Гартман: ради чего совершаются добрые дела?
Кант полагал, что цель нравственного поступка - совершить нравственный поступок. Гартману, как до него Шелеру (да и мне тоже) эта мысль представляется отвратительной. Отсюда тезис:
Целью поступка является ценность определенного положения вещей, возвышающаяся же над нею нравственная ценность поступка, напротив, есть ценность акта, и как раз через посредство этого - ценность личности. Нравственные ценностные качества характеризуют род поведения некоей личности, но не предмет интенции, в которой это поведение существует. Это относится не только к целеполаганию, но и к стремлению, волению и т.п.:
воление в нравственно благом поступке не есть воление-быть-нравственно-добрым этого поступка, но воление некоего иного блага - блага в ином смысле: в себе благой ситуации.
Шелер делает из этого вывод, что вообще не может быть такой цели - совершить нравственный поступок, равно как и цели быть нравственной личностью (у него это связано с представлением, что личность вообще не может быть предметом, с чем Гартман никак не согласен). Нет, утверждает Гартман, может, только это другая цель, другое стремление, другая ценность.
В самом деле, как бы могло существовать нечто наподобие нравственного воспитания,- будь то самовоспитание или воспитание чужой личности,- если бы совсем не было стремящейся интенции быть нравственно «хорошим»! При этом не нужно думать о таких педагогически сомнительных средствах как увещевание, нравоучение или собственные сознательные примеры. Средств и путей очень много, и даже если все они вместе будут ненадежными, то все же смысл интенции нравственного блага остается, несмотря ни на что. ...где целью стремления действительно является нравственная ценность личности (собственной или чужой), там она все же никогда не оказывается той же самой, что нравственная ценность этого стремления. Если тенденция наставника направлена, например, на воспитание благородства и жертвенности своего питомца, то саму его тенденцию все же нельзя поэтому назвать благородной или жертвенной; столь же мало она будет честной или правдивой, когда целью в ней поставлено воспитание честности или правдивости. Скорее, ей присуща другая моральная ценность, которую хотя и довольно трудно однозначно поименовать, но которая все-таки, даже не будучи названной, очевидно является нравственной ценностью. Быть может, это особенная, не сводимая ни к чему далее ценность сознательной ответственности за моральное бытие чужой личности; быть может, ее можно даже подвести под ценность «мудрости» (например, в смысле античной sophia) или ценность любви,- будь то любовь к личности или всеобщая любовь ко всему человечеству. Нравственная ценность моральной обеспокоенности о личности во всяком случае неоспорима. Но совершенно понятно, что она иная, нежели та, что ставится целью в этой обеспокоенности.
В этой связи об идеале:
Следовать обзазцу - это значит подражать некоему выраженному типу морального бытия, т. е. стремиться быть таким как образец.Итак как для этого совершенно безразлично, является ли образец реальной личностью или неким идеалом, то сюда присоединяется длинная цепь дальнейших феноменов, которые все обнаруживают один и тот же тип направленного на нравственные ценности как таковые стремления. Сюда относятся все ступени формирования этического идеала, по крайней мере пока идеалы остаются не праздной мечтой, но влияют определяющим образом на собственное (или чужое) поведение. Но и здесь везде очевидно, что нравственная цен$ость подражанию образцу отличается от нравственной ценности идеала, к которому стремятся.
Гартману, думающему только о хорошем и добром, не пришло в голову рассмотреть еще одно следствие из его позиции: нетождественность ценности цели (и результата) поступка и ценности самого поступка проявляется и в том, что нравственной высотой может отличаться поступок, совершенный ради дурной цели или в следовании дурному образцу...
Целью поступка является ценность определенного положения вещей, возвышающаяся же над нею нравственная ценность поступка, напротив, есть ценность акта, и как раз через посредство этого - ценность личности. Нравственные ценностные качества характеризуют род поведения некоей личности, но не предмет интенции, в которой это поведение существует. Это относится не только к целеполаганию, но и к стремлению, волению и т.п.:
воление в нравственно благом поступке не есть воление-быть-нравственно-добрым этого поступка, но воление некоего иного блага - блага в ином смысле: в себе благой ситуации.
Шелер делает из этого вывод, что вообще не может быть такой цели - совершить нравственный поступок, равно как и цели быть нравственной личностью (у него это связано с представлением, что личность вообще не может быть предметом, с чем Гартман никак не согласен). Нет, утверждает Гартман, может, только это другая цель, другое стремление, другая ценность.
В самом деле, как бы могло существовать нечто наподобие нравственного воспитания,- будь то самовоспитание или воспитание чужой личности,- если бы совсем не было стремящейся интенции быть нравственно «хорошим»! При этом не нужно думать о таких педагогически сомнительных средствах как увещевание, нравоучение или собственные сознательные примеры. Средств и путей очень много, и даже если все они вместе будут ненадежными, то все же смысл интенции нравственного блага остается, несмотря ни на что. ...где целью стремления действительно является нравственная ценность личности (собственной или чужой), там она все же никогда не оказывается той же самой, что нравственная ценность этого стремления. Если тенденция наставника направлена, например, на воспитание благородства и жертвенности своего питомца, то саму его тенденцию все же нельзя поэтому назвать благородной или жертвенной; столь же мало она будет честной или правдивой, когда целью в ней поставлено воспитание честности или правдивости. Скорее, ей присуща другая моральная ценность, которую хотя и довольно трудно однозначно поименовать, но которая все-таки, даже не будучи названной, очевидно является нравственной ценностью. Быть может, это особенная, не сводимая ни к чему далее ценность сознательной ответственности за моральное бытие чужой личности; быть может, ее можно даже подвести под ценность «мудрости» (например, в смысле античной sophia) или ценность любви,- будь то любовь к личности или всеобщая любовь ко всему человечеству. Нравственная ценность моральной обеспокоенности о личности во всяком случае неоспорима. Но совершенно понятно, что она иная, нежели та, что ставится целью в этой обеспокоенности.
В этой связи об идеале:
Следовать обзазцу - это значит подражать некоему выраженному типу морального бытия, т. е. стремиться быть таким как образец.Итак как для этого совершенно безразлично, является ли образец реальной личностью или неким идеалом, то сюда присоединяется длинная цепь дальнейших феноменов, которые все обнаруживают один и тот же тип направленного на нравственные ценности как таковые стремления. Сюда относятся все ступени формирования этического идеала, по крайней мере пока идеалы остаются не праздной мечтой, но влияют определяющим образом на собственное (или чужое) поведение. Но и здесь везде очевидно, что нравственная цен$ость подражанию образцу отличается от нравственной ценности идеала, к которому стремятся.
Гартману, думающему только о хорошем и добром, не пришло в голову рассмотреть еще одно следствие из его позиции: нетождественность ценности цели (и результата) поступка и ценности самого поступка проявляется и в том, что нравственной высотой может отличаться поступок, совершенный ради дурной цели или в следовании дурному образцу...