Если бы я делал благо, то я делал бы его «кому-то»; если бы я совершил зло, то и оно было бы «кому-то»-безразлично отдельной ли личности или обществу, прямо или косвенно. Этот dativus ethicus сопровождает все человеческое поведение и является конститутивным для ценности и не-ценности поведения. Уже умонастроение до всякого определенного действия или воления необходимо относится к «кому-то». В силу этого личностный субъект изначально вовлечен в ценностное содержание намечаемого в качестве цели объекта (ситуации) и таким образом сам является объектом интенции.
О том, что становление объектом не противоречит сущности личностного субъекта, говорилось при критике персонализма. Сейчас же обнаруживается, насколько основополагающей для всей области этической действительности является предметность личности. Иначе интенция вовсе не могла бы быть направлена на личность. Но в таком случае умонастроение и стремление человека были бы этически иррелевантны. Простое действие с вещами не было бы поступком, настрой в отношении вещей или отношений не был бы умонастроением в моральном смысле. Личностный субъект как объект - условие морального поведения; и его субстанциальная ценность как субъекта возможных актов (ибо только в таком качестве он личностен) уже включена во всеобщую основную ценность того, что вообще объективно может быть предметом стремления.
То же самое, однако, можно рассмотреть и с другой стороны. Все ценное, в том числе и нравственно ценное, поскольку в отношении него существует ценностное сознание, есть ценностный объект этого сознания. Так как высшие ценности суть ценности личностного субъекта, то и они должны выступать в качестве объектных ценностей. И в рамках своей возможности быть предметом стремления,- сколь бы узкими они ни были-они должны иметь возможность быть и объектом актов именно того субъекта, чьим актам (конечно, другим актам) они присущи. Личностный субъект и в этом смысле одновременно является ценностным объектом, причем, как раз объектом в высшем смысле нравственных актов. Лишь в нравственной ценности самой соответствующей нравственной интенции находит свой предел этот род возможности постановки в качестве цели и объективности. Но предел этот оставляет широкое пространство. Если бы это пространство существовало не правомерно, то всякий нравственный труд в себе самом, да и в личностных субъектах был бы вообще иллюзией.
Своеобразие этики заключается в том, что в двойном смысле объект интенции есть, в свою очередь, целеполагающий субъект. Намечать как цели нравственные ценности можно,- если вообще можно,- только в их естественном и единственном носителе: в личности. Там, где это направление обретает значительность, как это происходит в образовании этического идеала и в конкретной жизни с точки зрения идеального, там это становится непосредственно очевидным. Но жизнь с точки зрения определенных идеалов есть, по сути дела, сущность и функция всякой действующей морали в общем строении этической действительности.
Антиномичное же в этом отношении выражается в том, что ценностные классы объектных и субъектных ценностей, тем не менее, четко друг от друга отличаются; так дело обстоит уже в древнем делении на ценности благ и ценности добродетелей. То, что одни реализуются в успехе, а другие - в умонастроении, различает их самым однозначным образом. Но поскольку успеха может достичь только человек, способный к некоему умонастроению, и успех подразумевается только в отношении него, а с другой стороны, даже установка на определенный настрой может быть материей успеха, граница размывается и оба класса ценностей проникают друг в друга. Не только ценности добродетели материально предполагают ценности благ, но высшие ценности благ сами суть ценности добродетели. В этом смысл античного тезиса, что добродетель есть «высшее благо». (316-318)
Это - в моем пересказе, а под катом - большая цитата:
Каждому носителю возможных ценностей как таковому уже свойственен ценностный характер. Это условие реальности тех ценностей, носителем которых он может быть. Его ценностный характер вытекает уже из ценности реальности ценностей. (Хлеб ценен прежде, чем его кто-то заценит - не будь так, не ценили бы мы возможность им насытиться).
Однако во всякой пронизанной этическими ценностями действительности носитель ценностей не сплочен и не однороден, но сам расщеплен согласно двойственности ценностных классов, здесь участвующих. Ценность, намечаемая как цель, имеет иного носителя, нежели ценность интенции (нравственной). Первая присуща объекту, последняя - субъекту интенции. Объект и субъект одной и той же ценностной интенции,- причем, безразлично, стремления ли или только некоего настроя,- оба равно выступают ценностными носителями. В этом коренится ценностная противоположность субъекта и объекта. …
Сама по себе эта противоположность есть некое столкновение. Столкновение происходит, как только одна и та же структура становится носителем ценностей в двояком смысле, т. е. там, где объект и субъект как ценностные носители совпадают.
Это происходит так. Субъект занимает по отношению к нравственным ценностям положение субстанции. Он как единственный носитель всего их многообразия есть своего рода основная этическая ценность, не в смысле высшей, а в смысле несущей фундаментальной ценности. Но эта основная ценность одновременно включена в материю составляющих предмет стремления ценностей ситуации, ибо последние имеют содержанием причастность личностей к ценностям тех или иных вещей. Если бы я делал благо, то я делал бы его «кому-то»; если бы я совершил зло, то и оно было бы «кому-то»-безразлично отдельной ли личности или обществу, прямо или косвенно. Этот dativus ethicus сопровождает все человеческое поведение и является конститутивным для ценности и не-ценности поведения. Уже умонастроение до всякого определенного действия или воления необходимо относится к «кому-то». В силу этого личностный субъект изначально вовлечен в ценностное содержание намечаемого в качестве цели объекта (ситуации) и таким образом сам является объектом интенции.
О том, что становление объектом не противоречит сущности личностного субъекта, говорилось при критике персонализма. Сейчас же обнаруживается, насколько основополагающей для всей области этической действительности является предметность личности. Иначе интенция вовсе не могла бы быть направлена на личность. Но в таком случае умонастроение и стремление человека были бы этически иррелевантны. Простое действие с вещами не было бы поступком, настрой в отношении вещей или отношений не был бы умонастроением в моральном смысле. Личностный субъект как объект - условие морального поведения; и его субстанциальная ценность как субъекта возможных актов (ибо только в таком качестве он личностен) уже включена во всеобщую основную ценность того, что вообще объективно может быть предметом стремления.
То же самое, однако, можно рассмотреть и с другой стороны. Все ценное, в том числе и нравственно ценное, поскольку в отношении него существует ценностное сознание, есть ценностный объект этого сознания. Так как высшие ценности суть ценности личностного субъекта, то и они должны выступать в качестве объектных ценностей. И в рамках своей возможности быть предметом стремления,- сколь бы узкими они ни были-они должны иметь возможность быть и объектом актов именно того субъекта, чьим актам (конечно, другим актам) они присущи. Личностный субъект и в этом смысле одновременно является ценностным объектом, причем, как раз объектом в высшем смысле нравственных актов. Лишь в нравственной ценности самой соответствующей нравственной интенции находит свой предел этот род возможности постановки в качестве цели и объективности. Но предел этот оставляет широкое пространство. Если бы это пространство существовало не правомерно, то всякий нравственный труд в себе самом, да и в личностных субъектах был бы вообще иллюзией.
Своеобразие этики заключается в том, что в двойном смысле объект интенции есть, в свою очередь, целеполагающий субъект. Намечать как цели нравственные ценности можно,- если вообще можно,- только в их естественном и единственном носителе: в личности. Там, где это направление обретает значительность, как это происходит в образовании этического идеала и в конкретной жизни с точки зрения идеального, там это становится непосредственно очевидным. Но жизнь с точки зрения определенных идеалов есть, по сути дела, сущность и функция всякой действующей морали в общем строении этической действительности.
Антиномичное же в этом отношении выражается в том, что ценностные классы объектных и субъектных ценностей, тем не менее, четко друг от друга отличаются; так дело обстоит уже в древнем делении на ценности благ и ценности добродетелей. То, что одни реализуются в успехе, а другие - в умонастроении, различает их самым однозначным образом. Но поскольку успеха может достичь только человек, способный к некоему умонастроению, и успех подразумевается только в отношении него, а с другой стороны, даже установка на определенный настрой может быть материей успеха, граница размывается и оба класса ценностей проникают друг в друга. Не только ценности добродетели материально предполагают ценности благ, но высшие ценности благ сами суть ценности добродетели. В этом смысл античного тезиса, что добродетель есть «высшее благо». (316-318)